12. Последнее слово Нур-Нура
…— Последнее, чем, я считаю, нужно поделиться, — это некоторые общие наблюдения над местными племенами. — Голос Нур-Нура негромок, неспешен, и нотки усталости звучат в нём довольно отчётливо. — Вероятно, для историков твоего времени я даю самые древние сведения с этого материка. А может, и со всей планеты. По крайней мере, наш звездолёт никаких признаков технической цивилизации на твоей планете не обнаружил. Значит, не должно быть и других цивилизованных свидетельств той поры, в которой довелось мне тут доживать свой век. Ничего, кроме моих записей…
По этому материку продвигался я на север почти с самого юга. Для меня и моей жены экваториальная зона была чрезмерно жарка и влажна. И чрезмерно насыщена опасными насекомыми, от укусов которых у нас не было достойных противоядий. Мы спасались отталкивающими средствами, которые постепенно иссякали. Восстановить их запас мы не могли. И это гнало нас в места, где мягче климат и меньше насекомых.
Кроме того, постепенно выяснилось, что на юго-востоке материка довольно регулярны землетрясения. Не очень разрушительные, но опасные именно своей регулярностью. Возможно, за циклом средних по силе землетрясений скрывается более широкий цикл катастрофических. По крайней мере, для моей родной планеты это характерно и связано с циклами активности нашей звезды.
Проверять эту цикличность на себе не хотелось. Вести наблюдения над активностью твоей звезды мы не могли — нет приборов. Мы предпочли уйти.
Не исключено, что местные племена отступают на север именно после того, как землетрясения разрушат или поглотят их хижины. Жить на земле, которую постоянно трясёт, никому не хочется.
Продвигаясь на север, мы задерживались в иных местах надолго. Но зоной самого длительного нашего обитания стал северо-восток материка. О нём и самая подробная речь.
У всех племён, которые мы видели, отсутствует рабство. Нигде не довелось узнать, чтобы людей из чужих племён угоняли для подневольного труда. Сама мысль об этом не появляется. Но вожди могут взять пленников ради выкупа или своих попавших в плен, или пищи, или оружия. Других обменных ценностей мы не встречали.
Наша планета через рабство, увы, прошла. Может, твоя планета его избежит? Или хотя бы этот материк?
Разумеется, ещё и людоеды берут пленников — чтобы съесть. Но это доступная им охота, борьба за пищу. Она обычна в племенах, не знающих лука, копья, не способных догнать стрелой быстроногих животных или справиться копьём со свирепыми и сильными. Характерные особенности этих племён — энергичность, быстрота движения и размножения. Бегство для них — едва ли не главный способ спастись от любой опасности.
Среди племён северо-востока наибольшие симпатии вызывают килы, айкупы и ту-пу. Если внешние обстоятельства не изменятся, именно у этих племён впереди самые широкие перспективы.
Строительные способности сильнее всего развиты у ту-пу. Мне удалось научить их грамотной планировке пещер, созданию в них естественной вентиляции, сооружению мостов через реку, по берегам которой они поселились, созданию плотов, использованию естественных бухточек. Вырубил я им и несколько лодок. Но удерживать их на воде в равновесии они пока не научились. Да и отдать им единственный свой инструмент я тоже не решился. Негде изготовить другой.
Килы, прижатые судьбой к дельте сразу двух рек, самостоятельно научились вязать плоты и выдалбливать лодки каменными топорами. Это рыболовецкое племя способно в будущем дать отличных мореплавателей.
Для охотничьего племени айкупов, мне кажется, характерна наибольшая здесь быстрота принятия безошибочных решений. Есть такой интеллектуальный измеритель у психологов моей планеты… Многие принимают решения быстро. Но часто они оказываются ошибочными. Быстро принять безошибочное решение умеют немногие. Среди айкупов таких людей больше, чем в любом другом здешнем племени. Безусловного объяснения этому в обстоятельствах их жизни я не нашёл. Но допускаю, что именно постоянная охота вырабатывает у айкупов такие качества. На охоте надо решать всё быстро и безошибочно. Иначе зверя упустишь и останешься голодным.
Эти три племени объединяет страх перед людоедами племени урумку. Поэтому я и решился изгнать из этих мест источник постоянного ужаса. Однако предвижу другое: грядущее нашествие родственных урумку племён, тоже людоедских, из густых лесов западнее зоны ту-пу. Эти племена не далеки от животных, у них нет селений, как-то воздействовать на них невозможно. Строго говоря, там даже не племена, а семьи. И во главе их не вождь, а просто самый крупный и сильный самец. Давление из этих лесов будет возрастать на юг и восток.
