Глава 16

Она проснулась от шума дождя, открыла глаза и посмотрела в сторону окна. Длинные сборчатые бархатные занавеси персикового цвета скрывали от нее внешний мир. Но она все равно знала, что на улице идет дождь, что за окнами бурлит жизнь, наполненная движением… Движение… Какое странное слово. Теперь в ее жизни было мало движения, разве что двигалась по сосудам кровь, с каждым днем становившаяся все гуще и гуще, все ленивее и ленивее.

Она не хотела жить. Она не понимала, почему ее вообще оставили в живых. Теперь, когда у нее перестала болеть голова и тело, к ней вернулся аппетит, но она боялась сказать об этом. Она лежала на широкой постели, устремив глаза вверх, и считала количество звеньев сложного орнамента, который составлял основу затейливой лепнины на потолке.

Она не знала, сколько прошло дней и как вообще она попала в это странное место, так не походившее на то, что ей приходилось видеть раньше. Здесь все напоминало ей сюрреалистические фильмы Блие или Бунюэля, настолько изысканна и оригинальна была обстановка, мебель и даже постель, на которой она лежала, особенно эти бархатистые с одной стороны и гладкие и шелковистые – с другой простыни цвета морской волны, этот голубой с синими и фиолетовыми разводами ковер на полу, эти серебристые полупрозрачные светильники в форме вытянутых мыльных пузырей, свисающие с потолка… А живые ярко-желтые цветы? Кто их срезал или купил, чтобы хотя бы немного оживить холодную гамму этого претенциозного дизайна?

Еду ей приносил молчаливый великан с внешностью скандинава и повадками большого добродушного животного. Она пару раз пыталась задать ему вопросы, касающиеся ее пребывания в этом незнакомом доме, но он молчал, словно был глухим и не слышал ее.

– Ты что, идиот? – спросила она тогда совсем тихо, проверяя его на слух, но Скандинав на это лишь широко улыбнулся и замотал головой, показывая, что со слухом у него все в порядке.

– Ну и катись к чертовой бабушке! – в сердцах воскликнула она, целясь в него одной из многочисленных маленьких подушек, находящихся в ее изголовье, и швырнула ее со всей силы ему в голову.

Белла попыталась подняться, и ей это удалось. Она села на постели и принялась растирать затекшие от долгого лежания мышцы, затем встала и сделала несколько упражнений, чем вызвала приступ головокружения. Длинная ночная рубашка из тонкого кружевного полотна была ей велика и выглядела на ее худеньком теле, как балахон Пьеро с непомерно длинными рукавами и подолом, напоминающим при движении шлейф. Все, что окружало ее, навевало мысли о потустороннем мире или ночном кошмаре, но никак не объяснялось логически или, во всяком случае, реалистически. Хотя, с другой стороны, все вещи имели свою неповторимую поверхность, до них можно было дотронуться, погладить и даже лизнуть. Взять хотя бы яблоки в вазе на столе – они были вполне настоящими и даже довольно вкусными.

– Как вас зовут? – вдруг услышала она мужской голос и резко повернулась. Она увидела входящего в комнату мужчину, лицо которого показалось ей знакомым.

– Кто вы? – ответила она вопросом на вопрос.

– Когда к вам вернется память, вы без труда узнаете меня, но мне все же интересно было бы узнать, помните ли вы хотя бы СВОЕ имя?

– Разумеется. Меня зовут Изабелла Лерман.

– Так я и знал. – Мужчина, ростом почти в два метра, полноватый, улыбчивый и, судя по всему, очень сильный, развел руками и прищелкнул языком. – А жаль… Ну ничего, подождем еще немного…

– Чего, собственно, вы собираетесь ждать? И как я здесь оказалась?

– Дело в том, моя дорогая, что вы серьезно больны, и думаю, что я не погрешу против законов медицины, если скажу вам об этом. Вот уже месяц, как вы упорно выдаете себя за Беллу Лерман, женщину, погибшую вместе со своим мужем, Максимом Лерманом, 15 июля в результате взрыва подложенной в их машину бомбы… И хотя ходят слухи, что Изабелла жива, это не дает вам права называться ею. Самозванки всегда плохо кончают…

– Да подите вы к черту! Лучше верните мне мою одежду и выпустите меня отсюда…

– Я не держу вас, как это могло бы вам показаться, я предоставил вам кров, обеспечил нормальным уходом и медицинской помощью и намерен и дальше заботиться о вас…

– Конечно, почему бы вам не позаботиться обо мне, раз вы сами меня и отравили какой-то гадостью… Зачем вам понадобилось угонять мою машину?

