Примета № 10. Если друг наступил вам на ногу – наступите в ответ, иначе поссоритесь

Расправляя длинные волосы Юлия по его гладким плечам, я вспомнила выражение лица Наркомана, когда он, с призрением глядя на Серого Кардинала, бросил мне тяжелую связку ключей с деревянным брелком:

– Улица Свободы, двенадцатый дом. Желто-медный крестовый ключ от двери, выкрашенной зелёной краской на пятом этаже.

Юлий тогда ещё невесело ухмыльнулся, задав шутливый вопрос:

– И чем же я обязан тебе за такую неоценимую услугу?

– Кажется, люди называют это «медвежьей услугой», так что учитывай подтекст, – Наркоман недовольно поморщился. – Даже не знаю, что лучше попросить у тебя взамен: чтобы ты отпустил Сатиру, как того желает Фред, или чтобы ты не впутывал эту девушку.

– Я не собираюсь никого не во что впутывать, – Юлий насмешливо покачал головой. – Мне кажется, ты напрасно переживаешь.

– Тебе кажется.

Эти последние слова, произнесенные мрачным Наркоманом, несмотря ни на что, оставили неприятный осадок в моем сознании. Оставили зародыши маленьких, незримых сомнений, без которых я была бы уверена, что всё идет именно так, как и должно быть.

– Юлий, – я поцеловала его в плечо, слегка массируя белую кожу на спине. – Это его квартира? Наркомана?

– Для чего тебе обязательно нужно всё знать, скажи мне? – Умиротворенный, усталый любимый голос не позволял сомнениям развиваться, оставляя их на уровне одноклеточных беспозвоночных созданий.

– Ты знаешь, я читала, что если человек не хочет отвечать на вопрос, он именно так и должен переспросить: «зачем тебе нужно знать это?».

– Хорошо, – Юлий потянул за простыню, в которой запутались мои ноги, и усадил меня напротив себя. – Да, это квартира, где обычно живет Наркоман.

– Что значит «обычно живет»? Он где-то живет ещё и «необычно»?

– Послушай меня, – властные руки, трепавшие мои волосы, стали чуть более ласковыми. – Ему всё равно. Он же наркоман. Поваляется пару дней на пороге моего дома, ему не привыкать.

– Пару дней? Что будет потом, Юлий?.. – Меня немного беспокоила его беспечность и самоуверенность. Мы, почему-то, не остались в Доме, Где Никогда Не Запирается Дверь. Для того, чтобы провести ночь со мной, Юлий попросил у Наркомана его квартиру, Сатира не сказала ни слова, она вообще к нам не выходила после нашего возвращения в дом. Ни скандалов, ни криков, ни ссор, никаких склок. Всё гладко и шёлково, будто так и нужно.

– Невыносимая, – Юлий сжал мне бедра руками, усадив поверх себя. Проклятая простыня потянулась было за мной, обмотавшись вокруг лодыжки, но Серый Кардинал резким рывком, сорвал её и швырнул на пол. Нежностью то, что мы вытворяли на истёртом матрасе, назвать было никак нельзя.

– Сатира, она тоже любила?.. – запнувшись, я поняла, что не смогу подобрать точное определение всему, что между нами теперь происходило.

– Не надо, не говори о ней, – в секунду я оказалась на матрасе под горящим, липким от пота телом. Низ живота уже заразился его пожаром, казалось, по моим венам бежит кровь Юлия. А он дышал ровно и протяжно, лишь иногда прикрывая помутненные глаза веками, чтобы потом снова взглянуть на меня своим темным, влекущим взглядом. Он уже причинял мне боль, и это не удивляло меня.

Когда по ногам от усталости побежали судороги, Юлий сильнее прижал меня к себе. Мне ничего не оставалось делать, как переждать боль, уцепившись руками за его волосы. Минуту спустя он растирал мне ладонями ноги, пока я ещё вся дрожала.

– Прости, я позабыл о кое-каких мелочах, – Юлий чуть виновато улыбнулся. – Ты же обычно предпочитаешь девушек.

– Дело вовсе не в этом… – Я подтянула к себе одеяло, укрываясь, словно моя дрожь была от холода: – Я выбираю для себя не определенный пол, а определенного человека. Никки была мне очень близка, я думаю, что ты это понимаешь.

