На работе

Сегодняшний день, по всей видимости, ознаменовался солнечной бурей, а может еще чем, потому что дети сегодня были неуправляемые. Воспитатели сбились с ног, потакая, успокаивая, перенастраивая их, стараясь отвлечь от безобразий.

На массаж дети шли с удовольствием, но и мне досталось. Одному ребенку неудобно было лежать, и он все время менял позы, хотя раньше всегда все было замечательно. Другой просто вертелся, объявив, что уже устал, минуты через две после начала. В общем, было весело. Под конец рабочего дня я начал отвлекать детей разговорами, расспрашивая их о делах, проблемах и заботах. Многие дети, в отличие от взрослых, рассуждают весьма здраво, так что всегда полезно их послушать – через них намного лучше понимаешь окружающий мир.

Володька сегодня был явно чем-то расстроен, о чем я не преминул спросить.

– Мне не дадут сегодня поиграть на приставке, – грустно ответил он.

– Почему же? – поинтересовался я.

– Потому что я поздно лег спать.

Тогда я ему посоветовал во всем остальном слушаться маму, и, может быть, она передумает. На что он мне радостно сообщил, что живет вдвоем с мамой, а папы у него нет, а раз папы нет, то слушаться необязательно, наказывать-то все равно некому. Интересно, что вырастет из такого мальчика?

Зато меня вскоре порадовала четырехлетняя Настя, которая рассказала страшную историю о том, как она вчера ночью смотрела страшный фильм. Она долго мне говорила про ведьм, убийства и много чего подобного, а когда я спросил, было ли ей страшно, она ответила, что немного.

– Ты одна смотрела этот фильм? – спросил я, понимая, что фильм шел уже поздней ночью.

– Нет, с папой.

– Ну и как, досмотрели до конца?

– Я да, а вот папа вскоре заснул.

– Интересное воспитание, – подумал я, отводя девочку обратно в группу.

Если у нас в стране таких «ответственных» родителей большинство, то что же будет дальше, когда все эти дети вырастут? С одной стороны, количество самостоятельных детей уменьшается, а вот избалованных повышается, причем в геометрической прогрессии.

То, что в мое время считалось естественным, сейчас считается, по мнению некоторых родителей, чем-то сложным или преждевременным для таких «маленьких детишек». Все это было весьма подозрительно, потому что, когда я гляжу на современное воспитание, мне иногда кажется, что слизняков, паразитирующих на обществе, станет гораздо больше, а может, у нас тогда будет общество паразитов? Точнее, еще больших паразитов, чем сейчас? Как я понимаю, такое общество долго не протянет.

С грустными мыслями я направлялся в этот вечер в парк. Шевелиться очень не хотелось, но запланированного отменять нельзя, это слишком плохо на мне сказывается. Я и так часто обижаюсь на людей, сбивающих мне планы, а теперь еще не хватало обидеться на себя.

В парк народ направлялся организованной толпой, чтобы успеть урвать свою долю удовольствия. Я влился в эту толпу, впрочем, ничем в ней не выделяясь. Это ведь самая хорошая маскировка – затеряться в толпе. Каких-то конкретных развлечений в парке не намечалось, поэтому народ постепенно рассасывался по всей территории, заполняя дороги и дорожки, а также аттракционы и свободные столики.

Часам к девяти люди стали потихоньку расходиться. В основном это были семьи или мамаши с колясками. Когда они уходили, наступало наиболее благоприятное время, потому что остальные посетители преследовали свои определенные цели – пробежаться, покататься, посидеть, попить пиво и тому подобное, в то время как семьи и мамаши с детьми приходят сюда ради детей, а значит, для себя особых планов не имеют и могут глазеть по сторонам, замечая все необычное и заметное.

Несмотря на то, что в парк в основном приходили компании, влюбленные парочки и дамы с детьми, одиноких гуляк здесь тоже хватало, так что мое поведение не должно было вызвать никаких подозрений. Тем более что я часто останавливался, садился на скамейку и читал книгу. Сегодня я решил взять что-нибудь полегче. В смысле полегче не в плане восприятия, а в плане объема. Лишний груз мне тоже был не нужен. Книга называлась «Старик и море» Хемингуэя, я много о ней слышал, но в руки взял впервые. К сожалению, она и вправду оказалась слишком маловатой – сейчас я ходил и корил себя за то, что читал в метро, а то книги бы хватило на подольше. Но с другой стороны, книга навевала поганые мысли.

