7-го февраля император Николай Павлович пригласил к себе на аудиенцию генерал-фельдмаршала Паскевича, вызванного из Варшавы, где он в ту пору был наместником, вершить дела военно-судной комиссии по делу о членах (бывших) комитета о раненых.

Его Величество без обиняков приступил к делу:

«Иван Фёдорович, ты, как видно полагаешь, я буду спрашивать о новостях происходящего ныне дознания? Ан нет. Ошибся, коли так думаешь, а ты ведь думать и не привык — ты привык дело делать, приказы исполнять. Так вот: об этих старых идиотах, которых я нынче погнал из комитета, говорить вовсе не будем. Да и что о них говорить, коли они ведать не ведали, что у них под боком творится? В шею их гнать — вот и всё…».

Паскевич выжидательно молчал, на лице же его не отражалось буквально ничего, только бравые седые усы шевелились. Государь продолжал:

«Меня интересуют гадкие личности изменников-воров, тех, кто под прикрытием этих престарелых болванов возмутительные дела творил. Да, имею в виду канцеляристов при комитете. Я знаю, что всех допросили (рапорт читал), и ты знаешь — тебе совершенно доверяю, но мне охота самолично в их мерзкие рожи поглядеть. Понимаешь меня?»

Паскевич, хитрый хохол, опять же молчал — в выцветших голубых глазах его не отражалось ровно ничего, но голова слегка дёрнулась, как бы в знак согласия, что ли, что можно было понять при очень большом желании.

Государь вдруг улыбнулся, даже хохотнул: «Да, я знаю, что мнение иметь — этот не по твоей части, да мне и не надобно твоего мнения, отнюдь. В общем, завтра утречком свези ко мне, сюда. Я самолично этих подлецов допрошу».

Вдруг в лукаво бессмысленном взгляде генерал-фельдмаршала появилось что-то смутно напоминавшее вопрос. Во всяком случае, так, видно, решил государь, ибо он молвил следующее:

«Когда, спрашиваешь?»

А Паскевич, между тем, не произносил ни слова. Ни единого звука.

Николай Павлович продолжил решительно и чётко, и это уже было понятно генерал-фельдмаршалу:

«Ровно к восьми утра, и ни минутой позже. Всю троицу, отвратительную, богомерзкую. И ты сам их сопровождаешь. Будешь, так сказать, за тюремного смотрителя, хе-хе».

При этом на лице Паскевича появилось какое-то подобие улыбки, впрочем, весьма подобострастной.

Такая вот состоялась аудиенция.