Политические идеалы

“Еще один шаг вперед, Эйнштейн!” – увещевал заголовок очерка, на самом деле представлявшего собой открытое письмо, автором которого был один из лидеров немецких социалистов и левый активист Курт Хиллер. Письмо было опубликовано в августе 1931 года, а его автор был одним из тех, кто настойчиво подталкивал Эйнштейна пойти дальше и превратить свой пацифизм в более радикальную политику. Пацифизм – только начало пути, убеждал Хиллер. Истинная цель – пропаганда социалистической революции.

Эйнштейн посчитал это утверждение “достаточно глупым”. Пацифизму социализм не нужен, а социалистическая революция иногда приводит к подавлению свободы. “Я не уверен, что те, кто получит власть в результате революции, будут действовать в соответствии с моими идеалами, – написал он Хиллеру. – Я также верю, что борьба за мир должна энергично наращивать обороты, значительно превосходя любые усилия по достижению социальных реформ”⁶⁷.

Пацифизм Эйнштейна и отвращение к национализму – составляющие его мировоззрения, включающего также и страстное желание социальной справедливости, симпатию к аутсайдерам, антипатию к расизму и склонность к социализму. Но в 1930-е годы, как и раньше, настороженность по отношению к авторитетам, верность индивидуализму и потребность в личной свободе позволяли ему противостоять соблазнам большевизма и коммунизма. “Эйнштейн не был ни красным, ни жертвой обмана”, – написал Фред Джером, который проанализировал как политические взгляды Эйнштейна, так и материалы большого досье, собранного на него ФБР⁶⁸.

Осторожность в отношении авторитетов отражала один из основополагающих нравственных принципов Эйнштейна: свобода и индивидуализм необходимы для расцвета творческих способностей и воображения. Он сам, когда был молодым, дерзким философом, продемонстрировал справедливость этого правила, и теперь, в 1931 году, четко сформулировал его: “Я верю в то, что основная миссия государства – защищать человека и предоставлять ему возможность стать творческой личностью”⁶⁹.

В 1932 году Томасу Баки, сыну доктора, лечившего дочерей Эльзы, было тринадцать лет. Именно тогда он познакомился с Эйнштейном, и начался их растянувшийся на долгие годы разговор о политике. “Эйнштейн был гуманистом, социалистом и демократом, – вспоминал Томас. – Он полностью отрицал тоталитаризм, все равно где, в России, Германии или Южной Америке. Он был сторонником комбинации капитализма и социализма. И он ненавидел диктатуру – и правую, и левую”⁷⁰.

Скептическое отношение Эйнштейна к коммунизму стало очевидно, когда его пригласили в 1932 году принять участие в Международном антивоенном конгрессе. Хотя предполагалось, что соберутся пацифисты, советские коммунисты использовали его как прикрытие. Так, в официальном приглашении “силы империализма” обвинялись в потакании агрессивной политике Японии в отношении Советского Союза. Эйнштейн отказался от участия в конгрессе и не поддержал принятый там манифест. “Поскольку в нем прославляется Советская Россия, я не могу решиться подписать его”, – сказал он.

Эйнштейн добавил, что пришел к некоторым грустным выводам, касающимся России. “Сначала кажется, что это борьба жаждущих власти индивидуумов, использующих самые грязные методы и действующих из чисто эгоистических интересов. А по сути, там, по-видимому, имеет место полное подавление личности и свободы слова. Хочется знать, стоит ли жизнь того, чтобы жить в таких условиях”. Невероятно, но позднее, когда в 1950-е годы, во времена “красной угрозы”, ФБР собирало секретное досье на Эйнштейна, в качестве одного из фактов, свидетельствующих против него, указывалась поддержка, а не отказ от активного участия в этом международном конгрессе⁷¹.

