Павел Малютин
17 августа 2001 года. Нант, Франция
– Добрый вечер.
Павел резко обернулся, изумленный тем, что не слышал шагов за спиной:
– Добрый… Откуда вы взялись?
– А вон оттуда, снизу, – Резвун кивнул на маленький катер, притулившийся к самому берегу.
Это был ресторанчик, один из многих подобных суденышек, пристроившихся на кромке воды и всю ночь принимавших посетителей. Иной раз там помещалось всего два-три столика, а то и просто стойка бара да бильярд, больше ничего. Неведомо, какой доход приносили они своим владельцам, скорее, это было место дружеских или интимных встреч, а вовсе не место для бурных пирушек. В таких ресторанах подавали мули – варенные со специями ракушки-перловицы, салаты, теплый хлеб с красным вином, картофель фри, ну и иногда, как признак особой утонченности, авокадо с креветками. Павел обожал такие ресторанчики за ощущение полной уединенности, которое в них испытывал. Садишься в уголке и держишь взглядом все окружающее пространство. Милое дело! Это тебе не фешенебельный ресторан, где в любую минуту к тебе может бесконтрольно приблизиться кто угодно, тут сам ощущаешь себя хозяином положения.
Этот «пункт приема пищи» под названием «Petit riche», «Маленький богач», особенно нравился ему. И мули здесь были просто отменные, и место тихое, народу после полуночи практически никакого, и строение набережной подходящее… Собственно, поэтому он и назначил встречу Резвуну именно здесь. Но все же как так вышло, что ему удалось подойти к Павлу бесшумно и незаметно? Ведь не зря Малюта явился за четверть часа и держал, постоянно контролировал все подходы. Он поступал так по привычке, а вовсе не из недоверия к Резвуну, однако сейчас почувствовал себя крайне неуютно, как будто открылся противнику.
Ладно, не комплексуй, Малюта. Резвун тебе не противник – напротив, жизнь этого человека зависит от тебя, от твоей доброй или недоброй воли. Стоит тебе вот сейчас, словно невзначай, опустить руку в карман и…
– А что это у вас? – спросил он, кивком указывая на плоский чемоданчик, с которым явился Резвун. – Ноутбук, что ли?
– Он самый. Я его во все поездки беру с собой. Удобнейшая вещь. Хочу вам одну дискетку показать, настолько интересная дискетка, что нет терпежу ждать. Понимаете, у нас там, в оргкомитете, стоят компьютеры для участников фестиваля. Связь с Интернетом бесплатная. Ну я слазил в свой почтовый ящик, а там… «мыло» из Нижнего. От друга Гриши. Я его на дискету сбросил и немедля вам в клювике притащил. Понимаете, у меня такое впечатление, что Гриша свои замыслы в корне изменил. Давайте присядем… Может, вон туда, на лавочку, поднимемся? – Он указал чуть вверх, на набережную, где под платанами и впрямь стояли чистенькие многочисленные лавочки для отдыха добропорядочных нантцев.
– Как изменил? – недоверчиво пробормотал Павел, не трогаясь с места. – С чего вы взяли? И даже если бы он их изменил, он, наверное, сообщил бы об этом прежде всего мне, а не вам.
– А вы когда почту проверяли? – спросил Резвун.
– Да сегодня днем. У моего хозяина в офисе стоит компьютер, там есть интернетская связь. Я проверяюсь ежедневно, однако никаких новых инструкций мне не поступало, пришло одно сообщение, но это всего лишь ответ на старый запрос, а никаких инструкций при нем не было.
– Во сколько вы проверялись?
– В шесть часов.
– Ну вот, видите. А я влез в Интернет в 22.00 по местному времени. Видимо, там у Гришки что-то экстренно сдвинулось в башке. Или… или я не знаю что. Так мы идем на набережную или нет?
– Полиция, боюсь, привяжется, – угрюмо ответил Павел. – Они по ночам очень лихо шмонают поздних прохожих. А тут два иностранца сидят на лавке, пялятся в ноутбук… Не шпиены ли? Тем паче – русские, русских они не больно любят.
– А кто нас любит? – удивился Резвун. – Да бог с ними со всеми. Тогда где присядем?
– Пошли вон туда, – Павел указал чуть левее, где из тьмы выступало некое украшение набережной, формой напоминающее немаленькое такое ухо.
Чуть скользя на наклонной насыпи, он пошел вперед. Резвун спешил следом, изредка оступаясь и тихонько чертыхаясь.
