Разбуженный перекликанием птиц и треньканьем кузнечика, сквозь пелену сна, медленно сходившую с глаз, Шиничиро увидел зелёные и жёлтые стволы бамбука; муравьи бегали по ним чёрными цепочками верх и вниз. Пронизывая рассеянными лучами цвета шафрана густоту поросли, лился солнечный свет. Земля — чуть влажная, присыпанная коричневой щепой и редкой оранжево-зелёной листвой. Юноша подскочил, заплясал на месте, забрался рукой под кимоно и вытащил двух крупных муравьёв. Увидев поблизости их целые полчища, кишащие живыми агатами, Шиничиро вздрогнул.

Проспал!? Скоро тренировка, благо живот — пустой! Да ещё ведь наказание бамбуковыми палками!

— Вы — ученик мастера Шуинсая? — послышался голос. В обрамлении перистых папоротников появилась голова в широком воронковидном шлеме. Посланник из додзё. — Я устал вас искать!

Шиничиро не ответил, только глубоко вздохнул. По тропинке, усыпанной мелким щебнем, он дошёл до синтоистского храма. Обогнув строение, взбежал на холм. Оттуда виднелась нежно-синяя неспокойная гладь океана, густо пенящаяся у берега. Бурыми охапками лежали в белой пене выброшенные водоросли морской капусты. Протяжно крича, кружили над водой белые крупные чайки, вглядываясь в блуждающую бирюзу воды; то и дело камнем срывались в неё, выхватывая неосторожную рыбу. Выдернутая из воды рыба, сверкающая серебристой мокрой чешуёй, будто обработанный алмаз, мягко сияла, пока её не заглатывала хищница. Рыбаки на берегу — одни сушили и чинили сети, другие сидели вокруг костра, громко хохотали, ждали, когда на слабом огне пропечётся добыча.

Ветер наскочил на Шиничиро, обдув опухшее со сна лицо, взлохматил чёлку, превратив волосы цвета воронова крыла в разворошённое гнездо. Юноша не спешил на тренировку. Занятие сегодня вёл не отец, а его помощник — Йиро. Чичиуэ наверняка проведёт ещё немало дней в Эдо.

Сиганув с холма, мальчишка быстро бежал к шумящему прибою, слегка проваливаясь в серый морской песок, в котором попадалось множество ракушек, до снежной белизны отмытых солёным накатом. Юный сорванец упивался полнотой жизни — на бегу проделывал серии ударов, уклонялся от нападения невидимого противника, избегал, маневрируя, воображаемые летящие звёздочки, кувыркался, принимая то одну, то другую боевую стойку, подпрыгивал, рубя с вертушки встречный ветер… И вот тёплые солёные брызги отлетели в разные стороны! Ворвавшись с разбега в океан, Шиничиро нырнул в волну… На губах едкая пряная соль, руки и ноги слегка покалывало, а сильные и ровные удары сердца наполняли грудь упоительным вдохновением.

Выходя из воды, он обнаружил нескольких элитных воинов-хатамото в красно-фиолетовых накидках. Откуда было знать отпрыску деревенского самурайского рода, что воины сопровождали сестру императора — Суа! А если бы и знал…

Юноша с любопытством разглядывал крепкую высокую изящную девушку в ярко-голубом кимоно, выполняющую ката — плавные движения руками и ногами. Сами собой рождались в голове красивые строки — стихи. Жаль, что при себе не имелось ни сямисэн, ни бива — спел бы песню…

Приятная нежная мелодия исходила из чуткого сердца юноши, соединялась с шепчущими звуками прибоя. Слушая тоскливые крики чаек словно музыку, он понимал, что озарение — начало творчества, — наделяет человека индивидуальностью, поэтому не собирался поддаваться отцу и не променял бы свой поэтический дар ни на что.

Шиничиро мог полоснуть кого-нибудь насмешкой, острой, как бритва, но истинного вреда не причинил бы. Не хотел быть юноша ни чёрствым солдафоном, ни, тем более, хладнокровным убийцей. Его душа чуралась жестокости, шумных ссор и молчаливой гнетущей тревоги, способной вогнать в отчаяние. Окрылённый вдохновением, он стремительно приблизился к Суа. Охрана перегородила путь.

— Ты кто?

Шиничиро, нахмурившись, сделал вид, что не услышал.

— Отвечай! — недовольно потребовал страж, большим пальцем выдвинув клинок из ножен.

— Вы что, вдесятером наброситесь на одного безоружного? — юноша презрительно задрал подбородок. — Я лучший ученик додзё Ампаруа, никто мне не указ!

Шиничиро умел мгновенно оценивать тон беседы и действовать по ситуации. Он, хотя и волновался, но голос прозвучал уверенно. Под стать голосу изменилось и лицо.

— Пустите мальчика, — закончив ката, улыбнулась Суа. — Чей ты «лучший ученик»?