Севернее этих племён холодно, А племена не знают одежды. Западнее них — громадное сухое безводное плато. Поэтому движение в этих направлениях маловероятно. Опасность просматривается опять же для наиболее перспективных племён этой части материка. И выхода тут пока я не вижу. Надежда лишь на то, что людоеды не вечно остаются людоедами. Это такой же естественный этап развития племён, как и остальные этапы. Одни народы проходят его раньше, другие — позже. У племени урумку, возможно, этот этап удалось оборвать досрочно. Если удалось… Итоги пока подводить рано.
Общие воззрения по поводу развития племён и народов на моей родине таковы. Народы рождаются, живут и исчезают — как люди и звёзды. Нет бессмертных людей и вечных звёзд. Нет и вечных народов или вечных государств. Хотя каждое государство твердит своим подданным о своей вечной незыблемости… И даже само человечество всей нашей громадной звёздной системы — если оно когда-нибудь объединится! — тоже не будет вечным. Оно родилось вслед за рождением нашей Вселенной — как венец её развития! — и умрёт перед её концом, в период неизбежного сжатия.
Блаженны племена, не ведающие этого!
Впрочем, здесь моя задача не в том, чтобы утешить, а в том, чтобы предупредить. Пока в племени все трудятся — племя молодо, развивается, идёт вверх. Как только одни начинают жить за счёт других — племя стареет, вырождается и затем исчезает. Бездельники и паразиты везде и всегда тянут за собой в небытие тех, на ком паразитируют. Для тех, кто трудится, это печально, но это факт. Разумному лучше знать его наперёд. Неразумному вообще никакие теоретические знания не помогут. Ибо он не способен применить их к делу. Его судьба — узкая практика.
Вот, пожалуй, и всё, что собирался я сказать. Буду рад, если тебе это пригодится.
Нур-Нур умолк, и больше звук не возникал.
Последние минуты оказались без зрительного рада — только звук! Но мне, собственно, мысли и слова этого человека были интересней любых картинок. Хотя предположение его, что самые далёкие мои предки, как, впрочем, и его самые далёкие, были людоедами, не очень согревало душу. Хотелось бы вести свой род от какой-нибудь другой древней обезьяны…
И всё же спасибо за то, что он сказал! Видимо, ничего больше от него я не услышу.
…Сегодня предстояло лететь на север. Второй вертолёт потихоньку разгружался. Хотя факс я добыл сразу после разговора с Розитой. Идти на север надо на своём, привычно стоявшем посреди лесной полянки. Однако садиться на неё ночью, в темноте, не хотелось. Можно попортить лопасти винта о близкие деревья.
Постепенно возник простой и удобный вариант: сесть ночью в пойме Кривого ручья, возле загруженного вертолёта, днём перегрузить из него всё оставшееся в свой и отпустить опустевшую машину на Центральный материк. Вертолётов у нас не избыток, каждый на счету… А потом уже перегнать свой на обычное место. Разгрузка оттуда будет полегче. Тем более что среди оборудования птичника оказались две тележки на резиновых шинах. Через ручей с ними таскаться неудобно, а по лесу пройтись — удовольствие.
В дальней дороге надеялся я послушать «музыкальный приветик» от Розиты, извлечённый из упаковки факса. Карманный маг величиной с ладонь и три кассеты величиной со старинные пятачки со светящимися надписями на футлярах: «Лунная соната» Бетховена, вальсы Шопена, «Венгерские танцы» Брамса, «Времена года» Чайковского, альбом русских романсов и «Севильский цирюльник» Россини (увертюра, арии). Последнее, понятно, ради арии Розиты. А всё остальное — для раздумий о жизни. Когда-то перечислял я Розите этот набор мелодий, под которые с детства хорошо думалось о жизни — спокойно, светло и грустно.
И всё она запомнила! И всё тут повторила! Словно любящая старшая сестра, которая не устаёт заботиться о своём непутёвом братишке. Что он ни выкинет — а всё братишка!
Когда объяснял я Лу-у, куда и зачем полечу и почему вернусь среди ночи, она слушала меня, широко раскрыв глаза и от волнения сжимая и разжимая смуглые кулачки.
