Глава четвертая
Выспросив у врачей, сколько, по их мнению, времени потребуется, чтобы привести старика в нормальное состояние, я поспешила на поиски Фимки, который, как мне сказали, уже вернулся от геофизиков и пропадал теперь где-то на острове.
Шаблина я нашла в жилом поселке, где вовсю уже трудилась тяжелая техника — бульдозеры с огромными ножами, за один заход сдвигающими обломки сразу всего здания. Поселок уже был практически расчищен от обломков бараков и прочего мусора. Под ногами хлюпала глинистая, напитанная океанской и дождевой водой почва, кругом валялись обломки каких-то камней — от небольших, размером с кулак, до солидных глыб величиной с автомашину.
Фима снимал на пленку экскаватор, уже роющий фундамент под новое здание консервного завода, который, как выяснилось, решили восстановить в кратчайшие сроки. Я удивилась, увидев у котлована наших спасателей из Владивостока. На вопрос, почему они здесь, ведь Чугунков приказал снять спасателей с восстановительных работ, их старший, средних лет мужчина, кутавшийся в штормовку под моросящим нудным дождем, сплюнул в заполняющийся вслед за ковшом экскаватора водой котлован и заворчал раздраженно:
— У него семь пятниц на неделе, у твоего Чугункова. Мы по лесу полазили на горе часа четыре, а потом — всех срочно сюда, на восстановление рыбзавода. А я строителем не нанимался! В гробу я это видел — грязь тут месить под дождем, пусть вербуют сезонников, те и построят им все что хочешь — хоть черта лысого!
Я оставила его у котлована и подошла к Фимке, только что вылезшему из ковша экскаватора, куда он забрался в поисках наиболее эффектной точки съемки.
— О! Наконец-то я нашел тебя! — нагло заявил Ефим, хватая сразу же меня за руку и таща куда-то в сторону от котлована.
Он впихнул меня в вездеход, стоящий неподалеку, и принялся сразу же тараторить как сорока.
— Оленька, я все твои просьбы выполнил! — заявил он, слегка озадачив меня множественным числом слова «просьба», я его просила, насколько мне помнится, только об одном: связаться с геофизиками и выяснить у них все, что можно, о причинах цунами и возможности их прогнозировать.
— Ты представляешь, меня там чуть не арестовали! — продолжал Фимка. — Какой-то козел с майорскими погонами и генеральскими замашками. Столкнулся со мной около палатки геофизиков, они катер с «Витязя» ждали, и начал сразу орать — кто я, видите ли, такой, да что я тут делаю, да есть ли у меня допуск в пограничную зону? Хотел мою фотокамеру отобрать, представляешь? Я его чуть не убил на месте, спасибо ему вот, оттащил меня от этого дурака, а то не знаю, что было бы…
Ефим показал рукой на молчаливого человека, зябко кутавшегося в штормовку, которого я в тусклом полумраке сначала не заметила. К моему удивлению, им оказался тот самый очкарик, который докладывал на совещании, проводимом Чугунковым, первым и вызвал неудовольствие генерала своими научными речами. Он, как мне показалось, тоже узнал меня.
— Нашли своих японцев в океане? — спросил очкарик, протягивая мне руку. — Моя фамилия Финкельштейн. Самуил Моисеевич Финкельштейн, хотя чаще меня называют Семеном Михайловичем, как Буденного.
— Кого? — переспросила я.
Очкарик пожал плечами.
— Буденного, — ответил он недоуменно. — Был такой деятель… Я думал, его еще помнят.
— Ах, этот! — рассмеялась я. — Простите меня за такую реакцию! Я просто не сразу вас поняла. Дело в том, что нашего министра тоже зовут Семен Михайлович, и это тоже кличка или прозвище, что ли… Настоящее имя у него сложнее и не очень удобно для произношения.
Я давно заметила, что когда сообщаешь людям об этом факте, они как-то просто машинально спрашивают: «А как же его зовут?» Но этот, к моему удивлению, такого вопроса не задал.
— Ефим сообщил мне, что вы интересуетесь процессами образования и распространения динамического возмущения в больших массах воды, — сказал вдруг он, слегка огорошив терминологией, сквозь которую я с трудом продралась до смысла сказанного.