Вскоре стало ясно, что «ухо» имеет довольно объемное «слуховое отверстие», куда и забрались Павел, а следом Резвун. Запахло застоявшейся водой и табаком. Павел сообразил, что Резвун недавно курил.
– Это что за сооружение? – шепотом спросил Николай Александрович. – Сыровато несколько…
– А помните, я вам рассказывал о сточных отверстиях в набережной? – хитровато усмехнулся Павел.
– Да-да, – живо отозвался Резвун. – Наше предполагаемое кладбище? По вашему описанию я представлял его несколько иначе. Где ж тут вода, в которую вы намеревались спрятать концы?
– Еще шага три по тоннелю – и увидите люк, забранный решеткой. Под решеткой – вода. Хотите посмотреть?
– Непременно, – спокойно ответил Резвун, может быть, чуточку слишком спокойно. – Только чуть погодя.
– Николай Александрович, – насмешливо произнес Павел, – да вы что, меня боитесь? Думаете, я вам лапши на уши навешал и сейчас заманил в это уютное местечко, чтобы нагло и дерзко нарушить наш уговор? Но ведь мы еще не сделали фотографий, которые должны будут убедить Бронникова в факте вашей смерти! А без них я не получу от него свой гонорар.
– А кто вам мешает сделать эти снимки сейчас?
– То есть? – не понял Павел. – Но вы ведь должны быть втроем… А, ну понятно. Стало быть, я расправляюсь с вами, делаю фото, прячу концы в воду, как вы сказали, ну а потом мне не составит труда разделаться с вашей семьей. Без вас они будут совершенно беспомощны и все такое. Это вы имеете в виду?
– Предположим, – сдержанно ответил Резвун.
– Довольно глупое предположение!
Павел почувствовал, что начинает злиться. Нет, ну в самом деле, все сто раз обговорено, разъяснено, зачем опять начинать все снова-здорово! Хотя, с другой стороны, нелегко ожидать от обреченного полного и безоговорочного доверия к своему потенциальному палачу, вдруг пожелавшему сделаться его благодетелем. Любой на месте Резвуна все время ждал бы подвоха. Недоверие – свойство человеческой натуры, и в этом смысле гораздо приятней и спокойней иметь дело с трупами. Они намного легче… поддаются убеждению!
– Довольно глупое предположение. Потому что не вернись вы в отель, и ваша семья мгновенно поднимет тревогу. После этого мне будет гораздо труднее к ним подобраться, а то и вовсе немыслимо. К тому же они наверняка сообщат полиции о вашем долгом приватном и загадочном разговоре с каким-то русским и дадут мои приметы.
– А почему вы убеждены, что наш с вами разговор – загадка для моих близких? Может быть, я выложил им все карты?
Павел только хотел возразить, что уж он-то знал бы об этом, но счел, что Резвуну совершенно необязательно знать, что каждое его слово прослушивается, а каждый шаг под контролем.
– Да вряд ли, – ответил примирительно. – Зачем бы вы стали их понапрасну беспокоить? Женщина… ребенок… Нет, вряд ли!
– Вы правы, я им ничего не сказал. Хотя, пожалуй, следовало бы. Понимаете, Павел, я вам в принципе верю, интуиция уверяет, что вам можно и нужно верить, что только вы можете нас выручить из той ситуации, в которую мы влипли по милости господина Бронникова. Однако полученная мною сегодня информация…
– Да что за информация такая? – сердитым шепотом вскричал Павел.
– Письмо от Бронникова, вот что это такое. Давайте присядем, что ли, хоть на камни. Неудобно держать ноутбук на весу.
Притулились бок о бок на каком-то относительно сухом выступе. Резвун откинул крышку ноутбука, включил его. Экран не загорался довольно долго, и все это время Павел напряженно думал: что могло случиться в Нижнем? Что за письмо отправил Бронников компаньону и почему ничего не сообщил о перемене своих планов, если таковая перемена имеет место быть, ему, Малюте? А может быть, Резвун что-то неверно понял? Конечно, человек в таком напряжении, что на воду дует, пуганая ворона куста боится и тому подобное.
Наконец экран засветился. Заставка была забавная: по лесу ходит кот, трогая лапкой качающуюся траву. Ничего подобного Павел еще не видел и невольно засмотрелся. Но Резвун уже вставил дискету, включил проводник, и еще через мгновение на экране появился текст.
«По результатам проведенной мною проверки имею сообщить следующее.