— Возьми меня! — попросила она.
— Там может быть опасно. Я не знаю, что нас там ждёт. Мы ведь спустимся на их землю.
— Поэтому я и прошу: возьми меня!
— Тогда я буду думать прежде всего о том, чтобы отвести опасность от тебя.
— Значит, я буду тебе мешать?
— Будешь.
— Разве я тебе когда-нибудь мешала?
— Нет.
— Почему же теперь?
— Такого у нас ещё не было. Но ты жди спокойно. Нас там будет пятеро. — Я показал Лу-у пять пальцев. — Мы сумеем выручить друг друга.
— Столько хлопот из-за проклятых хуров. — Лу-у тяжело вздохнула. — Убить бы их всех!
— Никогда не говори такого сынам неба! — попросил я. — У нас даже говорить об этом нельзя! Сыны неба ни за что не согласятся уничтожить целое племя. Хурам будут помогать, чтобы они жили по-человечески. И никому не мешали.
— Хорошо. — Лу-у опустила голову. — Не скажу. Но по-человечески хуры жить не будут.
…По пути на север я слушал «Лунную сонату» и думал о том, что под эту музыку хорошо бы неспешно рассказывать Лу-у о земных лунных ночах, которых никогда не бывает на этой планете. Хорошо бы показать ей лунные ночи Куинджи и Айвазовского! Может, с красавицы-Луны и начать общее знакомство с астрономией? Поймёт ли?..
Вот и ещё задачка: затребовать на свой экран репродукции картин, связанных с лунными ночами. Дело было нехитрым, я тут же набрал справочное библиотеки Города и попросил сделать подборку живописных пейзажей с лунными ночами — на мой номер, «до востребования». Будет возможность — сразу переведу на свой экран. Искать не придётся. Выкроилось бы время смотреть!
Послушал по пути и вечерние известия. Читала их Аня Бахрам. Из них и узнал первые результаты визита Фёдора и Эрнесто в бывшие пещеры урумту. Все внешние признаки урановой смолки Эрнесто обнаружил. Жаль, образцы взять не мог… На динамические голограммы наткнулись там двое бывших хозяев этих пещер. Видно, искали что-то забытое. Аборигены, понятно, пришли в ужас от созерцания движущихся прозрачных неощутимых людей. И с воплями убежали. Теперь наверняка появятся в племени легенды о привидениях в покинутых пещерах. А первым практическим результатом этого «путешествия» стало составление программы для визита геологов в скафандрах. Уже за образцами!
К самому восточному выходу из пещер прилетел я первым. Одинокий костёр слабо светился на фоне чёрного входа. Темнота ещё не упала, огонёк не казался ярким. Значит, Вук уже здесь… И, значит, народу немного, иначе костёр был бы не один.
Сделав круг низко над костром, я развернулся к перешейку между озёрами и услыхал вдогонку крик:
— Сан! Сан! Сан!
Видно, Вук думал, что прямо возле костра я и опущу свою непонятную летающую хижину.
Однако опустил я её в полукилометре южнее, когда слева и справа обозначились берега озера. Камни под машину, к счастью, не подвернулись, и стала она сразу ровно, спокойно, среди знакомой по фотографиям высокой травы с крупными цветами.
Джим и Нат были на связи с тех пор, что я вылетел, слушали вместе со мной Бетховена, и о посадке своей я их сейчас же известил. Им оставалось минут пять-шесть лёту. Погулять полчасика уже не получалось…
От костра бежал ко мне человек. Один! Значит, Вук.
Я надел очки, мыслеприёмник, взял гостинцы для вождя, спрыгнул из машины в траву и захлопнул дверцу.
Вук бежал, протянув вверх руки, показывая, что ничего в них нет. Словно в плен сдавался. Мне тоже пришлось протянуть руки вверх и показать, что в одной — банка тушёнки, в другой — бутылка тайпы. Предметы Вуку знакомые…
Мы только что не обнялись с разбегу. Вук остановился передо мной, тяжело дыша, и я поспешил загрузить его руки, освободив свои. Выпустить из рук любимое угощение он ни за что не решился бы.
Мыслеприёмник лихо, набок, сидел на его голове, и я спокойно спросил:
— Где же твои глупцы, Вук?
— У костра. Позвать?
— Подожди. За ними сейчас придут две другие хижины.
— Откуда придут?
