…Комиссар дал команду: «Оружие к бою»! — и дружинники почти одновременно передёрнули затворы автоматов. Наступал момент истины.

Пилот президентского ИЛ-96 заходил на посадку вопреки всем правилам. Видимо, поэтому лайнер неожиданно стал резко терять высоту, в результате чего просел, и, тяжело ударив всеми колёсами по бетонке, откатился в самый дальний конец полосы.

Тут к переднему выходу подкатили трап, и дверца в салон самолёта плавно отворилась. Ко второму выходу трап по неизвестной причине не подали, и поэтому открывать его не торопились.

Комиссар ожидал, что из самолёта на трап в сопровождении очаровательной стюардессы выйдет если не сам Президент, то хотя бы кто-то из его окружения, но прошло несколько минут, а из самолёта никто не показался.

— За мной! — дал команду Комиссар и с пистолетом в руке первый ворвался в салон самолёта. Его примеру последовало полностью экипированное и вооружённое до зубов звено дружинников. Оставшиеся на лётном поле дружинники оцепили лайнер и взяли автоматы наизготовку.

Комиссар заранее был осведомлён о расположении в фюзеляже самолёта бытовых и служебных помещений, поэтому сразу направился в головную часть салона, где располагалось рабочее место Президента. Когда он бежал по просторному салону, его вдруг поразила простая, но страшная мысль: в самолёте, кроме сидящего за рабочим столом Президента странного человека, никого не было.

«А где же охрана? Где помощники Президента? Где стюардессы? В конце концов, где сам Президент?» — запаниковал главный дружинник, но было поздно.

С разбега он налетел на рабочий стол Президента и молча выставил вперёд пистолет. Что делать дальше и какие слова говорить Главе государства, он не знал. Ему был дан приказ: Харьковского арестовать прямо на лётном поле, а приказы он обсуждать не привык. Пока он вместе с двумя звеньями дружинников ехал в аэропорт, предстоящая акция казалась ему простой и понятной. На деле всё оказалось гораздо сложнее, и, как он только что понял — опасней.

В президентском кресле сидел маленький, абсолютно лысый человек, который пил сок из высокого стакана. Это был не Президент и даже не его помощник. Президента Комиссар знал в лицо по многочисленным портретам и плакатам. Лицо странного человека в президентском кресле было ему незнакомо.

Не обращая внимания на пистолет, незнакомец встал из кресла и вплотную подошёл к Комиссару. И тут Комиссар увидел, что в довершение ко всему низкорослый лысый человечек ещё и кривоног. Дорогой костюм болтался на нём, как на вешалке, но от опытного взгляда Комиссара не укрылся осторожный и в то же время пружинистый шаг незнакомца. Обычно так двигаются на ринге боксёры, когда пытаются нащупать в обороне противника брешь.

— Морковный, — как ни в чём не бывало, произнёс кривоногий человечек и ткнул стаканом Комиссару в грудь. — Не желаете? Зря! Рекомендую, очень полезно для зрения.

В этот момент Комиссар почувствовал у себя за спиной какое-то движение и обернулся: всё свободное пространство салона было забито вооружёнными сотрудниками группы «Альфа».

«Это плохо! Очень плохо»! — успел подумать Комиссар и сделал шаг к иллюминатору. Картина, которую он увидел, подтвердила его худшие опасения: вокруг самолёта, уткнувшись лицом в бетон, лежали два десятка дружинников, и над каждым стоял вооружённый спецназовец. Руки у дружинников были скованы за спиной наручниками, и Комиссар понял, что помощи ждать неоткуда. Его переиграли!

Сахно всё время твердил ему, что Федеральный центр если и решится на силовую операцию, то это будет десант со стороны моря. Они готовились отразить любое нападение, но почему-то решили, что штурмовать их будут в лоб, по всему фронту прибрежной полосы, и никак не ожидали, что Москва пойдёт на хитрость.

Они сами посадили в центре острова президентский борт, который вместо Президента привёз не менее сотни отборных бойцов из спецподразделения, которые без лишнего шума и стрельбы начали рассасываться по городу и сейчас, наверное, захватывают базу дружинников и расположенный на ней командный пункт.

