Нервическое противостояние смерти и мамина пижама
— Вот видите — вы не знаете. А я знаю.
— Правда?
— Точно знаю. Вы открыли дверь в затаенном желании помощи. Это скрыто на подсознании, вы суицидник с нервическим противостоянием смерти. То есть вы, конечно, доводите свое состояние психики до крайности и кончать с жизнью идете с твердым намерением умереть, но подсознательно выбираете плохо закрепленные люстры, нижние этажи, понимаете? Покажите шею… Все ясно. Красная полоса только слева — вы еще и веревку удерживали определенным образом. Сколько раз вас муж спасал?
— Э-э-э… Три. Нет, четыре.
— После спасения обычно наступало примирение, так?
— Ну да, мы просили прощения друг у друга, плакали и все такое…
— Нет желания со всем этим покончить? — интересуется Кира и осторожно берет руку Фло в свою.
— В смысле — еще раз попробовать повеситься, но в другом, более надежном месте? — вздрогнула Фло.
— Нет. В смысле — выздороветь! Я могу вам помочь.
Он встает и помогает встать Фло.
— Когда муж возвращается? — интересуется Кира, помогая Фло надеть в коридоре пиджак.
— Не знаю. — Она подавлена и двигается, как сомнамбула. — На днях… Может, завтра…
— Вот мой паспорт, права, карточка медицинского страхования, а диплом посмотрите в квартире — он висит в рамочке на стене. Едем?
Я беру его руку в свою и трясу, глядя в глаза с восторгом и собачьей преданностью: — Называйте меня Фло…
В его лице ничего не изменилось — ни проблеска узнавания, ни желания узнать полное имя.
— Кира. — Он положил сверху наших рук свою и слегка пожал.
— Кира — это Кирилл?
— Нет. Кирьян. Кирьян Афанасьевич Ланский.
— А я — Фло, — повторяю уныло, пытаясь справиться с волнением — он назвал редкое имя и отчество моего Киры.
— Да, я понял.
— А можно по дороге заехать в аптеку? У меня месячные.
Дверь в квартиру захлопнула я.
На улице Кира осмотрел мои открытые лодочки на каблуках.
— Там было тепло, — пожала я плечами.
— Не хотите вернуться и взять что-нибудь из обуви посерьезней?
Поднимаю голову и смотрю на балкон.
— Ах, да, извините, я глупость сказал. У меня дома найдется пара маминых туфель, у нее тоже была маленькая ножка… Что вы так смотрите?
— Вы живете с мамой?!
— Нет, она умерла давно, просто некоторые ее вещи должны всегда оставаться на тех местах… ну, вы понимаете? — объясняет Кира, открывая дверцу “Рено”.
И через сорок минут я обхожу четырехкомнатные хоромы в доме с консьержкой.
Первым делом хозяин квартиры позвонил. Он сказал: “Вафля, я буду у себя дома. Ничего пока не удалось сделать, спрячься на пару дней”.
Потом позвонила я. Я сказала: “Машенька, найди мою маму и скажи ей, что у меня все хорошо — я в квартире у очень доброго человека Киры Ланского”. Лумумба сдавленно ойкнула и спросила, чем помочь. “Он мне поможет сам!” — уверила я ее. Потом опять позвонил Кира и сказал, вероятно, дождавшись сигнала автоответчика: “Случились непредвиденные накладки. Я приложу усилия, чтобы за пару дней все уладить”. После этого мы внимательно осмотрели друг друга, и Кира предложил мне пойти в ванную. Первое, что я обнаружила, когда туда вошла, — дверь не имеет запора.
Поэтому, когда я залезала в голом виде под душ, Ланский, ничуть не смущаясь, по-хозяйски вошел в ванную и принес мне пижаму. Подозреваю, что мамину. А мои вещи вынес. Взял все в охапку, в том числе колготки и трусы.
— Какой у вас дома номер телефона? — спросил он, как только я вышла из ванной.
— Ой, кстати, телефон тоже выдернут из розетки! Мы его отключили, когда уезжали. А куда у вас можно выбросить мусор?
— На кухне есть мусорное ведро, — кивнул Кира.
Стоя у мусорного ведра с заправленным в него пустым пакетом, я лихорадочно думала, что ответить, если Ланский будет настаивать назвать ему номер телефона?!
— Нашли? — крикнул он.
— Да, спасибо.
— Фло, — ласково попросил Ланский, когда я вышла из идеальной кухни без малейшего признака приготовления в ней пищи в обозримом прошлом. — Сядьте ко мне на колени.
Подхожу и спокойно сажусь, обхватив его за шею рукой.
— Я вам нравлюсь? — спрашивает Ланский, заботливо застегивая верхнюю пуговицу маминой пижамы на мне.
— Ну, вы, конечно, интересный мужчина, — объясняю я и начинаю расстегивать пуговицы его рубашки. Если повезет, я уже в ближайшее время увижу грудь Ланского и его левый сосок. — Вы так хорошо отнеслись ко мне…
Я расстегиваю пуговицу, а он тут же ее застегивает!
— Вы даже обещали помочь с моими мемоция-ми…
— Ментизмами, — поправляет Ланский, быстро застегнув только что расстегнутую мною пуговицу.
— Да, ментизмами… — Изловчившись, я быстро просунула руку в просвет из двух расстегнутых пуговиц и провела по его груди, нащупывая сосок.
— Фло, — прошептал абсолютно спокойный Ланский, сдерживая мою руку, — это невозможно… Так нельзя, не надо так делать.
