Павел все ещё сидел на стуле с айфоном в руках, когда в столовую вбежал Тагар. Завидев расстроенного Павла Максимовича, он двумя прыжками добрался до него и, плюхнувшись на стул, так что тот аж скрипнул, вопрошающе посмотрел на своего воспитателя. Павлу стало неловко под взглядом этих чёрных глаз, он выпрямился, надел на лицо некачественную маску радости и спросил:

– Ну, как дела на занятиях?

– Да ладно, Павел Максимович, не притворяйтесь! Я же вижу, что у вас будто миллион долларов украли. Так что это вы выкладывайте, что случилось?

Тагар, как обычно, со всей простотой, свойственной подросткам в общении со взрослыми, потребовал правды. Павел тяжело вздохнул. Скрыть боль было сложно, особенно от такого друга, и он выложил всё, что произошло полчаса назад.

Боль его была настолько сильной, что будь он женщиной, то уже плакал бы на чьём-нибудь плече. Но сейчас он лишь сжал кулаки и губы, отвернулся в сторону окна. Яркий свет дневного осеннего солнца позволил глазам быстрее просохнуть – не дай бог, этот мальчуган что-то заподозрит. Мужчины не плачут.

С каждым словом, выказывающим ненависть Павла Максимовича к Агате, Тагар всё сильнее напрягался. С каждым обвинением этой девушки в её порочной жизни, Тагар чувствовал, что это и в его огород камень. Его друг, воспитатель, твердящий о том, что человек по натуре своей хороший, и неважно, что было в его жизни, он всегда может рассчитывать на прощение, вдруг говорит о том, что никогда не позволит Агате даже на метр подойти к нему, ни одной женщине больше не будет доступа к нему. Интересно, а что если Павлу поближе показать порочность Тагара, совсем недавно продающего гашиш? В его детском сердечке, начиная с маленького уголька и разгорающаяся до самого мощного пламени, начала расти обида. Цыганский ребёнок, всю жизнь проживший в Чалне – деревушке под Петрозаводском, в домах, где жило ещё с десяток таких же как и он, еды постоянно недоставало, а на работу его родителей и других взрослых карелы брать брезговали. Может цыгане и сами не хотели работать, но говорили именно так.

Зато представители других народностей, быстро завоевавшие уважение карелов, уже не просто работали, а занимали высокие посты, ездили на крутых тачках, покупали дома и имели небольшое хобби – наркотики. Они бы ни за что не стали марать руки о продажу мелких доз и партий, поэтому и поручали такое дело своим собратьям – цыганам, готовым на всё, лишь бы прокормить детей. Детей, кстати, тоже запрягали продавать, но только гашиш и другую слабую «дурь».

Сейчас Тагару уже не хотелось слушать разгневанного Павла Максимовича – ведь он ведёт себя как принц голубых кровей, обиженный на чернь. Тагару нечего здесь больше делать, вся помощь этого молодого мужчины благополучно спущена в унитаз.

– С вами все ясно. Я пойду в комнату, приберусь, – солгал маленький цыган.

Уходить надо тихо, без шума, как его приучили старшие родственники. Когда крадёшь что-то, самое ужасное, что ты можешь сделать – это поднять шум.

Павел ничего не ответил, только кивнул молча. А через час, зайдя в комнату к своему маленькому другу, обнаружил пустой шкаф и записку на кровати: «Какой же Вы иногда бываете глупый, Павел Максимович. Она Вас любила. Вы злы на Ольгу, а переносите это на Агату. Если Вы не можете простить Агату, значит, не можете простить никого. Даже меня. Прощайте. Тагар»