Ленина не трожь!

Они никогда не мешали добропорядочным гражданам, даже не матерились громко: сидели себе за столиком и забивали «козла». Стучали тихонько, чтобы не будить тех, кому работать в третью смену. А может, и не совсем тихонько, но только из-за пышной сирени, что обступила с трёх сторон доминошный столик, слышно их не было. Ну разве что иногда хлопнет Палыч костяшкой по столу и крикнет «Рыба!». Так это совсем уж редко случалось – игроки они были сильные, друг друга знали как облупленных, и «рыба» у них бывала редко. Потому, что не любили они «рыбу». Все мужики, как один, из инструментального цеха, то есть мастера экстра-класса, рабочая элита. Палыч – лекальщик от бога, Юрик – фрезеровщик его же милостью. Да и остальные тоже не с конвейера, люди солидные, уважаемые. А к кому будут приставать уважаемые, солидные люди? Даже если выпьют? Ну, само собой, не очень много. Да ни к кому! Поэтому, я полагаю, Агафоныч виноват сам. И в самом деле – я сам не раз видел, как он их отчитывал. За что, спрашивается? За то, что у них водка с собой. И стаканы. Так ведь во первых всего две бутылки на шестерых, во вторых, с закуской, с третьих, в пятницу! Само собой, мужики его недолюбливали. И по работе тоже сторонились – въедливый уж очень. И пунктуальный, до тошноты, всегда, как поезд по расписанию объявляется. Как придёт в цех, встаёт позади и смотрит через плечо – как по его чертежу деталь точат. Мало того – встревать начинает. Много, дескать, металла снял. И кому говорит? Вовке! Да у Вовки глаз-алмаз, он штангелем и не пользуется – сразу микрометром размер проверяет. А от самого одеколоном прёт – аж глаза слезятся. И галстук синий, в звездочках. Потому оно всё так и вышло с Агафонычем в тот раз – неприятен он людям. А ещё не нравилось мужикам, как он обихаживал свою машину. Машина-то так себе,»Запорожец», тот самый, что в народе называли «горбатым». Дело в том, что всегда он у Агафоныча чист, напомажен, аж блестит на солнце. Ползает, понимаешь, вокруг, пылинки сдувает у всех на виду. Даже моет особой щёточкой, чтоб царапин не оставляла. Правда сказать, царапин на отполированных боках «Запорожца» не бывало. Вмятин – тоже. И заводился он замечательно, и ездил. А чего ему не заводиться при таком-то уходе? И масло, и тормозуха, и антифриз всегда по норме залиты, всегда вовремя меняются, по инструкции.

Впрочем, соврал я. Антифриза в «Запорожце» нет, ему не положено, потому как мотор воздушного охлаждения. Ну как такой блестящий, как пасхальное яичко, автомобиль мог понравиться мужикам? тем более из шестерых только у Михалыча и была машина. Старенький «Москвич», весь мятый, битый, ржавый. И тот третий год пылился в гараже – все руки не доходили трамблёр перебрать.

В тот вечер случился праздник – день радио. Как не отметить, скажите? Зря, что ли, Александр Попов старался? А тем более завтра выходной, а послезавтра – день Победы, то есть девятое мая… Вот мужики и отметили. Вшестером. Тихо, мирно, и, главное, не спеша, под закуску. И едва только они отложили костяшки, чтобы обсудить мировые проблемы, а в частности, агрессивную политику НАТО, как приехал Агафоныч. Он аккуратно запер машину, проверил, обе ли двери закрыты, и пошёл домой.

Идти ему можно было напрямик – через лужайку, или вокруг, по асфальтовой дорожке, мимо одуряющей сирени, в которой были спрятаны столик с нашими мужиками-доминошниками, дальше через арку в четырехэтажной «хрущёвке», и направо, во второй подъезд. Любой нормальный человек пошёл бы напрямик. Педантичный Агафоныч двинул в обход. И наткнулся на доминошников.

Само собой, мимо он не прошёл. И началась-потекла лекция. И про вред алкоголя, и про то, кто кому какой пример подаёт. И зазвучали грозные слова – аутентичность, толерантность, дуализм, проскопия, оксюморон, прекогниция, престидижитация и прочие другие страсти. Головомойка продолжалась минут двадцать, не меньше. Агафоныч – в шлёпанцах на босу ногу, в кремовой рубашке навыпуск, с авоськой, где лежал нарезной батон за восемнадцать копеек и бутылка кефира, в отутюженных – ни морщинки – брюках, разошёлся не на шутку, даже лицом покраснел. А может, даже побагровел.

