Александр Бергер
30 ноября 2001 года. Нижний Новгород

– Вы только не пугайтесь, у меня дома страшный разгром, – предупредил Бронников еще на лестнице. – Жена незадолго до моего ареста уезжала в Геленджик, собрала все свои вещи, а после себя оставила полный тарарам. Я ей сказал, пусть забирает практически все, что хочет, кроме моей коллекции, ну и она постаралась, конечно, как могла.

Про развод Бронникова с женой Бергер уже слышал. Две соседки, бывшие понятыми во время обыска в этой квартире, оказались весьма словоохотливыми и посвятили оперативников во все подробности семейной жизни Григория и Марины Бронниковых – очень приличных людей, которые жили да жили тихо-мирно, никогда ни ссор, ни скандалов, а тут вдруг бах – и разбежались в разные стороны почти с неприличной поспешностью.

Слово «разгром», да еще «страшный», звучало, конечно, весомо, однако даже это определение не вполне давало представление о том, что творилось в квартире. Даже Бергеру стало не по себе, а уж Бронников, надо думать, и вовсе покачнулся, что морально, что физически.

– Да что тут делалось? – пробормотал он ошарашенно. – Хотели ограбить, да никак не могли решить, что в первую очередь выносить?!

– Э-э, Григорий Александрович, – счел необходимым пояснить Бергер, который любил справедливость, – извините. Вы, видимо, забыли, что у вас в квартире, кроме всего прочего, проводился обыск…

Бронников стал столбом. Потом медленно обернулся к Бергеру:

– А знаете, я и вправду забыл. У меня в голове периодически как бы шторка какая-то задергивается. Наверное, срабатывает пресловутый инстинкт самосохранения. И тогда я обо всем забываю. И что протокол обыска вы мне показывали – мол, ничего компрометирующего не найдено, и что я у вас практически пять суток за решеткой провел, и про подписку о невыезде, и про то, что я все еще нахожусь под следствием, а главное, из-за чего все это, – забываю. И первая мысль у меня была, когда сюда вошел, – что надо Римме позвонить. Сказать, что я вернулся, что все более или менее уладилось, скорее всего, на роль убийцы в этом триллере будут искать другого кандидата. А позвонить-то некому… И как мне дальше жить – неизвестно. Как, зачем?..

Прошел среди разбросанных по полу вещей, машинально расшвыривая ногами пепельницу, бумаги, подушку диванную, прикатившийся сюда, очевидно, из кухни большой оранжевый апельсин, несколько шуршащих полиэтиленовых пакетов, еще какие-то мелочи.

Бергер огляделся, приблизился к окну. Оно выходило на Большую Покровку, и внизу заливался надтреснутый, но все еще глубокий голос бывшего солиста оперного театра, ныне пьянчужки и шута горохового, с пятого на десятое перевирающего слова старинных арий и едва наскребающего рубликов в свою старую шапку:

И так снова и снова, словно шарманку крутил.

В эту минуту Бронников резко обернулся:

– Не скажу – не смогу сказать, да и не нужно это, – чего я бы только не отдал, чтобы этого поганого мальчишку посадить за решетку. Ему и расстрельной статьи мало за то, что он сделал с Риммой.

– Ну не начинайте сначала! – чуть ли не взмолился Бергер. – Сами ведь только что сказали: в ее смерти предположительно виновен тот, кто прислал вам фотографии. И вот опять за рыбу гроши…

– В ее смерти виновен Никита Дымов, понимаете? Все снова и снова вертится вокруг него. Тот, кто фотки делал, ведь их не Никите послал. Он послал их мне, он провоцировал меня! Он знал, на что я способен. И отчасти был прав… Еще полгода назад, возможно, я и мог бы убить Римму за такое… В апреле, мае – мог бы. А сейчас – нет. Она мне нужна была живая. Она мне была жизненно необходима, вам этого не понять! И вот разбито все. А разбил – он!

– Секунду, – перебил Бергер, следуя в кильватере как самого хозяина, так и его логики. – Вы говорите, тот, кто послал Римме фотографии, хотел спровоцировать вас на ее убийство, – так?

