8.
- А может, его дома нет? - спросил Альфред, поправляя на плече противогазную сумку, набитую брусками пластита. - Праздник все-таки сегодня. Может, он в ресторане или вообще уехал куда-нибудь?
- В ресторанах Пархом редко бывает, - отозвался Бирюк, шедший рядом налегке. - Я его сучью жизнь хорошо изучил. Привычки и повадки. Дома Пархом питается и все праздники дома отмечает. Соберет свое кубло и гужует всю ночь. Там он, чувствую. Меня, Альфред чутье редко подводило. И сейчас на него не жалуюсь. Жизнь у меня сложная была. Все время на чеку надо было находиться, врагов много было.
Чутье и выработалось. Как у волка. Меня через это Бирюком-то и прозвали.
- А если все-таки уехал? - не унимался Альфред. - Вообще уехал? Он ведь уезжает из города иногда?
- Уезжает. Зимой в Таиланд. Летом в Германию. Сейчас не лето и не зима. Межсезонье. Да и при таких обстоятельствах… Нет, дома он.
Можешь не сомневаться.
- Ну, не знаю… Хорошо, если так.
Окрошка плелся позади, шагах в десяти от Бирюка и Альфреда, и упрямо молчал, не желая принимать участия в разговоре. По-видимому, он был очень расстроен тем обстоятельством, что его старшинство не признали.
- Окрошка! - окликнул его Бирюк. - Ты что отстаешь? Смотри, крысы-мутанты сзади подкрадутся и покусают. - (О крысах Бирюку рассказал Альфред).
- Ты сам смотри! - огрызнулся Окрошка. - Эти крысы не дураки, они знают, кого кусать. В первую очередь они на престарелых уголовников нападают. Из нор своих из стены выпрыгивают и за шкварник!
Шедший у стены тоннеля Альфред, услышав про норы и про шкварник, вжал голову в плечи и отпрянул от стены, чуть не сбив с ног Бирюка.
- Ты чего? - удивленно спросил Бирюк. - Под ноги смотри.
- Запнулся…
- Не запнулся, а забздел, - заржал Окрошка, решив нарушить обет молчания. - Альф у нас всегда бздит, когда страшно. А страшно ему всегда. Да…, совсем забыл сказать! Крысы не только на престарелых уголовников нападают, они еще и на бздунов прыгают. По запаху, видать, определяют.
- Ничего я не испугался, - попробовал оправдаться Альфред. - Я запнулся. Тогда с Сидоровым, мы здесь тоже запнулись.
- Здесь? - недоверчиво переспросил Окрошка. - По ходу мы то место уже давно прошли.
- Нет, здесь. Или где-то здесь. Место тут такое…
- Ага. И ты его пометил.
- Так, стоп! Позже посмеемся. Кажется, пришли. - Бирюк направил луч фонарика вглубь коллектора, и луч высветил очертания мостка. -
То место? Врезка?
- Да, - в один голос сказали Альфред и Окрошка.
Маракова конечно обыскали и пистолет-зажигалку нашли.
- Опа! - воскликнул чернобородый секьюрити, вытащив ее из кармана полковника.
Обыскивали у ворот, так как стол для банкета накрыт был в саду, и в дом входить не предполагалось. По крайней мере, пока.
- Это зажигалка, - тихо сказал Константин Леонтьевич. - Дай-ка, - и, мягко отняв ее у чеченца, выщекнул огонек перед его носом.
Охранник снова завладел зажигалкой, осмотрел ее со всех сторон и, убедившись, что угрозы хозяину она не несет (любой бы принял ее за простую зажигалку!), вернул Мракову. Константин Леонтьевич сунул оружие в карман и воровато оглянулся через плечо. Пархом театрально раскрыв объятья, приближался к ним. Вид у него был, как у радушного хозяина. Правда, глаза смотрели холодно и мертво. Впрочем, как всегда.
- Мрак! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, дружбан! - весело сказал он, но, подойдя, обниматься не стал, руки опустил и, засунув их в карманы, спросил у охранника: - Ошмонал?
- Чистый, - ответил чеченец. - Как маладая дэвушка-целка.
- Какая девушка? Где девушка? - не понял полковник.
- Так гавару, так сказал, - с видом человека, втолковывающему недоумку прописную истину, пояснил Маракову чеченец.
- Прошу к столу. - Пархом сделал приглашающий жест.