В то время одним из друзей Эйнштейна был Исаак Дон Левин, американский журналист русского происхождения. Раньше он симпатизировал коммунистам, но теперь как обозреватель одной из газет Херста резко критиковал Сталина и его бесчеловечный режим. Вместе с другими защитниками гражданских свобод, такими как основатель Американского союза защиты гражданских свобод (ACLU) Роджер Болдуин и Бертран Рассел, Эйнштейн поддержал публикацию книги Левина “Письма из русских тюрем”, где рассказывалось об ужасах сталинских застенков. Он даже написал небольшой текст (доступен его рукописный вариант), где осуждал “внушающий ужас режим в России”⁷².

Эйнштейн прочел и написанную затем Левиным биографию Сталина – резко критическое разоблачение жестокости диктатора – и назвал ее “мудрой”. Он видел в ней полезное наставление, касающееся тиранических режимов как слева, так и справа. “Жестокость порождает жестокость, – написал он Левину, хваля его книгу. – Свобода является необходимым фундаментом, на котором и могут только произрастать все истинные ценности”⁷³.

Однако со временем Эйнштейн стал отдаляться от Левина. Как и многие бывшие сторонники коммунистов, перешедшие в лагерь антикоммунистов, тот действовал со страстью неофита и так энергично, что ему трудно было воспринимать любой намек на мнение из серединной части спектра. Эйнштейн же, с точки зрения Левина, слишком легко соглашался с тем, что в какой-то мере репрессии в Советском Союзе – прискорбный побочный продукт революционных изменений.

И в самом деле, Эйнштейн восхищался многим сторонами жизни в России, включая, как он считал, попытку избавиться от классовых различий и экономического неравенства. “Я рассматриваю классовые различия как противоречащие справедливости, – написал он, формулируя свое кредо. – Я также полагаю, что скромное существование полезно всем с точки зрения как физического, так и интеллектуального состояния”⁷⁴.

Эти настроения обусловили критическое отношение Эйнштейна к излишне, с его точки зрения, потребительским настроениям и неравенству доходов в Америке. По этой причине он принимал участие в самых разных движениях в защиту расовой и социальной справедливости. Он, например, боролся за парней из Скоттсборо, нескольких чернокожих ребят из Алабамы, осужденных за групповое изнасилование, приговор в отношении которых вызывал большие сомнения. Еще Эйнштейн боролся и за Тома Муни, лидера рабочего движения из Калифорнии, осужденного за убийство⁷⁵.

Милликена в Калтехе активность Эйнштейна расстраивала, и он написал ему об этом. Эйнштейн ответил дипломатично. “Это не мое дело – проявлять настойчивость в вопросах, касающихся только граждан вашей страны”, – согласился он⁷⁶. Милликен, как и многие другие, считал политические воззрения Эйнштейна наивными. В какой-то мере так и было, но надо помнить, что, как выяснилось, сомнения Эйнштейна относительно справедливости осуждения парней из Скоттсборо и Муни оказались обоснованными, а история подтвердила необходимость выступлений в защиту расовой и социальной справедливости.

Несмотря на близость к сионистам, Эйнштейн симпатизировал и арабам, покидавшим свои дома из-за массового переселения евреев на те земли, которые затем стали территорией государства Израиль. Его слова оказались пророческими. “Если нам не удастся найти способ, позволяющий честно сотрудничать с арабами и заключать с ними справедливые договоренности, – написал он Вейцману в 1929 году, – значит, две тысячи лет страданий ничему нас не научили”⁷⁷.

Он предложил и Вейцману, и в открытом письме арабам создать “тайный совет”, состоящий из свободомыслящих, непредубежденных четырех евреев и четырех арабов. Его надо учредить, чтобы иметь возможность договариваться и принимать решения. “Два великих семитских народа, – говорил Эйнштейн, – имеют великое общее будущее”. Если евреям не удастся добиться, чтобы оба народа жили в мире и согласии, предупреждал он друзей из сионистского движения, в грядущих десятилетиях борьба будет их уделом⁷⁸. И опять его посчитали наивным.