Кому мать родна…
Силовые структуры были на высоте. Одна за другой докладывали Берии о поругании Бога, Вождя и отца родного в одной черноморской области путём обливания его статуй прокисшим человечьим говном. Ладно бы одну – списали бы на хулиганство. Так нет же! Двадцать! А это уже групповщина. В смысле не группа статуй, а группа злоумышленников – работала организация! Не какие-нибудь там вредители-одиночки! Не пацаны из соседнего подъезда, для которых наложить кучу под дверь соперника и вымазать дверную ручку говнецом – сладкая месть!
Пошлость и банальность исполнения мести не умаляли её значения – состоялась политическая диверсия, соизмеримая со взрывом водородной бомбы! И, как после взрыва, от черноморского побережья поплыли к Северу, на всю страну, облака несусветной, невозможной, такой вонючей, информации.
Структуры-то докладывали, но высота их действий оказалась дутой: информацию об акции они получили не с места событий, а с улицы, от простых советских граждан, у которых головы в эти дни стали в положение «сильно набекрень», а глаза округлились и готовы были выскочить. Это был тот случай, когда стукачи безмолвствовали. Кто по злорадству, а кто от страха. С другой стороны, как и было запланировано, а потом чётко выполнено диверсантами, телефонная сеть на всей территории заземлилась и не пропускала ни слова, даже с красных секретарских телефонов.
Сами же секретари, а также их верные штабы и Советы, все, кто теснился на трибунках в торжественные минуты перед нажатием секретарскими указательными пальцами красных кнопок на пультах запуска дьявольских механизмов, кто первый пришёл в себя после шока, немедленно распорядились обрезать все линии связи впредь до! До чего?
Слава Богу, хоть обрезание не пришлось им брать на себя. Все линии уже не работали. Поэтому официальные доклады МВД получило через сутки, а КГБ – только через двое, так как эти системы никогда по доброй воле информацией не делились. Конкуренты!
Да! Это был тот ещё случай, когда не только стукачи заткнулись, но и вся силовая и политическая власть на данных местах онемела и беззвучно, как рыбы, хлопала зубастыми ртами.
Но информация-то была такая, что её можно было по ядовитости сравнить только с морем азотной кислоты. Кроме того, никакая информация не может быть статичной и оставаться долгое время в одном месте. Всякая информация обладает свойством сверхтекучести и обязательно протечёт.
Тем более, если кто-то очень хочет, чтобы она протекла. Снабженцы осуществлённого проекта, уже знакомые нам Яков Михайлович и Мартын Семёнович, через своих друзей в культурной сфере наняли кино– и звукооператоров для исторической фиксации шоу с переодеванием Вождя. Они же, по дешёвке, якобы для продолжения дальнейшей дружбы, снабдили всю эту весёлую команду (только из детей Давида), портативными трофейными радиостанциями с возможностью эфирного подключения к телефонным сетям страны.
Худо-бедно, наши скромные сети пропустили невероятную информацию и через несколько дней, на собаках и оленях, она достигла пляжей на берегах наших арктических морей, не говоря уж о пустынях и горах. Но страна наша, как говорилось ранее, такая большая, а дороги в ней такие русские, что и сейчас ещё можно встретить людей, говорящих по-русски, но не знающих о том феерическом событии. Хорошо бы выяснить, где те благодатные уголки, откуда они вылупились.
Почти все наши люди, принявшие слух, сочли его новым одесским анекдотом, не по-одесски страшноватым. Органы пресечения на местах, заваленные доносами об озвучении одного и того же анекдота, запросили указаний сверху. Указание пришло, но было оно очень странным, непохожим и непонятным, как будто прислали его не те люди! Оно гласило: заявления подшивать, данные о свидетелях и преступниках хранить, самих не брать. Это была секретная директива Берии. Он решил засекретить информацию хоть на несколько дней от Вождя и Политбюро. Он не назначал заседаний, ссылаясь на плохое здоровье Сталина, и решил сам подлечить его средствами психотерапии. Членам Политбюро, или, как они, не стесняясь, называли его – Старпербюро, намекнул, что некоторое время они могут работать на дачах, отдыхая и набираясь государственных мыслей, которые очень скоро могут пригодиться. Мысли у членов кипели и растекались, не умея переварить приближение переворота. Кто? Кто сумеет всех обставить? Возможность смерти Вождя и зимой накалила обстановку до полного разогрева скорпионских костей, они зашевелились, зашлёпали ядовитыми хвостами по полу, стали открыто готовиться к взаимоубийству, и слой лицемерия стал совсем тонким, готовым вот-вот лопнуть. Разъехались, от греха подальше, точить клювы и ножики. Рано ещё воинственно шипеть, ещё рано.
