27

Прежде всего, я должен был отвезти Эфу домой.

Она крепко держалась за меня, прижимаясь всем телом. Ей впервые приходилось ехать на мотоцикле.

У меня жутко болела голова, а во рту стоял горький привкус настоя. Что за дрянь в него намешана?

По пути мы завернули к Илье.

– Я думал, вы, Сергей Петрович, и ночью приедете, – сказал Илья. – Мы нарочно не закрывали люк изнутри. Слишком сильным было веяние.

Значит, Морховицы эту ночь провели в шахте.

– Почему вы не пользуетесь отваром трав? – спросил я.

– К сожалению, это нам не помогает, – Илья развел руками. – Мы отличаемся от вас.

Я посмотрел ему в глаза. «Мы отличаемся от вас». Как же близко подошли менги в своем развитии к людям! Встретишь такого в большом городе где-нибудь в метро и не узнаешь, что перед тобой людоед.

– Текст готов? – спросил я.

– Все в порядке, – ответил Илья.

Он достал из заднего брючного кармана сложенный лист бумаги, развернул его и подал мне. Я пробежал текст глазами, кивнул.

– Инструменты приготовили?

– Все, что вы сказали плюс две монтировки и кувалда.

– Хорошо. Николай с Василием подойдут в шесть. До завтра.

Мы поехали дальше.

Я притормозил у дома дяди Сократа. Эфа слезла с мотоцикла. Она бледна и тоже чувствует себя не важно. Я повесил шлем на руль, потер виски.

Интересно приведет ли меня в чувство аспирин?

Я постучал в дверь. Открыл дядя Сократ, кивнул приветственно и спросил:

– Где это вы загуляли?

Выглядел он бодро в отличие от Жоржа. Бледное усталое лицо, синяки под глазами выдавали, что брат Эфы не спал всю ночь. Несмотря на то, что давно пора было бежать на автобус, Жора был в домашней одежде.

Я не стал ничего рассказывать, просто передал девушку из рук в руки. Только попросил, чтобы за ней как следует присматривали и чтобы никто не выходил из дома.

– Завтра в городе могут быть беспорядки, – сказал я, прощаясь.

Вета пожала мне руку и сказала:

– Берегите себя, Сергей.

А Жорж вышел со мной за калитку.

– Меня уволили, – сказал он с нотками истерики в голосе. – Сегодня менги получат команду уничтожить неблагонадежного.

Я задумался.

– Пропуск не отобрали?

– Нет еще. Надо сдать дела.

– Андрей знает.

– Он теперь все знает.

– Хорошо. Тогда как следует отоспись, а завтра выходи на работу. Дальше – по плану.

Жора замялся.

– Ты ее не обидел? – спросил он.

Чертов интеллигент.

– Да она сама кого хочешь обидеть может!

– Я рассказал семье о нашем плане, – выдавил он из себя. – То, что произошло ночью, было как-то связано с этим?

– Отчасти, – поморщился я. – Как пережили веяние?

Мой деловой тон его успокоил.

– Не привыкать! – уже бодрее ответил Жора.

Мы сверили часы. До операции уже не увидимся. Завтра в семь пятьдесят Жора выйдет на связь.

Через полтора часа я выходил из здания типографии. Предоплата произведена на минувшей неделе. Заказ будет готов к пяти вечера.

Я вставил информацию Ильи в первую полосу и назвал ее «Вредное производство убивает».

Готовые газеты заберут Оливейра с Николаем и оттранспортируют их на повозке. Они передадут половину тиража шатунам и подросткам. Те начнут их разносить по почтовым ящикам в семь утра. Остальное заберут менги.

Я вернулся в контору, сел за стол. Головная боль не сдалась, аспириновая атака ее не сломила. Нужно было все обдумать еще раз, во всех деталях.

А думать-то нечем.

Я уперся лбом в прохладную столешницу.

Все готово для завтрашнего восстания. Мы обезглавим Улитку, парализуем всю ее нервную и эндокринную систему. Разрушим ее оболочку, полностью блокируем процесс пищеварения.

Я приподнял голову. Кое-что не давало мне покоя. Выдвинул ящик стола, достал портрет Присмотрова. Под ним по-прежнему лежала фотография Елены. Она такая далекая на ней, холоднее, чем в жизни. Впрочем, я ее слишком мало знаю.

Я храню ее фотографию, как она и просила. И так же, как она хотела, собираюсь совершить переворот. Только действую по-своему плану.

Елена умна и клялась мне, что знает обо всем, что происходит в корпорации и за ее пределами. Если ей хоть что-нибудь известно о нашем восстании, если она сумела связать пропажу портрета со мной, она постарается мне помешать.

Я набрал номер секретаря Елены Сергеевны, представился и попросил записать меня на прием. Затем спрятал фото, а директорский портрет завернул в бумагу и убрал в большой пластиковый пакет. Обязательно его верну. Позже.