Она оглядела юношу с ног до головы. Там, где его одежда уже просохла, белёсыми пятнами выступала морская соль. Его веснушчатое плутоватое лицо, обрамлённое копной волнистых волос, показалось девушке знакомым.

Обычно, если не мог совладать с эмоциями, юноша суетился — крутил головой, дотрагивался до ушей, сжимал руки в кулаки, но теперь собрался.

— Лучшего мастера во всём Канто, — надменно улыбнулся Шиничиро. — Глупо называть известное имя.

— Ты — наглец, и не более, — спокойно заключила Суа, сложив губы в узкую полоску. Сверкающая ширь океана отражалась искрами в её больших тёмно-карих глазах.

— Тогда проверим?.. — щёлкнув языком, начал Шиничиро плавное перемещение в боевую позицию.

— Знай, с кем разговариваешь! — гаркнул десятник, схватившись за оружие.

Суа подняла руку. Охранник застыл.

— Да, проверим, — кивнула она, вытянувшись в струну. Яркими бусинами блеснули глаза, щёки занялись сердитым румянцем. Девушка повернулась боком и замерла, будто любовалась прибоем, не замечая наглого «лучшего ученика». Её стройная сильная фигура вызывающе изящна — настоящая змея! В утренних лучах плечо красиво круглилось под кимоно. — Начинай.

Издевалась?! Шиничиро обуял гнев, всё его существо всколыхнулось — сразиться! Метнувшись с места, юный ниндзя атаковал прямым ударом ноги. Она резко отбила удар стопой влево и хлёстко выкинула правую руку, чтобы встретить ребром ладони в горло. Юноша с уклоном припал к земле, и, крутнувшись по инерции, подсёк её опорную «хвостом дракона». Девушка рухнула на спину, перекатилась кувырком назад. Охранники схватили Шини. Подошёл десятник — рослый самурай. Искры из глаз вонзились в мозжечок, превратили день в непроглядную тьму ночи. Юноше показалось, что его ослепили, лишили слуха и превратили в тряпичную куклу. Прошло какое-то время, прежде чем он разглядел ухмыляющуюся Суа и услышал издевательский смех охранников.

— Отпустите его, — приказала она. Охранники отошли.

Шиничиро вскочил, кинулся атаковать. Но гнев навредил… пропахал носом по земле. Суа покачала головой и неприятно улыбнулась. От бессилия на глаза навернулись слёзы, но не собирался юный наглец заканчивать бой поражением — снова в стойке, наклонился вперёд, кимоно на груди провисло, оттуда выпал кодзука.

Она юркой змейкой ловко поднырнула, подхватила оружие, опередив его.

— Дешёвый трюк, и неумело выполнен, — Суа посерьёзнела.

Отбросив кинжал в сторону, девушка поймала всё ещё оглушённого Шиничиро за растянувшийся ворот кимоно, крепко схватила за шею:

— Заканчиваем бой?

Он ответил, скрежеща зубами:

— Не сейчас!

Слегка оттолкнув упрямца, Суа рванула его на себя, высоко ударила коленкой, а затем опрокинула на песок, будто сноп. Ещё в коротком полёте у юноши перехватило дыхание. Миг, и он лежит поверженный, кровь гулко пульсирует в ушах. В груди — боль, парализовавшая волю. Воздух поплыл перед глазами, обратившись в бледную желеобразную массу, и Шиничиро перестал различать голоса.

Через некоторое время он оклемался: на берегу — никого. Морщась, размял ушибленные места, проверил припухшую скулу, потёр голову. Случайно наступил на свой припорошённый песком ножик, поднял. Превозмогая боль в груди, то затухающую, то снова нарастающую, вышел на прямую дорогу.

Шини быстро прощал обиды товарищам по додзё, и не был злопамятным, но всё же пообещал себе отомстить этой девчонке… за позорище? Да нет. Скорее, за обманутые ожидания — хотелось ведь блеснуть, но оконфузился. В таких случаях предмет обожания часто становится объектом ненависти, а свидетели… этим лучше бы и вовсе не родиться!

С такими мыслями выбрел Шиничиро к родным пенатам. За стеной густого кустарника с бело-розовыми цветами виднелись согбенные фигуры в широких конических соломенных шляпах, копошащиеся в отблесках залитых водой рисовых полей. Работали в основном женщины, припозднились в этом году — сажали ростки риса в тёплую июньскую грязь. Рассадив содержимое одной корзины, они, не разгибая сутулых спин, принимались за другую. Какая-то глазастая всё же заметила Шиничиро, издали помахала ему рукой, перебросившись несколькими фразами с соседкой. Вялая улыбка легла на губах юноши: многих он знал. Где-то там работала мама. Односельчанки по цепочке передали ей, что видели Шиничиро, направляющегося в сторону деревни.