«А Чугунков-то был, пожалуй, прав, — подумала я, — когда просил его разговаривать на простом, общедоступном языке, а не читать лекции».
— Вы не ошиблись, — ответила я с живейшим интересом. — Именно я интересовалась этой информацией. Правда, для себя я сформулировала область моих интересов несколько проще… Я хотела бы выяснить поточнее причины цунами, обрушившегося на Шикотан, и возможности их раннего прогнозирования.
Пока мы говорили, Фимка крутил головой то на меня, то на него, потом тяжело вздохнул и заявил:
— Ну, третий, как говорится, лишний. Я надеюсь, вы и без меня тут прекрасно поворкуете, тем более на таком труднодоступном для меня языке. Я как-то привык в своих материалах попроще выражаться, чтобы понятно было абсолютно всем…
Вылезая из вездехода, он поманил меня пальцем и, когда я высунула голову наружу, сказал извиняющимся шепотом:
— Оля, я ни черта не понял, что он там мне объяснял! Потому и приволок с собой. Он, знаешь, кто? Сотрудник какой-то хитрой лаборатории во Владивостоке, они как раз прогнозами занимаются. Его наблюдателем сюда послали…
— Слушай, Фима, — перебила я его. — Кто это тебя арестовать хотел? Только давай без всякой пурги, я же понимаю, что тебя очкарик у майора отбил, а не наоборот, как ты сказал…
— Да я — ничего… — пробормотал смущенный Ефим. — Я откуда знаю, кто это такой. Он мне документы не показывал. Рожа не русская какая-то — то ли казах, то ли киргиз, черт его знает!
«Рожа нерусская должна и фамилию иметь нерусскую, — подумала я, — например, Турсунов, майор то ли ФСБ, то ли вообще диверсант из группы Конкурента. Час от часу не легче. Он меня по пятам преследует. Или, наоборот, — опередить хочет. Вот бы Фима перетрусил, если бы узнал, что его чуть ФСБ не арестовала… Пожалуй, еще не поверил бы, да и правильно, в сущности, сделал бы. Я тоже не верю, что этот Турсунов и в самом деле из ФСБ».
— Ладно, — пожалела я его. — Наверняка придурок какой-нибудь наехал! Просто ты ему под руку попался. Ерунда. Я могу подсказать тебе кое-что для материала в газету.
По Фимкиным глазам я увидела, что он тут же сделал собачью стойку.
— Только что на заставу привезли одного из охотников, унесенных в океан. Его подобрал авианосец «Стремительный». Сейчас у врачей на заставе, они над ним колдуют. Говорить, правда, пока не может почему-то…
Последнюю фразу я договаривала в пустоту — Фимка уже несся к ближайшей машине. Я усмехнулась и нырнула в вездеход.
— Извините, Семен Михайлович, — бросила очкастому геофизику. — Я в вашем полном распоряжении.
— Знаете, — сказал он вдруг, — я не люблю двусмысленностей. Оттого, возможно, и выражаюсь наукообразно. Но это затем, чтобы мои слова нельзя было истолковать иначе, чем в соответствии с тем смыслом, который я в них вкладываю.
Я чуть не покраснела, сообразив, на что он намекает. Мою последнюю фразу и в самом деле можно было истолковать по-другому. Но какое для этого нужно иметь буйное воображение! Вместо того чтобы покраснеть, я разозлилась.
«Да он же просто по носу меня щелкнул! Никакое у него не буйное воображение. Он роли между нами распределяет! Привык, наверное, что ему в рот смотрят там у них, в лаборатории! Кстати, что за лаборатория такая?»
— Семен Михайлович! — подавила я свое раздражение, по крайней мере внешне. — Полностью согласна с вашей сокровенной мыслью о том, что мужчины несравненно умнее женщин и гораздо более пригодны к занятиям наукой, чем пол, им противоположный.
— Я этого не говорил, — пробормотал он, отводя глаза в сторону.
— Вы этого даже не думали! — согласилась я. — Это у вас в крови, вернее — этим вы себя утешаете…
— Что вы несете?.. — начал он, но я его перебила:
— Я несу вам истину, от которой вы старательно отворачиваетесь, чтобы не видеть самого себя таким, какой вы есть на самом деле. Дайте мне, пожалуйста, вашу руку.
Он нерешительно протянул мне левую руку, но потом вдруг резко ее отдернул и посмотрел на меня презрительно.