– Да! – резко глянул на него через плечо Бронников. – Да!

– А вы переправили их Никите Дымову. И теперь обвиняете в убийстве Риммы его. Получается, если он виноват, вы же и толкнули его на это! Вы его спровоцировали! Значит, фактически вы тоже в этом виновны!

Бронников замер. Похоже, такая простая мысль не приходила ему в голову.

– А почему вы думаете, что Никита застрелил ее из-за фотографий? – спросил он через несколько мгновений устало, как бы безразлично. – Мало ли какие могли быть причины? В конце концов, ваше дело их искать, но вы прикиньте: после меня Дымов – кандидат самый подходящий. Не так ли?

Бергер промолчал. Ответ мог быть только один – утвердительный. Хорошо еще, что Бронников не знает о появлении Дымова в Соложенке, когда Римма там лежала уже мертвая. То есть это Дымов так говорит, будто она мертвая была. А на самом деле…

– Мама дорогая… – вдруг пробормотал Бронников. – Как выражается одна моя знакомая бабулька, здесь будто Мамаев курган прошел! Сущий разбой!

Он стоял на пороге кабинета, являвшего картину просто-таки библейского погрома.

«Кстати о разбое, – подумал Бергер. – Если кто-то хотел что-нибудь у Бронникова украсть, лучших времени и возможности просто не нашлось бы. Тут черт ногу сломит, сам хозяин не разберет, где что раньше лежало! И мой приезд, таким образом, – совершенно бесполезен. Хотя… еще не факт!» – И он снова задумался над тем, что только что мелькнуло в голове и уже оформлялось в некую версию – довольно тривиальную, правда, но вполне имеющую право на существование.

– Ох, а это зачем? – почти простонал Бронников, вынимая из-под ящика от письменного стола, теперь перевернутого, длинную, изящную картонную коробку темно-синего цвета, с одной стороны затянутую целлофаном, так что видны были аккуратные гнездышки, в которых торчали самые разнообразные авторучки. Коробка была смята, целлофан порван. – Ну зачем же так варварски с хорошими вещами?! – У него даже дыхание перехватило, он осторожно открыл коробку и начал одну за другой вынимать ручки, шепотом пересчитывая и приговаривая что-то, неслышное Бергеру.

Бергер вспомнил, что об этом множестве авторучек было упомянуто в протоколе обыска. И Бронников произносил слово «коллекция» как бы даже с придыханием. Очевидно, это она и есть.

– Мои авторучки, – сказал Бронников, повернувшись к нему. – Я их столько лет собирал, из всех стран привозил, где только ни бывал. Сначала покупал только те, что подороже и поэффектней, к примеру, вот этот «Вотерман Серенитэ» привез из Франции (815 баксов стоит, прикиньте! Перышко из 18-каратного золота с родиевой отделкой), а эти «Паркеры» коллекций «Эллипс», «Соннет Ориджинал» и «Риальто» – из Великобритании. Вот «Шиффер» – из Германии, а это еще два «Вотермана» – «Льезон» и «Карэн»… Потом увлекся историей авторучек – вечных перьев, как их тогда называли, начал искать антикварные экспонаты. Между прочим, об истории только «Паркера» можно целую книгу написать. Мы говорим – «Паркер» да «Паркер», а у них торговых марок – не сосчитать. И каждая выпускает настоящие сокровища. Вот в этом «Соннет Премьер» перышко тоже из чистого золота – тоже 18 карат. Головокружение, а не ручка! У меня еще к ней под пару роллер был, но я его подарил – роллеры меня не вдохновляют, какие-то они бездушные. Шариковые ручки вообще не переношу. То ли дело – перья! А вот это – знаете, что это такое? Думаете, простой вульгарный «Паркер Дуфолд», коллекция 1996 года? Ха-ха! Зря вы так думаете! Сейчас вы просто ахнете!

