Спускаясь по ступенькам вниз по улице Фрунзе, Агата тряслась как стиральная машинка советских времён. Они только что прошли мимо её ненаглядного морфологического корпуса, в котором она училась. Конечно, не всё там было гладко, особенно анатомия со слегка двинутым профессором, но это не повод скрывать старого друга от нового. «Как ты можешь, Агата? Старый дедушка морфкорпус будет тобой очень недоволен в понедельник. Он обязательно тебе подкинет плохое настроение у препода в этот день. Так что жди «неуда», дорогуша».

– Что с тобой, Сахар? – встревоженно спросил Павел, галантно придерживая её на скользких ступеньках.

– Почему ты фамильничаешь? – снова ушла от ответа в край завравшаяся девушка.

Её золушкины ножки на шпильках аккуратно ступали на каждый новый уровень, предварительно щупая, нет ли там сырой листвы, на которой можно не хило поскользнуться. Павел ухмыльнулся, как будто чувствуя подвох, отчего Агате стало явно не по себе. Но оказалось, что это было связано с чем-то другим, пока непонятно, с чем.

Он отцепил её ладошку от своего плеча, Агата смогла только заметить хитрый, почти смеющийся взгляд, как вдруг он встал позади неё. Не успела девушка опомниться, как Павел слегка присел, подсунул одну руку под колени, положив вторую на спину, и поднял Агату на руки так, словно в его владении оказался ценный хрустальный монумент.

Зонтик, который Агата ещё утром сунула в карман пальто, немного упёрся её в бок, но девушка даже не пошевелилась, чтобы его сдвинуть – так волшебно она сейчас себя чувствовала.

– Не фамильничать, а фамильярничать. Но я ни того, ни другого не делал. В Америке обращение по фамилии, например, знак уважения. А здесь я добавляю ещё и восхищение тобой.

На миг их взгляды сошлись в какой-то точке, далёкой от этого места. Нет, они не смотрели друг на друга – так могло показаться со стороны любителю мыльных опер – их взоры были устремлены на какую-то общую цель, общую идею, туда, где они могут быть счастливы вместе.

Миг закончился, и Павел первым отвёл свои небесные глаза. Даже при тусклом свете рыжего фонаря, они не переставали сиять лазурью. Осторожно, но уверенно шагая вниз, Павел нёс Агату, он знал: эту девушку он никогда не отпустит.

Когда ноги Агаты ступили на землю, расстояние между губами Павла и её оказалось настолько ничтожным, что стало равно диаметру невидимого водоворота, который теперь засасывал их, сокращая это расстояние до нуля. Первое касание тёплой кожи губ – сухих с влажной внутренней каймой у Павла и бархатных от помады у Агаты, – глаза закрылись, и она ещё никогда не чувствовала себя такой влюблённой. Этот мужчина излучал просто бешеные потоки феромонов, все её тело предательски обмякло.

Но воспитанность Павла не позволила прикоснуться к её телу и начать гладить, усиливая возбуждение, он держал девушку одной рукой за плечо, второй также нежно за подбородок. Никаких поглаживаний по заднице, или ещё чего-то в этом роде, как делали все её бывшие. Он просто закончил поцелуй, посмотрел в кофейные глаза, а потом прижал к своей груди, как беззащитную птичку.

Поцелуй был волшебным, Агата с трудом пришла в себя. Наверняка, если бы свет был ярче, она заметила лёгкий румянец на его красивом лице.

– Агата, расскажи о себе, – прочистив горло, попросил Павел. – Сегодня ты узнала всё о моей жизни, о моём прошлом, настоящем, моих друзьях и принципах. Теперь твоя очередь делиться.

– Ну, моя жизнь совсем неинтересная. – Агата опустила глаза.

Они стояли у подножия лестницы, в самом низу улицы Фрунзе, как раз рядом с тем двором, в котором находилось её общежитие. А за железной дорогой находился теоретический корпус, где она учится. Вот так их первое свидание превратилось в фильм ужасов, полный мин-ловушек, где на каждом углу подстерегал какой-нибудь обличающий домик. Эти здания как будто окружили Агату, заставляя сознаться во вранье. Но это невозможно. Она ещё не всё знает об этом человеке, как бы он ни утверждал, что теперь ей всё известно.