— Это Троянский конь! — прошептал Комиссар. — Троянский конь!

— Кстати о зрении, — спокойно продолжил карикатурного вида незнакомец. — Дайте приказ своим людям бросить оружие на пол и поднять руки вверх, а то, неровен час, Вы со своим плохим зрением и собственную смерть проглядите.

— Сдать оружие! — хрипло произнёс Комиссар, и первый бросил пистолет на ковровое покрытие.

Это был его последний приказ. С этого момента силовое подразделение «Закон и порядок» фактически лишилось руководства и перестало существовать.

Как только фелюга причалила к берегу, Перепёлкин со всех ног бросился к ожидавшему его микроавтобусу. Дружинники, увешанные оружием и различной амуницией, еле поспевали за ним с трудом.

— Жми! — вместо приветствия крикнул Перепёлкин водителю, и, выхватив из кармана сотовый телефон, стал кому-то торопливо звонить. Через пять минут водитель микроавтобуса лихо тормознул возле гостевого домика.

— Забросишь дружинников на базу и сразу ко мне! — приказал Перепёлкин водителю тоном, не терпящим возражений. Водитель и не возражал: приказ есть приказ, знай, крути баранку!

— Собирайся! Живо! — тормошил Сашка спящего Карася.

— Что за спешка? — недовольно пробормотал Карась. — Ещё только шесть часов, куда в такую рань?

— На рыбалку, партнёр! На рыбалку!

— Ты, Александр, с ума сошёл? — окрысился Жорка, не утруждая себя в утренние часы излишним политесом. — Ты ведь только что с морской прогулки, или что там у тебя было?

— Не было, а будет, — поправил Перепёлкин, торопливо собирая в саквояж какие-то документы. — Будет хороший клёв, и если мы его пропустим, то лично я тебе этого никогда не прошу! Собирайся!

То ли в голосе напарника было больше, чем обычно, металла, то ли дремавшая доселе в Жоркином мозгу интуиция дала о себе знать, но после этих слов Карась стал двигаться быстро, и, что немаловажно, молча.

Набив огромный баул вещами и продуктами, которые, по его мнению, могли пригодиться на рыбалке, он стал терпеливо ждать бестолково метавшегося по комнате напарника. Наконец сборы были окончены, и Сашка пулей вылетел за дверь.

Во дворе его ждал микроавтобус.

— Гони на всех парах обратно! — скомандовал водителю Сашка.

— Куда обратно? — не понял флегматичный дружинник.

— На пристань гони! — сквозь зубы прошипел Перепёлкин. — Гони без вопросов и забудь о светофорах!

В ответ водитель утопил педаль газа до пола и чудо японского автопрома, почувствовав сильную руку и необузданный темперамент российского водителя, жалобно взвизгнуло и, не жалея покрышек и клапанов, понеслось в сторону океана.

К удивлению Карася, на пристани их ожидала белая красавица яхта. На белоснежном борту в утренних лучах солнца золотом сияли металлические буквы.

— Святая Ольга, — вслух прочёл Жорка и вопросительно уставился на партнёра.

— Купил по случаю, — бросил в ответ Сашка и, подхватив саквояж, смело шагнул на трап. Как только подошва Сашкиного ботинка коснулась до блеска вымытой палубы, ему навстречу шагнул капитан. От такой неожиданности у Жорки открылся рот. Это был самый настоящий капитан — в форме и фуражке с золотым «крабом».

Капитан уважительно отдал Сашке честь и доложил, что судно готово к отплытию.

— Какие будут приказания, Александр Владимирович? — уточнил бывалый «морской волк».

— Отходим! Немедленно! — отрывисто, словно делал это всю жизнь, скомандовал Перепёлкин. — Курс — нейтральные воды. Рот закрой!

Последняя фраза относилась к Жорке, который от удивления замер с открытым ртом в обнимку с огромным баулом.

Через пять минут после того, как они со всеми удобствами разместились в просторной кают-компании, стены которой были обшиты дубовыми панелями, а вдоль стен располагались мини-бар, холодильник с лёгкими закусками и обтянутая тонко выделанной кожей мягкая мебель, пол под ногами друзей-подельников дрогнул, и послышалось ритмичное бормотание хорошо отрегулированного двигателя. Яхта «Святая Ольга», разрезая белоснежным корпусом водную гладь океана, на малых оборотах уходила в нейтральные воды.

