Книга: Воры над законом, или Дело Политковского
Назад: Тридцать пятая глава. Наказание для живых и мертвых
Дальше: Тридцать седьмая глава. Несколько дополнений к главе предыдущей

Тридцать шестая глава. Кое-что о Политковском и двух братьях Яковлевых

Как уже было сказано выше, миллион рублей так и не набрался. В этом смысле указ императора себя не оправдал.
И когда стало очевидно, что дыра в бюджете комитета о раненых продолжает зиять, тогда миллион рублей пожертвовал в фонд комитета о раненых Иван Яковлев. Благородство его поступка многих поразило тогда и особо приветствовалось, в частности, генералом Леонтием Дубельтом, начальником штаба корпуса жандармов и заведующим третьим отделением.
Однако эта история очень не простая, и она, между прочим, напрямую связана с Политковским и его аферой.
Генерал Дубельт, кстати, довольно часто посещал карточные вечера Политковского и не раз выигрывал у хозяина весьма большие суммы. По слухам, Политковский играл с генералом в поддавки, то бишь таким изящным способом давал взятки крупному жандармскому чину.
Александру Гавриловичу надо было от Дубельта не так уж и много — чтобы тот приходил, и всё. Выиграв несколько раз, Дубельт стал завсегдатаем вечеров. А это для Политковского играло роль своего рода охранной грамоты. Но до поры до времени, как выяснилось. Когда же дело пошло на разоблачение аферы Политковского, тот стал просто крайне опасен для Леонтия Васильевича.
Государь явно мог бы заинтересоваться странными выигрышами Дубельта на вечерах у Политковского. И тогда уж директор канцелярии комитета о раненых мог бы стать совершенно нежелательным свидетелем. А ежели бы он вдруг ещё признался (а на допросе он явно признался бы во всём), что проигрывал Дубельту преднамеренно, тут пред жандармским генералом вполне могли замаячить каземат или каторга.
Однако возвращаемся покамест к братьям Яковлевым.

 