– Я не люблю о себе рассказывать, обычно после фразы, что я – газетчик, все засыпают. – Она состроила гримасу человека, который ничего не может поделать с такой скучной жизнью и Павел рассмеялся.

Его дерзко открытый смех, так и манил Агату потянуться за новым поцелуем. Но вместо этого она задала вопрос, только сейчас её заинтересовавший, странно, почему ей это не пришло в голову раньше:

– А почему ты занялся перевоспитанием малолетних преступников?

– Забавно. Оказывается, я не всё тебе рассказал. – Павел вскинул одну бровь, еле сдерживая улыбку. Казалось, его терпению вот-вот придёт конец, и он признается, что знает о её лжи, ведь нельзя же столько раз увиливать от ответа, что-то умалчивать и вообще нести полную ерунду, не имея при этом секретов. – Ладно, слушай. Это и вправду интересная история…

Коленки Агаты, которые недавно свело от напряжения, отпустило, они пошли дальше.

– Однажды мы с отцом, лет семь назад, когда он ещё был жив, стояли в питерской пробке в вечерний час пик, – начал рассказывать Павел, периодически посматривая на Агату и наблюдая за её реакцией. – Мы болтали с ним о какой-то чепухе, типа «кто победит на выборах» или «на какие острова лучше поехать зимой». Пробка оставляла желать лучшего. После получаса, просиженных в машине, которая двигалась со скоростью черепахи, мы увидели, как к машинам по очереди подходит пара подростков лет одиннадцати-двенадцати и они что-то просят у водителей. «Попрошайки», – пренебрежительно сказал отец. Он не потянулся к карманам, как я ожидал, не достал монет. Через пару минут девочка в грязных спортивных штанах и рваной дутой куртке подошла к отцовскому окну. На моё удивление он всё-таки открыл его. Потом грубо спросил: «Чего тебе?». Девочка, видимо привыкшая к таким, как мой отец, отбарабанила речь, в которой попыталась надавить на жалость, клянча пару червонцев на шоколадку. После следующей фразы отца оторопел не только я, но и девочка. Мне хотелось провалиться сквозь землю или задушить его прямо на месте. Я не раз слышал как он хамит людям, оскорбляет, но всё равно продолжал уважать, ведь он столько сделал для семьи… Например, во время Перестройки, когда родителей уволили, и семья едва сводила концы с концами, отец не спился как некоторые, а сумел открыть небольшой заводик. Конечно, пришлось через многое пройти, но он смог сделать всё, чтобы встать на ноги… Так вот, мой отец, сидя в машине, сказал девочке такую фразу: «Дорогая, я тоже хочу шоколадку». Казалось, девочка стояла целую вечность, как вкопанная, пока, наконец, что-то в её голове не сработало, и она не ушла. «Папа, ты же её обидел!» – возмущённо сказал я. После этого отец завёл песню о том, как жесток этот мир, и что таких жалеть нельзя. Он обозвал их так же, как и ты сейчас – «малолетние преступники». Объяснял, что они уже наверняка воруют, нюхают клей в подворотне, а кто-то и того хуже, возможно занимается проституцией или даже убивал. Конечно, я с ним согласился, ведь это правда, мир жесток, и примеров этой жестокости вокруг сколько угодно.

Павел секунду помолчал, а Агата на ходу взяла его ладонь в свою и сплела пальцы, как бы давая понять: «Я с тобой».

– Пробка все не рассеивалась, и мы уже были предельно взведены, – продолжил рассказывать Павел, – как вдруг в боковое стекло со стороны водителя снова постучала та самая девочка. Вот её-то увидеть мы точно не ожидали. Но после того, что она сделала в следующий миг, наш с отцом мир полностью перевернулся…

Павел остановился и взял Агату за плечи, его взгляд был устремлён сквозь неё, на то самое действо, происходившее в прошлом, но она почувствовала тепло от его рук.

