Хорошо всем известный в Хаустоне полковник, к тому же уважаемый всеми член церковной общины, в прошлое воскресенье, по своему обыкновению, со всеми своими домочадцами, отправился в церковь. Он был человеком спокойным, солидным, а его черный сюртук прекрасно гармонировал с его серыми брюками, в общем, одет он был стильно и нарядно.

Они шли уже по Мэйн-стрит к церкви, когда вдруг полковник вспомнил об одном лежавшем у него на столе письме, которое ему сейчас понадобилось. Он попросил своих домочадцев подождать у двери его конторы, а сам тем временем направился к себе взять это письмо.

Он вошел в свой кабинет, взял со стола письмо, но вдруг, к своему большому удивлению, увидел на нем безобразную фляжку с виски емкостью в пинту, причем на дне ее осталось еще с унцию напитка. Нужно сказать, что полковник не переваривает виски и никогда не брал ни капли спиртного в рот. Он подумал, что, вероятно, кто-то, зная об этой привычке полковника, нарочно оставил флягу у него на столе, чтобы беззлобно подшутить над ним. Полковник осмотрелся вокруг, не зная, куда бросить бутылку, но задняя дверь была заперта на ключ, а поднять окно, выходящее на аллею, он так и не смог, сколько ни пытался.

Жена полковника не могла понять, почему ее мужа так долго нет, и сама пошла его искать. Когда она открыла дверь кабинета, то ее появление на пороге застало полковника врасплох, и он, совершенно не думая ни о чем, инстинктивно сунул фляжку под сюртук в задний карман брюк.

— Что происходит? — строго спросила его жена. — Ну, ты наконец нашел свое письмо?

Ему ничего другого не оставалось, как выйти вместе с ней из конторы. Конечно, нужно было бы показать бутылку, объяснить жене ситуацию, но он такой возможностью не воспользовался.

С членами семьи он чинно шествовал по Мэйн-стрит, чувствуя эту пол-литровую бутылку в своем кармане, она ему казалась не бутылкой, а бочонком емкостью в сорок литров. Он ужасно боялся, как бы кто-нибудь не заметил, как она выпирает из-под сюртука, поэтому он нашел себе место в толпе прихожан подальше, в самом конце. Когда он подошел к своей скамье и сел на нее, раздался резкий треск и запах виски стал распространяться по всей церкви. Полковник видел, как несколько прихожан, задирая носы, стали принюхиваться, с озадаченным видом оглядываться по сторонам. Полковник тут же покраснел, словно буряк. Вдруг за своей спиной он услыхал довольно громкий шепот какой-то женщины:

— Ну вот, старый полковник снова пьян. Говорят, что его теперь редко видят трезвым, а некоторые даже утверждают, что он избивает свою жену чуть ли не каждый день.

Полковник узнал эту женщину, это была одна из самых заядлых сплетниц в Хаустоне. Он, повернувшись, бросил на нее негодующий взгляд. Но она шептала все громче:

— Вы только поглядите на него. У него на самом деле устрашающий вид. И в таком виде приходит в церковь, надо же!

Полковник понимал, что его бутылка треснула, и теперь он боялся шевельнуться, но все равно осколок стекла упал на пол. Полковник обычно молился стоя на коленях, но сегодня он сидел на своем месте выпрямившись, словно изваяние.

От жены не ускользнуло его необычное поведение, и она прошептала:

— Джеймс, ты просто не знаешь, как меня сильнее огорчить. Почему это ты больше не молишься? Я знала, что так оно и будет, когда разрешила тебе слушать лекции Ингерсолла. Ты становишься неправедным. Ах, боже, что это за запах? Ах, Джеймс, ты выпил, и когда — в воскресенье!

Жена полковника поднесла платочек к глазам, а полковник только скрежетал в гневе зубами.

После того как служба закончилась и они пришли домой, жена его села на заднем крыльце и начала сортировать ягоды клубники на обед. Ее поза мешала полковнику проникнуть на задний двор, чтобы там выбросить треклятую бутылку через забор, как он это собирался сделать. К тому же два его маленьких мальчика не отходили от него, как это обычно бывало по воскресеньям, и он никак не мог от них избавиться. Тогда он вышел вместе с ними, чтобы погулять на переднем дворике. Наконец, ему удалось отправить их обоих назад в дом, и он, вытащив из кармана бутылку, выбросил ее на улицу. Но в ней была лишь маленькая трещинка, и она, упав на кучу мусора, не разбилась.

Полковник сразу почувствовал облегчение, но в ту минуту, когда оба мальчишки скрылись за дверью, он услыхал чей-то голос, доносившийся с улицы.

— Послушайте, сэр, вы нарушаете закон, выбрасывая стекло на улицу. Я видел, как вы это сделали, так что немедленно подберите его, на первый раз я вас прощаю.

Повернувшись, полковник увидал толстого полицейского, который протягивал ему через забор эту ужасную бутылку. Он взял ее и засунул снова в задний карман с еле слышным выразительным проклятьем. Оба мальчугана снова выбежали из дома, подбежали к нему и закричали:

— Папа, папа, а что тебе дал дяденька полицейский? Дай посмотреть!

Они ухватились за фалды его сюртука, цеплялись за его карманы, а полковник только крепче прижимался задом к забору.

