«ЯРЪ ТУРЕ ВСЕВОЛОДЕ! СТОИШИ НА БОРОНИ, …ТАМО ЛЕЖАТЪ ПОГАНЫЯ ГОЛОВЫ ПОЛОВЕЦКЫЯ; …»

Этой фразой подчеркивается, что на данный момент Всеволод является военным стратегом битвы, главнокомандующим всеми русскими полками. Он олицетворяет собой величие и несокрушимую мощь нашей дружины, это у него не первая битва и не последняя. Именно Всеволод определяет основные направления главных ударов, его ставка находится на высоком холме, где стоит богато украшенный шатёр. Оттуда он внимательным, опытным и хладнокровным взглядом наблюдает за ходом сражения. Беспрекословно выполняется каждый его приказ, где-то сложилась угрожающая обстановка, Яр-Тур Всеволод с отборными дружинниками (гридней) незамедлительно вмешивается в ситуацию, своим примером и воинской доблестью поднимает упавший было боевой дух русичей. И сразу же в этом месте боя обстановка изменилась, враг дрогнул, отступил: «Камо (куда) Тур поскочяше, своим золотым шлемом посвечивая, там лежат поганые головы половецкие».

«…ПОСКЕПАНЫ САБЛЯМИ КАЛЕНЫМИ ШЕЛОМЫ ОВАРЬСКЫЯ ОТЪ ТЕБЕ ЯРЪ ТУРЕ ВСЕВОЛОДЕ. КАЯ РАНЫ ДОРОГА, БРАТIЕ, ЗАБЫВЪ ЧТИ И ЖИВОТА, И ГРАДА ЧРЪНИГОВА, …И СВОЯ МИЛЫЯ ХОТИ КРАСНЫЯ ГЛЕБОВНЫ, СВЫЧАЯ И ОБЫЧАЯ?»

Этот абзац очень тяжёл для понимания, так как опять-таки, по моему мнению, неправильно был первоначально истолкован первыми переводчиками. Думая, что дружина Игоря ходила в южнорусские степи, переводчик считает аваров союзниками половцев, говоря при этом, что именно об их аварские шлемы затупились калёные сабли Яр-Тура. Анализируя эту фразу, надо помнить, что Аварский каганат располагался в то время на территории современной Болгарии. Другие же исследователи переводят фразу «отъ тебе», как затупились «о тебя», имея в виду, что половецкие сабли затупились о самого Всеволода, словно он выточен из гранита и ему всё нипочём. Это в корне не верно, т. к. головы русских витязей защищают как раз аварские шлемы, и именно о них затупились калёные половецкие сабли, не причинив при этом большого вреда нашим воинам: «Поскепаны (затупились) сабли каленые о шеломы Оварские». Вот что пишет о форме русских шлемов известный археолог и историк Д. Я. Самоквасов в 1908 году в своей книге «Могилы Русской земли»: «Именно в VIII веке появляются кольчуги и шлемы характерной иранской формы, восходящие ещё к ассирийским прототипам. Эти иранские шлемы и послужили образцами для русских оружейников, изготовлявших такие шлемы вплоть до XVII века». И на голове у Всеволода был именно такой аварский шлем, изготовленный кавказскими золотых дел мастерами. Примерно такой же парадно-боевой золотой шлем Михаила Федоровича Романова выставлен в Москве в оружейной палате под названием «Шапка Иерихонская». Изысканную золотую насечку на нём выполнил в старых традициях известный русский оружейник Никита Давыдов в 1621 году.

В этом отрывке Автор обращается к Всеволоду с нелицеприятным вопросом о ранах Игоря и о неслучайной забывчивости самого Всеволода. Но разве раны родного брата, полученные им в ходе битвы, могут радовать Всеволода? Оказывается, могут. Особенно когда стоишь вторым в очереди на Великое Киевское княжение.