– Девочка протянула отцу большую плитку шоколада, – медленно проговорил Павел. – И не какую-нибудь «Белочку», а «Нестле» со словами «это вам», и уже собиралась уйти, как мой опешивший старик схватил её за руку и спросил: «А тебе?» В его глазах застыли слёзы. Я никогда раньше не видел его плачущим, даже в трудные девяностые. Девочка улыбнулась, немного краснея, сказала, что у неё ещё много шоколада. Понятно, что ей было стыдно за попрошайничество. Наверное, она впервые поняла, что это не то, что ей нужно в жизни. Тогда отец достал из бумажника тысячерублёвую купюру, вложил ей в худенькую ладошку и сказал «Купи себе нормальной еды и отправляйся домой. Нечего ходить по дорогам, да ещё и вечером» Девочка стыдливо кивнула, и ушла, оставив шоколадку на коленях папы…

Агата впервые за весь рассказ позволила себе глубоко вздохнуть. Она, было, открыла рот, чтобы прокомментировать ситуацию, но Павел прервал её продолжением истории:

– После этого пробка перестала нас интересовать. Разговор о жестокости жизни теперь казался лживым и неправильным. Да, жизнь жестока, но люди не жестоки. Истинно злых людей единицы, остальные лишь оступившиеся, те, им просто нужна помощь. Не та «помощь», которая делается, чтобы от тебя отстали, а настоящая. Мой отец тогда сказал «Я никогда в жизни не думал о том, что за этих детей отвечаю и я, что с ними можно что-то сделать. Я всегда считал, что беспризорниками и малолетними бандюганами должны заниматься государство и милиция. А ведь реально до них никому нет дела. И, оказывается я, я могу им помочь! Дети – это наше будущее. Они не преступники. Им можно и нужно помочь». И тогда мы придумали с отцом целый план по созданию места, где такие дети смогут стать полезными членами общества и при этом сами будут довольны. Вот так родилась идея «Центра». Вплоть до самой смерти отца мы с ним собирали документы, готовились к воплощению этой идеи в жизнь, несмотря на то, что лесозаготовительный завод тоже требовал внимания. К сожалению, папа не дожил до открытия нашего проекта, но думаю, он всё видит и радуется тому, что, в конечном счёте, получилось…

Они уже подошли ко двору рядом с железнодорожными путями, и Агата только тут заметила, что что-то горячее течёт по щекам, и остановилась. Слезы обжигали кожу, ком восхищения застрявший в горле, теперь изливался в виде потоков любви к этому миру и, особенно, к Павлу.

– Ты такой замечательный! Я ещё никогда не встречала людей, живущих ради помощи другим, настолько отдавая себя этому и получая удовольствие. В основном это были либо мученики, либо корыстные чиновники, которые делают вид, что помогают, лишь бы набрать больше голосов на выборах.

Молодой «Болдуин» посмотрел на заплаканную блондинку, как покровитель, нежно, заботливо, но при этом не выказывая ни капли сочувствия, лишь широкая улыбка завершающая общую картину невозмутимой любви и доброты, озарила его лицо.

Они снова слились в горячем поцелуе, как вдруг шорох со двора метрах в десяти от того места, где они стояли, привлёк внимание Агаты. Она открыла глаза, но никак не могла оторваться от сочных губ Павла.

– Помогите… – Целующиеся услышали женский голос, который прозвучал словно на последнем издыхании.

– Стой здесь, я сейчас!

Не совсем понимая, что она делает, движимая лишь желанием помочь этой бедной девушке, Агата ринулась во двор.

Единственная логичная мысль, на которой она себя успела поймать в эти считанные секунды, заключалась в том, что если на помощь двинется Павел, то с ним может случиться что-нибудь ужасное. Так пусть же оно случится с ней – жалкой врушкой, чем с этим святым человеком.

Агата влетела во двор. В мутном свете, падавшем из отдельных освещённых окон домов во двор, она увидела на земле тело, похоже, девушки, крик которой они слышали несколько секунд назад. Над телом склонился высокий мужчина со скрюченными руками – Агате напомнил некого зомби из фильмов ужасов, готовящегося пожирать жертву.

Агате тут же представилось как мужчина замечает их и убивает как свидетелей, либо просто убегает, оставив их на мучения с полицией в бесконечных поисках преступника, и угрызениями совести, что упустили убийцу, когда можно было его задержать.

– Стоять! Ни с места! – заорала Агата и мужчина замер.

– На колени! Руки за голову! Стреляю! – кричала девушка первое, что приходило в голову.

Мужчина покорно сел, не поворачиваясь, кисти легли на затылок.

Девушка выхватила из кармана зонтик и, сделав несколько шагов вперёд, упёрла короткий металлический наконечник в спину прямо между лопаток.

– Не шевелись, ублюдок, я выстрелю!

Всё это заняло несколько секунд, и сзади шаркнули шаги – подбежал Павел и уставился на картину, которую меньше всего ожидал лицезреть.