Было двое братьев Яковлевых — Савва и Иван, из знаменитой семьи миллионщиков Яковлевых, едва ли не самой богатейшей в России. Им принадлежало на Урале несколько десятков заводов.
С Саввою дружил Политковский. Они оба устраивали разные оргии и всякие скандальные безобразия. Точнее говоря, Савва устраивал (он был большой выдумщик по этой части и имел соответствующую в обществе репутацию), а Политковский, фигура гораздо более скромная, поддерживал, был гостем яковлевских безобразий.
Обожали они, к примеру, забаву «Ловля русалок». Вот в чём вкратце забава сия заключалась.
Со всего Петербурга собирали девок, напаивали их до безобразия и совершенно голыми бросали в Неву, а потом «рыбаки» Александр да Савва и ещё другие их приятели-«рыбаки» сетями сих девиц вылавливали и приводили в чувство шампанским. Неимоверные визги и крики новоявленных и вдрызг пьяных русалок наполняли окрестности.
Пьяная компания любовалась на путавшихся в сетях пьяных русалок. Кто-то, отбросив сети, пытался ловить сих импровизированных русалок голыми руками. Сам же Савва и дружок его из канцелярии комитета о раненых хохотали при этом до упаду, до слёз, радовались, как дети.
Или была у них ещё забава «Патагонская идиллия». Совершенно голые девицы, имевшие только на шее громадные бусы и на запястьях рук широченные браслеты, совершали разудалые пляски-хороводы во дворе дома Саввы Яковлева. Эти пляски и назывались «Патагонской идиллией».
Савва обычно объяснял гостям, присутствовавшим на подобном зрелище (среди сих гостей практически всегда находился и Политковский): «Это значит, что вы находитесь, не выезжая из Петербурга, у дикарей в Южной Америке».
Были у них в ходу и иные забавы, ещё более неприличные.
Но главное для нас заключается совсем не в этом.
Главное заключается в том, что оба, и Савва и Политковский (к ним ещё присоединялся не раз и Иван Яковлев, брат Саввы, также заядлый картёжник), отдавали чрезвычайно много страсти и средств карточной игре.
И именно на игру, видимо, как раз и потратил Политковский большую часть украденных им инвалидских денег.
И вот что ещё крайне важно, ежели учитывать основной ракурс настоящей хроники: Савва Яковлев был постоянным посетителем и участником карточных вечеров у Политковского, на коих часто делались чрезвычайно крупные ставки, и, соответственно, там бывали большие проигрыши, но бывали и чрезвычайно большие выигрыши…
Савва потом обанкротился, и в первую очередь как раз из-за картёжных проигрышей, не то что крупных, а ужасающих, впал в чёрную меланхолию и покончил жизнь самоубийством (было это в самом конце 1848-го года).
Он собственноручно зарядил пистолет пулею, залпом осушил бутылку шампанского, спустил руку, направил дуло в рот и раздался выстрел. — Подобрать убитого! — только и мог произнести смертельно раненый Савва Яковлев и совершенно бездыханный рухнул оземь.
К наследовавшему всё, чем владел Савва, Ивану Яковлеву явился наш Политковский и потребовал уплаты суммы, которую должен был ему покойный.
Никаких расписок Политковский при этом так и не предъявил. А сумма-то была чрезвычайно серьёзная — более миллиона рублей серебром.
Иван Яковлев категорически отказался выплачивать ни эту, ни какую-либо иную сумму, заявив, что сделает это лишь по предъявлении ему соответствующих бумаг, удостоверяющих долг покойного брата, а сомнительные и недостоверные долги он выплачивать решительнейшим образом отказывается.
Политковский, всегда ровный в общении и даже галантный, вдруг весьма сильно осерчал, поднял шум и намеренно способствовал широкой огласке этой истории в столичном обществе.
Думаю, он рассуждал примерно следующим образом: раз многие слышали об этом карточном долге (Александр Гаврилович предусмотрительно о нём раструбил ещё прежде, при жизни Саввы), то должны встать на его, Политковского. сторону. Но директор канцелярии комитета о раненых в данном случае просчитался.
Скандал-то возник, но дело так и не продвинулось ни на йоту в том направлении, на которое рассчитывал наш герой.
Иван Яковлев скандала не испугался и ничего Политковскому не выплатил. Так что скандал делу не помог, разве что привлёк внимание к тому роскошному образу жизни, который вёл Александр Гаврилович, что Политковскому было, на самом деле, совсем не на руку.
Был он всего лишь директор канцелярии (а таких в Петербурге было не счесть, в одном военном министерстве было несколько), а жил меж тем как истинный Крез, побогаче иных аристократов и купцов-миллионщиков.
Однако постепенно об этом грандиозном карточном долге и связанном с ним скандале в Петербурге более или менее как будто подзабыли.
А чрез несколько лет умер вдруг и сам Политковский; умер довольно странно — то ли отравился, то ли был даже убит (отравлен), то ли то был апоплексический удар (вскрытия сделано не было, что только усиливает всякого рода подозрения касательно естественного прекращения жизни Александра Гавриловича).
В ходе спешно начатого по высочайшему соизволению следствия чиновники канцелярии Политковского (и Рыбкин, и Тараканов, и Путвинский) единогласно среди прочего показали, что они многократно слышали от самого тайного советника о том, что Савва Яковлев должен ему громадную сумму.
В частности, Политковский не раз заверял подчинённых, что долг будет погашен, и что сумма эта будет непременно внесена в финансовый фонд комитета.

 

ВСТАВКА ОТ ПУБЛИКАТОРА:

 

Кассир Рыбкин показал на следствии: «Хотя я и просил Политковского дать мне о взятых деньгах расписки, но Политковский, таковых не давая, говорил, что эти деньги пополнит тогда, когда получит от Яковлева долг».

 

Ефим Курганов.

 