Было безумно жаль эту рыбу. Честно говоря, я болел за нее, и, хотя знал, что она проиграет, все равно в душе этого не хотелось. И как оценивать эту книгу – точнее, в чем ее смысл? Показать, каким тупым может быть человек? Ведь сразу можно было догадаться, что акулы не дадут привезти домой такую лакомую добычу. Доказать свое превосходство над животным миром, уничтожив такую уникальную красоту? Для этого большого ума не надо. Эта книга должна стать настольной книгой каждого гринписовца, ею можно будет тыкать в глаза всяким чиновникам для подтверждения бесполезного расходования животных ресурсов этой планеты.

Так я рассуждал с самим собой, полемизировал с воображаемым автором, приводил свои доводы и слушал его аргументы. Находясь в своем воображении, я не забывал краем глаза посматривать по сторонам. Поэтому, когда я прошел Веранду танцев и стал подходить к Собачьему пруду, уже решил поворачивать обратно, но меня привлекли непонятные звуки, доносящиеся с противоположного берега пруда. Подойдя поближе, я увидел двух парней, которые и производили непонятный шум. Лишь услышав их связную речь, я сумел понять, что происходит. Один из них бродил в пруду с закатанными выше колен штанами, а другой стоял с пустой бутылкой из-под водки наготове. Как только он видел что-нибудь движущееся, то сразу бил бутылкой. Я увидел брошенных на берег лягушек и одну рыбку. Все они уже были мертвы, «добрый малый» сумел нанести несколько удачных ударов, которые стоили жизни бедным созданиям.

Выглядели парни совершенно обычно – у одного длинные волосы, собранные в хвост, сочетаясь с малым ростом, делали его немного смешным, а второй наоборот был коротко пострижен, хотя длинным я бы его не назвал, разве что просто немного худощавым. Так я их и обозвал – одного волосатым, или лохматым, а другого лысым.

Первое время я не хотел их трогать, потому что надеялся что все это имеет определенный смысл. Может быть, им лягушки нужны для опытов или скормить кому-нибудь, а вполне возможно, что лягушки попались случайно, по своей глупости, а парни хотят поймать пару рыбок для кота или кошки. Все в жизни бывает, и со стороны кажущееся жестоким дело потом оказывается нужным и полезным. Многие ведь ходят на рыбалку и убивают рыбу, чаще всего сочетая удовольствие с пользой, поедая потом свои уловы или скармливая их кошкам. Поэтому сейчас я старался не торопиться с выводами.

Бойня продолжалась еще минут пятнадцать, и прекратили ее, скорее всего, надвигающиеся сумерки. Парни, перебрасывались тупыми замечаниями типа: «Ты видел, как я долбанул?», «А как я ногой выбросил ее почти на берег!», «А большой удар пришелся прямо в череп», «Не забудь, что я пригнал к тебе всю стаю», и все в таком же духе. Предложения перемежались матерными словечками и «веселым, здоровым» смехом. На свой улов они посмотрели лишь мельком, пнули пару трупиков и пошли восвояси, огибая пруд, вероятно, направляясь к дорожкам на выход.

Я подошел поближе и посмотрел на улов. Жалкое зрелище. Расплющенные, раздавленные трупики валялись тут и там. Парни даже не пытались складывать их в кучу, просто выбрасывали на берег, иногда потом добивали тех, кто еще мог дергаться. Такая бессмысленная жестокость поражала.

Я не любил детей, отрывающих крылья бабочкам, привязывающих к хвостам кошек и собак консервные банки или просто мучавших животных. Из них и вырастали вот такие дебилы, место которых на помойке в качестве человеческого мусора. Они недостойны даже места на кладбище, хотя этого я не сумею их лишить.

Злые мысли в сочетании с прочитанной книгой погрузили меня в холодное бешенство, которое я мог сдерживать, но только лишь потому, что знал: возмездие уже ожидает своих жертв.

План созрел почти мгновенно. Недаром говорят, что гениальные мысли появляются неожиданно, а не когда сидишь и долго думаешь. Долго думая, можно осмыслить что-нибудь гениальное, а не придумывать что-то новое.

В кармане у меня было несколько купюр разного достоинства – несколько десяток, сотен, пятисотка, и даже одна тысячная. Я решил сыграть на человеческой жадности и бросил на землю чуть подальше места стоянки лягушкоубийц несколько десяток и сотен.

– Эй, ребята, это не ваши деньги разлетелись?! – крикнул я им.

И, хотя вечерние тени уже начали превращаться в ночную темень, еще можно было разглядеть, что на траве что-то лежит.

