Мы сидим в физкультурном зале школы – самом большом помещении на Рите. Вокруг овального стола плотными рядами стоят стулья. Шестьсот человек сидят здесь. Тесно в зале.

Меня пристроили в углу, в кресле, которое стоит на сложенных матах. В другом углу, в таком же кресле, сидит Энн. И больше нет кресел в зале. Потому что они занимают слишком много места. Кресла – только для больных.

За столом Тушин и командиры нашего корабля – Федор Красный и Пьер Эрвин.

– Мне хочется задать вам всем один вопрос, – говорит Тушин, и в зале становится очень тихо. – Хочется, чтобы мы сегодня сообща подумали – и серьезно подумали! – зачем мы пришли на эту землю? Ясен вопрос?

– Ясен! – кричат из зала.

– Я не хочу вам ничего объяснять, ребята. Вы грамотные. Вас просеивали через очень мелкое сито. Отбирали лучших. Зачем же объяснять элементарные вещи? Мне хочется вас послушать. Ясно?

– Ясно! – снова кричат из зала.

– Вот и давайте. Кто первый?

Все молчат. Никто не хочет быть первым.

– Может, мы зря собрались? – спрашивает Тушин. – Может, вы не хотите говорить на эту тему?

– Наверно, я должен начать! – В углу, возле кресла Энн, поднимается тонкий, подтянутый и очень бледный Майкл. – Михаил Тушин прав – нам ничего не надо объяснять. Все всё понимают. Я знаю, что виноват – и перед племенем ра, и перед человечеством Риты, и перед своими товарищами. Я готов к любому наказанию. Но прежде чем выслушать его, должен сказать – я не мстил, только защищал свою жену и себя. Когда они побежали – я не сделал ни одного выстрела. И еще хочу спросить: что же нам делать, когда убивают наших жен? Неужели мы не имеем права на защиту?

Майкл садится, и тут же в центре зала, почти возле стола, поднимается длинная, худощавая фигура Бруно Монтелло.

– Надо говорить прямо! – резко произносит он. – У нас очень несовершенные средства защиты. У нас нет мгновенно действующих слипов. Наши слипы медлительны и хороши только тогда, когда ты первым увидел противника. А если он тебя увидел первым – слип уже не спасет. Наши карлары нередко отказывают. И вообще они удобны лишь для фланговой защиты. А когда оружие летит прямо на тебя – карлар не поможет. Наши ЭМЗы не столько защищают нас, сколько мешают нам защищаться. Наверно, на Земле поторопились отправлять экспедиции на Риту. Вначале надо было создать более эффективные средства индивидуальной защиты. Насколько я знаю, здесь, на Рите, никто пока не совершенствует эти средства. И, видно, не скоро мы сможем их усовершенствовать. Нет еще специальных лабораторий. А жить надо. И не в тех условиях, к которым мы готовились, но в тех, которые сложились. На Земле нам внушали, что мы будем жить далеко от диких племен и навещать их, когда сами захотим. А мы живем с ними бок о бок, и они навещают нас, когда захотят. Но если уж так получилось, – мы не должны позволять, чтобы нас убивали, как кроликов. Я, например, не позволю этого! Буду защищаться! И защищать свою жену! И своих товарищей! И мне кажется, Доллинг сделал единственно возможное. Нам не за что наказывать его.

– Ты защищаешь право на убийство! – раздается недалеко от меня звонкий Женькин голос. Женька Верхов поднимается со своего места – плотный, большой, широкий, с горящими темными глазами. – Кто скажет, кого убил Доллинг? – громко спрашивает Женька. – Может, от его пули погиб пращур ритянского ученого! Если, защищаясь, мы начнем убивать – тогда лучше бы нам не приходить на эту планету! Убийства надо прекратить! Мне кажется, сегодня же можно принять самый беспощадный закон: за убийство туземца – смерть! Или, в крайнем случае, высылка на четверть века к черту на кулички! На какой-нибудь дальний континент... Правильно я говорю?

– Нет! – кричит Бруно Монтелло. – Ты говоришь так, будто мы сознательные убийцы! Ты оскорбляешь нас! Мы только защищаемся – не больше! И если будут целить в мою жену – я все равно выстрелю! При любом законе! Будут целить в твою – тоже выстрелю! Будут целить в тебя самого – тоже выстрелю!

