19-март-41. Разведёнка (игра разведок)
«Уважаемый фрайхерр фон Браун! Считая вас истинным патриотом Германии, имею честь предложить вам место ведущего инженера в возглавляемом мной ракетном исследовательском центре. В случае положительного решения вам также будет предоставлен грант на исследования от департамента артиллерийского вооружения.
Искренне ваш, Дорнбергер».
Мир стал иным. И никогда уже для него он не станет прежним. Вернер посмотрел на человека, от которого только что получил это послание, которого привык считать своим другом, и о котором думал, что всё про него понимает. Оказалось…
– Кто вы, Ханс?
– Ханс Улссон, аккредитованный в Петрограде журналист популярного в Швеции журнала и ваш, между прочим, приятель, – на лице визави Вернера мелькнула саркастическая усмешка. – Что с вами, Вернер? Или содержимое письма, в которое я, кстати, не заглядывал, так подействовало на вашу психику, что вы потеряли память?
– Моя память при мне, – без улыбки ответил Вернер, – но шведский журналист Ханс Улссон, выражаясь вашим языком, своей аккредитации в ней только что лишился. А я не привык общаться с тенью. Потому повторяю вопрос: кто вы?
Улыбка на лице собеседника Вернера потускнела, но совсем его (лица) не покинула.
– Ну, хорошо, – произнёс он. – Идя на поводу у вашей привычки я, так и быть, слегка выйду из тени. Да, я не швед, а, как и вы, немец, и не журналист, а офицер разведки, точнее, абвера. Удовлетворены?
– Частично…
– Вы об имени? – догадался псевдожурналист. – Но его я вам назвать никак не могу. И это истинная правда! Может, памятуя о нашей дружбе, я останусь для вас по-прежнему Хансом?
– Хорошо, – слегка улыбнулся Вернер. – Однако, дорогой Ханс, вы сегодня сильно рисковали.
– Да ничуть! – широко улыбнулся Ханс. – Я, дорогой Вернер, за время нашего знакомства успел изучить вас достаточно, чтобы не опасаться того, что вы, прочитав письмо Дорнберга, тут же побежите в КГБ.
– И откуда же такая уверенность? – полюбопытствовал Вернер. – Разве я когда-нибудь отзывался плохо о России?
– Нет, нет, – поспешил успокоить друга Ханс. – Я склонен думать, что к России, как и к СССР в целом, вы относитесь вполне лояльно, а Петроград вам даже нравится.
– Так в чём же дело?
– А в том, дорогой Вернер, что вы терпеть не можете нынешнее прусское правительство.
Улыбка сошла с лица фон Брауна:
– Это не совсем так. Правительство «товарища» Тельмана я как раз терплю, правда, и не более того. Так что в этом вы, пожалуй, правы. Но, – Вернер посмотрел на Ханса, – правление господина Гитлера я не приемлю всё же немного больше.
– Дался вам этот ефрейтор! – воскликнул Ханс. – Выскочка, позёр, проходная фигура! Поверьте, Вернер, его время на исходе. А Германия вечна! И вам решать, с кем вам по пути: с ней или с коммунистической Пруссией, которая вот-вот выскочит замуж за Союз!
Глядя на хмурое лицо Вернера, Ханс, пустив в голос слезу, произнёс:
– Ваш талант инженера и учёного нужен Фатерлянду!
* * *
… – То есть, если я, конечно, правильно вас понял, товарищ генерал-майор, шведский журналист Ханс Улссон на самом деле является работающим под прикрытием агентом абвера?
Нотка недоверия в голосе председателя КГБ была едва различима, но начальник Второго Главного управления Захаров её, «нотку», уловил, только ответил без тени сомнения:
– Так точно!
Однако! Ежов внимательно посмотрел на вытянувшегося перед ним генерала.
– Откуда такая уверенность? Ведь у вас нет тому ни одной прямой улики!
– Прямых улик действительно нет, – кивнул Захаров, – зато косвенных вполне достаточно, чтобы сделать однозначный вывод: Улссон – агент абвера, засланный на нашу территорию с одной определённой целью!
– Какой? – поинтересовался Ежов.
– Вывезти на территорию Германии руководителя КБ-2 ГИКиРТ («Государственного института Космической и ракетной техники») Вернера фон Брауна! – отчеканил Захаров.
– О, как! – воскликнул Ежов, сопроводив слова нервным смешком. Однако маршал тут же опомнился и постарался замять возникшую неловкость: – Простите, Трифон Игнатьевич, вырвалось от неожиданности. Пожалуйста, продолжайте!
По мере того, как Захаров шаг за шагом выкладывал перед ним собранную по Улссону за последние месяцы оперативную информацию, лицо Ежова становилось всё более сосредоточенным. В конце доклада Захаров положил на стол стенограмму известного нам разговора между Брауном и Улссоном. Ознакомившись с документом, Ежов заметил:
– Жаль, не удалось узнать, что конкретно говорил на встрече Улссон.
– Хитёр оказался, собака, не подставился, – вздохнул Захаров. – Зато слова, произнесённые Брауном, наш специалист читки по губам записал один в один. И, согласитесь, этого достаточно, чтобы понять содержание беседы и подтвердить подозрения в отношении Улссона.
– Соглашусь, тут вы молодцы, – одобрил действия контрразведчиков Ежов. – А что за письмо передал лжежурналист Брауну, удалось выяснить?
– Так точно! Когда Улссон забирал у Брауна бумагу, чтобы скомкать, бросить в пепельницу и сжечь, он на секунду придержал листок за уголок, этого хватило, чтобы сделать снимок.
– За долю секунды? – не поверил Ежов. – На таком расстоянии?
– Спасибо нашим инженерам и учёным, – улыбнулся Захаров. – Буквально на днях снабдили нас новой техникой!
– Вовремя! – одобрил Ежов, читая письмо Дорнбергера. – Спасибо им за изобретение, и вам за прекрасную работу, передайте мою личную благодарность всем участникам операции, особо отличившихся наградим, подготовьте список!
– Слушаюсь!
– После этого, – Ежов тряхнул в воздухе письмом Дорнбергера, – сомнений, пожалуй, не остаётся: немцам мало просто завербовать Брауна, они хотят вывезти его в Рейх, тем более что с вербовкой у них могут быть проблемы.
– Вы так считаете? – спросил Захаров.
– А вы – нет? – удивился Ежов. – Судя по стенограмме…
– Извините, товарищ маршал, – решительно прервал Ежова Захаров, – но помимо этой стенограммы есть много данных, подтверждающих нелояльность к властям Вернера фон Брауна!
– Много – это сколько? – чуть насмешливо спросил Ежов.
Захаров молча достал из портфеля увесистую папку и показал маршалу.
– Однако, – крякнул Ежов. – Хорошо. Оставьте. Я посмотрю.