Ровная дорога плавно огибала квадратные и прямоугольные обводнённые поля, тянулась вдоль реки, из которой на рисовые чеки отводилась влага, затем прошла под горой Химбэй, именно на этой горе тренировались ученики мастера Шуинсая. По тропе, взбирающейся на гору, он добрался до открытых западных ворот додзё. На их крыше сидел изогнутый, как волна, дракон с высунутым языком. Глаза его — злобно прищуренные красные рубины под кустистыми бровями, похожи на глаза дядюшки Лао, когда тот сердится. Выражение продолговатой носатой морды по-волчьи резкое, выжидающее — ну, вылитый дядя! А небо над Ампаруа казалось чистым голубым кристаллом, присыпанным белой пудрой облаков.

Заходить Шиничиро не стал — сторож сразу предупредит Йиро, который хоть и другом был, но прилюдно не имел права давать поблажек опоздавшим. Ученики тренировались в поте лица — из-за забора доносились звуки.

Обойдя ворота слева, он осторожно шёл вдоль ограды по колючему кустарнику. Тропинка была узкой, а дальше и вовсе обрывалась в сосновый лес, и спуститься по ней могли разве что горные козы.

— Здесь перелезу! — взбодрил себя Шиничиро, плюнув на ладони. — Не бояться, не ныть!

Юноша подпрыгнул, схватившись за толстые жерди. Ушибленные рёбра болели, но он, быстро перебирая руками, улыбался, радуясь собственной находчивости.

Ограда додзё высока, около тридцати сяку — отвесный склон горы под ней делал предпринятое восхождение весьма опасным. Потому в этом месте никто не охранял. Шиничиро отважно карабкался вверх, борясь с непроизвольной тягой оглянуться. Тропинка под ним исчезла, внизу проглядывали пики красных сосен, затянутые белым маревом. За забором одна за другой выстроились в ряд хижины-нагайя, в которых проживали ученики, и хозяйственные постройки, где хранилось имущество додзё, провизия, оружие и доспехи. Он подтянулся, и, вскарабкавшись, спрыгнул на двускатную черепичную кровлю хижины, перебрался на сарай, крытый соломенными снопами на бамбуковой раме, огляделся. Во дворе никого, юноши и девушки тренировались по ту сторону. Шиничиро слез, пошёл в тени забора, намереваясь без лишнего шума, тишком влиться в ряды занимающихся. Вдруг перед ним выросла фигура Йиро.

— Заметил, да? — иронично улыбнулся Шини.

— Отлыниваешь! — длинноногий сильный парень с волосами, уложенными, как подобает самураю, покачал пальцем. Тряпичный засаленный пояс расслаблен на тонких штанах, неаккуратно обрезанных на голени. Бледно-зелёное кимоно распахнуто, смуглая кожа лоснилась на кубиках упругого живота.

— Бывает, — улыбнулся Шиничиро, опустив подбородок, чтобы тот не заметил синяк на правой скуле. — Замолвишь словечко?

— Как всегда, — развёл руками Йиро. — Если кто спросит, скажу, что посылал тебя на рубку бамбука для хозяйственных нужд.

Двое учеников, прибывших из Уравы, посматривали в его сторону.

— Слышал от охранников, твой отец станет тренировать сестру императора.

— Да ну? — не поверил Шиничиро. — Переедет, что ли, во дворец? А нас с мамой бросит…

Йиро пожал плечами.

— Государственная необходимость! Всех благородных женщин обучают сражаться на пороге своего дома. Только нагинатой, или яри… Зачем принцессе ударная техника — не представляю.

— Наверняка, сёгуна колошматить, — Шиничиро даже не догадывался, чьих рук дело синяк на его скуле.

— Ты не сильно-то злоупотребляй нашей дружбой! Кое-кто из новеньких доносит… — тихо шепнул Йиро, и вслух добавил: — Мы приступили к занятиям по курсу Лао. Это более высокая стадия искусства зотай-до. Мастер Шуинсай говорит, что прохождение новой ступени крайне важно, прошедший его не боится смерти. Лучше бы ты не пропускал занятия, Шини-доно!

— Без совета обойдусь, — отмахнулся Шиничиро, хлопнув товарища по плечу. — И вот что, помощник мастера, — усмехнувшись, обратился он к Йиро. — Я и есть «Смерть».

Он побежал дальше по дорожке, над которой нависали тяжёлые многоскатные крыши нока.

Юноша добрался до холма, на нём возвышался двухэтажный гассё-дзукури, в котором проживал мастер Шуинсай. У парадного входа, в саду камней, он обнаружил прибывших самураев из дворцовой конницы, и шикарный паланкин. Десятник, оставив коня на попечение слуги, мечтательно наблюдал за юной ученицей Шуинсая. Она поливала цветы из лейки в саду, огороженном бледно-серыми небольшими валунами, а второй ученик, вероятно, её брат, оформлял бонсай. Десятник подозвал мальчика и что-то у него спросил, не отводя глаз от девочки.