Я рассмеялась:
— Да нет! Я не собиралась по руке читать ваш характер, просто хотела убедиться, что вы женаты, посмотреть, есть ли у вас на пальце обручальное кольцо. Столь педантичный, как вы, человек обязательно должен носить кольцо, раз уж существует такая традиция. Я тоже не верю ни в какую мистику. Но в то, что женились вы неудачно и теперь мстите своей жене таким вот закамуфлированным образом, презирая женщин вообще и считая их существами низшими по сравнению с мужчинами, я верю. Вернее сказать — я это знаю. Вы не любите свою жену. Не любите скорее всего оттого, что она не любит вас. Но признаться в этом самому себе вам страшно, а главное — стыдно, не правда ли?
Он взглянул на меня, и сразу же я пожалела обо всем. В его глазах стояли слезы! Очки увеличивали их, и они казались несоразмерно с глазами большими.
«Скотина ты все же, Ольга! — сказала я самой себе. — Размахалась кулаками! Когда только ты сама-то перестанешь мстить мужикам?»
Очкарик отвернулся, и мы минуты три сидели молча. Потом одновременно сказали:
— Извините…
И оба рассмеялись.
— Все! Забыли! — заявила я и увидела на его лице полную готовность пойти навстречу и поддержать мое предложение.
— Если из двух человек один нуждается в помощи, а другой может помочь, они всегда найдут общий язык, если только не будут жестко распределять роли, — сказала я. — Коль скоро я сейчас нуждаюсь в помощи, это вовсе не значит, что через секунду мы не поменяемся ролями. Верно?
Он смущенно улыбнулся. Такие заковыристые фразы он понимал с лета. Как же нам найти для общения нечто среднее, не столь наукообразное?
— Знаете, Семен! Давайте поступим самым примитивным образом. Я буду спрашивать, а вы — отвечать на вопросы. Если я чего-то не пойму, перебью и спрошу снова. Я думаю, так нам все же удастся помочь друг другу.
Он кивнул, продолжая улыбаться.
— Первое, что меня интересует, было ли причиной только что происшедшего стихийного бедствия, цунами, подводное землетрясение?
— Несомненно, — ответил геофизик.
«Неплохо! — подумала я. — Продолжим».
— Вы можете назвать координаты точки, где расположен апогей землетрясения? — был следующий вопрос.
Геофизик поднял глаза кверху, упершись взглядом в металлическую крышу вездехода, и, секунду подумав, четко ответил:
— Сорок три градуса пятьдесят восемь минут северной широты и сто сорок шесть градусов восточной долготы. Но эти данные мало информативны, так как землетрясение произошло…
Он споткнулся на этом слове:
— Впрочем, оно и сейчас продолжается на глубине восьми с половиной километров в ложе Курило-Камчатского желоба. Для этого района подобные явления не представляют собой ничего необычного.
— Простите? — остановила я его. — Как это — продолжается?
— Да, — ответил он. — Продолжается и сейчас. Наша сейсмическая станция регистрирует постоянные, хотя и нерегулярные отголоски толчков силой в семь-восемь баллов по шкале Рихтера.
— Это очень сильное землетрясение, как мне кажется, — сказала я с некоторым сомнением.
— Да, — ответил он. — Если бы очаг располагался не на столь большой глубине, оно вызвало бы целую серию идущих одна за другой волн. Но в данном случае нам не стоит опасаться, что цунами повторится.
— Почему? — недоумевала я. — Ведь первый толчок имел катастрофические для острова последствия.
— Первый — да! — согласился геофизик. — Но в результате того же самого толчка условия прохождения сейсмической волны нарушились, изменилась конфигурация стенок желоба и, значит, условия отражения волны от них. Волна гасится где-то на глубине пяти километров в самом желобе и почти не достигает поверхности океана. Это явление довольно обычное для землетрясений, происходящих на больших глубинах.
Признаюсь, он меня несколько озадачил. Оказывается, причины бедствия продолжают действовать! Вот и разберись с ними, как того требовал от меня Чугунков.
— Что же явилось причиной самого землетрясения, которое, как вы утверждаете, продолжается и сейчас? — спросила я.