За столом сидел прокурор Малюткин в зимней меховой шапке и в пуховике. Он морщился от боли и был уже слегка пьян. Наверное, чтобы не перечить хозяину Малюте пришлось выпить коньяку, и теперь он мучился от изжоги. Или язва скорей всего разыгралась, прокурор страдал язвой желудка и обычно кроме минералки ничего не пил.
Стол был заставлен блюдами с едой, но без изыска. Тарелки стояли, как попало, без какой-либо композиции. Овощи - аля натюрель, целиком, у помидоров даже хвостики не оторваны. Мараков решил, что овощи не мыты. Сырокопченая колбаса, какое-то мясо и говяжий язык были порезаны крупно, даже издали было видно. А когда Мараков подошел к столу, то убедился, что шкурка с колбасы не снята, а рыба нарезана кусищами прямо с чешуей и костями. Суповых тарелок, исполняющих роль вазочек, доверху наполненных красной и черной икрой, было шесть штук, по три на каждый вид. Все свободное пространство между тарелками занимали бутылки с вином, водкой и коньяком. Хлеба не было. На краю стола, рядом с животом грустного страдающего Малюты - три двухсотпятидесятиграммовых граненых стакана.
- Чем богаты, тем и рады, - дурашливо произнес Пархом. - Не обессудьте гости дорогие, у меня все просто - по-холостяцки. Не люблю я рестораны. Там неизвестно, что тебе подают. Может отраву какую? А здесь…, - Пархом обвел руками стол, - все чистое и без отравы. Самолично на стол накрывал. Ешьте, дети мои с рук моих!
Он схватил с тарелки два куска истекающей жиром копченой осетрины и протянул их Маракову и Малюткину. Те потянулись за подношением, но
Пархом бросил рыбу обратно и, вытерев руки о дубленку, сказал:
- Но сперва выпьем! За успех дела, которое вы чуть не просрали.
- Можно мне винца? - жалобно попросил Никита Иванович.
- Не можно, - отрезал Пархом. - Вино будем на десерт пить.
Смотреть на праздничный салют и пить вино.
Он взял бутылку коньяка и стал разливать по стаканам. Мараков усмехнулся, заметив, как округлились от ужаса глаза прокурора, наблюдающего за тем, как янтарного цвета струя переливается из бутылки в его стакан. Когда содержимое иссякло (в стаканах получилось почти по рубчик), Пархом не глядя, швырнул пустую бутылку через плечо. Она обиженно звякнула, разбившись о подножье статуи одной из 'куртизанок'.
- Пить до дна! - скомандовал Пархом и чокнулся персонально с каждым из гостей.
Оба услышали, как громко сглотнул прокурор. Мараков снова усмехнулся и одним махом осушил свой стакан. Он уже съел два куска языка, сложив их вместе на манер бутерброда, и теперь осматривал стол в поисках чего-нибудь, чем можно было зачерпнуть осетровой икры
(лососевую он не уважал), а Малюта все еще цедил свою порцию. Коньяк явно не хотел вливаться в прокурорское горло, но прокурор громко дергая кадыком, вливал его, думая, наверное, о своей язве. Пархом с нескрываемым интересом и удовлетворением наблюдал за спектаклем. Это было его маленькой местью прокурору за его нерасторопность в деле
'Самсонов против Пархоменкова'.
- Чуть не забыл! - спохватился Пархом, когда Малюта, поставив на стол стакан, в котором все же осталось на дне немного коньяку, стал хватать ртом воздух, как вытащенная из воды рыба, и шарить по столу в поисках запивки. - Мрак, ты постановление привез?
- А как же, Максим Игоревич! - Все это время полковник сжимал под мышкой папку с постановлением. - Вот оно, - сказал он, протягивая
Пархому папку.
Пархом кивнул на прокурора:
- Ему дай. Пусть хоть это сделает. Пусть подпишет, пока в аут не ушел.
Мараков обошел стол и раскрыл перед Малюткиным папку. Никита
Иванович достал из кармана свой 'паркер' с золотым пером и уверенно, несмотря на молниеносно наступившее опьянение, поставил витиеватую роспись. Печать на постановлении уже стояла.
- Сюда давай, - Пархом протянул руку. - У меня пока полежит. После праздников заберешь. Слышь, Малюта? Или ты уже отъехать надумал?
Погоди, еще фейерверк впереди. Да и не ешь ты ничего, я смотрю. Не нравится закусон?