И вспомнил Ленина. И Сталина. Помянув экзистенциализм как неправильное понимание диалектической концепции развития, также принцип неопределённости, сформулированный Гейзенбергом на пару с Шредингером, Агафоныч пригрозил пальцем и с чувством выполненного долга пошёл домой – через арку и направо, во второй подъезд. Накричал и ушёл…

А мужики расстроились. И потому снарядили гонца. А потом ещё раз снарядили. И ещё. Зря Агафоныч Ленина задел, не надо было… После пятой бутылки выяснилось, что Агафоныч зря задел и Сталина. Пёс с ним, с Гейзенбергом на пару со Шредингером, не жалко, но за Ленина мужики обиделись. И за Сталина. И решили отомстить. Но так, чтоб не больно. Сперва хотели окно в квартире выбить, кинуть кирпич, завернутый в бумагу, а на бумаге написать «Ленина не трожь!». Но Михалыч заявил, что выбивать стекла – это детство, а, кроме того, бумаги всё равно нету, и карандаша тоже.

Тогда Вовка предложил выбить стекла в «Запорожце». И положить записку «Ленина не трожь, Сталина тоже». Но Михалыч объяснил, что автомобильное стекло – закалённое, его просто так не разобьёшь, только кулаки в кровь расхлещешь, а Кроме того, бумаги всё равно нету. И карандаша. Хотели колёса спустить – месть показалась мелкой. Пропороть их шилом? Слишком жестоко. Были и другие предложения, но тоже какие-то бледные, вялые, обыкновенные. А хотелось так, чтоб проняло. И чтоб не больно.

Наконец, кто-то из мужиков предложил машину обездвижить. Совсем. Я полагаю, это Юрик оСеменил народ мыслью, он на выдумки горазд. А сами мужики не помнят, кто забросил зерно в благодатную почву, потому что к тому времени пятая бутылка давно закончилась, и даже от шестой осталась едва треть. Да и какая разница, кто подал идею? Главное, что она родилась! И мужики принялись за исполнение – в двенадцать крепких рук подняли «Запорожец» и занесли его в арку. И там оставили стоять. На самой середине. Поперек. Командовал операцией наверняка Вовка, у него же глаз-алмаз, он первым определил, что «Запоржец» в длину чуть-чуть меньше проёма арки. Так и оказалось – автомобиль едва втиснули внутрь, а от бамперов до шершавых бетонных стен было сантиметра по три, не больше. Несли его мужики аккуратно, за стену не зацепили, не поцарапали, и поставили на асфальт бережно. А потом прикончили шестую и разошлись по домам, готовиться ко дню Победы, то есть набираться сил.

Агафоныч хватился машины часа через два. Выглянул в окошко – а его ласточки цвета беж след простыл! Приказав жене срочно звонить в милицию и заявлять об угоне, он в чем был выскочил на улицу и побежал к месту происшествия. Напрямик. На месте происшествия машины не оказалось. Постояв немного, Агафоныч решил вернуться домой, во первых, чтобы не затоптать следы злоумышленников (хотя какие следы могут быть на асфальте?), во вторых, в трусах и в майке он чувствовал себя не очень комфортно, в третьих, стоять без дела на месте было просто глупо. И он направился домой. Обычным маршрутом – в обход, мимо сирени, через арку. И,конечно, наткнулся на свой «Запорожец». Как раз в тот момент, когда через него перебирался неизвестный молодой человек. Причём в грязных ботинках. Прямо по ухоженному, любовно отполированному капоту!

Агафоныч так расстроился от этого зрелища, что даже прочитал юноше нотацию, зачем, мол, лезть прямо через машину, не видно, что она только что помыта? На что тот резонно заметил, что, дескать, между стеной и машиной всё равно не протиснешься, только спину измажешь, а вокруг идти очень уж далеко, и что капот всё равно весь грязный и мятый, словно по нему целое стадо прошло, вон следов сколько разных размеров, и что нефиг тут орать и ставить машины где попало, пешеходу пройти негде! Агафоныч только махнул рукой и убежал домой – надеть штаны и прихватить ключи от машины.

…Выехать из арки он, конечно, не смог, как ни маневрировал – «Запорожец» был короче проёма всего сантиметров на пять, развернуть его было невозможно, да он просто не влезал по диагонали – упирался обоими бамперами в стены. Что только ни перепробовал Агафоныч – тщётно. Наконец, догадался приподнять машину домкратом и, толкнув, уронить. Падая на асфальт, она перемещалась вбок сантиметров на двадцать. Так, поднимая и роняя «Запорожца», и продвигался Агафоныч к выходу до двух часов ночи. А когда возвращался домой из гаража, увидел в арке, на асфальте, жирную надпись мелом: «Не трожь Ленина!». А ниже, потоньше «И Сталина».

Так я думаю, он сам виноват. Зря он Ленина задел, не надо было…