– Наверное, – отозвался один из них, начиная проверять свои карманы.

Они повернули обратно. Моя задача была заманить их подальше от пруда, за деревья, потому что проконтролировать весь берег я не мог, а все, что здесь будет происходить, будет прекрасно видно издалека. Поэтому я демонстративно начал собирать деньги.

– По-моему, ветер загнал несколько купюр за деревья. – Говоря это, я зашел за ближайшие деревья и положил пятисотку на видное место.

Собирая деньги, я преследовал главную цель – не оставлять улик. Ведь деньги могут проверить на наличие отпечатков пальцев, а кто знает, когда это может сыграть против меня?

Сквозь ветки я видел, как они приближались. Я не хотел сегодня мудрствовать, мне надо просто убрать их от возможных посторонних глаз.

– Идите сюда, – сказал я, доставая нож из-под штанины.

У меня появилось ощущение, что нож соскучился по работе. Я чувствовал, как его лезвие слегка подрагивало в моей руке, он жаждал крови. Конечно, эти чувства можно списать на мое больное воображение, но в данный момент я ощущал все очень остро. Все чувства обострились, и, может быть, это моя жажда крови передалась ножу.

К сожалению, до полной темноты было еще далеко, поэтому придется действовать в сумерках, которые скрадывают и немного изменяют очертания предметов, но не изменяют их до неузнаваемости. Действовать надо быстро и четко, чтобы ни один подозрительный звук не нарушил покой этого места.

Шелест раздвигаемых ветвей был слышен так, будто слон протрубил мне в ухо. Нервы на пределе.

Я так и стою к ним спиной, делая вид, что разглядываю поднятые купюры, слева от меня метрах в двух лежит пятисотка, которую я якобы не заметил. В правой руке нож в предвкушении добычи.

– О, смотри, еще одна, – заметил пятисотку один из них.

В это время я поворачиваюсь вполоборота. Волосатый стал наклоняться за купюрой, а лысый явно что-то хотел мне сказать, но я слушать не собирался. Оценив быстрым взглядом обстановку, я резко обернулся, одновременно нанося лысому удар в живот. Тот охнул и согнулся. Выдернув нож, я кинулся на волосатого.

Тот, похоже, был слишком рад найденным деньгам и уже строил радужные планы. Он был так поглощен деньгами, что даже охнувший приятель не заставил его обернуться. Оборачиваться волосатый стал только тогда, когда хорошенько разглядел бумажку, это и было последнее его хорошее воспоминание о жизни на этом свете. Я ударил его ножом снизу вверх точно в челюсть.

Достал нож до мозга или нет – времени оценить уже не было. Выдернув его, я попытался нанести удар в горло, но бить пришлось по падающему телу. Не рассчитывая на скорость падения, я не сделал поправки, и нож угодил парню точно в голову, и не просто в голову, а в правый глаз.

Вот теперь я очень порадовался тому, что в парке уже потемнело. Эта гадкая, студенистая, мокрая и противная жидкость, бывшая когда-то глазом, потекла по моему ножу. Я видел эту гадость какую-то секунду, но запомнил теперь на всю жизнь. Вот от таких неприятных впечатлений точно можно блевануть. Но раненый в живот начал громко стонать. Вот тебе и провернул все без звуков!

Парень успел что-то прохрипеть или простонать пару раз, прежде чем я прекратил его страдания, нанеся один удар под ребра, а второй своим любимым ударом сбоку в шею. После этого тот затих.

Дело сделано. Трупы лежали довольно живописно: лохматый на спине (на него я старался не смотреть), а лысый на животе. Всю жизнь они были разными и непохожими друг на друга, так что теперь даже было что-то символическое в их позах. Один смотрит вверх одним глазом, другой уперся лбом в землю. Но на любование времени не было, пора было уходить – кто-нибудь мог услышать предсмертные звуки лысого.

Подхватив брошенную пятисотку, я тщательно проверил, чтобы от меня не осталось никаких следов. Убедившись, что все нормально, я уже собрался уходить, как вдруг ветки навстречу мне раздвинулись, и появился мужской силуэт, похожий на одного из бегунов, периодически болтающихся здесь в парке. Теперь уже заметно потемнело, и я не мог разглядеть черты его лица.

– Что-то случилось? – спросил он у меня. – Я медик…

Он увидел трупы. Медленно, как бы заторможенно, он сделал пару шагов в их направлении, потом повернулся ко мне.