- Ам-ням-ням, - пробормотал Никита Иванович совершенно неразборчиво и упал головой в овощи. Струя из раздавленного помидора брызнула через весь стол.
- Посади его прямо, Мрак, - приказал Пархом. - Не люблю, когда в продуктах посторонние предметы валяются. Захочешь закусить, а в тарелке мусор. Гы-гы-гы! Мусор! Мусор-то - это ты. А прокурор… -
Пархом склонил голову набок и критически посмотрел на пьяного
Малюту. - Слабак наш прокурор. Менять надо.
' А может, я зря Пархома грохнуть решил? - подумал Мараков. -
Может, поторопился я с выводами? Может еще послужить Пархому и себе на благо? Вроде бы Пархом неплохо ко мне относится, ценит меня и ни в чем не подозревает. А вот прокурора заменить решил. Может, с новым прокурором у меня отношения сложатся, и мы одна команда будем? И может…'.
Додумать он не успел, за воротами заливисто просигналила машина, оборвав его душеспасительные мысли.
- Вас ист дас? - крикнул Пархом охраннику, который уже открывал ворота настеж.
- Дэвушку заказывали, вот ее Шамиль и прывез, - откликнулся бородатый секьюрити.
- Какую девушку? - Почему-то Маракову стало вдруг душно. - Вы же,
Максим Игоревич говорили, что у нас мальчишник…
В ворота въехал джип и из него вышел начальник пархомовской безопасности Шамиль и еще один чеченец, а за ними из машины выбралась перепуганная Янка, бледная, как полотно, подталкиваемая сзади третьим абреком.
Мараков совершенно потерялся, а Пархом ухмыльнулся:
- Конечно, мальчишник. А какой мальчишник без блядей?
- Но…
- Я, Мрак, хочу все вопросы за один вечер решить. Давай-ка, колись
- что против меня со своей полюбовницей удумали? Какую такую бяку решили сотворить?
- Какую бяку…? - промямлил полковник.
- Вот именно, какую? Шамиль, давай куколку сюда. - Пархом поманил рукой. - Битте! Присаживайся Анюта. Тебя же Анной зовут. Анна
Ивановна Кучкина по паспорту. А Яна - это просто кличка.
Профессиональный псевдоним. Аня-Яна. Слева направо - Аня, справа налево - Яна. Что пить будешь, Аня-Яна?
Янка отрицательно покачала головой.
- Ну, тогда что? Перекурим что ли? И приступим к допросу.
Пархом сунул одну сигарету себе в рот, вторую вставил в трясущиеся
Янкины губы, пошарил себя по карманам в поисках зажигалки. Мараков сам не понимая, что делает, достал свою чудо-зажигалку и дал прикурить Пархому. Янка свою сигарету выронила. Она упала ей на колени и скатилась на землю.
- Дай-ка…, - Пархом протянул руку к полковничьей зажигалке, взял ее, поднес к глазам. - Эй, кто-нибудь! Включите прожектор. Не видно ни хрена!
Яркий луч света упал на стол моментально.
- Китайское говно? - удивился Пархом. - Мрак! Ты же серьезный человек, а таким барахлом пользуешься! - Пощелкал зажигалкой и бросил ее на стол.
За воротами снова раздался сигнал автомобиля. Пархом удивленно посмотрел на стоящего рядом Шамиля:
- Кто на этот раз? Я больше никого не приглашал.
- Дверь привезли. Устанавливать будут.
- Какую дверь?
- Железную. В подвал.
- А там что, двери не было?
- Гамлет вчера доложил, что под бассейном, в техузле двери нет. Я распорядился изготовить и поставить.
- Понятно. - Пархом повернулся к Янке. - Вернемся к нашим баранам?
Янка вся тряслась от страха перед тем, что ее ждет.
- Замерзла? Ладно. Сейчас дам команду готовить фейерверк.
Посмотрим, полюбуемся и спустимся в мою секс-камеру греться. Не забыла ее еще? И Махмуда с собой возьмем. А господин полковник зрителем будет…
Террористы-мстители отошли на безопасное расстояние, метров на сто от врезки.
- Можно я нажму, - попросил Альфред. - Разрешите? Я должен. Это я должен сделать. Ведь он не только Сидорова. Пархом жену мою убил. То есть…жену Алексея… То есть…
Бирюк посмотрел на Окрошку. Тот долго не отвечал, раздумывал.
Потом кивнул головой:
- Пусть он.
