Больное место
Теперь доку предстояло попытаться понять, что движет пришельцем, который вот уже двадцать восьмой год выжимает жизнь из бывшего огромного народа, побледневшего и осунувшегося от постоянных тренировок путём войн и голодовок. Как ему удалось стать богом для народа и убедить его в новой религии – вечно развивающемся социализме. Как его остановить?
Странная смесь множества обстоятельств слепила этот образ. История перечисляет их с комментариями. Да кто знает истину? Сколько событий потерялось из памяти при большом желании их потерять! Но и того, что известно, хватит для долгих исследований. Только на них не было времени.
Конечно, можно было продолжить разговор с консультантом, и, возможно, он с большим желанием участвовал бы в разработке плана века, но у Дока были свои моральные принципы, которые не позволяли ему втягивать постороннего человека в опасную переделку. Тем более что человек этот не был евреем. Он был русским.
Да. Он был русским врачом. Психологом. Работал в одной из больниц области. В той научной среде, которая порекомендовала его Доку, он слыл, ни много ни мало, киллером. Нет, ну что вы! Конечно, он не убивал по заказу пулей, дубиной или скальпелем. И даже не продавал никаких зелий для отравы. Сложность его подпольной работы заключалась в том, что каждый раз ему было необходимо войти в личный контакт с жертвой и разобраться в ней профессионально, как психологу.
Он умел, как никто другой, вроде бы из пустого разговора выуживать, что для пациента является смертельной информацией и в какой дозе. Ему было очень трудно работать в Союзе. Сама по себе задача для психолога была профессиональной, но так как субъекты его исследований принадлежали к большому виду «Советских простых человеков», то возни с ними было много, и не всегда, далеко не всегда, у них можно было обнаружить ахиллесову пяту.
Выживание вида, как известно, напрямую связано с его способностью вовремя создать систему жизненных правил, причём не только практических типа агротехники, но и моральных, вроде «Правил хорошего тона» или «Правил поведения советского пионера в школе и дома». Неукоснительное следование этим правилам постепенно отбило охоту бунтовать, материться и размахивать кулачищами у тех, кто был ещё слабо цивилизован, и позволило появиться тоненькому слою особей с развитым понятием таких категорий, как дух, совесть, тщеславие, честолюбие, щепетильность, честность, и, естественно, грамотность. Носителей этого понятия стали называть аристократами. И хотя среди них потом появлялись иногда вполне отпетые негодяи, такие, например, как социал-демократы конца позапрошлого века или большевики 17-го года, именно аристократы задавали тон и моду в жизни любого народа.
Едва нажитые за пару столетий правила поведения были всего за двадцать лет превращены в пыль и дым именно аристократами-большевиками, но при этом фокусе превращения они и сами улетучились. Само собой, названные выше категории человеческих свойств были быстро забыты простым советским человеком, он так и не успел понять благородного вкуса чести и достоинства.
С другой стороны, человека без этих модных штучек не за что ущипнуть, нечего у него прищемить. Его можно только бить. Что, впрочем, делает из него иногда некое подобие человека. Может быть, и в нашем случае это помогло бы, да невозможно было дотянуться. Оставался только способ дистанционного воздействия. Только передача информации, которая могла бы заменить кузнечные клещи после перетаскивания ими раскалённых болванок. Если такими клещами что-нибудь у человека прищемить, то о-го-го, мало не покажется. Вот это «что-нибудь» Док с подсказки консультанта и решил прищемить – гипертрофированное тщеславие Кобы.