– Ну, а я? – Его глаза заинтересованно сузились, внимательно рассматривая моё лицо. – Неужели и я тебе так же близок, скажи мне?

– Не совсем… – Мне пришлось на мгновение задуматься, чтобы понять, как именно выразить то, что я хочу ему объяснить: – Мне бы хотелось знать кое-что, ты сможешь мне ответить?

– Я попробую.

– Расскажи мне, что ты чувствуешь? – Я ответила ему таким же заинтересованным взглядом. – Когда сжимаешь меня в объятиях, когда чувствуешь, как я прикасаюсь к тебе, что ты чувствуешь?

Некоторое время он просто молча смотрел на меня, кажется, пытался понять.

– Я имею в виду…

– Не надо, – Юлий перебил меня, кивая с расплывающейся улыбкой: – Я тебя понял. У тебя очень… любопытная… фобия, что ли… Ты предпочитаешь девушек, потому что ты сама девушка.

Мне его интерес к моей ориентации совсем не нравился:

– Я же пыталась тебе объяснить, не в этом дело…

– Послушай меня, – Юлий настойчиво сжал мои запястья. – Выбрось всё из головы. Ты там что-то себе напридумывала, и всё это совершенно лишнее.

Всего одна его фраза, и в моей голове случился обвал. Колонны самообмана, с таким трудом выстраиваемые годами, рушились под тяжестью и простотой его взгляда. Чуть отодвинувшись от Серого Кардинала, я склонила голову, рассматривая в полутьме расплывчатые очертания витиеватого рисунка на матрасе.

– Да, возможно, ты прав. Я могу понять, я знаю, что чувствует девушка, так или иначе. И даже вне постели. Я знаю, когда нужно подарить цветы, я понимаю, что она захочет съесть или получить в подарок… потому что я сама хотела бы того же самого.

– Ты боишься не нравиться, не доставлять удовольствие? – Он немного осуждающе покачал головой: – И ты не только скрыла от себя этот страх, ты ещё и облекла его в красивую обертку с надписью «главное в человеке – это душа, а не пол». Хотя, пол-то как раз и играет для тебя важную роль в выборе.

Под его поучительным взглядом я почувствовала себя немного униженной. Стоило притащить меня сюда, в чужую квартиру, и уложить на старый матрас, чтобы после копаться в моем запутавшемся сознании.

– Зачем всё это? – Мне было неприятно. – Неужели мало переспать со мной, тебе нужно ещё и душу из меня вывернуть?

Лицо его стало холодным и острым. Юлий обвернулся в простыню и босыми ногами зашлепал по холодному линолеуму в направлении балконной двери.

– Отношения между людьми строятся не по принципу «сплю – не сплю». А с тобой я здесь вовсе не потому, что мне вдруг захотелось сбегать налево от Сатиры, если, конечно, тебе вообще хочется об этом знать.

Из раскрытой двери донесся ночной шум города, вечно страдающего бессонницей. Машины, фонари, лающие собаки… Серый Кардинал захлопнул балконную дверь, унося все тревожные звуки за собой. Сквозь оконное стекло я видела, как он вытаскивает из-под подоконника небольшую белую коробочку. Он, наверное, часто бывал здесь, если знал, где у Наркомана хранится дежурная пачка сигарет.

Эйфория прошла. Одурманивающее чувство его близости, восхищение от желания в его глазах – всё это куда-то испарилось. Взамен меня накрыло раскаяние в совершенной глупости. Опустошение, темнота внутри, словно кто-то выгрыз, выскреб острыми когтями всё, что раньше было в грудной клетке.

В голове, словно бабочка о стекло, билась мысль, что, наверное, это низко: спать с чужим любимым в чужой квартире. На чужом белье, в чужих руках. Мне захотелось спрятаться, с головой укрыться одеялом, как в детстве. Словно там мои демоны не смогли бы меня достать, словно под одеялом я нашла бы мир прежним, ровным и спокойным. Но нет, ведь одеяло тоже было чужим.

Я обвернулась измятым чужим пледом и постаралась не чувствовать себя растоптанной собственными мечтами.