– Не надо подставлять себя под стрелы! – Женька как бы отбрасывает от себя рукой довод Бруно. – В нас стреляют потому, что мы неосторожны. Разве туземцы нападают, когда нас много? Разве они нападают, когда кругом машины? Не надо ставить себя в такое положение, чтоб на нас можно было напасть!

– Слова, слова! – громко говорит Бирута. – На словах все легко! А если мне понадобится гербарий для школы? Прикажешь брать с собой в лес десяток мужчин? Кто же тогда будет работать?

Но Женьку не так-то просто сбить. Он широко, почти добродушно улыбается и по-прежнему горячо, возражает:

– На меня напали так, будто я туземец и хочу гибели инопланетного племени. А ведь мы здесь на равных. И моя жена тоже дорога мне. Нельзя ставить вопрос так: или мы убиваем, или нас убивают. Давайте искать третий выход!

– Вот это правильно! – поддерживает Тушин.

– И давайте подумаем о наказании, – продолжает Женька. – Я никому не навязываю свое предложение, но хочу, чтобы его обсудили. И при обсуждении надо учесть вот что. Если здесь, в зале, мы все на равных, то на планете мы не на равных. Мы понимаем, что делаем, а туземцы не понимают. И это не их вина. И нельзя так жестоко наказывать их за это непонимание.

– Мы просто слишком рано прилетели! – выкрикивает Марат Амиров.

– Здесь еще долго было бы слишком рано! – возражает Женька. – Точнее сказать, нам просто не повезло. Все ли слышали уже легенду племени ра?

– Нет! – кричат из зала. – Не слыхали!

– Не будем рассказывать легенды! – За столом поднимается мускулистый, атлетически сложенный Федор Красный. Длинное смуглое лицо его, с прямым, без горбинки, носом, очень строго. – Если нужно, – продолжает Федор, – мы передадим эту легенду по радио. Сегодня, завтра, послезавтра... Трижды, четырежды... Все услышат. А сейчас давайте о деле. Нам дорогу время!

Женька садится. Он и так говорил очень долго – дольше других. Но сказал кое-что толковое. Видно, анабиоз благотворно подействовал на него. Может, анабиоз вообще способен изменить характер? Медики еще не додумались исследовать это. А может стоит исследовать? До чего здорово! Обнаружился подлец – в анабиоз его! Лет на двадцать. Глядишь – проснется порядочным] человеком.

Пожалуй, надо будет поговорить с мама...

Я улыбаюсь своим мыслям, а в зале кипят страсти. Кто-то предлагает замирить племя ра экономикой – спускать им с дирижабля каждый день по корове. А после нападений на нас – неделю не спускать ничего. Авось поймут...

Тушин за столом усмехается и коротко возражает:

– Подумайте, хватит ли коров. И что тогда будете есть сами...

Худенькая Аня, жена Али, предлагает изловить вождя ра, закрепить на нем приемник мыслей и через него обращаться к племени.

– Зачем? – кричат ей. – С ними разговаривают по радио. На их языке. Не помогает!

Тогда Аня уже среди всеобщего гама предлагает создать; электромагнитную стенку, которая прошла бы через весь материк и отделила нашу территорию от территории ра.

– Пусть учатся жить с нами на одной земле! – звонко возражает Розита Гальдос.

– Это мы должны учиться жить с ними на одной земле! – подает голос Грицько Доленко. – Здесь их земля, а не наша!

– Теперь она наша! – громко говорит Али и поднимается. —: Наша! – с нажимом повторяет он, и почему-то нажим действует на всех успокаивающе – ряды стихают. – У нас нет теперь другой земли, – продолжает Али. – Нам некуда уходить. И не надо чувствовать себя здесь гостями. Но и не надо ходить по этой земле так беззаботно, как будто вы на даче возле Дамаска. Почему охотник может нас заметить первым, а мы его – не можем? Мы слишком привыкли к безопасности. А теперь надо привыкать к опасности. Безопасности в наш век здесь уже не будет. Давайте вспомним известные всей Земле стереоленты наших астронавтов. Тех, кто открывал Риту. Почти везде они первыми видели туземцев. Были осторожны и потому могли наблюдать. В их руках несовершенный, устаревший тепловой луч был мощным оружием защиты. А мы даже мгновенным карларом почти не пользуемся. Идем по лесу, как в аллее в “Малахите”. Даже песни поем! Нас можно обнаружить за километр. Поэтому плохи наши слипы. Мы просто не научились ими пользоваться. Вот если будет суровый закон – научимся. И осторожности научимся, и слипами научимся пользоваться – всему научимся! Пистолеты должны бить только по животным, по орлам, по змеям, черт возьми! Но не по людям! В конце концов ра поймут это. Человек должен понять. Если мы не будем их убивать – когда-нибудь они станут нашими друзьями. Если будем убивать – никогда не станут!