– А вот такой вопрос, Григорий Александрович, – перебил его Бергер, который авторучки считал пережитком цивилизации, писал «шариком», а вообще-то предпочитал всему этому компьютер. – Ваша бывшая жена знала о существовании Риммы Тихоновой?

Бронников посмотрел на него снизу, потом выпрямился, сжимая одну из ручек.

– К чему это? – спросил настороженно. – При чем тут Марина?

– Всякое в жизни бывает, – пожал плечами Бергер.

– Да ну, бросьте, это чушь, – отмахнулся Бронников. – Марина про Римму знала, не стану скрывать. Понимаете, она, конечно, очень милая была женщина, но у нас в постели вообще никогда ничего толкового не получалось, разве что совсем по младости лет. Она была классная хозяйка, эффектная светская дама, преуспевающая бизнесвумен (у нее ведь свой магазин был, вы, наверное, знаете?), отличный товарищ, великолепный юрист, но, увы, как женщина ничего из себя не представляла. У меня всегда были какие-то бабы, девки, то да се, но, когда в моей жизни появилась Римма, я более или менее хранил верность ей. Честно – старался не изменять, мне ее вполне хватало. Я ведь ее… – Он осекся.

– Да, вы говорили, что любили ее, – негромко подхватил Бергер. – Но тогда объясните, почему раньше не развелись с Мариной и не женились на Римме? Почему это произошло лишь спустя пять лет после вашего знакомства?

– Да просто мне было удобнее с Мариной, как вы не понимаете? Я был фактически свободен, мог делать, что хотел. А Римма… с ней такой привольной жизни не получилось бы, ее любовь была очень требовательна. Я, честно, опасался, как бы любовная лодка не разбилась о быт. Был уверен – пока мы как бы на расстоянии, мы ближе, чем если будем жить в одной квартире. Да я массу видел таких случаев, когда мужики разводились, женились на своих любовницах, а потом рвали на себе волосы. Да разве только мужики разочаровываются? Женщины тоже обнаруживали, что получили нечто иное, чем казалось. Но Римма долго моим доводам не внимала. Сначала даже скандалы мне устраивала, требуя развестись и жениться на ней. Ну не скандалы, конечно, а так… обижалась, плакала, мучилась и меня мучила. Потом притихла, как-то смирилась. Ну а последнее время вообще вела себя так, будто я ей больше не нужен.

– Не это ли подтолкнуло вас к разводу и желанию как бы закрепить Римму за собой? Вы боялись ее потерять?

– Скажем так – это была одна из причин.

– А другие?

– Да много чего накопилось, – уклончиво ответил Бронников.

– Например?

– Ну я не знаю! Так просто и не объяснишь. Вот, например, еще одна причина. Когда один мой компаньон погиб, а другой исчез без следа, я вдруг подумал, что, если со мной что-то случится, Римма ведь будет единственным человеком, который меня оплачет. Вообще она – единственный человек, который меня любит. Эта мысль меня как-то проняла. И захотелось стать с ней еще ближе. Звучит сентиментально, но так оно и есть.

– А о детях вы подумывали?

– О чьих детях? – Бронников глядел недоумевающе.

«Значит, она ему ничего не сообщила. Почему? Не знала сама? Или сообщать об этом следовало не Бронникову? А кому тогда? Никите? Или… тому человеку на фотографиях?»

– Как о чьих детях? О ваших! В смысле, если решили пожениться, то и детей надо заводить, верно?

– Ну какие могут быть дети! Мне пятьдесят, Римма тоже не девочка была. Она вообще к детям относилась очень спокойно. Если бы хотела их, могла бы завести, когда еще первый раз была замужем. У нас с Мариной, кстати, тоже особого желания не возникало.

– Понятно… Но все-таки давайте вернемся к вашей бывшей жене.

– Знаете что? – сказал Бронников с откровенной досадой. – Бросьте вы это. Нестоящая версия, честное слово. Как если бы вы вдруг вспомнили о притязаниях первого мужа Риммы, который давным-давно спился и влачит существование бомжа где-то на Дальнем Востоке. Впрочем, там бомжей называют бичами. А что до моей бывшей жены… В тот день, когда погибла Римма, Марина была уже в Геленджике и вовсю начинала там новую жизнь. Надеюсь, с новым человеком.