– У нее бред, – бросил через плечо мужчина только что вошедшему в комнату Скандинаву. – Придется снова приглашать доктора Лазарева. Она просит ее одежду, будь добр – принеси.

Скандинав ушел, а мужчина сел в кресло и взял со столика яблоко.

– Конечно, вы правы, – сказал он наконец, глубоко вздыхая и очень подвижно гримасничая, словно разминая лицо перед тем, как состроить новое выражение. – И вам полагается знать, каким образом вы здесь оказались, но боюсь, что после того, как я вам это расскажу, ваша болезнь станет прогрессировать…

– В ваших словах полностью отсутствует логика, – раздраженно заметила Белла и тоже взяла яблоко, – вы только что сами сказали, что Белла Лерман погибла, затем вы заявили, что ходят слухи о том, что она жива… Да, я и сама знаю, что в нашем городе существует женщина, выдающая себя за меня, она постоянно звонила мне и грозилась натравить на меня прокурора, если я не приду с повинной и не признаюсь в том, что убила Макса, но ведь эта женщина или девушка – я ее не видела – разъезжала по городу в том самом синем «Опеле», в который меня запихнули ВЫ! Как же все это можно объяснить? Что вы с ней заодно? Или по улицам нашего города разъезжает несколько десятков синих «Опелей»? Когда Макс дарил мне его – а это было в прошлом году, – такая машина была единственная на весь город. И это мне известно точно.

– Не понимаю, как можно таким вот образом перевоплотиться в другого человека, но вы делаете это просто с блеском. Я в восхищении! – воскликнул мужчина. – Но если вы Изабелла Лерман, то очень странно, что вы меня до сих пор не узнали… Мою физиономию знает каждый житель нашего города, а уж Изабелла знала меня лучше, чем кто-либо… Ведь Максим был вхож в мой круг…

– Петр Филиппович? – У Беллы волосы зашевелились на голове. – Боже, как же я вас не узнала сразу?

– Отлично-отлично. – Володарский удовлетворенно потер ладони и даже прихлопнул ими. – Вот это мне уже нравится.

– Вы хотите сказать, что сейчас я нахожусь в вашем доме?

– Нет, милая, не совсем так… Конечно, с одной стороны, это действительно мой дом, но с другой – об этом мало кто знает… Вы хотя бы догадываетесь, какое сегодня число?

– Нет… – призналась Белла. – И какое же?

– 27 июля.

– Неправда.

– Правда. Сейчас я приглашу вас в гостиную, там работает телевизор, на столе ворох свежих газет – вы без труда сможете убедиться в том, что сегодня именно 27 июля…

– Хорошо, пусть сегодня 27-е, дальше-то что? Могу ли я выйти отсюда и вернуться домой?

– Домой? Но если вы Изабелла, то у вас нет дома…

– Пусть нет, но существуют друзья, у которых я могла бы остановиться и переночевать… – Она с тоской вспомнила Григория Александровича. Мысли ее действительно путались. Ей стало страшно.

– Вера Фишер навряд ли обрадуется, увидев вас… Да и Лариса Парсамян, думаю, тоже… Она и так-то пьет без просыпу, а тут еще вы со своими байками…

– Какими еще байками? Как раз они-то и подтвердят, что я – это я.

– Вы ошибаетесь… Люди далеко не всегда оказываются теми, за кого себя выдают. Ни Вера, ни Лариса не захотят осложнений… И хотя вы действительно немного похожи на Беллу, я не советую вам хотя бы ПОКА появляться на людях… Ведь вы же еще ничего не знаете… Вас разыскивают, дорогуша. И если найдут, то вы лет десять-двадцать (в зависимости от того, кто станет вашим адвокатом) не будете есть свежих яблок, я уж не говорю об остальном…

– При чем здесь, черт возьми, свежие яблоки? Кто меня ищет и за что мне могут дать двадцать лет? Я ничего не понимаю!

– Вы или действительно больны, или авантюристка, каких свет не видел… Вас подозревают в убийстве нескольких человек… Вам назвать их имена?

Белла смотрела на него широко раскрытыми глазами и чувствовала, что еще немного – и она действительно сойдет с ума. А ведь это именно то, что им всем и надо было от нее. Но зачем? Зачем она вообще ИМ? И кто ОНИ такие?

– Назовите, – сказала она изменившимся голосом. – Я постараюсь запомнить.

– Хорошо… Итак: Макс Лерман…

Белла воспринимала его голос, словно удары колокола, настолько гулко его слова отдавались в ее сразу потяжелевшей голове.