— С большой воды. Смотри на восход — скоро увидишь.
— Почему ты всё знаешь заранее, Сан?
— Не всё, Вук! Не знаю вот, нашёл ли ты место для тёплых хижин. Помнишь, я просил тебя найти ровное место? Десять шагов на двадцать… Помнишь?
— Помню! — радостно заорал Вук. — Я нашёл!
— Камни с него убрал?
— Убираем.
— Когда уберёте все?
— Ещё дней десять.
— Через десять дней разожги на этом месте два костра. В полдень. Я прилечу поглядеть. Не забудешь?
— Я всё помню, что ты говоришь.
— Смотри, Вук, на восход! Видишь две точки в небе?
— Это птицы.
— Это летающие хижины. Они идут сюда.
— Там сыны неба? Такие же, как ты?
— Такие же, как я.
— Они отпустят глупцов? Как ты меня отпустил.
— Они привезут их на то место, которое ты расчистишь от камней. Вместе с тёплыми хижинами.
— Они не заберут себе наших женщин? Глупцы боятся этого.
— У нас хватает женщин. Потому что мы не держим их взаперти.
— Мы тоже не будем держать. Я уже говорил с пятёркой.
— Как зовут твоих глупцов?
— Рул и Цах.
— Как зовут их женщин?
— Не знаю. Я не касаюсь их. И моей женщины теперь тоже никто не касается. С тех пор, как я надел на неё твои бусы.
— Может, и тебе нужна тёплая хижина? Мы можем привезти три. А Рул и Цах научат тебя топить печь.
— Вождь должен жить со своим племенем! — очень серьёзно и достойно ответил Вук. — Если меня прогонят из вождей, я попрошу у тебя хижину.
— Согласен. Смотри! Теперь ты видишь, что это не птицы?
— Вижу. Позвать глупцов?
— Зови. Пора.
Вук убежал к костру. Вертолёты опустились без него, и без него я обнимался с Джимом и Натом, пожимал руки Биллу и Ши. С Чжаном Ши мы были знакомы ещё с «Малахита». А Билла я видел второй раз.
Впрочем, в первый раз он меня и не заметил — глядел на Бируту и слушал её. Было это на литературном вечере, где она читала отрывок из своего рассказа. Я и не знал поначалу, что это за долговязый парень, который на неё так пристально смотрит. Потом Бирута объяснила, что он тоже пытается писать космическую фантастику и приходит на литературные обсуждения. Правда, начал он сразу с повести. И она у него не очень получалась.
На обсуждении этой повести Бирута и поспорила с ним. Потому что обнаружила возмутившую её реплику главного героя: «Россия всегда жила в ожидании смерти очередного тирана. Из таких ожиданий и состоит вся российская история».
Мысль показалась Бируте несправедливой, основанной на поверхностных знаниях. Однако Билл спокойно отстаивал право своего героя думать и говорить так, как ему хочется. Даже если кто-то и сочтёт его мысли и слова ошибочными или невежественными.
Закончил он ту повесть? Нет? Как спросишь?.. Да и какое моё дело? Это Бирута могла бы спросить…
Сейчас, глядя на долговязого Билла, почему-то подумал я: то, что делают в своём творчестве он, или Али, или Розита, что делала в своих рассказах Бирута — не сможет сделать никто другой на свете. Ни здесь, ни на Земле! А то, что делаю я, или Джим, или Омар, или Нат О`Лири — сумеют сделать очень многие. Может и получше нас. И в этом главная разница между творцами и не творцами. Они — штучные произведения природы. Мы — массовая серия. Жаль, редко мы вспоминаем об этом. А многие и вообще не догадываются. Это общая наша беда. И в этом же — главная драма всех творцов. Они всю жизнь окружены глухой стеной такого непонимания и нежелания ценить их время.
… От костра навстречу нам шли люди. Почему-то не пятеро, а шестеро. Женщин, кажется, было три.
Билл и Ши разглядывали в бинокли вход в пещеру. Он интересовал их больше, чем местные аборигены.
— У входа стоят дикари с копьями, — спокойно произнёс Билл. — И даже с луками. В тени скал. Но не двигаются.
— Наверное, охрана, — предположил я. — Члены «пятёрки» у них без охраны далеко не ходят.
— Типично деспотическая организация! — Билл не отрывал глаз от бинокля. — Она всегда охраняет начальство. Наименее ценное, что есть у людей.