– Это…

У меня просто не было выбора. Нож так и оставался в моей руке все это время. Как же хорошо, что я так и не снял перчатки! Не дав ему опомниться, широким жестом я махнул ножом слева направо, стараясь попасть по горлу. Удар, похоже, удался, потому что бегун захрипел и схватился за горло, но все же не до конца. Мужик развернулся и бросился в сторону пруда. Нельзя было дать ему уйти. Я выскочил вслед за ним, на ходу достал нож из рукава и метнул его в спину убегающего, практически не целясь. Хоть здесь повезло, я попал.

Мужчина споткнулся и повалился на траву возле пруда. Подбежав, я со всей силы ударил его ножом в основание черепа. Там что-то хрустнуло. Добавив еще один удар в горло сбоку, я стал искать метательный нож. Уже было темно, и мне пришлось искать практически наощупь, к тому же я лихорадочно старался обозреть окрестности, видит ли меня кто-нибудь.

На противоположной стороне раздались крики. Вырвав, наконец, свой любимый нож из спины неудачника, я бросился обратно, под защиту стены из деревьев.

Дальше все пошло по плану. Я добежал, кстати говоря, с большим трудом, до нужной дырки в заборе. Мне очень помогло то, что Богородское шоссе было хорошо освещено, так что найти дыру не составило никаких проблем. Единственные возможные неприятности могли сулить проезжающие машины. Точнее, водители, случайный взгляд которых мог меня отметить в своей памяти.

Перед тем как выйти на свет, я хорошенько повтыкал и почистил ножи о землю и только после этого убрал их в ножны. Большая чистка им предстояла дома. И теперь же я распрощался с перчатками, убрав их в рюкзак.

Внимательно оглядев себя с головы до ног и не заметив ничего подозрительного, я спокойным размеренным шагом направился к метро. Возле главного входа мне показалось, что из милицейского домика кто-то вышел и направился в сторону Собачьего пруда. Если тела уже нашли, то надо прибавить шагу, единственный шанс – это затеряться в метро.

К Насте сейчас ехать нельзя, надо еще разобраться с вещами. Поэтому я направился к себе домой на Выхино, но даже в метро меня терзали подозрения. Я специально доехал до Чистых прудов, там вышел на улицу, поверху перешел на Тургеневскую и только потом, проехав до Китай-города, попал на свою линию.

Лишь попав домой, я понял, как же меня трясет. Состояние было ужасным. Сегодня я убил ни в чем не повинного человека. Как глупо все получилось. Да и заметили меня наверняка – небось, какая-нибудь компания отдыхала на берегу пруда. Вот невезуха! С самого утра я подозревал, что день будет неудачным, но не до такой же степени!

Я переоделся и убрал вещи в рюкзак, а сам рюкзак так и бросил у входной двери, рассудив, что если меня каким-нибудь невероятным образом вычислят и найдут, то, будут у меня эти вещи или нет, мне это вряд ли поможет. Тем более что если я сейчас поеду их прятать или топить в таком состоянии, гаишники меня точно могут в чем-нибудь заподозрить и остановить.

Следуя какой-то внутренней программе, я пошел в ванную и стал мыть, чистить и оттирать свои любимые ножи. Они меня не подвели ни разу. Как говорится, работать с ними было одно удовольствие. Я все делал так медленно и размеренно, что потратил на это более двух часов. После чего стал чистить ножны, что заняло времени не меньше. Часто я прерывался и просто сидел, тупо глядя в пространство. Постоянно вспоминалось последнее убийство.

Когда все было вычищено, вымыто, вытерто, просушено и убрано, я занялся собой. Погрузившись в горячую, но такую приятную ванну, наполненную белой, пушистой пеной, я ощутил, как все проблемы и неприятности отходят на второй план. Пена, которой я обычно не пользуюсь, символизировала чистоту моих намерений, а они сегодня подверглись серьезному испытанию, которое мне еще предстоит пройти. Поэтому сегодня без пены было не обойтись.

Все происходило как во сне, возможно, я даже заснул в ванне. Теперь трудно вспомнить и трудно понять, что я делал на самом деле, а что происходило во сне. Мозг отказывался верить в произошедшее, поэтому не давал ни на чем сосредоточиться, отдавая возможность управления привычкам и инстинктам.

Смутные воспоминания, что я готовил себе чай, делал бутерброд, так и остались смутными. Весь домашний вечер покрывался таким слоем тумана, что даже и не стоило вспоминать. И только постель, которая всегда с радостью принимала меня, откликнулась и на этот раз, забрав меня в царство сна.