— Я знаю, что у тебя ко мне много вопросов, — упредил Карася Сашка. — Я отвечу на все, сколько бы времени это ни заняло, но сначала давай выпьем.

— Есть повод? — удивился Карась. — Что-то я не замечал за тобой, партнёр, тяги к утреннему опохмелу.

— Я не опохмеляюсь, я предлагаю тост, — с этими словами Сашка на два пальца плеснул в широкий стакан настоящее шотландское виски «White Horse».

Жорка взял стакан, осторожно понюхал содержимое и брезгливо поморщился. Как истинный сибиряк, Карась предпочитал самогон двойной перегонки или, на крайний случай, русскую водку.

— Не люблю я эту парфюмерию! — закрутил головой Жорка и решительно отодвинул стакан.

— Это же «Белая лошадь»! Классика алкоголя! — возмутился Сашка.

— Вот пусть лошади это пойло и хлебают, — парировал Карась.

— Тебя не переделать! — вздохнул Перепёлкин и достал из мини-бара бутылку водки «Столичная».

— За что пьём? — с улыбкой поинтересовался Карась, которому такое начало рыбалки пришлось по душе.

— За удачу, Жорик. Она нам сегодня понадобится, как никогда!

Они выпили и сразу налили по второй.

— Не могу я водку хлебать без закуски, не по-русски это! — пожаловался Карась и в поисках съестного открыл холодильник. — И всё у тебя, Александр Владимирович, не по-нашему, не по-русски! — бормотал Жорка, перебирая в холодильнике баночки и упаковки. — Креветки, оливки, анчоусы, даже копчёный угорь есть, но разве это закуска? Где огурчики, где сало? На худой конец, где финское салями?

— Ты ещё спроси про тушёнку, — пошутил Сашка.

— А это идея! — повеселел Карась и, захлопнув дверцу холодильника, расстегнул «молнию» на своём бауле. Вскоре на маленьком столике из карельской берёзы красовались две банки говяжьей тушёнки, завёрнутые в промасленную бумагу, пара луковиц, нарезанный крупными ломтями чёрный хлеб, и размером с Жоркин кулак бурый помидор. Потом Жорка нашёл в бездонных недрах баула охотничий нож, которым ловко вскрыл тушёнку и на четыре части разрезал каждую луковицу, а помидор настрогал крупными дольками в стоявшую на столе хрустальную посудину.

— Это пепельница, — опешил Сашка.

— Не страшно, она же чистая, — парировал Карась и широким жестом пододвинул Перепёлкину открытую консервную банку.

Выпили по второй, и Сашка почувствовал, как напряжение спадает. Он ещё посматривал на лежавший рядом с банкой тушёнки сотовый телефон, но делал это не так нервно. Вдруг бормотание дизеля прекратилось, и в кают-компании повисла тягостная тишина.

— Чего это мы? — испугался Жорка. — Неужели движок заклинило?

— Успокойся партнёр. В этом квадрате мы и будем рыбачить.

— А чего ловить-то будем? И на что? — тревожился Карась.

— Парусами нашей бригантины будем ловить ветер удачи! — пошутил Сашка и, отсалютовав Жорке стаканом, сделал большой глоток виски. В этот момент на столике завибрировал сотовый телефон. — Слушаю тебя, Крепыш. — торопливо произнёс Сашка, и Карась догадался, что этого звонка Перепёлкин ждал всё время, пока они находились на яхте.

— Александр Иванович! Здесь творится что-то непонятное! — скороговоркой выдал дружинник, словно опасаясь, что не успеет закончить разговор. — Сейчас случайно видел, как какие-то спецназовцы господина Сахно в наручниках вывели, и всех наших тоже в «браслеты» заковали. Я, наверное, один…

— Что за спецназовцы? — перебил Перепёлкин.