— Это утверждают приборы, — улыбнулся геофизик. — А насчет причин — тут начинается область более или менее достоверных предположений. Наиболее распространенная версия — участки земной коры как бы наползают друг на друга и заставляют содрогаться многокилометровые пласты гранита или базальта. Сдвигаясь по разломам, те порождают сильнейшие землетрясения. Есть еще версия о постоянных, хотя и непериодических колебаниях жидкого земного ядра, но это пока скорее из области фантастики.
— Еще один очень важный для меня вопрос, — сказала я. — С какой точностью и за сколько времени до начала можно предсказывать подобные землетрясения?
Семен Михайлович посмотрел на меня как-то очень странно и, слегка задумавшись, пробормотал:
— В этом нет никакого особого секрета, тем более для вашего ведомства. Я думал, вы полностью владеете такой информацией.
Теперь растерялась уже я. Он на что-то намекал, а на что — я не могла понять.
— Почему вы так решили, Семен? — спросила я напрямик.
— Да потому, что я сам, лично, передавал все данные по этому вопросу вашему представителю… — ответил он мрачно. — Что-нибудь не так с нашей информацией?
— Не знаю… Кому вы ее передавали? Вы уверены, что это человек из нашего ведомства?
— Я сегодня уже разговаривал с этим человеком, — ответил он и, помолчав, добавил: — Причем при вас беседовал…
«При мне? — оторопела я. — При мне он только докладывал на совещании, которое Чугун… Ну, конечно же! Он Чугункова имеет в виду! Но если это так, то я вообще ничего не понимаю! В чем же тогда смысл задания, которое дал мне Чугунков? Чтобы я прошла по его следу? Зачем?»
— Странный у нас разговор, — сказала я. — Вместо того чтобы давать ответы на вопросы, он порождает новые.
— Оля! — неожиданно оживился геофизик. — У меня тоже есть один вопрос, на который я никак не могу найти ответ. Хотя, может быть, этот вопрос вовсе и не касается меня. Но с другой стороны, там была использована именно наша информация, в этом у меня нет ни малейших сомнений.
— Где там? — думая о своем, спросила я машинально, просто из привычки уточнять неясные мне места в любом разговоре.
— Я имею в виду — в том прогнозе, который дал по Курильскому региону ваш министр в своем интервью, — ответил геофизик.
Я чуть не подпрыгнула, но не двинулась с места лишь потому, что постоянно контролировала свое поведение, чтоб не давать никакой лишней информации о себе. Это вошло у меня в привычку, ведь я прекрасно знаю, как красноречиво свидетельствует о душевном состоянии человека непроизвольная динамика тела.
— Вы уверены, что прогноз был составлен именно по вашим материалам? — спросила я.
— Как же я могу быть не уверен, когда Семен Михайлович… — Он посмотрел на меня и добавил: — Ваш Семен Михайлович сам просил нас об этом и даже организовал финансирование наших работ из бюджета МЧС. Единственно, что мне непонятно, — как могли появиться такие грубые ошибки, которые прозвучали в его прогнозе? Если это результат уже вашей министерской обработки полученных данных, я просто отказываюсь работать над этим проектом дальше!
— Какие ошибки, Семен Михайлович? — спросила я спокойно, но это вовсе не значило, что внутри у меня все столь же спокойно, как снаружи.
— Как это — какие? — переспросил он раздраженно. — Будто вы не знаете!
— Какие ошибки? — повторила я, и невесть откуда взявшийся металл прозвучал в моем голосе.
Он растерялся и посмотрел на меня с удивлением.
— Хорошо, — сказал он, — я напомню вам, какие ошибки, хоть и не вижу в этом никакого смысла. Мы дали абсолютно точный прогноз — и об очаге землетрясения, и о его последствиях. Наша лаборатория пользуется самыми точными датчиками, установленными на дне Курило-Камчатского желоба. Отслеживаются многомесячные пространственные перемещения реперных участков земной коры, моделируется их поведение во времени. Мы близки к тому, чтобы совместно с американскими и австралийскими учеными создать обобщенную модель поведения тихоокеанского ложа на много лет вперед и составить просто-напросто расписание землетрясений, что позволит избежать многих совершенно ненужных и бессмысленных жертв и материальных затрат. И вот, когда я передаю вашему генералу детально выверенные данные о предстоящем землетрясении за месяц — вы слышите! — за месяц до его возникновения, я вдруг слышу в интервью человека, который сам заказывал мне этот прогноз, что землетрясение произойдет в районе острова Парамушир у берегов Камчатки. У меня просто… Я просто… дара речи лишился! Я не хочу больше иметь дело с этим человеком! Я не знаю, как можно было перепутать Южные Курилы с Северными! Это полнейшая безответственность! И этот человек еще имеет наглость рассчитывать стать Президентом России!