— Тут вообще-то и дикие звери встречаются, — заметил я. — Только одного охотника знаю, который гулял без сопровождения.
— Вот это и есть настоящий охотник! — сейчас же отозвался Билл.
Подошли урумту. Женщин на самом деле оказалось три. На шее одной красовались стеклянные бусы. Значит, это и была возлюбленная Вука. Пришла посмотреть на «сынов неба»… Долгий путь проделала! Что ж, любознательность — признак ума… А может, всё проще: Вук побоялся оставлять её в пещерах, чтоб не досталась другому?
Как угадаешь, где истина?
Не красавица она, прямо скажем. Широкий нос, толстенные губы, лоснящаяся кожа, нечёсаные волосы, крошечный низенький лобик. Но глаза умные — пронзительные и откровенно оценивавшие каждого, на кого смотрели. Громадный темнокожий Джим показался этой женщине, вероятно, самым главным. Ибо силы в нём явно было больше, чем в любом другом. По невысокому Чжану её взгляд лишь скользнул, не задерживаясь.
Вук рассматривал нас совсем по-другому. Ему неважно было, кто главный. Для него главным был я. А вот наши внешние различия наверняка его поразили. Он, наверное, думал, что все «сыны неба» — такие же, как я: небритые, седые, высокие, сероглазые. А тут чёрный кудрявый Джим, рыжий длинноволосый и голубоглазый Нат, маленький узкоглазый Чжан, и долговязый коротко стриженый зеленоглазый Билл. Все бритые и очень разные. Будто из разных племён…
Наверное, так же реагировали земляне двадцатого века на различных НЛОнавтов — трёхметровых, двухметровых и тонконогих в метр двадцать…
Нат О`Лири деловито оглядел всех подошедших и спокойно протянул мыслеприёмники двум охотникам, которые были пониже Вука. Оба на всякий случай отшатнулись. Один даже слегка наклонил копье. Взгляды их были насторожены, колючи, недоверчивы.
Вук рявкнул на них что-то ругательное, чего мой мыслеприёмник не перевёл, взял мыслеприёмники из рук Ната и самолично надел их на головы своих «глупцов».
— Теперь вы будете что-то понимать, — сказал он им. — Не снимайте эти дуги. А то сразу оглохнете и онемеете.
— Вук, — спросил я. — Женщинам такие дуги нужны?
— Зачем? — Вук усмехнулся. — Они должны слушаться своих мужчин. И никого больше.
— Кто тут Рул? — спросил я. — Кто Цах?
Тот, кто наклонил копьё, ударил себя в грудь.
— Рул!
Другой молчал. Видно, сообразил, что ему бить себя в грудь незачем. Значит, был поумнее.
— Бери Рула, Джим! — Я вздохнул. — Так мы с тобой и не погуляли…
— Не в последний раз! — Джим улыбнулся, обнял меня за плечи мощной рукой. — У нас с тобой всё впереди!
«А сколько позади! — подумал я. — Гибель Вано Челидзе… Похороны Ольги, Бируты, Марата… Сколько уже позади!»
Джим распахнул дверцу своего вертолёта и пригласил:
— Рул! Бери жену, иди сюда!
Рул молча схватил за руку одну из женщин, толкнул к вертолёту и полез по ступенькам впереди неё. Она торопливо вскарабкалась в машину вслед за своим избранником. Потом Вук подал им копьё, лук с пучком стрел и небольшой мешок из шкур.
Чжан Ши пожал мне руку и тоже удалился в машину. Джим со ступенек скомандовал:
— Отойдите подальше!
И захлопнул дверцу.
Я взял за руку Вука, потянул его в сторону и попросил:
— Позови своих сюда! Быстрее! Сейчас хижина взлетит.
— Ач! — заорал Вук. — Цах! Ко мне!
Первой кинулась к нему женщина с бусами. Значит, я не ошибся — она и была Ач.
Вертолёт поднялся и вскоре завис над самым входом в пещеру. Видимо, Чжан хотел разглядеть его вблизи. А может, и пофотографировать.
— Может, ты поднимешься раньше? — предложил Нат.
— Не стоит, — успокоил я его. — Мы с Вуком почти приятели. Ну, на всякий случай повисите, пока я не взлечу…
Билл, торопливо пожав мне руку, поднялся в вертолёт — очень прямо и ровно.