— А хрен их разберёт — то ли «Альфа», то ли «Вымпел»! Нам-то какая разница. Сейчас они всё, что в кабинете Сахно было, в мешки пакуют, оружейную комнату взломали, оружие забрали, полный беспредел!

— Крепыш, уходи оттуда! — закричал в трубку Сашка. — Уходи немедленно! Если сможешь, беги на материк, деньги у тебя есть. Крепыш, ты слышишь меня?

Но вместо шёпота Крепыша в телефоне отчётливо зазвучал голос незнакомого мужчины.

— Говорит старший лейтенант Чеботаренко! Прошу Вас оставаться на своих местах и сохранять спокойствие. В городе проводится антитеррористическая операция…

Дальше Сашка слушать не стал. Захлопнув крышку дорогого сотового телефона, он торопливо поднялся на палубу.

— Капитан, есть ли сведения о встречающей стороне?

— Яхта господина Хасимото стоит на якоре в указанном Вами квадрате.

— Надеюсь, капитан, туман не помешает Вам выйти в точку встречи?

— Не беспокойтесь, Александр Иванович! Наша посудина хоть и уступает по тоннажу и размерам яхте господина Хасимото, зато оснащена электронным оборудованием не хуже японского судна. Нас ведёт современный спутниковый навигатор.

— Хорошо. Снимайтесь с якоря и следуйте указанным курсом, — отдал приказание Сашка, и хотел ещё что-то добавить, как вдруг сотовый телефон в его руке вновь завибрировал.

— Это Березуцкий! — бесцеремонно начал разговор невидимый собеседник. — Я хотел бы узнать, господин Перепёлкин, как продвигаются наши дела?

— С этого момента у нас с Вами нет общих дел, — холодно ответил Сашка и без сожаления выбросил телефон за борт. Он ещё пару минут постоял на палубе, с удовольствием вдыхая полной грудью свежий морской ветер, потом резко выдохнул, словно пытаясь избавиться от всего того, что раньше связывало его с Березуцким, Ветричем и им подобным, и решительно направился по крутой лестнице в кают-компанию.

Спустившись в кают-компанию, Сашка невольно залюбовался, как Карась, ловко орудуя охотничьим ножом, намазывает тушёнку вместе с белыми кусочками жира на солидные ломти чёрного хлеба. Готовые бутерброды Жорка аккуратно раскладывал на бумажных салфетках.

— Выглядит не очень эстетично, но аппетитно, — сделал окончательный вывод Сашка, усаживаясь за маленький столик. — Запомни, партнёр, в Японии ценят всё изящное и утончённое. У них идеал женской красоты — маленькая изящная женщина с кукольным личиком и ступнями ног десятилетней девочки. Так что сандвич русского размера, — и Сашка для наглядности поднял самый большой кусок хлеба, щедро источавший мясной запах и желтоватые капли жира, — они бы не поняли и не восприняли.

— Большому куску рот радуется! — равнодушно ответил Жорка, укладывая поверх слоя тушёнки кружок помидора и сизый кусочек лука. — А вообще-то, зачем ты мне всё это говоришь?

— А затем партнёр, что нам с тобой с сегодняшнего дня придётся жить среди любителей суши и утончённых почитателей сакуры.

— Жить? Как жить?

— Надеюсь, долго и счастливо! Не дрейф, партнёр! Я всё продумал. Давай-ка выпьем с тобой, Жорик за начало в нашей с тобой неугомонной жизни нового периода.

Они выпили и закусили сооружёнными Жоркой бутербродами.

— Вкусно, — дожевав первый бутерброд, с удовольствием произнёс Сашка. — Я ещё в армии понял, что нет на свете ничего вкуснее, чем говяжья тушёнка с чёрным хлебом, особенно когда полдня просидишь в «секрете» без жратвы. Кстати об армии: именно там научили меня не только вести наступательный бой, но и всегда готовить пути отхода на вторую линию обороны. Как ты думаешь, партнёр, чем я всё это время занимался?

— Искал кресло подходящего размера под свою губернаторскую задницу, — съязвил озадаченный Карась, которому очень не нравился новый поворот в его судьбе.

— Ошибаешься! О губернаторстве я и не думал.

— Неужели? Тогда зачем мы с тобой припёрлись на край света — жареной камбалы поесть?