– Что затуманилась, зоренька ясная, пала на землю росой? – на диво звучно, красиво завел за окошком старый певец. Но сразу сбился, засновал на том же месте, как заевшая игла, – громко, не в лад: – Что отуманилась, зоренька ясная? Зоренька ясная, зоренька ясная…

– Убить можно и не своими руками, – рассеянно обронил Бергер.

– Можно, и даже очень запросто, – оживился Бронников. – Полагаете, Марина наняла киллера, а себе обеспечила алиби? Нет, конечно, если хотите, занимайте себя этой ерундой, тратьте на ее разработку время, только я вам сразу скажу – Марина тут ни при чем. Потом сами в этом убедитесь. Это не ее жанр.

– А Дымов при чем?

– При чем.

– Ну какие, какие поводы у Дымова были убить Римму? – почти закричал, не сдержавшись, Бергер – и непроизвольно шагнул вперед: – Григорий Александрович, вы что? Что с вами?

– Ничего…

Вот так ничего! Бергеру один раз приходилось видеть человека, у которого пуля прошила сонную артерию. Лицо его мгновенно обескровилось, он умер в считанные секунды. Вот так же мгновенно сделалось смертельно-бледным лицо Бронникова.

С чего? Бергер что-то сказал? Ну да. В очередной раз задал вопрос, какие причины были у Дымова убить Римму Тихонову. И Бронников, который этот вопрос слышал сегодня раз сто, на сто первый вдруг сделался похож на мертвеца. Но почему?!

Понять это можно только так – Бронников что-то внезапно вспомнил. Настолько важное, настолько веское, что не смог спрятаться за броней своего очень даже не слабого самообладания. И до сих пор еще не пришел в себя – стоит, сосредоточенно опустив голову, вертит в пальцах авторучку, которой только что собирался удивить Бергера, и просто-таки ощущается, слышно даже, как мечутся мысли в его голове…

– Мать твою, – вдруг сказал он, – да что же это такое? Нет, вы посмотрите! Это что такое?

Бергер добросовестно всмотрелся. Авторучка как авторучка. Сразу видно, что тонкой работы и очень дорогая. Отделка – совершенно как золотая, корпус, конечно, из пластмассы, но на первый взгляд кажется, будто из какого-то камня жемчужного оттенка с черными, словно бархатными прожилками. Необычайно эффектная вещь.

– Это и есть «Паркер Дуфолд»? – решил щегольнуть вновь обретенными познаниями Бергер. – Коллекция 1996 года?

– Это… – Бронников торопливо развинтил ручку и теперь осматривал ее внутренности, близко поднося каждую деталь и пружинку к глазам, словно не мог им поверить. Насколько мог судить Бергер, ничего особенного в поршне, стойке для пера и отвинченных колпачках не было. Но Бронников так на них смотрел, словно надеялся найти внутри алмаз, честное слово. – Это подделка! Это гнусная подделка! Но кто мог… почему, как… откуда он узнал?!

И вдруг вновь свинтил ручку – торопливо, небрежно. Сунул Бергеру:

– Держите! Вот вам вещдок. Держите, не удивляйтесь! Она вам пригодится так, что диву дадитесь. А еще вот что скажу: я теперь знаю все. Кто убил Римму. Как. Почему. Все знаю. Есть только один человек, которому, безусловно, выгодна ее смерть и кто мог все сделать именно таким образом!

– Ну и кто это? – осторожно спросил Бергер.

– Вы будете смеяться, – предупредил его Бронников, и сам вдруг захохотал тем смехом, который в романах зовется сардоническим. – Это Никита Дымов. Римму убил Никита Дымов… но ревность тут совершенно ни при чем. Он убил Римму из самых гнусных, самых корыстных побуждений, какие только можно представить.