– Ты всегда так спишь? – Юлий тянул на себя одеяло, пытаясь стащить его.

– Не трогай меня, пожалуйста, – мне нравился мой сон, я не хотела, чтобы видение разбилось снова о резкие стоны и запах пота.

– Не будь жадиной, мне тоже бывает холодно, – он всё же развернул меня, и я почувствовала морозную шелковую кожу, прикосновение ледяных, пропитанных сигаретным дымом ладоней к моему животу.

– Что теперь? – Спросила я, когда он мирно поцеловал меня в лоб.

– Спи. Ничего плохого с тобой не случится. – Словно в доказательство своих слов он обнял меня чуть крепче, устало вздохнув.

– Обещаешь?

– Да, я обещаю.

И его руки больше уже не раздражали своим холодом, теперь они приятно остужали мою внутреннюю пустоту, которую Юлий оставил после себя.

Утренний свет разбудил меня, заставляя вновь вернуться к реальности. А реальность пахла сигаретами.

Юлия рядом не было. Сквозь приоткрытую балконную дверь в комнату проникал уличный шум и неприятный запах безвкусного табака.

– Зачем ты так много куришь? – Я вышла на балкон, где Серый Кардинал стоял, одетый в одни только тёмные джинсы с рваными петлями для ремня.

– Ты бы оделась, в одной простыни холодно, наверное? – Он смотрел куда-то вдаль, на серые крыши домов, с которых за ночь сполз ранний снег. Смотрел на невзрачные телевизионные антенны, на чердачные деревянные маленькие окошки пятиэтажек, на застиранные майки и колготки, что висели на натянутой бельевой верёвке у дома напротив. Смотрел на усталые облака, серые, как бездомные собаки, лающие во дворе. Только не на меня, не на мои губы, не на моё тело, обернутое в скомканную белую ткань. Он впитывал в себя весь этот умирающий серый мир вместе с никотиновым дымом, только, почему-то, без меня.

– Юлий, – я взяла его ладонь и прижала к своей щеке. Только тогда он вздрогнул, словно проснулся, и бережно обнял меня за плечи. – Юлий, хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь? Что ты любишь?

Он чуть улыбнулся, отвечая мне дрожащим голосом:

– Не нужно. Я не голоден.

Юлий молчал несколько минут, прижав мою голову к своей груди. Я не могла видеть его лица, но руки его немного дрожали, передавая мне неизвестно откуда взявшуюся тревогу.

– Действительно холодно, тебе стоит одеться. Мы должны вернуться, – он легонько подтолкнул меня к балконной двери: – Иди.

Войдя в комнату, я обернулась. Юлий стоял, неподвижно глядя в одну точку. В его взгляде было отчаяние, в уголках глаз скопились застывшие слезы.

Даже беспорядочно разбросанные вещи не воскрешали призраков того, что было между нами ночью. И из моей памяти уже начинали выпадать кусочки пазлов, которые хранили в себе то, что я чувствовала в те или иные моменты.

Серый Кардинал со вздохом натянул на себя помятую черную рубашку и заботливо помог мне одеть майку.

– Юлий, – я не знала точно, как мне выразить свою просьбу: – Может… Давай не будем уходить? Может, останемся ещё хоть на один день?

Он обернулся ко мне, с удивленной улыбкой:

– Ты не хочешь возвращаться? Почему?

Я положила ладони ему на плечи, понимая, что слова, сказанные мной, наивны и пусты, как слова Пьеро из моего сна:

– Я боюсь, что мы вернемся, и всё изменится…

С ещё одним тяжелым глубоким вздохом он обнял меня, словно маленького ребенка, отрешенно поглаживая по голове:

– Не заставляй меня говорить банальные вещи. Ничто не бывает прежним. Стоит лишь впустить изменяющие всё порывы ветра в свой дом, как они перевернут настоящее, перестроят, ничего не оставят на своих местах. И хорошо это или же плохо – я тебе, к сожалению, а может быть даже и к счастью, сказать не смогу.

Шли мы по сырым, склизким улицам, где умирающий снег превращался в отвратную утреннюю пшенную кашу. Это дворники смешивали его с солью, будто кто-то собирался съесть всю эту осенне-зимнюю сумятицу.