1. На даче господина Б. в поселке Бурьяны Арзамасского района обои на стенах, краска на полу и известь на потолке в одной из комнат действительно выглядят так, как будто некоторое время подвергались отдаленному воздействию паров серной кислоты. Пол кое-где разъеден – возможно, туда попали капли кислоты. Кое-где на полу комнаты мною обнаружены подтеки содового раствора, который нейтрализует серную кислоту, – очевидно, комната была промыта именно этим раствором, чтобы уничтожить все следы действия кислоты.
2. В мусорной яме на задворках участка обнаружены лохмотья чего-то, напоминающего синтетическую дорожку. Анализ показал на ней большое количество кислоты.
3. Насколько удалось выяснить, при вскрытии тела погибшего С. никаких следов алкогольного либо наркотического отравления не обнаружено. Однако известно, что некоторые наркотики, например, ЛСД, растворяются в крови в течение 45 минут и установить их наличие в организме невозможно».
Это письмо, не имеющее ни начала, ни конца, очевидно, отрывок из более пространного доклада, Павел читал в полной растерянности.
– Вы что, меня проверяли? – спросил он с оттенком обиды. – Правду ли я сказал насчет серной кислоты и Сироткина?
– Разумеется, проверял, – спокойно отозвался Резвун. – Почему бы и нет?
– В самом деле, – пробормотал Павел, – почему бы нет? А кто проводил проверку?
– Я обратился в некое хорошо мне известное частное агентство.
– Когда успели?! Я же только два дня назад рассказал вам о планах Бронникова и о том, как нам удалось сломать Сироткина!
– Ну, двое суток – довольно долгий срок. К моим услугам были телефон, электронная связь, электронные переводы немалой суммы на счет этого агентства… Все просто.
– Да уж! – Павел не мог не усмехнуться.
Резвун уже в который раз вызывал в нем не только сочувствие, но и уважение к себе. Приятно работать с таким сообразительным человеком. И в то же время немного опасно. Все-таки с ним нельзя расслабляться. Как и с Бронниковым, впрочем. Не зря же они дружат чуть не тридцать лет! Было время кое-чему научиться друг у друга. Вот покойный Сироткин – тот оказался совсем другим. Слабаком! В детстве небось был отъявленным маменькиным сынком, оттого, наверное, и прожил жизнь бобылем. Явно играл в трио компаньонов самую последнюю скрипку. А эти ребятки, Резвун и Бронников, что хочешь из зубов вырвут!
– Уважаю! – вслух выразил свои чувства Павел. – А о каком письме Бронникова вы говорили?
– Сейчас увидите, – Резвун вызвал на экран другой документ.
«Николай, здорово.
Как делишки, как городишко? Как семейство, все здоровы? Слушай, для реверансов времени особо нет, очень странная история приключилась. Ко мне сегодня с утра пораньше в кабинет прибежала твоя секретутка с вытаращенными глазами, сказала, что был совершенно дикий телефонный звонок. Звонил какой-то тип с очень выраженным иностранным акцентом, причем не кавказским, как мы уже привыкли, а мягким, „европейским“, по выражению твоей Любаши. Сначала он долго допытывался, не было ли от тебя каких-либо известий (то есть как бы знал, что ты в солнечной Франции), потом – когда ты намерен вернуться. Любашка сказала, что ждут тебя в 20-х числах, и спросила, что передать. И вот что он ответил (прости, акцент на бумаге изображать не буду!): „Передайте господину Бронникову, что он своего компаньона больше не увидит. Если пожелает найти его следы, ему придется изучать историю очистных и сточных сооружений на Луаре. Самому господину Бронникову также следует поостеречься. Ведь где двое, там и трое!“
Сам понимаешь, Любашка была на полшага от истерики, да и я несколько озадачился. Что там происходит вообще? Я полдня пытался до тебя дозвониться – никак. Даже мобильник не отвечает. Опять забыл зарядить, что ли? Меня завтра целый день не будет – хочу съездить в Бурьяны, слух прошел, там по некоторым дачам пошарили лихие люди, надо посмотреть, не наведались ли в мою. Возьму с собой Риммочку и… проведем день с пользой для здоровья. А ты либо брякни мне на сотовый, либо отправь „мыло“, что там вообще делается, в Нанте. Сумасшедший Любке звонил? Шутник? Или кто?
До связи. Григорий».
– Не понял… – медленно сказал Павел. – Не понял… Это что, шутка?
– Чья? Моя, что ли? – хмыкнул Резвун, выключая ноутбук, закрывая и осторожно опуская его на землю.
– Да уж не моя.