Шиничиро обошёл дом со стороны сада. Сёдзи скрипучие — он раздвинул их медленно. Сняв таби, босой ногой бесшумно ступил на пол, устланный тростниковой циновкой. В тишине из комнаты отца слышались голоса. Беседовали двое: папа и кто-то важный. Служанка Рёи, отложив поднос с кувшином саке на пол, пала ниц перед сыном хозяина.

— Вакаданна…

Юноша пригрозил ей пальцем, мол, сохраняй тишину. На цыпочках он прошёл на кухню мимо раздвижной перегородки комнаты отца, раскрыл жаровню и жадно хватал пальцами кушанье, оставшееся с утра. Ширма была открыта, являя взору площадку, оснащённую под тренировки, и ребят, новичков из окрестных деревень, которым Йиро показывал эффективные движения.

— Стиль зотай-до не использует захватов и бросков как самурайское джиу-джитсу. Учитесь бить. Ваши удары должны быть неотразимы и неуловимы! — наставлял он громко. Подбросив толстый длинный деревянный брусок, вскричал: — Хэ! — отклонившись вбок, вытянул ногу вверх с молниеносной быстротой. Йиро имел великолепную растяжку, завидную для учеников более низкого уровня. Треснувший брусок отскочил далеко.

— Что станет с латником, если вы его так припечатали? Правильно! Латник отлетит, грохнется и больше не встанет. Что станет с разбойником, не носящим брони? Правильно! Каре ва индэ ширу.

Приняв боковую стойку, помощник Шуинсая пояснил, что после сильного, порой сокрушительного удара, не стоило останавливаться, а нужно чувствовать и быть готовым к следующему движению, иначе аната ва шинда.

— Если попали по цели, то ваше тело спружинит, если промахнулись — продолжит движение по инерции. И эту инерцию можно и нужно использовать, превращая в дополнительное усилие.

Выбрасывая вперёд то левое, то правое плечо, Йиро проделывал прямые удары руками. Комбинировал их, включая удары ногами. За ним, гулко выдувая воздух и звонко выкрикивая «— Хэ», вразнобой повторяли юные новобранцы.

У смотровой вышки в центре додзё Ампаруа тренировались в спарринге юноши и девушки постарше, которые уже прошли Шуинсаев курс и теперь занимались по системе Лао. За ними наблюдал Чонг-Ву, взрослый низкорослый кореец, помощник старшего Зотайдо. Чонг-Ву был ронином, нанятым в ряды оммицу.

Система дяди Лао, по которой он готовил «бушующие волны», отличалась жёсткостью и активностью, в ней предусматривались ежедневные схватки между учениками. Младший Зотайдо, добиваясь выполнения на технику, позволял ребятишкам передохнуть после каждого блока упражнений, рассказывал занимательные вдохновляющие истории из жизни самураев, монахов и синоби. А старший без отдыха гонял по блокам упражнений и орал ради вящей мотивации. Нередко случались споры по поводу эффективности систем тренировок: Шуинсай настаивал на обучении неторопливом, но качественном, при нём ученики с толком и расстановкой постигают смертоносное искусство, а Лао убеждал, что воинов необходимо тренировать в стремительном темпе, чтобы они в бою действовали интуитивно, спонтанно. Первый шутливо называл второго Кибиши, «суровым», а тот в отместку прозвал брата «мягкотелым» — Хийована.

— Настоящий воин практикуется в бою, без оружия или с оружием, изо дня в день, закаляется, покрываясь синяками, переживает, победит ли сегодня, не опозорится ли перед соратниками! — как-то сказал Лао. — Какая будет закалка духа и тела, если, во-первых, тренировка не интенсивная, со сказками, во-вторых, синяков мало и тело не приучено терпеть боль?!

— Нет, — покачал головой Шуинсай. — Драчунов, забияк полно. Посмотри: они — несдержанные, чуть что — колотят друг друга не только в спаррингах, но и дома. Истинный буси — спокоен, подобно океану в глубине.

Лао быстро выходил из себя, сидел на татами раскрасневшийся и недовольный. Никогда они вместе не могли тренировать. Когда у старшего не хватало терпения мириться с убеждениями младшего, он ставил в пример мастера Кендзо и нескольких других, предпочитавших не в меру требовательную методику. Иногда просто спрашивал у брата, мол, почему, если столь правильный, то руководишь деревенским додзё?

— У меня их два: В Ояме и Ямагате! — хвалился Лао.

— Хвастун! — хмуро улыбался Шуинсай.

Часто Шиничиро оказывался свидетелем того, как яро каждый отстаивал свои убеждения и ни при каких обстоятельствах не изменял им. Иногда громкие раздражённые голоса ссорящихся слышались далеко за оградой додзё. Но братья лишь звучно спорили, ни один не помышлял поднять руку на другого. Их предельно краткое совместное пребывание на тренировке ограничивалось парой колких фраз да нервным смехом и никогда — дракой. Шиничиро, как всякий любящий сын, верил, что если старший брат захочет помериться силой с младшим, то второй, несомненно, одержит победу. Как-то спросил он у отца:

— Случалась ли схватка между вами?