Али садится, и многие в зале аплодируют ему. И я пробую аплодировать ему. Но мне еще больно, и я опускаю руки. Конечно, Али прав! Конечно, мы летели сюда не для того, чтобы убивать! Наверно, и я сказал бы что-нибудь в этом роде, если бы только мог громко говорить.

Ребята еще долго спорят и кричат. Очень долго. Впервые в жизни я вижу такое долгое, бесконечно долгое собрание. Нас знакомят на нем с размещением новых заводов. Нам показывают стереоэффектом геологический разрез северных зон материка. В зале, на уровне наших глаз, тяжко вздыхает жирная нефть, тускло темнеют мрачные железняки, сверкают золотыми бликами гигантские кристаллы пирита. Мы вместе ищем, чем можно было бы уже сейчас помогать племени ра. И думаем, как бы организовать изучение других племен соседних материков.

У нас удивительно интересное собрание. И хотя все мы, несмотря на перерывы, порядком устали, никто не торопится, никто не жалуется на то, что собрание затянулось.

А затем мы выбираем своих представителей в Совет. Женька поднимается первым и предлагает Бруно Монтелло. Это, конечно, очень благородно с Женькиной стороны – предложить главного своего оппонента. Я не ожидал от Женьки такого.

Видно, не я один оценил Женькино благородство: вот уже в дальнем углу кто-то называет Женькину фамилию.

Четыре человека будут представлять нас в Совете. По традиции – два командира корабля и двое ребят. Мы голосуем за них. И я голосую за Женьку. Зачем помнить старое? Мы на новой планете, и все здесь надо начинать по-новому.

И еще мы голосуем за первый, особый ритянский закон. На Земле уже давно нет таких законов. Там они не нужны, потому что два с лишним века люди на Земле не убивают друг друга. А здесь, видно, пока надо. Мы решаем, что землянин, убивший жителя Риты, должен на пятнадцать лет уйти в изгнание, на другой материк, к диким племенам. Пусть живет среди них, и учит их добру, и просвещает их, и так искупает свою вину перед человечеством Риты.

Мы называем этот закон “законом о богах”. Потому что тот, кто уйдет в изгнание, должен стать богом для диких племен. Иначе ему не выжить.

Отныне, с сегодняшнего дня, закон станет обязательным для нас, вновь прибывших. А если примут старожилы, одобрит Совет, – станет законом для всех землян на Рите. Но, конечно, он не коснется Доллинга. Потому что закон не имеет обратной силы. Мы дружно голосуем за этот суровый закон – и Али, и Майкл Доллинг, и я. Только Бруно и Изольда Монтелло голосуют против. Они считают, что этот закон не нужен, что он оскорбителен для нас.

Но я уверен: они не правы. Мне очень жалко темных, диких и несчастных охотников-pa, которые не ведают, что творят. Я знаю их легенду. Мне рассказала ее на ферме сама Ра – терпеливая, добрая, заботливая Ра, которая в первые дни после операции была моей нянькой, возилась со мной, как с маленьким.

Конечно, то же самое могла сделать и Бирута. Но ей не сказали о моей беде в первые часы – боялись ее волновать, ждали исхода операции и моего пробуждения. А потом я уже сам – знаками и неловкими каракулями – просил ничего не говорить Бируте. Не хотел, чтобы она видела меня беспомощным. Может, это и глупо, но мне было бы стыдно перед ней за свою беспомощность.

Потом Бирута укоряла меня и даже плакала от обиды.

Но все равно я ни о чем не жалею. Все получилось правильно.

И, может, без этого я не узнал бы, не понял Ра и не так воспринял бы легенду ее несчастного племени.