— Ну-ка, убирайтесь отсюда прочь, дьяволята, — заорал он. — Ну-ка, немедленно в дом, не то я вас поколочу обоих!

Полковник вошел в дом и надел свою шляпу. Сейчас он был решительно настроен на то, чтобы избавиться от этой треклятой бутылки, даже если ради этого придется прошагать целую милю.

— Куда это ты собрался? — удивленно спросила жена. — Обед уже почти готов. Ну-ка, лучше снимай свой сюртук, отдохни немного, как ты всегда делаешь перед обедом.

При этом она смотрела на него с большим подозрением, а это действовало полковнику на нервы.

— К черту обед, — сердито воскликнул он. — Я голоден, да нет, я хочу сказать, что болен и не хочу никакого обеда, мне сейчас нужна прогулка.

— Папа, пожалуйста, покажи нам то, что тебе дал дяденька полицейский, — снова начал канючить один из малышей.

— Полицейский! — эхом отозвалась жена. — Ах, Джеймс, кто бы мог подумать, что ты станешь так себя вести! Я знаю, что ты не пьешь, что это стряслось с тобой? Пойди немного полежи. Давай я помогу тебе снять сюртук.

Она попыталась стянуть с полковника сюртук по моде принца Альберта, как она обычно и делала, но он вдруг ужасно рассердился и отскочил от нее, виляя задом.

— Ну-ка убери свои лапы, слышишь, ты, женщина? — закричал он. — У меня болит голова, и я отправляюсь на прогулку. И я вышвырну эту проклятую штуковину, даже если мне из-за этого придется дошагать до Северного полюса.

Жена полковника скорбно кивала головой, глядя, как тот подходил к воротам.

— Явно, он переработался, — пожалела она его. — Может, на самом деле прогулка ему пойдет на пользу.

Полковник миновал несколько кварталов, высматривая удобное место, где можно было бы избавиться от бутылки. Но, как назло, вокруг на улицах было полно народу, ему казалось, что кто-то обязательно подозрительно смотрит на него.

По дороге ему навстречу попались два или три приятеля, они тоже глядели на него с любопытством. Лицо у него покраснело, цилиндр съехал на затылок, а в глазах горели сумасбродные огоньки. Некоторые даже не стали заговаривать с ним, и полковник только горько смеялся по этому поводу. Он уже приходил в отчаяние. Когда находил пустырь, то останавливался и напряженно смотрел по сторонам, чтобы убедиться, что наконец на горизонте чисто и он может вытащить бутылку из заднего кармана и зашвырнуть ее подальше. Но люди наблюдали за ним из окон, а два или три уличные мальчишки увязались за ним, следуя по пятам.

Полковник, повернувшись к ним, крепко отругал их, а они в карман за словом не полезли:

— Вы только посмотрите на этого дяденьку, который выискивает местечко, где бы ему прилечь. Почему бы вам, мистер, не отправиться в каталажку, чтобы там проспаться?

Полковнику все же удалось обмануть нахальных мальчишек, оторваться от них, и настроение его сразу улучшилось, когда он увидел перед собой пустырь, заросший такой высокой травой, которая доставала ему чуть ли не до плеч.

Вот оно, то заветное место, где он наконец избавится от бутылки. Правда, священник его церкви жил с той стороны пустыря, но он ничего не мог видеть из своих окон из-за таких высоких сорняков.

Полковник, виновато озираясь, никого не замечая, пошел по тропинке, идущей через сорняки. Когда он дошел до середины пустыря, где сорная трава была еще выше, то остановился, вытащил фляжку из кармана. Посмотрел на бутылку, невесело улыбнулся и громко сказал:

— Ну, сколько же беспокойств ты мне причинила, теперь все вокруг только и говорят обо мне.

Он уже хотел размахнуться и забросить подальше злосчастную бутылку, когда вдруг услыхал какой-то шум и, подняв голову, увидал перед собой священника, который стоял на тропинке, выпучив на него испуганные глаза:

— Дорогой мой полковник, — сказал священнослужитель, — вы меня огорчаете без всякой меры. Никогда не предполагал, что вы пьете. Мне действительно как-то неловко видеть вас здесь в таком состоянии.

Ну, теперь полковник так рассердился, что утратил самообладание.

— Плевать мне на то, что вы предполагаете, — заорал он. — Да я пьян в стельку, и мне наплевать, что кто-то это видит. Я всегда, постоянно пьян. За последние две недели я высосал пятнадцать тысяч галлонов виски. Я становлюсь таким отвратительным пьяным мужланом каждое воскресенье в это время.

Он швырнул фляжку в священника, и бутылка, стукнув того по голове возле уха, разбилась на двадцать осколков. Священник, громко завопив, бросился со всех ног к дому.

Полковник, собрав кучу камней, укрылся в высоких сорняках, исполненный решимости оказывать сопротивление всему городу до тех пор, покуда у него хватит боеприпасов. Такое его поразительное невезение свело его с ума.

Час спустя конные полицейские пробрались через заросли, и полковник им сдался. Он к этому времени уже достаточно остыл, пришел в себя и мог все членораздельно объяснить, а так как он всегда имел репутацию человека непьющего, дисциплинированного, спокойного гражданина, то ему разрешили вернуться домой.

Но теперь ничто, никакая сила, не заставит его прикоснуться к бутылке, полной или пустой.