3
— Я-то сюда молодым прилетел, с первыми стройотрядами. Тут тогда и домов то не стояло, в палатках жили…
Мы неспешно шли со стариком по главной дороге Славинска — Проспекту Труда. Не очень широкому, в три полосы, зажатому с обеих сторон одинаковыми блочными четырехэтажками с керамической плиткой на фасаде. Уже почти стемнело, потому на каждом доме горели старорежимные каплевидные фонари с выпуклыми плафонами. Я подобные видел последний раз в командировке, когда судьба занесла меня в далекий провинциальный поселок, чье название не задержалось в моей памяти. Свет от таких фонарей шел не рассеянный, а направленный, отчего под ними образовывались равно очерченные круги света, не способные осветить расстояние в несколько метров в стороны. Сейчас, слава Богу, еще не наступила обещанная мне стариком непроглядная темень, небо еще радовало призрачной серостью.
Вообще, довольно унылый и однообразный пейзаж открылся мне в Славинске. Словно вырвали кусок какого-нибудь спального района возле индустриальных кварталов и растянули на целый город. Впрочем, думаю, что и городок-то не шибко больше иного района мегаполиса.
Скажем честно, энтузиазма увиденное не прибавляло. Я уже всерьез задумался над целесообразностью своего приезда, даже отчасти жалеть себя начал. Но делать нечего, так или иначе придется ждать пару дней до прилета вертолета. Попробую конструктивно это время провести, разобраться по быстрому что к чему — и ноги в руки, скорее домой! Я тут еще и часа не провел, а уже этот город недолюбливаю.
Проспект тянулся прямо от импровизированного аэродрома и стрелой утыкался куда-то в горы. Видимо, дорогу строили как основную магистраль для перевозки руды. Потому совсем не удивительно, что асфальт на проезжей части убит до такой степени, что многочисленные дыры даже не обозначают предупреждающими знаками. Могу поспорить, что местных автолюбителей тут не много, а те, кто есть, дорогу знают наизусть. Или после наступления темного времени суток вообще предпочитают сидеть дома. По крайней мере, к такому выводу я пришел вследствие того, что за пройденный нами путь по проспекту проехало машины три, не больше. Они выныривали из сумеречного воздуха, покачивая тусклыми фарами отечественных ветеранов автопрома, и либо проезжали мимо, нещадно грохоча, либо сворачивали где-то вдалеке на одну из еще более темных прилагающих улиц. Светофоров, к слову, я пока так и не увидел.
А еще меня интересовало то, как я мог не услышать шум турбин взлетающего грузового вертолета.
— Времена были тогда лихие…
— Нам еще долго идти? — перебил я словоохотливого проводника.
— Да нет, тут все недалеко. Городишко маленький, — старик снизу вверх взглянул на меня. — А вы никак торопитесь куда? Бросьте, молодой человек, тут уже лет десять как никто никуда не спешит.
Я вздохнул, втянув носом прохладный вечерний воздух. Действительно, куда они тут могли друг от друга деться? Дальше гор не убежишь. Как тут у них с преступностью, интересно?
— Пусто у вас как-то на улицах, — решил все же поддержать разговор я. — Все отдыхают после работы?
— Что вы, что вы, — покачал головой старик. — Какая работа? Нет тут работы. Последнюю штольню закрыли уже давно. Хозяева с последней шаландой улетели, а потом и рабочие стали уезжать. С семьями. Знаете в былые времена детишек сколько тут было? А то ж, молодые все приезжали, тут и женились прямо. Тогда еще молодым квартиры давали…
— Как нет работы? Совсем?
— Так, а откуда ж ей взяться? — удивился старик. — Выработку выбрали, старые штольни затопили или заколотили. Ходили еще слухи, что тут магнитная аномалия какая-то, богатые залежи металлов под землей. Да вот только их еще замерять надо, пробы брать, геологические разведки проводить. Да что-то так никто и не занялся.
— И как тут люди живут?
— А я ж об чем и говорю! Не живут. Уезжают все, почти уехали. Тут на весь город если сотня человек если наберется и то хорошо. Да и то, думаю, старики одни, как я. Ты вон, на окна обрати внимание, огней почти нигде не видно. Каждый второй дом пустует. Брошенные квартиры в ином случае уже мародеры бы обчистили, да вот только награбленное не вывести никак, один вертолет на всю округу летает, а через горы не пройти. В этом, можно сказать, Славинску повезло, расположение спасает… Кажется, пришли мы. Вот тут контора Сашки Савохина.
— Кого?
— Нотариуса, — старик указал мне узловатой рукой на ламинированный листок, прикрепленный кнопками к двери двухэтажной пристройки. На листке было отпечатано: «Нотариальная контора».
Я взялся за холодный металл ручки и дернул. Безрезультатно. Дернул сильнее. Дверь хрустнула, но не поддалась. Я взглянул на часы. Плохо различаемый в сгущающихся сумерках циферблат показывал двадцать минут восьмого.
— Наверное, ушли, — предположил старик, до того молчаливо ждавший развития событий.
— Наверное… — пробубнил я, устало приваливаясь к двери. — Так этот Савохин улетел или нет?
— Не знаю. Завтра видно будет.
Я кивнул. Конечно. Все подождет. Куда ж спешить-то? Человек летит хрен знает откуда, о его прилете известно — и всем плевать! Конечно, ничего страшного. Подождет до утра. Куда ж он денется? Ха-ха, странный горняцкий юмор…
— Вам есть где на ночь остановиться, молодой человек? — осведомился старик.