– И не моя. Кстати, зачем, вы думаете, я тащил с собой эту тяжесть? Мог ведь просто распечатать сообщения на бумаге, правильно? Но я хотел, чтобы вы поверили мне. Потому что ситуация осложнилась. Эта шутка не моя и не ваша. Это шутка Гриши Бронникова, который может оказаться похитрей и нас с вами, и действующего законодательства.
– В смысле?
– Видите ли, Павел, я тут, пользуясь свободным доступом в Интернет, побродил по нему на предмет выяснения некоторых современных российских законов относительно признания гражданина безвестно отсутствующим или умершим. Вот что я выяснил. В принципе, должен пройти год, чтобы человека признали безвестно отсутствующим, и пять – для признания умершим. Совершенно так, как вы говорили. Это согласно статьям 42 и 45 ГК РФ. Однако в той же 45-й статье есть одна тонкость. Если суду становятся известны обстоятельства, дающие основания предполагать, что существовала некая угроза жизни и здоровью пропавшего гражданина, то он может быть признан умершим в течение шести месяцев. Скажем, человек отправился кататься на байдарке-каноэ по речке Амазонке, кишащей пираньями. Были обстоятельства, угрожающие его жизни и здоровью? Ого, еще какие. То есть такой гражданин в случае своего безвестного отсутствия будет признан умершим через шесть месяцев совершенно запросто. Или, к примеру, некоему русскому издателю в мирном городе Нанте поступают письма угрожающего содержания, раздаются пугающие звонки в его адрес, как в России, так и во Франции…
– Вам конкретно кто-то звонил? Писал? Угрожал? – перебил Павел.
– Нет. Но где гарантия, что после моего исчезновения, моего и моей семьи, в наших вещах не найдут писем такого рода? Что на гостиничном коммутаторе не вспомнят о каких-то звонках Резвуну? Все это легко организуется, ну а заполнить подобными посланиями мой электронный почтовый ящик – вообще раз плюнуть. Конечно, еще вопрос, признает ли суд подобные примочки «обстоятельствами, угрожающими жизни и здоровью», но ведь попытка не пытка. Почувствуйте разницу: либо пять, а с необходимым предварительным годом – и все шесть лет, либо шесть месяцев.
– Что-то здесь не то… – пробормотал Павел.
– В смысле?
– В смысле, я не понимаю, почему Григорий Александрович засуетился. Ведь Сироткин погиб совсем недавно, два месяца назад. И тут же исчезаете вы. Сама по себе ситуация не без напряга, верно? Один компаньон, второй…
– Да уж…
– Он не потому настаивал на исчезновении всей вашей семьи, что жалко было доли наследства. В течение пяти лет фирму можно было бы тихо и спокойно разорить и никому практически ничего не платить. Совместное исчезновение всех вас должно было придать некую правдоподобность ситуации. Понимаете?
– Конечно, – согласился Резвун. – Но знаете что? Мы все еще гадаем на пальцах. Нам не постигнуть истинных замыслов Бронникова. Кроме того, ситуация опять-таки осложняется взаимным недоверием. Так?
– Не без того! – усмехнулся Павел. – Хотя знаете, я вам, пожалуй, верю.
– Ну и зря, – дружески сказал Резвун, доставая из кармана свою трубочку и подсовывая ее к самому лицу Павла.
Тот какое-то мгновение недоумевающе смотрел на трубку, готовый вежливо ответить: «Спасибо, не курю!» – потом вдруг тень подозрения затуманила его глаза, но прежде, чем подозрение оформилось в мозгу, Резвун сорвал с трубки мундштук, что-то вспыхнуло – и Павел откинулся назад и начал медленно валиться с выступа, на котором сидел.
Подхватив его одной рукой и придерживая так, чтобы кровь из простреленного лица стекала на сторону, Резвун свободной рукой спрятал трубку. Возникло мимолетное воспоминание: вот они с Бронниковым сидят в гостях у некоего забавного господина, который когда-то служил в Конторе Глубокого Бурения и с тех пор коллекционировал игрушки вроде такой трубочки, добывая их в спецвойсках, для коих они и выпускаются. Товар был штучный, однако за немалые деньги и благодаря прочным связям коллекция этого господина постоянно пополнялась. Наигравшись, он кое-что продавал за очень немалые деньги. Вот и Резвуну с другом Гришей перепали в тот день эта трубка и еще одна игрушка.