– Лейтенант Богданов, проверьте женщине пульс, – не выходя из роли, приказала Агата.

Обескураженный Павел безропотно подошёл к жертве, пальцы легли на шею. На секунду он бросил взгляд на маньяка. Тот косил исподлобья горящими ненавистью глазами.

– Пульс есть. Слабый. – Павел поднял глаза на свою сумасшедшую спутницу, а та уже звонила в полицию, ловко тыча одним пальцем по кнопкам телефона.

– Ало! Оперуполномоченная Смирнова! В Петрозаводске на Фрунзе… – она на секунду замолчала, вспоминая номера домов, – тридцать четыре, во дворе произошло нападение. Ранена женщина, преступник задержан. Высылайте подкрепление и скорую! Скорее!

– Вот тварь, ещё жива. – Голос маньяка казался таким же противным, как и его внешность.

– Сиди смирно, сучонок! – грозно приказала Агата и сильнее вонзила зонт между лопаток, чтобы поддержать эффект и не дать ему опомнится.

К счастью, полицейские прибыли быстро – уже через пару минут под улюлюканье сирены во двор въехал «короб».

Ребята в форме живо заковали мужчину в наручники и увели в машину. Агата отбежала в сторону, и её вторично за день вывернуло наизнанку, как будто организм освобождался от той грязи, которая только что коснулась… Нет, не её, а Павла. Да-да, она переживала не за себя, привыкшая к трупам и грубым мужчинам эта девушка вполне смогла бы стать детективом или судмедэкспертом. Но не Павел, он пришёл в этот порочный мир, чтобы спасти его, чтобы очистить от грязи. Как он это переживёт?

Агата подняла глаза на своего напуганного котёнка, который как оказалось, вовсе не переживал из-за происшедшего, а уже геройски мчался ей на помощь, рассказывая на ходу полицейским и медикам о гениальной сообразительности и смелости своей девушки.

Двое в белых халатах выбежали из почти тут же заехавшей во двор машины скорой помощи и стали проверять наличие признаков жизни у девушки, лежащей на земле. Она, действительно, оказалась жива, но требовалась немедленная операция. Фельдшер мгновенно подключился к вене жертвы и как только отрегулировал скорость капель, добавил к общим возгласам восхищения и свой, а потом предложил:

– Не хотите поработать у нас на скорой? Нам такие отчаянные нужны. – Молодой рекрутёр заулыбался, а Агата снова вернулась в мир фальши из пушистых облаков всеобщей восторженности.

Вот так жестоко её возвратили к реальности! Машина патрульной службы уже уехала, а Агата так и не взглянула на того, кого обвела вокруг пальца, сдав полиции под угрозой зонтика. Она сделала мир немного безопаснее, спасла одну жизнь. И вот сейчас ей снова напоминают о том, кто она на самом деле. Медик, циничный до мозга костей, девушка не стесняющаяся залезть в постель к первому понравившемуся парню, завравшаяся особа, которая пытается сойти за само очарование перед мужчиной её грёз. Снова подкатил приступ тошноты.

Молодой фельдшер с санитарами отнесли раненую в машину, подключили к всевозможным аппаратам контроля и поддержания жизнедеятельности. Она на миг пришла в себя, голова немного приподнялась и, гладя на своих спасителей, светловолосая девушка еле слышно произнесла «Спасибо», а потом снова рухнула на носилки. Скорая уехала, тревожно освещая ухабистый путь на улице, которая так близка к центру, но чтобы, доехать до него, нужно обогнуть несколько кварталов.

– Ты – моя героиня! – Павел нежно обхватил её за плечи, уголки его губ поднялись вверх, потом очень нежно, как новорождённого ребёнка, чтобы ничего не сломать, прижал её к себе. – Сейчас вызову такси и поедем в «Центр», сегодня предлагаю остаться ночевать там, найдём тебе подходящую комнату. Не переживай, я не соблазняю тебя, моя комната в другом конце корпуса. Просто хочу, чтобы сегодня ты осталась под моим присмотром, – ласково произнёс он, набирая номер такси.

– Ладно. Но только сначала я бы выпила чашечку горячего чая.

– Чай, кофе, сливки, сахар – всё в твоём распоряжении. Сегодня всё для тебя! – торжественно произнёс Павел, а через миг, когда оба поняли комичность фразы, прыснули от смеха.