Нат царственным жестом показал Цаху на дверцу. Тот точно таким же жестом показал на дверцу своей возлюбленной из диких западных лесов. Она опасливо огляделась по сторонам и неохотно полезла в машину на четвереньках, с перекошенной от страха физиономией. Сверху ей протягивал руку Билл. Но этой руки она испугалась и проскользнула под ней. Почти по-собачьи…
Цах поднялся за своей возлюбленной степенно, не сгибаясь, будто жердь проглотил. Явно подражал Биллу. Хорошо, что был он не так высок, как Билл. А то расшиб бы лоб о дверной проём.
На прощанье Нат обнял меня и шепнул:
— Знал бы ты, как не хватает тебя в лаборатории! Мы ведь начинаем роботов для этих пещер…
Я отошёл от вертолёта и потянул за собой Вука. А Вук — свою Ач.
Машина поднялась и зависла прямо над нами. Теперь и я двинулся к своему вертолёту, распахнул дверцу и увидел, что возле неё висит на крючке под мыслеприёмниками нитка зелёных бус, которые когда-то взял я в Нефти для Лу-у. Да так и забыл про них.
Впрочем, различных бус Лу-у привезла из Города немало. Хватит, наверное, на все торжественные случаи жизни.
Я поднялся в вертолёт, снял бусы, протянул Вуку.
— Отдай своей Ач! — сказал я. — Пусть это надёжно охраняет её от всех других мужчин.
Умные глаза её из-под густых бровей внимательно следили за каждым моим движением. Она понимала суть происходящего, хоть и не понимала моих слов. Она широко улыбнулась именно мне, глядя в мои глаза, и показала крепкие, не по-женски крупные сильные зубы.
А я, грешным делом, в ответ на эту чарующую улыбку подумал: «Так вот какими зубами рвут человечину!»
И слегка помахал ей пальцами.
— Не забудь, Вук, — напомнил я. — Через десять дней разожги костры на ровном месте для хижин!
— Не забуду! — пообещал Вук.
На обратном пути слушал я «Венгерские танцы» Брамса и вальсы Шопена. И думалось под них почти так же спокойно и светло, как в детстве.
По сути, сегодня буднично, без труб, без барабана, произошло событие историческое. Первые дикари с этого материка поехали чему-то учиться. Пусть пока лишь печи топить… Но — учиться! Научатся и чему-нибудь другому заодно… И потом потянутся на учёбу другие.
Строго говоря, Рул и Цах не первые. Первая была Лу-у. Но с ней случай особый. А тут — начало массового ряда. Не усыплённые пленники — добровольные курсанты. Да ещё из того племени, с которым мы не знали, что и делать…
И оттого на душе — спокойствие, тишина, штиль.
В конце концов, хоть и через пень-колоду, но как-то всё налаживается, устраивается и отвешивает тебе кусочек тихой жизни — без нервотрёпки, без грозных опасностей, суеты и железной необходимости защищаться и кого-то защищать. Кусочек того, что называется отдыхом.
Не было в моей взрослой жизни никакого отдыха, кроме тех трёх недель, которые перед отлётом с Земли провели мы с Бирутой на Рижском взморье, в доме её родителей. Всего три недели, не так уж много для целой взрослой жизни. Да ещё два сказочных дня в Нефти — с Розитой. И, пожалуй, ещё денёк, когда прилетали на Западный материк Натан Ренцел и Неяку. Для них это была работа. Для меня — отдых. И вот сегодняшнее спокойное ночное возвращение домой с прекрасной музыкой.
Всё обошлось нормально, мирно, как договаривались. Зря, наверное, не взял я Лу-у… Небось, не спит сейчас, мучается. Хуры кажутся ей самой грозной опасностью в жизни. Страшнее хура зверя нет… А ведь можно было успокоить её — если была бы связь. Пожалуй, пора оформить ей на узле связи новенький номер да получить радиофончик. Вызвал бы сейчас да поговорил…
Среди шопеновских вальсов вдруг прорезается отчётливый контральто Розиты:
— Думаешь, у нас всё кончилось, Санюшка?
Я спохватываюсь: на связи два вертолёта. Они тоже слушают мои танцы. Как слушали «Лунную сонату» по дороге сюда. С собою, видимо, музыки не прихватили… Приходится одним движением вырубить музыку. Кто знает, что ещё она сказанёт? Она ведь говорит это только мне, а не всему свету!