Шуинсай загадочно улыбнулся и ответил, что старший брат, как соперник — силён и амбициозен, но шансов победить у него мало.

Без необъяснимого восторга, без иронии, Шиничиро не мог вспоминать беседы между ними. Иногда просил Рёи подслушать и вкратце передать содержание занимательных бесед. Она не отказывала: что ей было делать, стоя с подносом за ширмой?

Вспоминая словесные стычки почитаемого отца и любимого дядюшки, юноша не заметил, как жаровня опустела.

Он переоделся и вышел в сад. Выбежал на площадку в то время, когда страж глядел на восточные ворота, в которые мастер Шуинсай провожал гостей.

Йиро поделил ребят на группы. Помощник Шуинсая повёл их к дому из кипарисовых стволов — складу оружия, окружённому вертикально вкопанными плитами с выступами, на которых тренировали навыки скалолазания. Под широким тростниковым навесом одни стреляли из трубок дротиками, из луков юми, другие метали сюрикэны и кинжалы в деревянные мишени, третьи сбивали кулаки о грубые мешки, набитые рисом или песком.

Свою первую группу он загнал на Колонны Чести и Гордости — длинные толстые шершавые столбы, по которым необходимо взбираться вверх и доставать подтянутый по верёвочному карнизу на самую верхушку хрупкий предмет, затем в целости возвращать его вниз. На ноги ученикам Йиро собственноручно вешал тяжёлые камни — их нельзя было уронить, к рукам тоже привязывал груз. Никому пока не удавалось сохранить «грузы чести и гордости» выше средней отметки в десять футов.

Вторая его группа висела вниз головой, зажав сгибом ног металлическую перекладину, напрягали мышцы пресса: разгибаясь, зачерпывали ковшом воду из одного ведра, а сгибаясь, выливали в другое, привязанное выше.

На скользких камнях горного ручейка третьи тренировали равновесие, но течение оказывалось настолько сильным, что они без конца соскальзывали, падали в воду.

Шиничиро давно присоединился к тем подопечным Йиро, кто карабкался по стене — изображал усердного ученика, пытающегося преодолеть нежелание тренироваться на солнце, — раскручивал «кошку» за «хвост» и забрасывал как можно выше. Но крючковатая железяка соскальзывала.

— Что с вами делать, если не дурачиться?! — думал он.

На площадке, истоптанной, запятнанной кровью, не приходило в голову юноше никаких ярких строк, чтобы слагать прекрасное стихотворение. В резких выкриках помощников мастеров, шорохах обуви и шелесте одежды учеников, в глухих ударах, стуке, лязге оружия — музыка мира точно пропадала. Вызывающая блаженный трепет, небывалый интерес и сильное желание творить, она требовалась юноше, как воздух и вода, как соль; без вдохновения, приходящего свыше, Шиничиро не мог упражняться, хоть заколоти бамбуком до смерти. Как жаль, что бива нельзя брать на тренировки, её музыка воодушевила бы не только самого юношу, но и других, нуждающихся в наитии.

— Опоздал, Шини-кун? Скоро палка треснет на твоей спине!

— Ты, явно, только из кухни, лентяй, а Йиро покрывает.

К нему, сыну мастера, не всегда относились доброжелательно. Чуть свет, начиналась тренировка, а Шини часто появлялся позже или приходил последним изо дня в день, и такая его привычка воспринималась окружающими как пренебрежение, неуважение к учителю. Иногда опаздывал намного. Думал, что опоздание — привилегия, которой обладал только он. Мастер, конечно, наказывал бамбуком, заставлял бегать круги с тяжёлыми камнями подмышками, отжиматься на мелководье реки.

— Анта, кто тебя так отделал?

Трое прилежных учеников никак не могли свыкнуться с мыслью, что кто-то воспринимал тренировку несерьёзно, считал необязательной.

— Кто вас троих просто бы сломал! — фыркнул Шиничиро.

— Шиничиро, перестань, а то снова завяжется драка. Не слушай их. Они пытаются тебя рассердить. — Морико нежно коснулась его плеча. Она прекрасно метала сюрикэны, и явно симпатизировала сыну мастера. Стройная, с тихим приятным голосом, ласково улыбаясь, девушка глядела на Шини. Морико всячески подбадривала юношу, пыталась оградить, но тот будто не слышал, и вечно поступал наоборот. Оскорбления и насмешки задевали его за живое, но он держался так, что прочим казалось: их упрёки ему — не больше, чем стрёкот кузнечиков и перекликание чёрных дроздов на изгородях.

— Опаздывать нельзя слабакам, вроде вас! — усмехнулся Шиничиро. И демонстративно растянув шнур «кошки» на вытянутых руках, плюнул на штанину крайнего нарывавшегося.

