Глава четвертая
Прошло чуть более месяца с тех пор, как Леденец взял на себя роль Максима Максимовича. Работа была не трудной: с восьми утра до восьми вечера принимать редких паломников и позволять опять-таки редким туристам шляться по дому-музею в сопровождении обманов зрения, прекрасно справляющихся с ролью гидов. Остальное время было личным. Иногда в гости заходил Китаец: поболтать, попить чаю, подкинуть что-нибудь почитать. Леденец не понимал, как он мог ненавидеть этого разумнейшего, излучающего доброту и понимание человека. Катя, а ныне Екатерина Максимовна, любила Леденца. Остальное ее практически не волновало.
Жизнь была как в раю. Прекрасный дом, идеальная прислуга и любовь. Настоящая большая любовь.
После обеда они полюбили уединяться в каминной. На двери в эту комнату красовалась табличка: ВХОД ЗАПРЕЩЕН. Катенька читала вслух, а Леденец… прошу прощения, Максим Максимович устраивался на диване. Он любил так возлежать, положив голову на колени Катюши и слушать ее милый голос.
Катя перевернула страницу.
От сильного удара дверь слетела с петель. В комнату ворвались Нина и Женя.
— Всем оставаться на местах!
— Привет, девчонки, — Максим Максимович улыбнулся.
Несмотря на пистолеты, он был рад встрече.
— Ты что же, Леденец, за красивую жизнь продался? — спросила Нина.
— Вопрос, достойный истинной комиссарши. Тебе не хватает кожанки, красной косынки, да и пистолет надо бы поменять на маузер. Кстати, я теперь Максим Максимович.
— Какой еще, на хрен, Максим Максимович?
— Хороший вопрос, учитывая, что вы находитесь в доме-музее Максима Максимовича. Дверь, кстати, можно было и не ломать.
— Где Китаец?
— Может быть, для начала вы мне позволите сесть?
— Только без глупостей.
— И опустите пистолеты. Тоже мне Джеймисы Бондессы.
Леденец сел рядом с Катей, которая продолжала держать в руках книгу.
— Что это у тебя? — спросила ее Женя.
— Книга.
— Я что, по — твоему, совсем дура?
— Ты сначала пистолет убери, умная.
— А ты не умничай.
— Убьешь? Так меня знаешь уже сколько раз убивали!
Девочки опустили оружие.
— Так уже лучше.
— Что вы тут делаете? — спросила Нина, немного успокоившись.
— Работаем экспонатами.
— Кем?
— Я — Максим Максимович, а она — Екатерина Максимовна.
— А где Китаец?
— Не знаю. Скорее всего, где-то здесь.
— Что значит, скорее всего?
— Я больше чем уверен, что это он организовал нашу встречу.
— С какой это стати?
— Раз вы здесь, значит, так было задумано.
— И тебе не стыдно работать на врага?
— Китаец не враг.
— Кто ж он тогда?
— Учитель.
— И чему тебя учит этот учитель?
— Пониманию.
— Чего?
— В первую очередь себя.
— Себя… Превратиться в экспоната… Ты же человеком был, Леденец.
— Я действительно нашел себя. Нашел Катю.
— Тебя послушать, так тут у вас идиллия.
— Если бы ты не была так предубеждена, ты бы тоже это поняла.
— Нам философствовать некогда. Мы на работе.
— Да, конечно.
— А как ваш учитель относится к ученикам?
— Не знаю.
— А вот это мы сейчас и проверим. Слышь ты, китайская рожа! Даю тебе минуту. Если не появишься, я пристрелю их обоих!
— Если с Катей хоть что-нибудь случится, я найду вас и прикончу, медленно, очень медленно, — процедил сквозь зубы Леденец.
— Не стоит Максим Максимович, — сказал Китаец, появляясь в комнате, — чем могу быть полезен? — просил он, обращаясь к дамам.
— Ты пойдешь с нами.
— Не думаю. Мне и тут хорошо.
— У нас приказ.
— Конечно, живым или мертвым.
— Ты прав.
— Мне жаль вас огорчать, но ни живым, ни мертвым я никуда не пойду.
— Пойдешь, — сказала Нина, нажимая на курок.
В то же мгновение все изменилось. Каминная исчезла. Вместо нее появилось маленькое, три на три, помещение. Одно маленькое окно под потолком, заделанное решеткой. Железная входная дверь. Освещала комнату одна единственная электрическая лампочка без абажура. Стены были кирпичные, пол бетонный.
Превращение произошло так быстро, что пуля, выпущенная Ниной из пистолета, попала в кирпич и несколько раз срикошетила.
— Ну и что ты наделала, дура? — спросила ее Женя.