Надо бы заглянуть в медпункт, в голове все пульсирует. Не сейчас. Позже.

Поднимаюсь по лестнице, сердце колотиться как сумасшедшее. Останавливаюсь перевести дыхание. Что со мной?

Не помню, как дошел до кабинета.

На Елене лица нет.

– Что случилось?! – спрашивает она.

Я сажусь на предложенное место и принимаю сосредоточенный вид. В голове, к счастью, проясняется. Надолго ли?

– Говори же, не мучай меня!

Прежде я считал ее слезы игрой. Но сейчас они явно настоящие. Не думал, что Елена станет себя когда-нибудь так дискредитировать. Надо бы радоваться слабостям неприятеля, но почему-то мне становится неуютно.

– Наверное, мы должны с тобой объединиться, – вслух рассуждаю я.

Она перестает плакать. Призрак женской слабости еще некоторое время парит вуалью на ее лице, но глаза смотрят упрямо и немного жестко сквозь высыхающие слезы. Гениальный Миро нашел бы и сумел передать на своем полотне еще что-то, ускользающее от меня в эту минуту. Мне кажется – или хочется надеяться? – что Елена борется с нежным чувством, отнимающим у нее силы. Миро бы знал наверняка. Я сомневаюсь.

Что будет с ней, с этой одинокой женщиной, если мы победим? Но как я могу ее предупредить о восстании? Ведь она мой враг.

– Да, нам надо работать вместе, – повторяю я. – Пока они окончательно не отобрали у нас оружие. – Я сказал «они» заговорщическим тоном.

Елена смотрит на меня изучающе.

– Да, твоя популярность в народе падает, – печально говорит она.

Отлично, попалась на крючок. Надо бы продолжить эту тему. Все, что мне нужно от этой встречи – это отвести от себя подозрения.

Но почему она заговорила о моей популярности? Выходит, она за этим следит? Что она еще знает? Моя вина, что к конспирации я относился крайне пренебрежительно.

Ко мне возвращается подозрительность. Вдруг все это ложь! Елена, как и все остальные, меня разыгрывает. Вся окружающая реальность – не более чем подделка. Не существует никакого плана. Сценарий нашего восстания придуман еще до моего прихода.

Вот сейчас откроется дверь, и войдут, взявшись за руки, Илья, Жора, Николай с Василием, а с ними Грязин, Гавинский, Бирюкинг и все остальные действующие лица, дружно и весело заорут: «Сюрприз!» А затем меня свяжут и, объявив, что игра окончена, поведут… на казнь!

– Я вынужден был затаиться, Елена, – говорю я.

– Теперь у нас очень мало времени, Сережа.

– Мало времени… – вторю ей я.

– Да, я тоже теряю свои полномочия, – сухим тоном говорит она. – Директор отобрал у меня картину. Я вернулась домой, а ее уже нет.

Что это? Проверка? Я постарался сделать беспечное лицо.

– Считаешь, это он? Но зачем ему отбирать у тебя портрет?

– Разве ты не понимаешь?

– Он хочет удалить тебя из своего окружения.

– Это значит, что меня убьют. Им не нужны авторы мемуаров.

– Но тебя нельзя убивать! Улитка не позволит, – я осекся. Елена Сергеевна была еще далека от возможности чувственно воспринимать Улитку. – Я хочу сказать… Ты ведь ревностная защитница Улитки. Они знают это?

– Им всем по большому счету наплевать на Улитку и на весь мир. Они не изучают закон Ширмана.

– Как? Их не интересует теория? – удивляюсь я.

– Она им непонятна.

– А директор?

– Он пытается что-то осмыслить, но не может. Если бы он уразумел суть всех происходящих процессов, то Улитка была бы в безопасности.

– Но он – мозг, – рассуждаю я. – А мозг должен всеми этими процессами управлять. Как бы он смог это делать, если бы не знал всего устройства?

– Наивный мальчик. Не говори о том, чего не знаешь.

Нет, она меня не подозревает.

Кто же из нас наивен?

Когда люди поднимутся на восстание, все руководство корпорации, включая Елену, будет обессилено сидеть на креслах в конференц-зале, не в состоянии сопротивляться судьбе. Господи! Я не хочу, чтобы она пострадала! Неужели я не смогу ее предупредить?

– Ты была в церкви, Елена?

– Я руководила ее строительством, Сережа. Только цель не достигнута. Церковь не действует. Существует миф, будто в ней можно увидеть Улитку. Но это неправда. Я была там много раз, и никакого толку. Скажи, как ты собираешься убить Артура?

– Еще не знаю. Давай, завтра вечером встретимся у тебя и все обсудим, – предлагаю я.

– Нет. Завтра будет тяжелый день.

– Когда же?

– Послезавтра.

– Послезавтра, – повторяю я.

Ухожу, чувствуя себя предателем.

Голова раскалывается, кажется, вот-вот взорвется.