– Да почему?! – чуть не закричал Бергер, которому показалось, что он стукнулся лбом обо что-то очень твердое. Например, о железобетонную стену. Упорная зацикленность Бронникова на ненависти к Дымову напоминала именно бетонную стену!

– Да потому, что Дымов – племянник моего исчезнувшего компаньона Николая Резвуна.

– Но это и раньше было всем известно. Мы с вами этот вопрос уже обсуждали, и не раз, – начал было Бергер, однако Бронников не дал ему продолжать.

– Вы должны выяснить следующее, – приказал он таким тоном, словно Бергер был младшим редактором его издательства, а то и вовсе курьером. Или, к примеру, Бергер остался тем же, кем и был, а Бронников вдруг сделался генеральным прокурором, на худой конец – прокурором области. – Вы должны выяснить, консультировался ли Никита Дымов с кем-нибудь из адвокатов по поводу наследования имущества Резвуна. Личного имущества! Узнать это будет не так сложно, как кажется, все адвокаты известны, прошерстить их – дело простое. Далее. Надо найти того, кто изготовил эту поганую подделку…

Как раз в эту минуту Бергер наконец перестал ощущать себя «салагой» перед боцманом и сменил стойку «смирно» на положение «вольно».

– Подробнее можно? – спросил он как мог насмешливее. – К примеру, для чего я все это должен делать?

Но остановить Бронникова сейчас было бы так же просто, как встать на пути курьерского поезда, размахивая красным пионерским галстуком (помнится, в отцовском старом учебнике литературы Бергер прочел однажды такой детский триллер). Поезд-Бронников промчался дальше, волоча за собой жалкое тело пионера-Бергера.

– Думаю, изготовил эту мастырку кто-то из антикваров. Некоторые из них умеют не только торговать, но и руками работать. Во всяком случае, они могут вам дать наводку на кустарей, которые занимаются всякими такими мелкими подделками хороших вещиц и продают их за оригиналы. Спросите… ну не знаю, в «Антике» спросите, в «Берегине», в «Русской старине».

«Русская старина», «Русская старина»… Бергер уже где-то слышал это название. Причем совсем недавно. Он напрягся, пытаясь вспомнить, но Бронников не дал ему сосредоточиться.

– Сходите в субботу-воскресенье на площадь Ленина, где книжный рынок, – там поговорите с коллекционерами медалей и всякого этого барахла, – напористо командовал он. – На тусовку всяких нумизматов сходите. Надо узнать, кто подделал ручку. Надо узнать, кто дал этот заказ. Раздобудьте фотографию Дымова и показывайте им всем. Готов спорить на что угодно: кто-нибудь да вспомнит, что именно по просьбе этого смазливого подонка он подделал мою… мою авторучку.

– Может быть, с этим вопросом вам лучше обратиться в отделение милиции по месту жительства? – ехидно спросил Бергер. – Если у вас пропал ценный экспонат коллекции и вы желаете его найти…

– Я желаю найти убийцу женщины, которая должна была стать моей женой, – просто сказал Бронников. – Вот чего я желаю. То есть я его знаю, знаю, но понимаю: чтобы осудить его, нужны веские доказательства. И я вам сейчас даю наводки, наколки, назовите как хотите, – я вам показываю, по какому следу надо пройти, чтобы изобличить этого мальчишку, которого она… который ее… – У него горло перехватило, но только на миг, в следующую секунду он уже мрачно улыбался: – Ну что вы так на меня таращитесь? Ничего не понимаете? Или думаете, я спятил? Да? Ну так вот, в доказательство своего здравого рассудка я вам сейчас вопросик подкину. А вы сами решайте, ответить или нет, потому что ответ я все равно заранее знаю.

– Ну? – глухо проговорил Бергер, которому отчего-то вдруг сделалось не по себе.

– Вопрос такой… Нашли гильзу от той пули, которой была убита Римма?

Бергер моргнул. Не ахнул, не охнул, не покачнулся, ни звука не издал. Просто моргнул. Но Бронникову этого было вполне достаточно.

– Ага, – сказал он с тихим, яростным торжеством. – Я так и понял. Ответ – нет.