– … Раиса Исханова, Родион Исханов, Инга Сосновская, Андрей Ямщиков, Ирина Цветкова, Олег Караваев и, наконец, Борис Губин…

– Да вы спятили! Я никого не убивала! И если некоторые фамилии я действительно слышала, то никакого Олега Караваева и Бориса Губина я не знаю…

– Правильно, они могли быть просто случайными жертвами…

У Беллы иссякли силы, она не могла больше спорить с этим сытым и даже раскормленным Володарским, к тому же еще и губернатором, в руках которого оказалась.

– Знаете что, отвезите меня в прокуратуру… Я готова. Все это слишком сложно для меня. Я бы могла еще побороться, будь у меня побольше физических сил и не будь я связана определенными отношениями с другими людьми, которых я могла бы призвать себе в свидетели. Но раз меня уже все считают мертвой, то пусть так и будет. Я устала…

Она снова легла на кровать, прикрылась простыней и закрыла глаза. Но потом все же приоткрыла их: природное любопытство взяло верх надо всеми остальными чувствами – обидой, разочарованием, страхом и безысходностью…

– И все же: почему я здесь?

– Считайте это моей блажью… Скажем так: вы мне нравитесь.

– Тогда все понятно, с этого и надо было начинать. У меня больше нет вопросов.

– Как угодно… – Володарский поднялся с кресла и вышел из комнаты. Но уже через пару минут вернулся. – Да, совсем забыл. Через десять минут ужин. Сейчас вам принесут одежду, и вы сможете выйти отсюда. Что касается душа и всего прочего, необходимого вам как женщине, то все это вы найдете в ванной комнате, которая находится рядом… Думаю, что вы уже успели воспользоваться душем и всем остальным, не так ли?

Белла вспомнила, что действительно совсем недавно она как будто бы ходила в туалет и даже стояла под душем, но все это казалось каким-то туманным и неопределенным… «Меня, наверно, обкалывали какой-нибудь дрянью…» – подумала она и, чтобы проверить это, задрала рукава рубашки. Синие и фиолетовые пятна на внутренней стороне локтя указывали на то, что она не ошибалась. Волна злости захлестнула ее…

Скандинав принес ей простое черное платье, белье и чулки, затем ушел и вернулся с узкими черными туфлями.

Он ушел, а Изабелла смотрела на разложенные на постели вещи и не могла взять в толк, что теперь с нею будет, что ждет ее за этой дверью, в гостиной, куда ее пригласили поужинать. Неужели Володарский, этот известный всем в городе оригинал и человек, обладающий неограниченной в принципе властью, решил пополнить свою коллекцию любовниц таким вот изощренным способом? Но Макс, рассказывая ей о Володарском, ни разу, между прочим, не упомянул о нем как о бабнике. У Володарского были наполеоновские планы, связанные с крупными зарубежными инвестициями, с восстановлением старинных храмов, с освоением нового газового месторождения, с рядом законопроектов, имеющих отношение к налоговой системе, и многими другими сферами губернаторской деятельности, но чтобы он занимался такими вот неблаговидными вещами, как кража женщин, такого о нем никто не мог сказать… Он был женат и имел двух взрослых сыновей. Зачем ему понадобилась Белла?

Она надела на себя платье и немного успокоилась, когда оно оказалось ей впору, очевидно, человек, который его выбирал, специально взял совершенно нейтральную, классическую модель, да еще и сшитую из мягкой эластичной ткани. Белье и чулки были чуть великоваты, а туфли чрезмерно тесны.

В ванной комнате, настолько большой, что в ней при желании можно было тренироваться вместо гимнастического зала, Белла действительно нашла и хороший немецкий фен, и корзинку с шампунями, кремами, гелями, косметикой и прочим, а потому за четверть часа сумела привести себя в божеский вид и выйти наконец из спальни. Но вместо гостиной, которую она надеялась увидеть прямо за дверью, оказалась в длинном коридоре, устланном красным толстым ковром. Она шла, слегка прихрамывая и испытывая боль при каждом шаге из-за тесных туфель, до тех пор, пока не услышала раздающиеся из-за ближайшей двери мужские голоса. Она остановилась и хотела было уже постучать, как вдруг передумала и резко толкнула дверь. Белла увидела большую комнату с длинным столом, за которым сидели Володарский и Скандинав. Высокие французские окна, слегка прикрытые прозрачными занавесями, пропускали немного голубоватого пасмурного света с улицы. Где-то было открыто окно, потому что в гостиной пахло дождем и мокрой землей.

– Проходите, не бойтесь. – Володарский в белом свитере и летних светлых брюках поднялся из-за стола ей навстречу. – Садитесь вот сюда и чувствуйте себя как дома. А ты иди, – обратился он к белобрысому.

Когда они остались одни, Белла, придвинув к себе блюдо с рыбой, положила немного в тарелку и, стараясь не выдавать своего волнения, принялась за еду. