Четыре любимые женщины Богдана за одним столом
Мама ждала меня на улице у подъезда и металась туда-сюда в свете фар, пока я парковала машину.
— Я позвонила дочери Анны, — сказала она.
— Зачем?!
— Она хотела сходить в эту квартиру. Она просила позвонить, как только ты объявишься. Мне кажется, ей нужна твоя помощь. Знаешь, она странно одевается. Бюстгальтер — поверх платья.
— Что?.. — Я слишком резко остановилась, мама ткнулась в меня сзади.
— Длинное черное платье, — объясняет она, — ботинки со шнуровкой и металлический бюстгальтер поверх платья. Я не знаю; может быть, теперь так носят, — тут же начинает оправдываться она, заметив в моих глазах досаду. И вдруг добавила не в тему: — А вдруг они там обе лежат мертвые?
— Кто? — дергаюсь я.
— Обе жены Богдана Халея.
— С какой стати?
— Загрызли наконец друг друга, — предложила она свой вариант. — Давай позовем какое-нибудь ответственное лицо. Участкового, например.
— Участкового? В шесть утра? Где мы его найдем?
— Но все-таки мы идем в чужую квартиру, а бабушек уже давно ищут…
— не нагнетай обстановку, а?
Успокаивая друг друга таким образом, мы добрались до квартиры на восьмом этаже и минут пять нажимали на кнопку звонка.
— Если они не поехали с ножами на такси домой к Анне, а решили зайти зачем-то сюда, в эту квартиру, представляешь, сколько крови будет? — бормотала при этом мама, прислушиваясь к звонку в квартире.
Я вставила ключ в замок.
В темном коридоре мне почудился запах рвоты. Я отстранила рвущуюся в комнату маму и нащупала выключатель.
Аквиния и Анна-бель сидели напротив друг друга за столом, упав на него головами и напряженно высматривая что-то мертвыми глазами.
— Евфросиния, сколько раз я говорила, чтобы ты слушалась маму!.. — назидательно заметила моя мама и в обмороке сползла по стенке на пол.
Я подошла к столу и пощупала пульс у жен Богдана Халея. Холод смерти так остудил мои пальцы, что я почти не ощущала их, пока набирала номер телефона Кохана.
— Урса Венедиктович…
— Фло! — радостно закричал он в трубку, как будто все эти дни сидел и ждал моего звонка. — Могу поспорить, вы хотите со мной встретиться!
— Очень хочу, — призналась я. — Запишите, пожалуйста, адрес.
— Какой странный пронизывающий голос у вас сегодня! Ваше желание видеть меня растет в вас помимо воли?!
— Ох, растет!..
— Вы чувствуете странную силу, связывающую нас друг с другом? Знаете, как называется эта сила?
— Уголовная ответственность. — Я быстренько положила трубку и с минуту раздумывала, стоит ли стирать с нее отпечатки пальцев.
Решила, что не стоит.
Обернулась на шорох — в дверях стоит Люся.
— Где моя мама? — тупо поинтересовалась я, показывая пальцем на пол.
— Мы столкнулись в подъезде только что. Она очень спешила — тащила три футляра с ножами.
— Боже!.. Все три?
— Насколько я заметила — все три. Сказала, что сейчас придет обратно. А это моя мама? — Люся неуверенно показала пальцем в сторону стола.
— Люся, подожди!..
— Я так и думала, что с нею это случится. Она забрала из дома свои снотворные таблетки и всюду таскала их с собой.
Люся подходит к столу и спокойно осматривает сначала Анну-бель, потом Аквинию. Медленным осторожным жестом закрывает им обеим глаза.
— Если ты знала, что она собиралась покончить с собой…
— Моя мама? Никогда. Она собиралась отравить Аквинию. Как ты думаешь, стоит посмотреть таблетки у мамы в кармане пиджака?
— Не стоит. Я позвонила человеку, который сейчас приедет осмотреть это место. Не надо ничего трогать.
— Понятно, — кивает Люся, идет в кухню и приносит оттуда еще два стула. Ставит их у стола и предлагает мне сесть.
— Ты думаешь?..
— А что? Посидим вчетвером, я всегда об этом мечтала — четыре любимые женщины Богдана Ха-лея за одним столом.
Сажусь, потому что ноги не держат.
— Извини, ты пришла ко мне в центр за помощью, а я не смогла сопоставить. Ты — Камарина Людмила, а я…
— Людмилой меня мама настояла записать в советском паспорте.
— А я в детстве плохо запоминала фамилии, если они мне казались неважными. Зачем мне было запоминать фамилию помощника посла?
— Пресс-атташе. Первый муж моей мамы, Кама-рин, был пресс-атташе. Когда родители развелись, мама оставила себе фамилию прежнего мужа и изменила мою. Я стала Камарина. Ты была на кухне? — вдруг спрашивает она.
— Нет, я сразу прошла в комнату…
— В кухне на холодильнике лежит череп моего отца.
Резко встаю, потом без сил опускаюсь на стул.
— Аквиния его использовала, как пепельницу? — едва шевеля губами, спрашиваю я.
— Нет, — качает головой Люся. — Просто лежит себе… Бабушка Аквиния была странной, но справедливой. Она сказала моей матери, что череп в нашей квартире травмирует психику ребенка — тем более, запрятанный в чулане. Мама спохватилась — она совсем забыла об этой реликвии — и отдала череп Аквинии с условием, что та не вывезет его за границу.
— В ассоциативном ряду твоих неосознанных страхов череп отсутствовал, — вдруг замечаю я.
— Я его не боялась. Мама объяснила, что скелет моего отца стоит где-то в институте на всеобщее обозрение, но ей удалось уговорить Богдана похоронить голову — при условии, что она после его смерти взвесит мозг и запротоколирует это. Мама правда хотела похоронить голову (“хотя бы ее не выставлять на изучение посторонним!”), а потом из вредности тайком заплатила за обработку черепа для хранения.
— Когда она его уговорила? — спрашиваю я, задержавшись взглядом на руке Аквинии — высохшей куриной лапке.
— Боишься мертвых? — интересуется Люся, заметив это.
— Нет. Просто странно все…
— Это условие было оговорено в обязательстве развода, Богдан уже тогда написал завещание на свое тело, мама об этом знала и потребовала себе голову. Это рассмешило отца, он согласился.
В комнату тихо входит Кохан. Он стоит некоторое время, обозревая наши мирные посиделки, потом начинает нервно потирать правое ухо.
— Это что же получается? — говорит он, когда ухо становится алым. — Это ведь получается — две мертвые старушки? А вы кто? — бросается он к Люсе, потом, не дождавшись ответа, ко мне: — Кто она? А это кто?! — нервно дернулся он на звук шагов.
В комнату вбежала моя мама.
— Все в порядке, — сразу же начала она объясняться, хотя я и делала ей знаки руками. — Теперь все будет хорошо, я устранила это… — Мама заметила наконец незнакомого мужчину и мои гримасы. — Это недоразумение, теперь все будет хорошо, все — на своих местах, больше — никаких неприятностей…
— Это моя мама, она плохо себя чувствует, может упасть в обморок, — быстро объясняю Урсе странное поведение вбежавшей мамы. — Мы с нею пришли сюда в квартиру, а тут вот… лежат… А это Люся, она нашла свою маму… — Чувствую, что начинаю заваливаться набок.
— Все должны сесть и замолчать! — не выдержал Урса.
Мама присела на краешек тахты.
— Вы передвигали тела? Трогали что-нибудь в квартире? — поинтересовался Урса, подойдя к телефону.
— Нет, — отвечаю я. — Не передвигали. Я позвонила вам с этого аппарата.
— А я принесла из кухни два стула, чтобы сесть здесь, — объясняет Люся.
— А я ничего не выносила! — слишком громко заявляет мама.
— Почему вы позвонили мне, а не в милицию? — надувается злостью Урса. — Ну почему, спрашивается?!
— Я подумала, вам будет интересно…
— Мне? Интересно? Вы обнаружили двух мертвых старушек и решили, что мне это будет интересно?
— Это две жены Богдана Халея. Аквиния, — я кивнула направо, — и Анна, — кивнула налево.
— Что?
— Да. А это — дочка Богдана Халея, Люся Кама-рина.