— Когда в Москве господин Ветрич предложил мне баллотироваться в мэры Сахалина, с последующим отделением острова от России, я сразу понял, что это преступная афера, но выйти из неё не мог. Сепаратисты раскрыли мне все свои планы, и отказ от губернаторства был равносилен самоубийству. Для пущей убедительности они даже показали мне, как можно выйти из игры.

— И как же?

— Никак! Только ногами вперёд. Помнишь, как перед нашим с тобой отъездом на Сахалин, в Петербурге из гранатомёта расстреляли машину Коха?

— Ещё бы не помнить! Такой шум в прессе стоял! Порешить самого «теневого губернатора» Петербурга — это надо иметь смелость.

— Так вот, партнёр: смерть Коха — на совести Ветрича и его неизвестных мне друзей. Кто они и сколько их, я не знаю, но знаю, что им подвластно многое. Поэтому я сделал вид, что играю по их правилам, и, бросив прибыльный бизнес в Москве, перебрался на Сахалин. Здесь я окончательно убедился, что спланированная, как по нотам, операция «Русский Гонконг» не имеет никаких шансов на успех. А после приватной беседы с Березуцким окончательно утвердился в своём решении, и активно стал готовить наши с тобой, партнёр, запасные позиции. Именно тогда я послал тебя в Сибирь за золотым песком. Ты думаешь, у меня наличных денег не было? Денег у меня на тот момент было много, особенно после того, как я распродал в Москве все свои активы. Я понимал, что вернуться в Москву мне вряд ли позволят, поэтому стал активно вкладываться в экономику Страны Восходящего Солнца. После того, как я удачно реализовал последнюю партию золотого песка, в самом центре Токио, в одном из небоскрёбов, открылся офис нашей с тобой, партнёр, компании.

— Что за компания? — оживился Карась, впитавший страсть к наживе вместе с молоком матери. — Можно с этого места поподробней?

— Компания трансконтинентальных перевозок с совмещённым российско-японским капиталом. Мы с господином Хасимото купили пять современных танкеров, и на днях планируем начать регулярные перевозки с российского материка на японский берег сжиженного газа и высокооктановых марок бензина. Можешь, Жорик, мне не верить, но прямо сейчас, в эту самую минуту, молодые японки со знанием русского языка старательно обхаживают членов российской делегации, прибывшей для подписания окончательного варианта поставок российских углеводородов.

— И где это ты нашёл в России высокооктановые марки бензина? — задал Карась вполне резонный вопрос.

— Жорик, прогресс шагает семимильными шагами даже по нашей с тобой Родине, а ты за этим не следишь. После проведения реконструкции Тарский нефтеперерабатывающий завод теперь работает в основном на экспорт.

— Свежо предание, да верится с трудом, — пробурчал Жорка.

— Не патриотично мыслишь, партнёр. Время, когда бензин ослиной мочой разбавляли, безвозвратно кануло в Лету. Теперь, чтобы сделать хорошие деньги, надо работать по международным стандартам.

— И кто тебе после всего, что произошло на Сахалине, позволит работать в России даже по международным стандартам? Ты же у нас теперь сродни Березуцкому — беглый олигарх № 2!

— Интересы фирмы на российском рынке представляет господин Хасимото, а я всего лишь один из учредителей, так же, как и ты. Видишь, партнёр, я и тебя не забыл.

— Значит, теперь ты их не боишься? — сменил тему разговора Жорка.

— Кого именно? — не понял Перепёлкин.

— Ну, тех самых могущественных… которые всё могут.

— Нет Жорик, теперь я их не боюсь. Операция провалилась не по моей вине, так что я теперь не предатель, а такая же жертва, как Ветрич и Березуцкий. Получается, что они меня во всё это втянули, да ещё подставили под удар. Так что с этого момента я нахожусь в политической эмиграции, так сказать, сам по себе.

— Значит, выезд на сегодняшнюю рыбалку не случаен? — догадался партнёр.

