27
Вытирая о полу халата мокрые кисти рук, перед отрешенным Иваном вырос все в той же черной маске один из «санитаров».
– Иди, принимай работу, мужик! Все упаковано чики-чики.
Метелкина тут же вырвало прямо под ноги «санитару».
– Э-э, какой ты брезгливый стал! Прямо как баба беременная! – опустил «санитар» еще мокрую ладонь Ивану на плечо. – Ничего, привыкнешь. Это в первый раз боязно. А потом – убил-зарезал, зарезал-убил. У всех так. Подожди, набьешь еще руку!
– Да не резал я никого! – кинулся Иван с кулаками на веселого амбала.
Но тот даже не пошатнулся. Здоров бугай.
– Не психуй, мужик! Все там будем! Иди, раскочегаривай свой котел. Мы этого малого сейчас, как комбрига Лазо, в топке сожжем. Хоть какая-то от него польза будет. Сухой, хорошо гореть будет! – цинично сплюнул под ноги амбал.
По всему было видно, что санитаров этих откомандировала сюда могучая и волосатая рука. Верка только предупредила по телефону – и все. Теперь дело сделано.
Справедливо полагая, что у этого мужика, Ивана то есть, и без напоминания язык отвалится при одной только мысли рассказать о произошедшем кому-либо, «санитары» вели себя здесь по-хозяйски, не опасливо, но в масках. Ведь дело, которое они делали, тоже не на каждый день. Что ни говори, а статья Уголовного Кодекса и про них написана.
Хотя Метелкин на вчерашние «дрожки» уже хорошо накинул, сознание его при всей бесовщине происходящего оставалось трезвым, взведенным и настороженным. Чуть тронь – и защемит душу, как пугливую мышь в мышеловке.
– Мужик, – опять говорит вбитому в пол Метелкину тот самый амбал, – не торчи, иди раздувай пламя, а то я и тебя на фарш порубаю!
У Ивана от напряжения так сжались челюсти, что, казалось, начали крошиться зубы.
– Пошли! – обреченно выдавил он.
– Болт! – кричит амбал другому, который все еще возился там, у бассейна, вытирая от крови стол. – Не тяни резину! Чего меньжуешься? Волоки Сергея Лазо в котельную!
Понимая абсолютную безысходность своего положения, Метелкин делал все, что ему приказывали «санитары», да и сам он, боясь себе признаться, хотел побыстрее стереть огнем весь кошмар сегодняшнего действа.
Казалось, сгорит в адском пламени котла то, что вчера еще было человеком (а сгорит – это точно, и пепел мощная тяга вынесет в трубу), и весь сатанизм сегодняшнего дня тоже улетучится вместе с памятью о нем.
Так думалось…
Конструкция котла была устроена таким образом, что попасть в топку можно только с тыльной стороны, через взрывной клапан. Чтобы его вскрыть, надо погасить горелки, снизить температуру в топке. А для этого требуется немалое время.
– Ну, давай, гаси тогда! Чего сопли жуешь? – выслушав Метелкина, прорычал другой «санитар», шмякнув под ноги отяжелевший мешок со страшной поклажей. В мешке сыро хлюпнуло, отчего у Ивана под ложечкой юркнула проворная мышь, которую тут же вынесло из желудка вместе с клочковатой струей.
Метелкина опять рвало долго и мучительно, и он, сотрясаясь в судорогах, выскребывал из себя вместе с блевотиной всю ту мерзость, которая уже стала проникать в его поры после встречи с Верой Павловной, с той Веркой, из далекой и полузабытой юности.
Думать не думал и в помыслах не держал, да вот роковой случай и Веркина «незабывчивость» схлестнули их, до этого такие разные, пути-дороги.
– Давай, мужик, не дури! Дело делай! – встряхнул Ивана за плечи один из «мясников», служителей дьявола.
Что удивительно, после рвоты голова у Ивана стала чистой и ясной.
Вначале он поворотом ручки пробкового крана отрубил доступ газа в горелки. В котельной сразу стало тихо и гулко.
Для верности Метелкин заглянул в смотровое окошко. Там, в глубине топки, только ало тлела аккумулирующая насадка из горки огнеупорного кирпича, вобрав в себя весь жар пламени.
Судя по накалу огнеупорной горки, топка будет остывать часы и часы. А то, что собирались делать заплечных дел мастера, надо было делать быстро и без оглядки. По-другому быть не должно. Иван только теперь почувствовал это. «Господи, что же со мной произошло? Как оказался я участником сатанинской мессы? Дурак я. Дурак…»
Но есть – что есть. Жизнь – не кино, и назад ее не перекрутишь.
Стоящий посреди котельной полный ужаса мешок огруз, осел и стал похож на страшную бугристую жабу, которая вот-вот прыгнет и проглотит Метелкина со всеми его страхами, подкатив липким языком, как мошку.
Иван даже опасливо обошел это чудовище, дотягиваясь до ватника, который висел за мешком на винтовом штоке запорной арматуры. Но из-за того, что петелька ватника попала в резьбовой срез, снять его сразу не удалось, и тогда стоящий рядом «санитар» сдернул спецовку со штока, оборвав вешалку, и швырнул ватник в лицо незадачливому Ивану.