Впрочем, комментируя этот отрывок, традиционные исследователи умудрились и тут на ровном месте запутать простую, казалось бы, фразу. И никаких выводов из общепринятой трактовки у них не следует. Они здесь продолжают героизировать Всеволода. Ну а как иначе, он же ведёт неравный бой с половцами. Значит он герой! На этом исследователи и обманулись и невольно использовали тот самый слащавый подход в бояновском стиле, который возвеличивает всех князей подряд независимо от их дальнейших деяний. А ведь за этим абзацем следует поучительный экскурс в прошлое. Надо бы задуматься над вопросом. Почему эпизод с Олегом Гориславличем вставлен Автором именно в этом месте «Слова»? Представители академической науки не видят в этом месте никакой взаимосвязи. И вопрос этот не объясняют, потому что не понимают или не хотят его понять. Он перед ними не стоит. Они объясняют такую компоновку исторических сюжетов «шахматностью» и «лоскутностью» в самом повествовании. А ведь этот наглядный пример из прошлого служит, по сути, своеобразным предупреждением Всеволоду. Автор призывает его не повторять чёрные деяния Олега Гориславлича.

Слово «живота» понимается всеми комментаторами исходя из известного воинского призыва: «Не пощадим живота своего (жизни своей)», т. е. не задумываясь ни о чём, во всеобщем порыве самоотверженно воспользоваться представившейся возможностью пожертвовать собой во имя Родины. Автор упрекает Всеволода в том, что возможная перспектива захватить отцовский престол «ослепила» его разум, и он утратил такую благородную черту своего характера, впитанную в него с молоком матери, как самопожертвование во имя своего старшего брата, а значит и во имя единства страны. Ведь по главному закону Лествичного права именно старший брат Игорь, а не Всеволод должен встать во главе государства. Далее в этой строчке фигурирует черниговский стол. Но Всеволод привёл свои полки из Курска. Значит, на момент начала похода он там княжил. А в упрёке упомянут черниговский стол. Он наряду с честью и животом забыл град Чернигов. Причём тут Чернигов? Ведь в Чернигове на момент похода княжит его дядя, Ярослав. В дальнейшем в разных частях «Слова», причем в различных проявлениях постоянно упоминается именно черниговский престол. Лествичное восхождение к трону подразумевает не только занятие престолов, но и передвижение из княжества в княжество по старшинству. Ярослав – родной брат Святослава и соответственно он является одним из основных претендентов на верховную власть. Значит, по значимости черниговский стол является вторым после киевского. И там княжит основной, а главное законный претендент на киевский престол. В случае если по какой-либо причине великого киевского князя не станет (к примеру, он умрёт естественной смертью или в бою, либо в результате заговора), черниговский князь согласно «Лествичному восхождению» займёт его место. Перспектива просидеть большую часть жизни на втором плане в Чернигове, как это получилось с его дядей Ярославом, Всеволода явно не устраивает. Свои властные амбиции в переломный момент сражения он не скрывает, и они постоянно вырываются наружу в его словах и поступках. Поэтому он в дальнейшем стремится любыми путями занять главный престол страны. Вот почему раны, полученные Игорем в ходе сражения, дороги ему. Они подогревают его страстное и необузданное желание. Ведь боевые раны никому не удлиняют жизнь. Значит, они приближают его к заветной цели, дню вступления на Киевский престол. А о черниговском престоле он даже не думает, он забыл про него. Эту ступеньку в «Лествице», в своей политической карьере на пути к верховной власти он хочет перепрыгнуть, даже не постояв на ней.

Итак. Что забыл Всеволод? Он забыл ЧЕСТЬ, он забыл ЖИВОТ (жизнь), он забыл, что его будущий удел – это всего лишь град Чернигов. Вот что делает с человеком жажда верховной власти. Опасней этой страсти нет ничего. Она как похоть ослепляет его и толкает на необдуманные поступки. Он вожделеет эту власть, как свою Красну Глебовну, он сладострастно мечтает о ней. Хотя верховная власть ему пока не принадлежит, а Красна Глебовна ему всецело принадлежит.

«…ОТНЯ ЗЛАТА СТОЛА, И СВОЯ МИЛЫЯ ХОТИ КРАСНЫЯ ГЛЕБОВНЫ СВЫЧАЯ И ОБЫЧАЯ?»

Желание завладеть отцовским золотым престолом раньше положенного срока сравнивается в этом отрывке с низменным мужским желанием – похотью (хоти – хочет). Подобное же сравнение мы встречаем в другом месте «Слова», при описании захвата власти Всеславом Полоцким: «Връже Всеслав жребий о девицю себе любу». Словосочетание «свычая и обычая» я интерпретировал как своеобразный риторический вопрос Автора к Всеволоду – «ЗАБЫЛ СВЯТЫЕ ОБЫЧАИ?» т. е. он забыл те законы престолонаследия – «Лествицы», которые считались незыблемыми в то время, по крайней мере на словах.