— Операция провалилась, губернаторство накрылось, простите, медным тазом, и мы «делаем ноги» или, как ты интеллигентно выразился — уходим в политическую эмиграцию. Что поделать, партнёр! Как правило, за праздником жизни следуют серые будни бытия, но ты не печалься! Будет ещё и на нашей узенькой японской улочке полноценный российский бардак, простите, партнёр, я хотел сказать — праздник. По приезду я покажу тебе один замечательный домик в национальном стиле, расположенный прямо на берегу океана.

— Ты купил маленький японский домик? — обрадовался Карась. — Чудно, а я уже мысленно поселил нас с тобой в тесном гостиничном номере.

— Ну, не такой он и маленький! — развеселился Сашка. — Два этажа, открытая терраса, ухоженный японский садик, в котором по центру расположен рукотворный пруд с золотыми рыбками, и всё обнесено высоким забором из дикого камня. В доме круглосуточно находится прислуга. Господин Хасимото обещал, что языкового барьера не будет. Весь штат, кроме садовника, набран из числа наших бывших соотечественников.

— И повара? — обрадовался Жорка, питавший слабость к русской кухне.

— И повара! — подтвердил Перепёлкин.

В это время в кают-компанию вошёл капитан, который доложил, что на горизонте показалась яхта господина Хасимото, после чего, лихо козырнув, удалился на мостик.

— Ну, вот и всё, Георгий, — вздохнул Сашка. — Пойдём на палубу встречать наших с тобой деловых партнёров.

— А в чём была ошибка? — вернулся к прежнему разговору Жорка. — Почему операция провалилась?

Перепёлкин, собравшийся выйти на верхнюю палубу, невольно задержался.

— Весь расчёт Березуцкого и его команды был построен, если так можно выразиться, на песке, — задумчиво произнёс несостоявшийся губернатор. — Чтобы повести народ на баррикады, надо его заинтересовать, то есть надо было раскрыть истинную цель операции. Естественно, они этого сделать не могли, иначе бы сразу стала видна антироссийская суть мероприятия. Народным массам отвели роль статистов, которые покорно должны были идти на смерть по указке небожителей. В этом была их единственная и главная ошибка! Не так просто поднять Русь на дыбы, для этого надо иметь силу и мощь Петра Первого. Одним словом, надо быть русским, а без этого любые планы по переустройству земли русской так и останутся пустыми прожектами. Пошли партнёр, нас заждались наши верные мулаты!

— Да-а! Умом Россию не понять! — процитировал Карась и вслед за Перепёлкиным неуклюже полез на верхнюю палубу.

В этот момент яхта «Святая Ольга», заглушив мотор, стала на якорь.

Они потеряли друг друга сразу после окончания операции. Может, потерялись, а может, разминулись. Что произошло точно, Лёшка не знал. Возможно, со стороны Линзы это была простая женская уловка, чтобы избежать щемящей сердце процедуры расставания и не показаться в глазах партнёра слабой. Всё может быть, но когда под утро опалённый взрывом и пропахший керосином он из последних сил притащился в гостиничный номер, Линзы там не было. Лёшка проверил платяной шкаф и убедился, что женская часть гардероба исчезла вместе с хозяйкой.

— Ну и пусть! — по-детски обиделся Лёшка и тяжело опустился на стул.

Минут пять он тупо созерцал рисунок паркета, устало опустив руки между колен, потом закурил и только тогда заметил на потёртой столешнице конверт. Это был обыкновенный конверт, который продаётся в каждом киоске. На лицевой стороне вместо адреса была сделана шариковой ручкой аккуратная надпись.

— Для тебя, — вслух прочитал Лёшка, и немного помедлив, вынул из незапечатанного конверта тетрадный листок в клеточку — прощальную весточку от зеленоглазой начальницы.

«Помни, что эвакуация после проведения операции должна проходить тихо и незаметно, это обязательное условие, — давала последние наставления Линза. — Возвращайся на базу, ты знаешь, куда. Это приказ! Не жди, что там тебя встретят, как героя дня, с оркестром и почестями — ничего этого не будет. Всё, через что нам с тобой пришлось пройти — наша обычная работа. Твои подвиги навсегда останутся неизвестными, а ты безымянным.

Да будет так!

Линза.