В том же заверял будто бы и сам Савва Яковлев, говоривший чиновникам, что деньги вернёт, но попозже.
При этом коллежский асессор Тараканов утверждал, что речь у буяна-миллионщика шла не об одном, а о целых двух миллионах рублей серебром.
Следователи вызвали Ивана Яковлева, но тот категорически заявил, что об этом долге не знает ровным счётом ничего, что в самом деле сомнительно, ибо и он посещал карточные вечера у Политковского и вообще был в курсе того, что там происходило.
Дело дошло и до самого государя Николая Павловича, ибо Его Величество внимательнейше изучал все материалы следствия по делу Политковского. Ознакомился он и с допросом Ивана Яковлева, оставил на допросном листе свои пометы и поинтересовался потом у следователя генерал-адъютанта Анненкова, о каком же это миллионе речь.
И тут граф Алексей Орлов, шеф корпуса жандармов, приватно порекомендовал Ивану Яковлеву пожертвовать на нужды комитета о раненых военного министерства один миллион рублей серебром, заметив, что сие благое дело поможет сохранить тот священный капитал, коему в своё время (после войн с Наполеоном) император Александр Первый, брат царствующего государя, положил такое благочестивое начало.
Иван Яковлев оказался умным и полностию внял полученному от верховного жандарма совету и пожертвовал-таки на нужды комитета о раненых миллион рублей серебром, хотя до того благотворительностью никогда не занимался. А тут вот пришлось, дабы не нажить неприятностей с жандармским начальством.
Император Николай Павлович призвал Ивана Яковлева к себе, лично сердечно благодарил и наградил званием камергера при своём Дворе.
Именно званием камергера наградил. Понимаете? Оцениваете, друзья мои?
Император в некотором смысле как бы взял Ивана Яковлева камергером к своему Двору взамен выбывшего Политковского; удостоил сей чести Ивана Яковлева, ибо тот вернул царю сумму, которую должен был Политковскому (карточный долг брата Саввы), вернул ту самую сумму, которую Политковский забрал у царя из государственной казны.
И Николай Павлович, безо всякого сомнения, не мог не понимать такого весьма хитрого расклада и всех возможных последствий своего шага и тех оценок происшедшего, которые неизбежно появятся в русском обществе.
Не мог не понимать государь, что, давая Ивану Яковлеву камергера, он делает совершенно двусмысленный поступок, который именно так и будет расценён.
Не мог не понимать, что миллион рублей серебром, внесённый Иваном Яковлевым в фонд комитета о раненых, есть не что иное, как возвращение карточного долга Саввы Яковлева Александру Политковскому. И иначе это никто и не воспримет.
История с яковлевским карточным долгом опять стала в обществе широко обсуждаться, и гуляли самые разные слухи на этот счёт.
Но император ведь был убеждён, что он подлежит отнюдь не людскому, а исключительно божьему суду. Кроме того, это ведь был как бы долг, который должны были Яковлевы вернуть Политковскому, и, выходит, деньги сейчас вытягивались из этого вора, это как бы Политковский возвращал государю, что украл.
А самое главное то, что грандиозная бюджетная дыра, столь мучавшая Николая Павловича, была наконец-то закрыта, несколько скандально, но всё ж таки закрыта.
И тем самым наконец-то завершено было, как самонадеянно полагал император, и дело Политковского. И, значит, грандиозная афера будет наконец-то забыта, вычеркнута из памяти — надеялся Николай Павлович в своей монаршей самоуверенности.
С помощью яковлевского миллиона бюджетную дыру и правда заделали, а вот аферу Политковского забыть оказалось просто невозможно. Тут царские надежды никоим образом не оправдались, скорее наоборот.
Аферу Политковского тем более невозможно было забыть, вычеркнуть, заштриховать, ибо благотворительная акция Ивана Яковлева, столь приветствуемая государем и его ближайшим окружением (в первую очередь, шефом корпуса жандармов графом Алексеем Орловым), по ряду присущих ей нюансов, была во многом не очень-то и прилична, и вот по какой причине: акция сия самым непосредственным образом вытекала из преступных деяний Александра Гавриловича Политковского и воровской шайки его чиновников.
О связи аферы с благороднейшим жертвованием, сделанным миллионщиком Яковлевым, стоит и даже необходимо сказать несколько слов совершенно особо.
Очень надеюсь, любезные читатели и читательницы не осудят меня за это.
В общем, я буквально вынужден сделать небольшое, но совершенно неизбежное добавление к настоящей главке.
Речь сейчас пойдёт всё о той же истории с карточным долгом. Никак что-то мне от него не отвязаться.
Итак, предлагаю несколько уточнений и дополнительных соображений, дабы в итоге прояснить более или менее вопрос с яковлевским пожертвованием, с тем самым загадочным миллионом, который столь жаждал заполучить император Николай Павлович — нет, не для себя, конечно, а только для военных инвалидов, для страждущих защитников отечества, коих посмел на протяжении многих лет обирать Политковский.
Назад: Тридцать пятая глава. Наказание для живых и мертвых
Дальше: Тридцать седьмая глава. Несколько дополнений к главе предыдущей