Охрана дач была полностью от ведомства Берии, поэтому все гости и приходящая прислуга подвергались сферическому просвечиванию зоркими глазами кагебешных экстрасенсов, и при малейшем сомнении менялись на подготовленные кадры. Все телефоны работали только на секретаря Берии. Впрочем, членам было не привыкать. Сталин всё чаще изолировал эту, как он говорил, «шоблу», от ненужной для их больных мозгов информации. Да и зачем время терять на заседаниях, если все и всегда были с ним согласны?
Несчастье с бедными статуями свалилось на Берию, как манна небесная. Если бы это случилось немного раньше, то всё закончилось бы небольшой учебной войной с максимальным приближением к ядерной, и превращением благодатной южной территории в чернозёмную пустыню с очень повышенным на ближайшие сто лет уровнем радиации. А все письма в эту область от родных и знакомых с Северов с просьбой о бронировании на лето мест на пляжах и в курятниках, остались бы без ответов навечно. Но теперь! Теперь это происшествие давало ему в руки такую пилюлю для лечения Отца народов, что он сразу простил и возлюбил тех государственных преступников, которые придумали и подожгли эту вонючую петарду.
Поэтому непривычная гуманность его директивы заставила содрогнуться его войско. Это что ж он такое задумал? Какой ещё жутью он хочет сам себя переплюнуть? Божий страх стал накидывать на слабонервных петли суицида: военные стали стреляться, гражданские стали четвертями пить отраву – бурячный самогон. И, хотя погода была, как обычно в это время, переменной – то дождь, то снег, то ясное солнце, всем казалось, что воздух над территорией застыл, загустел и вроде как-то посинел. Нечем стало дышать.
Политбюро во главе с Главой всерьёз обсуждало весьма экономическое рацпредложение одного начальника Печлага: «О возведении вокруг всех населённых пунктов страны лагерных заборов с вышками» и новом названии страны – СССРЛаг. Предложение сочли не содержащим новизны и отклонили, сославшись на то, что и так всё население контролируется органами не хуже, чем в лагерях, а приставка к названию может повредить международному имиджу Союза, и потому преждевременна. Было сказано, что как только отпадёт необходимость в имидже (а она обязательно отпадёт вместе с капитализмом и империализмом), к вопросу можно будет вернуться. Слово «имидж» перевели для членов Политбюро как «видимость» и часто употреблять не рекомендовали.
Военные оказались последними в триаде дрожавших от страха силовых структур. Их доклад уже ничего не менял и нового не вносил. Хотя они первыми столкнулись с проявлениями диверсии. Сначала были непонятные радиопереговоры на языке, незнакомом военным переводчикам. Московские эксперты назвали его «идиш». На месте перевести ничего не удалось. Затем дорожные патрули докладывали об интенсивных передвижениях небольших колонн «Студебеккеров» с бетономешалками, генераторами и стройматериалами, с маршрутными документами до ближайших районных центров и городов. Ничего не вызывало сомнений, если не считать непонятной транспортировки большого количества удобрений в те же географические точки. Но дела строительства и сельского хозяйства военных не интересовали, поэтому в рапортах наверх такие вопросы не отражались. Не отразили они и таких смешных вещей, как сбитые корабельными зенитками три воздушных шара, величаво плывших на приличной высоте в сторону Турции. А куда уплыли ещё семнадцать? Смешными эти шары были потому, что на их стропах болтались ошмётки каких-то огромных простыней и железные бочки, все покрытые навозом жуткой вонищи. Посмеялись, но так как объяснить не могли, то и в рапорта не внесли, дабы не найти приключений на свою шею.