— Дай ему, Монтаро! — как-то нерешительно предложил Маса.

Парень сорвался с места, занеся кулак для удара, Шини нагнулся, и, подцепив шнуром ноги, дёрнул. Тот свалился плашмя. Двое других решили вместе проучить юношу, но Йиро, перегородив им путь, пригрозил отправкой в свинарник, мол, давно никто не чистил. Поднявшись, Монтаро шмыгал носом, вытирая кровь. Бросив злой взгляд через плечо, пошёл к бочке с водой.

Мериться силами без команды мастера строжайше запрещалось, не совладавший с гневом — сходит с Пути Воина. Возвращать таких следовало немедленно. Бамбуковой палкой.

Благо, отец не увидел…

Выйдя в светло-синем кимоно и широких штанах, мастер Шуинсай позвал учеников рассаживаться на энгава. Начался большой пятичасовой перерыв, в который из подсобного помещения дома Зотайдо выставлялись огромные подносы с нигири и чашками густого супа из перепелиных яиц и соба.

В минуты отдыха и насыщения ученики слушали вдохновляющие речи, интересные истории мастера. Они расположились под крышей веранды, утонувшей в тени сада, на больших циновках. Медленно лакомясь долгожданным обедом, ребятня внимала таинственно-тихому, ровному, как морская гладь, голосу Шуинсая.

Теории, равно как и практики, на тренировках в додзё Ампаруа — достаточно. Ценность философии любого искусства боя — в преодолении человеческих слабостей. Ежедневные тренировки воспитывали терпение, закаляли характер, приучали к боли, к преодолению усталости. Они позволяли справиться с трудностями и в жизни, делая человека «несгибаемым перед невзгодами». Слушая мастера Шуинсая, можно было позволить себе удивительную вещь, которую не разрешал Лао. Обычно в первых рядах учеников собирались те, кто любил задавать вопросы или спорить. Там находился и Шиничиро.

— Для мастера главное — техника! — предположил он, когда Шуинсай начал о ней говорить. — И для учеников тоже.

— Вместе с ловкостью и силой, — резонно поправил Йиро, доев рисовый колобок. Он поднял голову и слегка улыбнулся в надежде на похвалу мастера — учитель часто хвалил своего помощника.

— Замолчи, не умничай, — прошипел Шиничиро, попытавшись рукой достать того через спины двух рядом сидящих. Морико легонько шлёпнула пальцами по губам и задержала руку. — Получишь!

Шуинсай, скинув с лица привычную строгость, осклабился, покачал пальцем.

— Дух воина един с Небом и Землёй. Прежде чем пойти путём Неба, надо пройти по пути Земли — научиться элементарному, базовой технике. Так, прежде чем стать гениальным художником, надо научиться держать в руках кисть, рисуя чаши и вазы. Дальше — больше, под наблюдением, конечно, мастера. И лишь затем вам позволительно идти по пути Неба — творить. Главное же для мастера — не техника, техникой он уже по определению владеет в совершенстве, а Дух — внутреннее состояние, вера в свою правоту, в реальность замысла… Вы меня понимаете, дети?

— Не лезь, коль не знаешь! — приметил Шиничиро, ехидно глядя в лицо нахмурившегося Йиро.

— Сейчас напомню, что тебе полагается за утреннее, — зло бросил тот. Шини надулся, притих.

Морико тоже, заглядывая в недовольное лицо Шиничиро, беззвучно, но выразительно призывала заткнуться.

— Искусство джиу-джитсу возникло неспроста: самураи всегда выходят в доспехах, и вынуждены бороться, ловя момент, чтобы ударить кинжалом в незащищённое место. Вы преподаёте удары. Как пробить доспех или сломать бревно голой рукой? — спросил кто-то взрослый на задних рядах из группы Чонг-Ву.

— Нравятся фокусы? Тогда научитесь использовать энергию жизни, и вы голыми руками пробьёте самурайский доспех, прочные доски, и даже камни замковых стен, — лицо мастера было нестрогим, добрым.

— Энергия жизни слаба, — заявил тот же голос. — Твёрдое и крепкое умирает, мягкое и слабое живёт… — так гласит теория. — Но в бою трудно сохранять бесстрастность и не поддаться гневу или страху! Это мешает — победив одного врага, нельзя мгновенно переключить внимание, чтобы отразить выпад другого!

— Умение мгновенно успокаиваться и сосредотачиваться на главном, чего так долго и настойчиво добиваются наставники буси-до, на самом деле зависит только от одного — от правильного дыхания… Знаете что, я открою вам тайну: вдыхайте пламя! Солнце — сосредоточение грубой огненной силы, которая одновременно и мягкая, тёплая, когда тебе прохладно, приятная взгляду, как шафранные отблески на воде рисового поля… В сражении вы — средоточие энергетики мироздания, проводник силы солнца. Раскройте себя, воины Аматерасу! Позвольте ярому солнцу излиться через вас на голову врага! Твёрдые духом, вы станете мягкими телом!