Бирюк протянул Альфреду мобильный телефон. Альфред нащупал нужную кнопку, зажмурился и прошептал:
- За тебя, Катенька! За тебя, Леша! За всех погибших от рук Пархома!
И нажал кнопку вызова.
Все замерли.
Секунда. Две. Три… Пять!
Ничего! Взрыва не последовало.
Альфред снова и снова нажимал кнопку. Ничего.
- Может, ты не правильно сделал этот дегенератор? - расстроенным тоном спросил Бирюка Окрошка.
- Все я правильно сделал. Я его проверял прежде, чем на пластит установить. Все нормально работало. Мы его с Альфредом вместе устанавливали. Прочно установили, Альфред не даст соврать. Может, крыса, ешкин кот?
- Мимо бежала, хвостиком махнула? - ехидно спросил Окрошка.
- Запросто, - строго ответил Бирюк. - Крыс там достаточно было.
…Ну, что? Надо назад идти, проверить. Кто пойдет? Желающих нет?
Тогда…
У Альфреда бешено заколотилось сердце. Ведь это он должен идти! Он и никто другой. Кто, если не он? Старик Бирюк? Одноногий Окрошка?
Нет, идти должен молодой и сильный… Альфред не считал себя сильным, но… он должен идти, некому больше. Альфреду даже прислушиваться к себе не надо было, он и так знал, что идти он не хочет. Боится. И ему вдруг стало стыдно. За свою слабость, за свой страх, за нерешительность. Вспомнилось: в жизни всегда есть место подвигу. Он должен идти и совершить…ну, если не подвиг, то хотя бы поступок. Может быть, единственный поступок за свою вялую и никчемную тридцатитрехлетнюю жизнь. Может быть, самый главный поступок! Может быть, последний?
- Я, - решительно сказал Альфред. - Я пойду.
- Ты? - удивился Окрошка. Старый вор пожал плечами.
- Да, я. Я должен.
- Ну…, иди. Что ж?
- Я мигом! - И Альфред побежал, зажав в руке мобильный телефон и пытаясь не думать о подстерегающих его в темноте опасностях.
- Эй! - крикнул ему вдогонку Бирюк, но Альфред не услышал - гулкий звук его шагов в тоннеле и стук сердца в ушах заглушил окрик.
- Че такое, ешкин кот? - не понял Окрошка. - Тьфу, блин! Заразил меня своим котом!
- Альфред мобилу с собой унес. Да и ладно, хрен с ней. Все равно назад вернется…
О фонарике Альфред забыл. До врезки он добежал по лучу, который
Бирюк заботливо пустил по низу стены, подсветив ему дорогу, а вот свернув в боковое ответвление, ведущее к подвальному помещению под бассейном пархомовского дома, оказался в кромешной темноте. После своего третьего посещения этого места, путь к нему Альфред помнил наизусть. Шел, нащупывая повороты. Было страшно. Пугала темнота.
Казалось, что она наполнена призраками, и тени усопших были страшнее крыс-мутантов.
Вскоре он стал различать свет. Страх не прошел, и Альфред помчался, подгоняемый своим страхом настолько быстро, насколько это позволяли ему сделать узкое расстояние между стенами коридора и низкий потолок, о который он запросто мог разбить голову. Вбежав в помещение техузла, Альфред лихорадочно осмотрелся. Детонатор валялся рядом со штабелем, составленным из десяти брусков пластита
(кровожадный Окрошка все-таки настоял на своем). Либо они с Бирюком плохо закрепили детонатор, либо это действительно крысиных лап дело.
Альфред слышал шебуршание и попискивание в углу, а когда он вошел в помещение техузла, черная тень метнулась в сторону от штабеля взрывчатки. Крыса, это всего лишь крыса, успокоил он себя. Не крыса-мутант, а самая обыкновенная подвальная крыса.
Установив детонатор на другой шашке и, убедившись, что он крепко в ней сидит, Альфред собрался в обратный путь, даже перекрестился. И вдруг он услышал шум снаружи - громкие шаги и неясный звук голосов.
Альфред похолодел. Бежать! Спасаться!
Но убежать он не смог, ноги отнялись. Альфред съехал по стене на пол. Вспыхнул свет, который показался ему ослепительным, и он зажмурил глаза.
- Эй…! Ты что здэс дэлаешь, сабака? - услышал Альфред грозный оклик. - А это что такое?
'Неужели вот так…? Неужели так скоро?'
Альфред нащупал на телефоне кнопку вызова и еще крепче сжал веки.