Главная и уникальная особенность киевского наследственного права заключалась в принципе ротации. Князья получали в наследство богатые владения на время: после смерти старшего младший переходил на его место. Но справедливая по своей идее ротация, позволяющая каждому сыну в своё время посидеть на Киевском престоле, на практике привела к непрекращающимся около двух столетий братоубийственным войнам. По мере роста числа сыновей – наследников раздел владений и ротация становились всё сложнее. К тому же возникали трудности, которые можно было преодолеть, поступая несправедливо. В случае смерти отца, который ещё только ждал наследства, сын оказывался выброшенным из иерархического ряда. В результате возникает категория так называемых «князей-изгоев», которые бегут от возможных репрессий. Куда? На самую дальнюю окраину государства, в Тмутаракань (Венецию), где их принимают с распростёртыми объятиями и оказывают всевозможную моральную и материальную поддержку. Естественно, делают они это не бескорыстно, рассчитывая в недалёком будущем на их покладистость и сговорчивость. Ведь в случае какой-либо династической неразберихи в метрополии у политической оппозиции всегда наготове есть свой «законный» кандидат, он появится неожиданно, как чёртик из табакерки, а легитимность его подтвердит любой княжеский съезд. Он всем хорош: молод, статен, красив, образован, напорист, умён, но главный его недостаток заключается в том, что, в дальнейшем встав во главе государства, он будет петь с чужого голоса и выражать чужие политические, экономические и религиозные интересы. И наглядный пример этому – внезапный захват верховной власти Всеславом Полоцким и его политика, направленная, в конечном счёте, на ослабление Русского государства.

Порядок старшинства никогда не был окончательно выработан в Лествичном праве. Необходимо было учитывать и порядок поколений (генеалогическое старшинство), и порядок рождения (физиологическое старшинство). Второе условие было особенно трудным. Ключевский изложил эту дилемму так: дядя обычно старше племянника, но при обычае рано жениться и поздно умирать племянник мог быть старше дяди. И тогда возникал неразрешимый вопрос; кто выше на лествице старшинства, младший ли летами дядя или младший по поколению, но старший возрастом племянник? «Большая часть княжеских усобиц XI–XII веков, – замечает историк, – выходила именно из столкновения старших племянников с младшими дядьями; т. е. из столкновения первоначально совпадавших старшинства физического с генеалогическим». Отсутствие ясного порядка наследования открывало возможности для тщеславия и жажды власти: личные качества претендента становятся причинами братоубийственных схваток.

В этом месте «Слова» Автор впервые задаёт Всеволоду нелицеприятный вопрос о его неправомерных притязаниях на киевский престол. Автор прямо спрашивает его, какая из ран брата, полученная им в ходе сражения, дорога ему? Не думает ли он в случае неблагоприятного исхода сражения и, не дай бог, смерти Игоря от ран, полученных им в ходе битвы, занять отцовский великокняжеский золотой престол, желая его (хоти), как свою любимую «красну Глебовну», забывая при этом святые обычаи наших предков. Забывает Всеволод то самое «Лествичное право», которое являлось своеобразной конституцией Киевской Руси, тем более в самом начале похода Всеволод клялся Игорю в верности, говоря, что «только он и никто другой олицетворяет собой солнечный свет, а значит и верховную власть». И сразу же за этим упрёком, в следующем абзаце Автор напоминает Всеволоду и всем своим слушателям, к чему приводят такие незаконные и неправомерные желания.

В историческом обзоре, следующем за вопросительным обращением к Всеволоду о ранах, все события из недавнего прошлого, хорошо знакомые и памятные первым слушателям «Слова», не просто перечисляются, а сравниваются с теми перипетиями, которые происходят на тот момент в стране. Ведь в прошлом Олег Гориславлич при помощи военной силы, начиная свой поход из Тмутаракани, так же незаконно захватил княжеский престол. И если Всеволод добьётся своего и повторит «подвиг» Гориславлича, то ничего хорошего из этого намерения не выйдет, и он опозорит себя на века. И в глазах потомков он будет выглядеть таким же кровавым диктатором и самозванцем.