— Раскрыться — это как? — вопрос задан снова с тылов.

— Простые примеры: разящий меч держит рука, заключающая в себе твёрдость и мягкость одновременно. Второй: во время урагана крепкий дуб сопротивляется и ломается, ива же изгибается и — выживает! Бойцу Зотай-до нельзя закрепощаться, необходимо полностью расслабиться, и только осознанная цель должна направлять текущую через ваше тело силу мироздания, ведь на самом деле ваше тело — не ваше. От природы оно суть один из многочисленных органов мироздания — и только!.. Как сказали бы мастера дзэн, надо «опорожнить свою чашу», и тогда вы готовы к атаке с любого направления! Для успеха каждый приём должен сочетать взрывную силу, чёткость движений и умение уйти от атаки противника, сохраняя неразличение, недеяние…

Мощная волна уверенности исходила из уст Шуинсая, ученики улавливали эту энергию, в их умах вспыхивали искры озарения.

— Почему, почему? — заголосили все хором.

— Наша жизнь — песчинка в равнодушном океане бесконечности. Будь то воин с огромным опытом боёв, или простой человек, никто не лишается воли: дрожь колотит нас, но отступает, когда мы прощаемся с жизнью и начинаем жить по законам битвы. Для омрачённого иллюзиями смертности существа ужасна встреча с врагом в открытом пространстве, когда негде укрыться и переждать. Небо и земля темнеют даже в полдень, ты не видишь того, что разворачивается прямо перед глазами, не можешь ни рвануться вперёд, ни податься назад, ты словно зачарован сплошной линией ещё не окровавленных наконечников копий. Просветлённый же наслаждается ароматом сакуры, словно настала пора ханами.

Ученики заворожённо слушали, забывая про еду. Царила тишина. Порой, когда говорил мастер, никто не решался даже двигать челюстями — из-за хруста в ушах можно упустить важное.

Из глубины своего деятельного сердца, из истинного творческого воодушевления речами отца, Шиничиро черпал строки. В моменты повествования он слышал музыку мира. И сиюминутное стихотворение рождалось в сердце во имя любви к отцу. Некоторые строки он забывал, но, стоило послушать вдохновенные речи, живо восстанавливал утраченное. Новое стихотворение он перекладывал на музыку, которую сочинял в себе, перебирая пальцами шёлковые нити-струны бива. Юноша не имел возможности записать стихи или музыку дома — отец категорически не признавал в нём музыканта, поэтому всякий раз, когда их скапливалось множество, не укладывавшееся в памяти, бежал к другу, и запечатлевал тушью на дощечках.

В южные ворота додзё Ампаруа въехала верхом на игреневом коне сестра императора в сопровождении элитной охраны, самураев, обученных Кендзо. Суа возжелала немедленно начать занятия по системе мастерства зотай-до. Тем не менее она заявила, что Кендзо настолько поработал над её техникой, что помощники Лао и Шуинсая ей не соперники. Противоречила самой себе: женщина!

Йиро не выдал возмущения — недоверчиво опустив брови, поёжился, будто от сквозняка. Сказанное Суа, хотя и глупость, но больно укололо его самолюбие. Она — девушка с амбициями, пусть крепкого сложения и кое-что усвоившая в искусстве единоборств, но ведь — девица благородной крови! И через загорелый лоб Чонг-Ву тоже легла глубокая морщина недовольства, но кореец при этом испытал смешанное чувство — удивления и восторга. Он ещё не встречал столь смелых, уверенных в себе девушек. Кореец, плотно сложив губы, вперил испытующий серо-зелёный взгляд в её белую напудренную щёку.

— Скорее покончим с вашим неверием в мои силы и начнём тренировку, мастер Шуинсай, — настояла Суа, соскочив с коня. Её угольно-чёрные волосы, перехваченные оранжево-синей лентой, были собраны в пучок. В причёске сверкала яркая головка шпильки. Приспущенный ворот простого кимоно являл любопытным взорам гордый изгиб шеи принцессы Суа-химэ.

Перехватив смущённый взгляд Шиничиро, Суа украдкой улыбнулась. Он смотрел на неё нарочито безразлично, так, будто не узнал. Синяк на правой скуле набирал фиолетовой яркости.

— Йиро, готовься к спаррингу, — приказал Шуинсай, указав на площадку. — Победит оставшийся на ногах, проиграет сдавшийся или не способный продолжать бой.

— У сэмпэя Кендзо проигрывает тот, у кого сломана кость!.. — заметила Суа.

Йиро и девушка вошли в тень смотровой вышки, поклонились друг другу.

— Здесь не додзё уважаемого Кендзо, — ответил Шуинсай, сощурившись. — Начали!