Тот безропотно подхватил стеганку, встряхнул ее и стал надевать на себя, но только необычно – задом наперед.
– Застегни на спине! – неожиданно резко сказал Метелкин этому верзиле, и тот стал выполнять команду Ивана столь усердно, что одна из пуговиц, звякнув о кафель, покатилась по полу.
Теперь грудь у Метелкина была надежно защищена от огнедышащей топки. Намочив из крана полотенце, он замотал им свое лицо, оставив прорезь для глаз, затем сунул руки в банные войлочные рукавицы, которые на случай всегда находились в карманах его рабочей куртки.
Упаковавшись таким образом, Иван шагнул туда, за котел, где располагался взрывной клапан, предохраняющий агрегат от разрушения при взрыве газо-воздушной смеси в топке.
Клапан представлял собой металлическую рамку с мембраной из рыхлого асбестового полотна, который при хлопке рвался, высвобождая излишнее давление взрыва.
Сними стальную рамку, и вот она – топка с ячеистой горкой насадки из огнеупорного шамотного кирпича. Самое пекло, где можно в течение часа превратить быка в горстку серого пепла.
«Освенцим, твою мать!» – ругался Метелкин, разымая болтовое соединение рамки на топке котла. От асбестового полотнища исходил такой жар, что полотенце, которым Иван замотал лицо, задымилось.
Рамка крепилась по углам на четырех болтах, два из которых ему с большим трудом, но все-таки удалось снять. Пар от полотенца застилал глаза, стало невыносимо дышать. Обжигало гортань. Метелкин, не выдержав напряжения, кинулся к спасительному крану с холодной водой.
«Санитары», стоящие поодаль, оказались ребятами сообразительными. Резиновый шланг для полива пола был уже наготове, и мощная струя ледяной воды чуть не сбила Ивана с ног. Набухший ватник в одно мгновение обвис, стал пудовым. Иван с трудом поднял руку, чтобы снять полотенце с лица.
Теперь дышать стало совсем хорошо. Невыносимо захотелось курить. Метелкин показал характерным жестом курильщика, что ему нужна сигарета. «Санитар», тот, что был со шлангом, выключил воду и, прикурив, пару раз затянулся сам, потом сунул дымящийся «бычок» в губы Метелкину.
Сигарета была душистой и сладковатой на вкус, по телу прошло томительное блаженство.
Что нужно человеку? Вот она, одна затяжка табака – и ты уже живой, готовый к делу.
Иван, глядя на огрузший мешок, пожалел Горуна, которому уже никогда не суждено сделать ни одной затяжки, такой вожделенной и пахучей. С тоской посмотрев на окурок, что быстро кончился, щелчком откинул его от себя, и, снова обмотавшись сырым полотенцем, уверенно шагнул за котел.
Два других болта ему дались легче, и он рывком, без труда снял рамку. Из образовавшегося проема жгучий жар чуть не сбил Ивана с ног, но дело было уже сделано. Теперь вся работа – у так называемых «санитаров».
Метелкин отошел в сторону, всем своим видом показывая, мол, теперь ваша очередь, ребята!
«Санитары», переглянувшись, подхватили с двух концов осевший грузный мешок, подтащили к адову проему и, качнув пару раз, закинули в преисподнюю. Оставшись в одном камуфляже, туда же, в сатанинское пламя, швырнули и свои больничные халаты.
Из проема котла, из самого жерла, сразу же повалил, пластаясь по котельной, тяжелый, смердящий, тошнотворный дым.
Иван быстро поставил на место взрывной клапан и накинул гайки. Зловоние прекратилось. Всё.
Метелкин размотал с лица обвисшее полотенце, не расстегивая, через голову стянул ватник и брезгливо бросил его под ноги.
Дальнейшее он делал уже спокойнее: разжег запальник, сунул его в смотровое оконце топки и на всю мощь открыл газовую задвижку.
Пламя, ударившись в кирпичную шамотную горку, пружинистой реактивной струей зарокотало, загудело, запело поминальную песню, то ли по мусульманскому закону, то ли по иудейскому обычаю. Религиозную принадлежность сгорающего в пламени никто не знал…
Иван видел, как в ячеистой кирпичной кладке, в огненном вихре что-то завозилось, заголосило, и Метелкин, испугавшись увиденного, отпрянул от окошка. Да, теперь уже все! Окончательно! Весь кошмар сегодняшнего дня остался там, в газовом огне топки.
Иван Захарович долго мыл руки в умывальнике, намыливал их снова и снова, смывая тугой струей желтую прогорклую пену – мыло было хозяйственным, с повышенной концентрацией щелочи, и вскоре ладони его стали белыми и скользкими, какие бывают у прачек и посудомоек.
Побрезговав полотенцем, Иван выпустил из-под брюк рубашку и тщательно вытер жесткой джинсовой тканью руки.
Амбец! Метелки направился в свою служебную комнату, не оборачиваясь и не обращая внимания на «санитаров» в армейском камуфляже, только что отправивших в адово вертище то, что еще вчера считалось человеком.
Наверное, забыл человек тот в базарном азарте себя и заповедь Божью.
«И аз воздам!» – говорится в Писании…