- Эй, Шамиль! У тебя все готово?
- Готово, - спокойно ответил Шамиль стоящий в глубине сада в окружении десятка черных боевиков и белых статуй.
- Огонь! - скомандовал Пархом
Раздался такой грохот, что его наверняка услышал каждый человек в городе. Дом Пархома взлетел на воздух и рухнул в огромную воронку, которая вполне могла сойти за вход в преисподнюю. Людей стоящих и сидящих за столом в саду взрывной волной разбросало в разные стороны. Мараков ударился головой обо что-то твердое или это что-то твердое упало на него сверху.
Он потерял сознание…
Окно в процедурном кабинете, оборудованном под больничную палату, лопнуло. Эдика, стоящего у окна, с ног до головы осыпало осколками.
Он резво отпрыгнул от окна и возмущенно воскликнул:
- Ни хрена себе! Что это еще за маневры?
Правая сторона его лица была в крови, посекло осколками.
- Это не маневры, - качнул забинтованной головой Сидоров.
- А что ж это за хрень?
- Это Альфред с Окрошкой Пархома взорвали…
Константин Леонтьевич открыл глаза и прямо перед собой увидел бледное лицо Пархома. Щека у него была грязной, а дубленка на плече дымилась.
- Живой? - хрипло спросил Пархом, похлопывая себя по плечу, пытался затушить тлеющую замшу.
Мараков скорее понял, чем услышал Пархома.
Пархом не стал помогать полковнику подняться с земли, шатаясь, пошел к тому месту, где раньше стоял стол и, подняв одно из опрокинутых пластиковых кресел, отряхнул сидение и уселся, закинув ногу на ногу.
Мараков приподнялся на локтях, сел, тряхнул головой и скривился от боли. Болела не только огромная шишка посредине черепа - давило виски, ныл затылок, шумело в ушах. Полковник огляделся. На месте дома возвышалась куча обломков, они горели. Горел и перевернутый джип. У джипа лежал труп одного из чеченцев и тоже горел. Огонь освещал все вокруг, его блики играли на лицах 'куртизанок'.
Казалось, что гипсовые дамы гримасничают и смеются. В дальнем конце сада стоял Шамиль со своими боевиками. Они о чем-то тихо разговаривали по-своему, поглядывая в сторону Пархома.
- А где…? - выдавил из себя Мрак, и свой собственный обычно громкий командный голос показался ему слабым, как у умирающего.
- Анна Ивановна? Тут она, за столом.
- За столом? - полковник посмотрел на лежащий кверху ножками стол.
На земле за ним действительно лежало что-то бесформенное.
- Рядом с Малютой, - хохотнул Пархом и взглянул через плечо на эту бесформенную кучу. - Верней, на нем. Как два голубка. Лежат, обнявшись.
- Цела?
Пархом снова посмотрел через плечо и ответил:
- Почти. Гы-гы-гы.
Мараков кряхтя, поднялся и подошел к перевернутому столу.
Янка лежала на прокуроре, голова ее была неестественно повернута в сторону. Более чем на девяносто градусов. И у нее не было одной ноги, где-то по колено. Мараков огляделся в поисках Янкиной ноги, но нигде ее не увидел.
Где же нога? Как же Янка без ноги теперь будет, подумал полковник и тут же пришел в себя.
Все! Теперь-то абсолютно точно, что своей недвижимости в Турции он лишился навсегда. И ему сразу стало легко, словно тяжелый камень свалился с души.
- Интересно, а прокурор-то жив? - спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
- Янка твоя - самоотверженная девушка, - серьезно сказал Пархом. -
Телом своим прокурора закрыла. Спит, небось, Малюта.
Мараков откинул безвольное тело Янки, похожее на одноногий изломанный и списанный манекен.
- Не-а, не спит, - сообщил он Пархому, заметив острый кусок керамической черепицы с крыши пархомовского особняка, застрявший у
Никиты Ивановича в горле. - Мертвый он. - Для верности Мараков проверил у Малюткина пульс.
- Да? - вяло, без интереса отреагировал Пархом. - Ну и хрен с ним.
Все равно я его менять собирался.
К ним подошел Шамиль. За его спиной стояли оставшиеся в живых чеченцы. Мараков насчитал восьмерых.
- Мы уходим, - коротко сказал Пархому начальник охраны.
- Как это уходите? Куда уходите? А как же контракт?