Охрана сестры императора выстроилась в два ряда, ученики Шуинсая окружили площадку.

Йиро ошибся. Он стоял расслабленно, опустив руки, запрокинув голову, на его самодовольном лице ни тени смущения, на губах улыбка превосходства. Переместив вес тела на левую ногу, слегка поднял правую и снова опустил на носок, едва касаясь земли. Суа быстро отступила, приготовившись защититься, но Йиро играл с ней. Сменив стойку, девушка поманила его пальцами, хитро скосила глаза.

— Довольно играть, — проговорил он. Сделав шаг вперёд, оторвал правую ногу от земли, повернувшись боком, намекнул на короткий удар по коленке. Суа подняла бедро. А хитрый Йиро, отклонившись назад, высоко вскинул ногу в надежде с одного удара в голову лишить противника сознания. Суа, с подшагом резко присев, поймала его ногу на блок и кулаком зарядила в пах. Вмиг с лица Йиро слетел азарт тщеславного победителя, он замер с выразительной гримасой, схватился за промежность обеими руками и сел на корточки.

— Встань, попрыгай на пятках! — крикнул ему Шуинсай. — Успокоение, расслабленность и несерьёзное восприятие любого противника — крайне опасны, — назидательно подметил мастер. Взгляд его, пытливый и внимательный, обратился к Суа. Он кивнул, позвал Чонг-Ву. — Давай ты. Пример моего преуспевающего ученика лучше не повторять.

Охрана закатилась смехом, десятник шикнул, угомонил их. Ученики из додзё смотрели на понурого Йиро с жалостью: побеждён женщиной, фу-у! — его авторитет отныне позорно раздавлен.

По команде мастера завязалась схватка Суа и Чонг-Ву: сначала нападал он, отыскивая слабое место в защите девушки, затем перешла к нападению она. Её предплечья, белевшие в широких рукавах ярко-голубого кимоно, покрылись бледными синяками — Суа защищалась, не щадя рук. Никто никого!

Затем, по команде, они продолжили борьбу в партере, каждый пытаясь поймать другого на болевой приём. Подняли облако пыли, упираясь в захватах, кряхтя, и, казалось, давились собственным гневом. И вот Чонг-Ву оказался над ней. Вывернувшись, она резко вскочила, ударив затылком ему в подбородок. Кореец схватил девушку за талию, ударил ногой в изгиб колена, она вскрикнула, разжав его пальцы своими, схватила за запястья. Оттолкнувшись ногами, перекрутилась, точно волчок, перевернулась. Суставы рук в запястье Чонг-Ву потянуло на излом, не поддаться — значит получить серьёзную травму! Ничего другого не оставалось, Чонг-Ву свалился на спину, Суа перебралась ему на грудь. Злая, яростная, её овальное лицо багрового цвета, на шее — вздутые вены, большие округлившиеся, точно у птицы, карие глаза влажно сверкают. Тыльной стороной ладони припечатала корейцу по горлу, выгнула спину, с криком вытащив шпильку из распавшейся причёски. Самурай-диверсант испуганно зажмурился, вскинув руки. Шуинсай насторожился: иногда гнев порабощал учеников, они не контролировали себя. Взрослый мужчина, воин, Чонг-Ву неподвижно лежал под едва созревшей девчонкой, опасливо жмурясь.

— Стоп! — Шуинсай всё понял. Четыре года в руках Кендзо…

Медленно Чонг-Ву открыл глаза и поднялся — сокрушённый, с тоскливым видом. Суа окинула присутствующих довольным взглядом. Дыхание восстанавливалось, жгучий румянец покидал лицо, но блеск в её глазах стал жёстче. Приняв шёлковый бледно-красный платок из руки десятника, отёрла кровь с верхней губы. Выждав паузу, в которую Чонг-Ву поклонился ей, уточнила:

— Нет сомнений?

— Никаких, — холодно ответил Шуинсай. — Чувствуется приобретённый опыт от Кендзо-сама. Ваше искусство достаточного уровня, и мне придётся превзойти себя, чтобы вывести его на новый… — поклонился мастер, коснувшись руками колен…

— «Уступить натиску, чтобы устоять, идти на перемены, чтобы остаться самим собой», — с намёком процитировала Суа. — звучит старомодно, надеюсь, покажете и расскажете мне что-то новое, УЧИТЕЛЬ.

Ярость холодного пламени и обжигающая прохлада воды прекрасно уживались в ней.

Ладони вытянутых рук Шуинсая скользнули вниз по коленям, и, застыв на несколько секунд в согбенном положении, он поднял глаза:

— Ваше божественное происхождение не должно помешать достижению совершенства.

— В додзё и на занятии, где бы оно ни происходило, я не сестра императора, не несчастная суженая старого кагэма — Белого Тигра, а ваша ученица, — поклонилась Суа в ответ, и волосы прикрыли её горящее румянцем лицо.