Флигель-адъютанты Бенкендорф и Волконский были наипервейшие соратники и помощники генерал-адъютанта барона Винценгероде, обе его руки фактически. Однако был в летучем корпусе барона, бившемся в тылу «Великой армии», ещё один совершенно блистательный командир, имевший под своим началом особую партию партизан. Я разумею тут майора Виктора Антоновича Пренделя (впоследствии он дослужился до генерал-майора).

Это был поистине великий партизан. Барон Винценгероде им неизменно гордился, и по праву. Составляя список отличившихся, барон написал о Пренделе следующее: «Отличнейший штаб-офицер, употреблённый мною в самые нужнейшие откомандировки. Исполнял все данные ему от меня препоручения с отличнейшею расторопностью, отважностью и деятельностью».

Майор Прендель в партизанском деле был маг и волшебник, истинный виртуоз. Были у него и свои партизанские шутки. Так, когда он со своими казаками ловил секретных вражеских курьеров — а сие происходило достаточно часто, — то писарь его снимал с арестованных бумаг точнейшую копию. А Виктор Антонович ставил на оригиналах оттиски своей печати и затем отсылал их по назначению (самому Наполеону или маршалам его).

Но расскажу всё по порядку.

Виктор Антонович Прендель родился в Альпах, он из семьи тирольских дворян, из рода хоть и обедневшего, но древнего. Отец его занимался лесничеством, и наш герой с детских лет сопровождал его при многодневных объездах альпийских лесов. Когда ему было 12 лет, он самовольно ушел в горы, встретил там медведя, убил его наповал из ружья и несколько верст тащил до дома. Родителей история эта напугала, и они отослали его в монастырь, в Коллегиум братства Святого Бенедикта.

Виктор Прендель зарекомендовал себя учеником блистательным. Монастырских наставников его особливо поражало, с какой легкостью он осваивает географические карты и выучивает языки — Прендель освоил французский, итальянский, венгерский, польский и русский языки. Монахи были довольны им: это был практически готовый католический миссионер. Но Прендель вовсе не хотел быть миссионером, и он убежал из монастыря. Несколько лет по поручению одного венецианского банкирского дома ездил по Европе, изучал финансы. Однако мирная, спокойная жизнь не была суждена Пренделю.

В Париже вспыхнула революция, и Прендель стал непримиримым её врагом. Он участвовал едва ли не во всех антиреволюционных войнах, однажды был ранен, попал в плен, трибуналом Лиона был приговорён к смертной казни, но сумел бежать.

Виктор Антонович принял участие в итальянском и швейцарском походах Суворова, командуя казачьим отрядом. Однако на российскую службу он перешел токмо в 1804 году.

В сражении при Аустерлице он во главе партии из ста гусар и ста пятидесяти казаков действовал в тылу неприятеля и сумел захватить в плен 260 солдат и 60 офицеров!

На Пренделя обратил внимание Барклай де Толли, и, став в 1810 году военным министром, он определил его в военные атташе и послал в Дрезден. И Виктор Антонович в течение двух лет совершал ценнейшие разведочные поездки по Франции, Италии, Голландии, Австрии и Германии.

В июне 1812 года началась военная компания Наполеона, и уже в июле Прендель появился в России. Он тут же бросился в Смоленскую губернию.

4 и 5 августа Виктор Антонович был среди смельчаков, оборонявших Смоленск, но далее с армией не отступил, будучи определён в отряд генерал-адъютанта Винценгероде. Под его начало было отдано 200 казаков. Это и была его партия, с коей он совершал в тылу противника дерзкие наезды.

Когда «Великая армия» заняла Москву, Прендель оставил пределы Смоленской губернии и действовал под Рузой и Можайском, сумев, между прочим, захватить в плен порядка двух тысяч человек.

Это был великолепный партизан — дерзкий, отчаянный и умный, пример для всех смоленских ополченцев. Сколько я знаю, Павел Иванович Энгельгардт отзывался о нём с восторгом.

Пару раз Прендель бывал в Дягилеве. Энгельгардт угощал его своей знаменитой «дягилевкой», и она произвела на Виктора Антоновича неизгладимое впечатление. Потом они совершили и дружеский обмен. Энгельгардт презентовал Пренделю ящик бесценной «дягилевки», а Прендель прислал Павлу Ивановичу ящик шампанского из обоза, который был послан из Парижа Наполеону, но Прендель сумел отбить весь обоз.

Впоследствии, уже во время заграничного похода, когда у Дениса Давыдова за нарушение приказа был отобран его отряд, тот был отдан под начало Пренделя.

На покое Виктор Антонович принялся за записки. Кажется, они пропали; во всяком случае, текста их ни один известный мне специалист как будто так и не держал в руках. А там должна содержаться масса любопытного, и не только по истории партизанского движения, но и по истории европейской разведки начала XIX столетия.

Но записки всё-таки были. Ещё при жизни Пренделя немецкое историческое общество хотело приобрести у Виктора Антоновича сии записки, но он отказал, следующим образом мотивировав окончательное своё решение:

«Жизнь и сведения мои принадлежат гостеприимной России — моему второму Отечеству — где живу и где намерен умереть».

Таков был этот несостоявшийся католический миссионер и состоявшийся разведчик, великолепный мастер тайных военных наездов, летом и осенью 1812 года лихо рубившийся в тылу противника.

Но возвращаемся к началу августа 1812 года, когда русские войска после двухдневной обороны Смоленска, вдруг исчезли из города и двинулись далее, дабы Наполеон не проскочил к дороге на Москву, заперев нашу армию на погибель её в Смоленске. В губернии же покамест оставался лишь летучий корпус генерал-адъютанта Винценгероде.

Задач было несколько, и все были очень непростые — совсем небольшому сравнительно с размерами «Великой армии» соединению надобно было не только пытаться дестабилизировать наполеоновский тыл, но и ещё поставить «замок» на дорогу, ведущую к столице российской империи, а также нещадно бить мародёров всех мастей. А ещё надобно было содействовать местным помещикам, городничим, исправникам, становым устраивать отряды сопротивления.

И приструнивать как следует надобно было трусов и предателей, помогающих французским властям. А в этом роде случаи были, и нередкие, увы.

Что греха таить, находились крестьяне (не все, слава Богу, но находились), которые выходили из повиновения своим помещикам, приказчикам и старостам. Бунтуя, мужики да бабы говорили не раз, что отныне принадлежат они французам, поэтому повиноваться будут им, а отнюдь не царской власти. Были в данном отношении истории и совсем даже страшные. На ниве измены было пролито много крови.

Приходится признать, что в Смоленской губернии находились тогда некоторые подданные российского императора (сие неоспоримо), способствовавшие неприятелю в отыскании фуража и сокрытии припрятанных барами имуществ, а другие, сообща с солдатами и офицерами Наполеона, попускались даже на грабительство господских домов.

Увы, так было.