- Что контракт? Мы тебя, Пархом охранять нанимались, а умирать не подписывались. Умереть мы и у себя в горах можем.
- А ты не горячишься, Шамиль?
Шамиль промолчал, но было ясно, что он уже все решил и уговаривать его бесполезно.
- Ну и валите! - рассердился Пархом. - Только не рассчитывайте на бабки. Ничего вы у меня не получите. Контракт вы нарушили, значит, хрен вам, а не бабло!
- А вот это ты горячишься, - возразил Шамиль. - Звони колобку, пусть деньги готовит. Для всех. Для мертвых тоже.
Шамиль кивнул своим, и они пошли к воротам. Пархом посмотрел им вслед и плюнул на землю. Сказал зло, но тихо, так, чтобы его не услышали чеченцы.
- Твари, чернозадые! Вовремя я их с охраны банка снял. Как чуял…
Вот он, удобный случай, подумал полковник Мараков. Они с Пархом остались наедине. Найти зажигалку и… А можно и без зажигалки обойтись. Свернуть головенку, да и концы в воду. А зачем, подумал тут же, теперь-то зачем? Нет, полкан, надо деньги зарабатывать. Без
Пархома ты - никто. Генерал-майор без пяти минут? Ну и что?
Генеральская зарплата конечно лучше полковничьей, но разве это деньги?
Зажигалка валялась на земле, рядом с сигаретой, выпавшей из губ
Янки. На мундштуке темнело пятно от помады, но может быть, это была грязь. Пархом поднял сигарету и зажигалку, подул на сигарету, сдувая мусор и крошки земли, закурил. Выдохнув в морозный вечерний воздух струю дыма, спросил:
- А неплохой получился фейерверк, а Мрак? Дас ист фантастиш!
И расхохотался. Хохотал долго, не меньше минуты. Мараков с тревогой подумал: а вдруг Пархом сошел с ума? Это бы совершенно ни к чему. Но Пархом, отсмеявшись, вытер слезы и серьезным тоном спросил:
- А это не твоя работа, Мрак?
- Максим Игоревич! - обиженно произнес полковник.
- Да понимаю, не твоя. Ты не камикадзе. Но убить меня хотел. Я знаю…
- Максим Игоревич, с чего это вы взяли…?
- …Интересно, какую ты мне смерть готовил? - продолжал Пархом, не обращая внимания на возмущения Маракова. - И где, и когда?
Наверное, на ипподроме. Больше меня тебе достать негде. Не здесь, же в моем…бывшем доме. Сюда тебя с оружием не пропустили бы.
Сигарета видимо отсырела пока лежала на влажной земле, потухла.
Пархом размял ее немного и хотел снова прикурить, но взгляд его прилип к зажигалке.
- Мрак! А ты же не куришь. Зачем тогда зажигалку с собой приволок?
Да такую дешевую, китайскую… - Пархом оторвал взгляд от зажигалки и подозрительно посмотрел па Константина Леонтьевича. - Мне на зоне кореш один рассказывал о шпионских штуковинах, закамуфлированных под китайский ширпотреб. Авторучки, игрушки разные, зажигалки…
- Максим Игоревич…
- Как она в боевое положение приводится?
- Я не для вас… Я в целях самообороны…
- Как?
- Там… На рукоятке… Винтик…повернуть. Но я, правда, ничего сегодня не собирался… Я…
Пархом усмехнулся и ногтем повернул винтик.
- Если не сегодня, так в другой день замочил бы, - сказал он. - А я откладывать дела не люблю.
Он поднял пистолет и прицелился полковнику в переносицу.
- Не надо, не убивайте. Прошу вас, Максим Игоревич. Я не хотел вас убивать. Я…
Мрак замолчал. Он отчетливо понял, что сейчас умрет. Последней мыслью полковника, промелькнувшей в его голове перед тем, как Пархом нажал на курок, была мысль о его несбывшейся мечте. Белоснежная красавица яхта уплывала от него за горизонт синего моря, скорей всего Эгейского.
Он умер не сразу, не в ту же секунду. Только почувствовал колючий удар в лоб, словно пчела сходу ужалила, и силы вдруг покинули его большое тело. И в глазах потемнело.
- Сожгу-ка я тебя, Мрак, - услышал он как сквозь толстый пласт ваты и почувствовал, что куда-то движется.
Ему становилось все теплее и теплее. Стало жарко. Как в августе в
Турции, еще жарче, как, наверное, в июле…