— Хотите сесть? — поинтересовалась Люся. — На кухне еще есть табуретка. Я принесу.
— Нет, — моментально успокоился Урса. — Спасибо. Я постою. Это ваша квартира.
Люси. Люся посмотрела на меня.
— Это квартира Аквинии, — объясняю я. — Она купила ее для наблюдения за квартирой бывшего мужа, — показываю рукой на окно.
— Прекрасно, не будем пока вызывать милицию, — определился Урса и положил трубку. Прошелся туда-сюда по комнате и опять взял трубку телефона. — Будем вызывать надежных сотрудников.
Пока он говорил по телефону, я попыталась объясниться с Люсей.
— У меня для тебя очень важное сообщение.
— Я тоже должна сказать тебе нечто важное, — кивнула Люся.
— Люся, у тебя нет никаких психических отклонений! То, что ты видела в детстве, было абсолютной реальностью!
— Уже проводите сеанс лечения? — возник рядом Урса и уставился на меня злыми глазами. — Отвечайте быстро, пока некому протоколировать. Вы обе были здесь в момент смерти старушек?
Сбивчиво рассказываю, почему мы здесь. Откуда у меня ключи от этой квартиры. Люся показывает билет Аквинии на самолет, улетевший без нее. Мама в это время постаралась прошмыгнуть к двери.
— Здесь все родственники, а я совсем посторонняя, — объяснила она, когда Кохан ее остановил. И вдруг спросила: — Они ведь не зарезаны? Они умерли от злости, да?
Я схватилась за голову. Кохан вцепился в маму мертвой хваткой. Мама объяснила, почему она решила вынести из квартиры с мертвыми телами три упакованных ножа для резки тростника.
— Потому что я теперь сама не знаю точно, который из них — Мудрец!
— Как — Мудрец? — взвился Кохан. — Опять — Мудрец?!
— Вот видите, вы тоже все понимаете — недаром мне сразу показалось, что я вас уже видела раньше! — перешла в наступление мама. — Теперь понимаете? Это все случилось с женами Богдана, потому что они вынесли из его квартиры нож Мудрец! Проклятие, понимаете? А я, как назло, накануне перепутала все ножи, чтобы они не знали, где какой!
— Заче-е-ем? — стонет Кохан, терзая свое ухо.
— От злости на них, на этих развратных старух, я уже объяснила! Вот и пришлось теперь… — развела она руками, — вынести все три ножа. Пусть пока полежат на всякий случай в квартире Богдана, а то вдруг с вами что случится…
— Почему — со мной? — склоняется Кохан над мамой, усаженной им силой обратно на тахту.
— Но вы же… вы потребуете сейчас вернуть назад… вещественные доказательства, и тогда с вами опять может случиться… вы уже подвергались…
— А что, эти ножи являются вещественными доказательствами? — спрашивает Урса.
— Конечно, нет! — с горячностью уверяет мама, натыкается на его свирепый взгляд и стушевывается. — Если только они не зарезали друг друга…
— Я с ума сойду с вами! — подводит итог Урса. У открытой входной двери послышались голоса.
— Коллеги! — обратился к вошедшим мужчинам Урса. — Для начала обыщите присутствующих здесь живых дам, а потом — соответственно мертвых.
Я сознаюсь, что страшно спешу.
— Обыщите ее первой! — приказывает Урса.
— Урса Венедиктович, сделайте одолжение: обы-щите меня сами, — попросила я.
— Я в этом деле не профессионал, — злорадно сообщил Урса.
— Обыщите, мне нужно вас о чем-то попросить. Это личное, — добавляю я.
Пока Урса топчется рядом и сопит, проводя по моему телу руками, я прошу его узнать по своим каналам, не получал ли Иероним Глистин значительную сумму денег перед тем, как состоялась наша встреча.
— Ваша с Глистиным? — не удивился моей просьбе Урса.
— Нет, наша с вами в кабинете № 12.
— Допустим, — подумав, отвечает Урса, — Глистин имел некоторые договоренности со Службой. Что вам это даст?
— Тогда я должна срочно бежать.
— Бежать, в смысле — скрыться?..
— В смысле — опаздываю, хватит гладить мою ногу.