— Что у тебя с музыкой? — спрашивает по радио Нат. — Такие шли убаюкивающие вальсы…
— Какая-то театральная запись вдруг полезла, — объясняю я. — Вырубил. Вы далеко от Нефти?
— Мы её уже миновали. Снижаемся к хижинам. Площадка освещена. Нас ждут.
— Тогда я откланиваюсь, ребята. Мне тоже недалеко.
— Сядешь — сообщи в диспетчерскую, — напоминает Джим.
— Непременно! Привет курсантам и особенно — курсанткам!
Джим хохотнул в микрофон, я отключился, и тут же снова врубил маг.
— …Ничего у нас не кончилось, — продолжила Розита. — Я знаю: ты хочешь меня. А я хочу тебя. Никуда от этого не деться. Это сильнее нас. У тебя там жить не смогу. И без тебя тут жить не могу. Из одного тупика попала в другой. Выхода пока не вижу. Но всё время ищу. И лишь прошу тебя словами древней поэтессы:
… Ни с целью, ни случайно
Не возвращайся БЕЗ МЕНЯ
В края, где наши тайны.
«Без меня» Розита выделила. Значит, с нею опять можно? Значит, снова: «Сбежимся в Нефти»? Уже без «шуток»?
Иначе как всё это поймёшь?
Невольно промелькнул вопрос: какая древняя поэтесса столь точно сказала про нас?
Но снова потекли шопеновские вальсы. Самые, кажется грустные. Плёнку не спросишь…
Однако теперь сквозь грустные вальсы отчётливо звучала натянутая до предела струна — обнажённый нерв наших отношений с Розитой. Что от себя скрывать: не обрывался он, и неведомо, оборвётся ли когда. Не моя рука подтягивает всё время ту струну. Не в моей власти ослабить или оборвать её.
Но и щенком на поводке быть — не для меня!
… Когда пеленгатор оказался подо мною, когда сквозь деревья мелькнул вдалеке огонёк догорающего ночного костра купов, я включил нижнюю фару, чтобы осветить место посадки. И в ярком свете увидел три тёмные фигуры, облепившие загруженный вертолёт в пойме. Они были полностью обнажены. Кто-то из них дёргал ручку дверцы. Открыть, понятно, не могли, но пытались.
Опять, значит, людоеды! Неймётся им…
Я включил вторую фару, посильнее, и успел рассмотреть их, пока они разбегались в разные стороны. Мегафон был в машине, но шуметь не хотелось. Можно разбудить селение купов.
Ночные гости были покрыты шерстью — как земной австралопитек. Однако физиономии у них почти как у земного кроманьонского человека. Такая вот странная смесь того, что существовало на Земле три с половиной миллиона лет назад и сорок тысяч лет назад.
Австралопитека, с его явно обезьяньей физиономией, к людям, как известно, не относят. Хоть он и передвигался на двух ногах. А вот кроманьонец уже в чистом виде человек. Как раз из каменного века.
Сегодня на закате видел я трёх женщин из тех же, примерно, племён. Грудь и спина у них были закрыты шкурами, а на руках и ногах был лёгкий пушок, не шерсть. Не очень-то он и бросался в глаза… Может, эти дамы из другого племени? А, может, у них, как и у современных землян, на мужчинах больше шерсти, чем на женщинах?
Со временем это прояснится. А сейчас важно одно: мы имеем дело, по-моему, всё-таки с людьми, не с далёкими предками людей. И, следовательно, относиться к ним нужно как к людям, а не как к животным.
…Посадив машину, я сообщил об этом в диспетчерскую и выпустил в приоткрытую дверцу фейерверк из ракетницы. Если и недалеко затаились ночные гости — сейчас в ужасе умчатся подальше. И теперь можно натянуть на плечи ранец, а на лоб — фонарь, выйти из машины, выключить пеленгатор, запереть шифром дверцу, нажать кнопку движка и подняться над поймой, над лесом.
«Собак надо заводить! — подумал я, пока летел. — От этих проныр спутники не спасут, только собаки!»
Лу-у не спала. Лежала в тёмной палатке, прижав кулачки к подбородку.
Увидав меня, она вскочила, подбежала — и заплакала. Впервые увидел я, как она плачет.
— Лучше бы ты взял меня с собой, — сказала Лу-у. — Ждать тебя в темноте, от хуров — хуже этого ничего нет! С тобой мне не страшно. Страшно без тебя.