Трубка досталась Резвуну, потому что он всегда курил только трубки, ну а ту, вторую вещицу забрал Бронников. Вряд ли ему пришлось хоть когда-нибудь пустить свое приобретение в ход. А Резвуну пришлось вот…
Он обшарил карманы Павла. Нашел пистолет с навинченным глушителем. Осторожно опустил тело, дважды выстрелил в лицо – практически не целясь, с небрежной меткостью профессионала. Пистолет сунул в карман – пока, временно.
Еще раз проверил карманы, бумажник, повертел в пальцах кредитную карточку и небрежным щелчком отправил вон из «уха». Если упадет в воду, тем лучше. А может быть, какой-нибудь бомж местный подберет, если только в Нанте обитает это племя. Клошары, да, они тут называются клошары!
В нагрудном кармане рубашки убитого лежала дискета. Она была совершенно такая же, как та, которую только что показывал Павлу Резвун: черная, плоская TDK, и Резвун даже подумал, что это его дискета, но тотчас вспомнил, что она осталась в дисководе ноутбука. А эта принадлежала Павлу, и Резвуну остро захотелось прочесть ее. Кто ее знает, вдруг там содержится ответ на вопрос: почему Бронников вдруг засуетился? Почему придумал этот угрожающий звонок в издательство, а главное, почему счел нужным предупредить о нем Резвуна? И не связан ли этот вопрос с другим: почему, за каким чертом Бронникову так нужна гибель всей семьи Резвуна? Ведь Павел прав: гипотетическое наследство – кошкины слезки в сравнении с тем, что будет иметь Бронников через пять лет, если поведет дело с умом. Чего он хочет? Вообще-то Резвун знал: единоличная власть над издательством, а значит, над доходами – не самый крупный выигрыш, который мог бы выпасть удачливому игроку в случае его смерти. Но этот выигрыш Бронников никак, ни под каким видом получить не сможет. Он достанется только законному наследнику по линии родства. Этих наследников Бронников и пытается уничтожить… Что ж, действует по знаменитому принципу: «Не доставайся ж ты никому! Я этого не получу, так и другим не дам!»
Нечего голову без толку ломать. Все равно никогда не понять побудительных причин Гришкиных поступков. Он человек неожиданный, потенциальный предатель, как и всякий Близнец. Неожиданностью повадок и коварством натуры он и привлекателен до неотразимости!
Повертел в руках дискету. Откуда взялось это предчувствие, что она очень многое значит для него? В принципе, прочесть дискету можно было бы прямо сейчас, включив ноутбук снова, однако Резвуну не хотелось задерживаться. Разумеется, он не боялся покойников и не верил, что Малюта вдруг откроет простреленный глаз и задаст какой-нибудь сакраментальный вопрос, как и подобает ожившему мертвецу, но принцип всякого нормального преступника – как можно скорее покинуть место преступления. Конечно, он всего-навсего убил того, кто с минуты на минуту мог сделаться его собственным убийцей, то есть как бы в порядке необходимой самообороны, но… но если его сейчас застукают ажаны, вряд ли они станут выслушивать его доводы. Поэтому он сунул дискету в карман, решив, что проверит ее на досуге, и больше из вещей, принадлежавших Малюте, не тронул ничего, кроме маленького фонарика и… паспорта. Паспорт был на имя громадянина Павло Малютко из вильной, самостийной и жовто-блакитной страны Хохляндии.
– Гоп, мои гречаники! – тихонько пропел Резвун, вглядываясь в изображенное на фотографии напряженное лицо под темно-русым чубом. Пятерней начесал себе волосы на лоб… Нет, такие штуки надо делать перед зеркалом. Да и без краски не обойтись…
Документ Павло Малютко был надежно захован в кармане Резвуна. После этого он задумчиво потер пальцы, будто прикидывая, как быть дальше. Он не чувствовал ни малейшего волнения, ни страха наедине с мертвецом. Обошел тело, всмотрелся в своды «слухового отверстия», подсвечивая себе фонариком. Как он убедился еще прошлой ночью, облазив чуть не все сточные сооружения на набережной Луары, ничего похожего на описанные Малютой бездонные пропасти в них не было. Все забрано очень прочными решетками, вдобавок такого диаметра, что даже ребенок застрянет, не говоря о взрослом мужике. И труп не скроешь… Впрочем, у Резвуна такой надобности не было. Поэтому он вылез из каменного «уха», огляделся, взобрался на набережную, перемахнул через парапет и пошел, бесшумно ступая в своих мягких туфлях и с немалым облегчением вдыхая теплый, пронизанный легким лунным светом воздух.
Впрочем, шел Резвун торопливо, наслаждаться тихой ночью времени особо не было. Ему нужно было успеть на последний скоростной поезд в Париж.