Он замолчал, но сидел, раскаленный своим негодованием, как пустой чайник на огне.
Признаюсь, он меня озадачил. Безответственность? Не-ет! Это не могло быть безответственностью. Это могло быть только провокацией! В этом я уже просто была уверена. И кто был ее заказчиком, тоже нетрудно было догадаться. Но вот кто исполнитель? Кто сумел подменить данные на пути от лаборатории до кабинета нашего министра настолько, что Южные Курилы превратились в Северные? В этом мне и предстояло разобраться.
— И все же, Семен, — сказала я, хоть и понимала, что мой вопрос вызовет его раздражение. — Вы уверены, что отдали генералу Чугункову абсолютно точные данные?
— Да, я уверен! — ответил он резко.
— Мне жаль, что так случилось! — сказала я и вздохнула.
На душе у меня было очень погано. Передо мной сидел человек, который добросовестно выполнил свою работу с искренним желанием помочь нам, спасателям. И мы распорядились его информацией так, что навсегда отбили у него желание сотрудничать с нами! Не могу же я объяснить ему, что где-то среди высшего руководства МЧС сидит человек, который намеренно исказил его информацию и поставил наше ведомство в глупейшее положение. Особенно перед этими людьми, сотрудничество с которыми очень много для нас значит.
— Мы постараемся разобраться, каким образом в прогнозе землетрясение переползло на другой конец Курил, — пообещала я. — Возможно, тогда мы сможем объясниться и с вами. Пока же я могу сказать только одно — мне очень жаль, что так случилось.
На этой кислой ноте мы с очкастым геофизиком и расстались. Я уже вылезала из вездехода, когда меня вдруг поразила одна мысль. Я вновь сунула голову в кабину и спросила:
— Простите, Семен, вы сказали, что сотрудничаете с американскими учеными… А японские геофизики тоже сотрудничают с вами?
Он скривился в усмешке.
— Японские геофизики придерживаются слишком оригинальных взглядов на процессы возникновения землетрясений, — сказал он. — В связи с этим у нас часто возникают очень напряженные отношения. Говорить о полноценном сотрудничестве в такой обстановке не приходится. Дело доходит даже до того, что нашего «Витязя» и, например, «Академика Курчатова», когда в этом возникает необходимость, не пускают в их порты, а от нас утаивают, как я полагаю, значительную часть тех данных, что получает «Риофу мару».
Я кивнула, подтверждая, что поняла, а про себя подумала:
«Черт возьми, что такое „Риофу мару“?»
Однако вслух я задала более важный для себя вопрос:
— И последнее, Семен. В чем главная, на ваш взгляд, оригинальность взглядов японских ученых?
— В чем? — усмехнулся он. — Хотя бы в том, что они допускают, что землетрясения в Курило-Камчатском желобе можно вызвать искусственно…
— Как это? — удивилась я.
— Очень просто, — ответил Семен. — С помощью атомного заряда небольшой мощности можно разбалансировать равновесие участков земной коры и ее отдельные зоны спровоцировать на подвижки…
— До свидания, Семен, — пробормотала я и выдернула голову из вездехода.
Все! С меня довольно. Я чувствовала, что перегрузилась этими абсолютно новыми для меня сведениями и возможностями. Думать уже не могла ни о чем. Да и не хотела. Пусть информация сама уляжется в голове. Если голове не мешать, она часто и сама может выдать правильный результат, без малейших усилий с моей стороны. Вот и пусть поработает без меня, решила я. А мне пора отдохнуть.
Я лишь сейчас заметила, что стою под звездным небом и сверху на мою голову не капает. Дождь кончился. Я поправила отвороты моих сапог с очень высокими голенищами (которыми снабдил меня Евграфов) и пешком направилась к нему на заставу, обходя большие лужи и смело переходя вброд те, которые поменьше и неглубокие.
Теперь меня интересовали японцы — те самые, унесенные волной в океан.