PS. Надеюсь, что тебе повезло и ты не ранен. Мне понравилось работать с тобой. Было весело. Письмо сожги. До встречи! Твоя невеста».

Лёшка дважды перечитал послание. Обида прошла, но почему-то предательски защипало глаза. Никогда раньше Лёшка не получал писем, даже от матери. Раз в год ко дню его рождения приходила в колонию от мамки скромная посылочка, но писем в ней никогда не было. Может, потому, что мамка была малограмотной, а может, потому, что слишком много боли и страданий накопилось в материнском сердце, и она не могла, а может, боялась доверить свои переживания обыкновенному тетрадному листку.

Лёшка не сжёг письмо: аккуратно поместив листок в конверт, он спрятал его в нагрудном кармане, чем в очередной раз нарушил инструкцию. Он очень удивился бы, если бы узнал, что Линза предусмотрела и это.

Когда через сутки, сидя в самолёте, он вновь достал из заветного конверта тетрадный листок, чтобы перечитать милые сердцу строки, текста на нём уже не было.

Его невеста в любой ситуации оставалась профессионалом.

… Я вздохнул, достал из нагрудного кармана комбинезона сотовый телефон и позвонил в службу «Скорой помощи». В ожидании приезда медиков я выбросил в ближайшие кусты оружие и боеприпасы, отряхнул от шоколадной крошки и спрятал в нагрудный карман ключ с изображением старинного герба, снял комбинезон и остался в форме дружинника, которая у местного населения ещё вызывала доверие.

Машина «Скорой помощи» приехала на удивление быстро и, погрузив внутрь салона раненого, так же быстро, включив сирену, уехала. Тело застреленной мной женщины так и осталось лежать на брусчатке.

— Мы мёртвых не возим, — скороговоркой пояснил мне молоденький врач, — вызывайте труповозку.

— Ну, уж это без меня! — решил я и попытался, как требует инструкция, тихо и незаметно покинуть место проведения операции. Ситуация развивалась, как мне казалось, стихийно, и повлиять на ход событий было равносильно попытке вскочить в вагон идущего на всех парах транссибирского экспресса.

Однако на этот раз мне не повезло, и покинуть место проведения операции не получилось. Остров «закрыли» по всем правилам, и мне неделю пришлось безвылазно отсиживаться в снятой накануне квартире, питаясь тем, что я успел забросить в холодильник, прежде чем вернулся в казарму.

Чтобы как-то скоротать время, я смотрел все телевизионные передачи, включая дневные, вечерние и ночные новости. Политическая жизнь в стране набирала всё новые и новые обороты. После скандальной отставки Президента Харьковского страна окунулась в предвыборную гонку и заключительная фаза «антитеррористических учений» на Сахалине осталась незамеченной.

Однако, несмотря на успешное завершение операции, мне было не по себе: пришлось исправлять ошибку своего предшественника, и, к большому моему сожалению, исправлять пришлось кровью. На душе было скверно. Я был зол и на коллегу, и на себя, на наше руководство, на сумасшедших «Избранных» миллиардеров, вздумавших поиграть в небожителей, и на весь мир в целом. Тогда то мне и припомнился старый разговор со штатным психологом по прозвищу Розембаум о старом советском фильме про чудака-учителя, который пытался сделать мир лучше, о долге разведчика, о его «придуманной» жизни, и о цене, которую мы платим за ошибки в нашей работе.

Я пошёл в фильмотеку, где долго и путано пытался пояснить пожилой сотруднице, какой именно фильм мне нужен. Запутавшись окончательно, я предложил запустить на компьютере поисковую программу.

— Не надо. Я знаю этот фильм, — грустно улыбнувшись, сказала женщина и принесла диск с фильмом. Меня поразило название: «Доживём до понедельника».

— Вся жизнь понедельник, — почему-то сказал я.

— Сегодня пятница, тринадцатое, — то ли пошутила, то ли поправила меня сотрудница.

Не могу сказать, что фильм явился для меня откровением. Я многого не понял, но когда фильм закончился, я выключил видеоплеер и, как мне показалось, долго и совершенно бездумно сидел в тёмной комнате. Когда глаза привыкли к темноте, я вдруг почувствовал: отпустило! На душе стало легче.