Ладно, чего уж. Жалеть себя можно долго, вот только ничего уже не изменишь. Нужно как-то дальше.
— Игорь, — представился я, протянул собеседнику руку. Пора наводить мосты. Все одно кроме него тут и помочь-то некому. — Нет, ночевать негде.
— Степанов Николай Семенович, — официально произнес старик, отвечая сухой ладонью на рукопожатие. — Очень приятно познакомиться.
— У вас тут гостиницы есть?
— Была раньше одна, да закрыли ее давно, — Николай Семенович потер колючий подбородок и принял решение. — А знаете что, Игорь, давайте я вам в диспетчерской постелю. Там раскладушка есть, матрасы, подушки. Мне так или иначе до утра сидеть, смены ждать.
— А вы как же?
— У меня бессонница, молодой человек. Я иногда днем дремлю, а ночью как отрезает. Так что не переживайте, — он махнул рукой и мы пошли по проспекту в обратном направлении. — А поутру я вас чайком напою, да и пойдете свои дела решать…
По другую сторону стойки регистрации оказалось уютнее, чем в приемном зале. Сразу в глаза бросалось то, что тут скорее не работали, а жили. Так обычно бывает в бытовках, где дежурят ночные сторожа. Эдакий одомашненный уют, посылы к хозяйственности. Чайники, электрические плитки, изрезанные доски для хлеба, чайные чашки с темными ободками, сточенный нож и многое другое. А так же старые игральные карты с разлохмаченными уголками, сломанный приемник без антенны, замусоленная книжка с потрескавшейся обложкой, старые газеты и журналы, какие-то листочки с написанными телефонами. Насколько я знаю, все это пребывает в постоянном движение по замкнутому кругу, циркулируя с места на место. Каждый новоприбывший сотрудник собирает этот конструктор под себя, чтобы вот это не мешалось, а вот это наоборот, чтобы было под рукой.
Я стоял возле стола, покрытого клеенкой, держа в руках сумку и размышлял куда бы ее поставить. Пальто я повесил на рогатую вешалку у входа в служебное помещение, от предложенных стариком тапок отказался.
— Вот так, — раздался металлический шум, и из большого стенного шкафа показалась спина Николая Семеновича. Он пятился, вытаскивал за собой растопыренную раскладушку из дюралевых трубок.
— Помочь?
— Нет, не надо, я сам.
Ну, сам так сам, я настаивать не стал. Определившись с местом для сумки, я водрузил ее на табурет и прошелся по комнате, освещенной желтым светом настольной лампы. Меня заинтересовали наклеенные на стену листы.
На куцых кусочках скотча, на ржавых кнопках или на маленьких гвоздиках тут располагалась целая стена истории. Вот календарь из 80-х, с белыми котятами, сидящими в большой прозрачном бокале. Помню, я где-то такой уже видел. Рядом, на скрепке, маленький календарик с неизвестным мне депутатом на фоне государственного флага. Ему кто-то закрасил пару зубов, отчего улыбка политика вышла ущербной, как у пропойцы.
По соседству с беззубым народовольцем — черно-белая ксерокопия фотографии. На ней несколько человек в толстых ватных штанах и дутых телогрейках, обнявшись, позировали на фоне какого-то огромного агрегата с зубастым ковшом. Все были молодые, все широко улыбались. Тут же — приколотая фотография с уголком, на ней худой мужчина с нахмуренными бровями. Я с трудом узнал в нем своего нового знакомого. Это сколько же времени прошло?
Дальше — стенд, увешанный предписаниями, пожелтевшими инструкциями, графиками и списками. В самом низу — карикатура на тучного мужчину с торчащей во все стороны бородой, похожего на пьяного и злого Деда Мороза. В одной руке у него было нечто похожее на маленький молоток, а в кулаке другой он сжимал за горло какое-то обмякшее большеголовое существо с крупными глазами, перепончатыми лапами и подобием антенн на голове. Неровные каракули под ними гласили: «Карыч разбушевался».
— Вот тут и спать будете, Игорь, — сзади раздался довольный голос Николая Семеновича. Я повернулся к нему.
Между шкафом и стеной, в нише, старик соорудил целое гнездо. Из-за свисающих двух или трех матрасов не было видно раскладушки, во главе лежала покрытая на вид чистой тряпкой подушка. Поверх всего — старое армейское одеяло синего цвета с двумя белыми полосками поперек. А что, выглядит даже уютно.
— Спасибо, — поблагодарил я. — У вас во сколько пересменка?
— Ну, должна быть в девять, но сейчас с этим сложно, — Николай Семенович с облегчением водрузился на свой скрипящий стул, протянул ноги. — Но к девяти я вас разбужу, на чай.
Он еще что-то говорил, но я уже скидывал ботинки, ощущая как же устали ноги в туфлях. Мгновение размышлял, снимать ли брюки и насколько мне неловко. Подумал, что лучше немного смущения, чем мятые с утра вещи. Впрочем, смущать меня старик не стал — он уже отвернулся и чем-то шуршал на столе, бормоча под нос.
Скрипнув пружинами, я забрался под одеяло, спиной ощущая приятную прохладу простыни, с огромным удовольствием вытянулся. И словно провалился в яму, чуть моя голова коснулась подушки. Крепкий сон без сновидений — что еще нужно для усталого путника?
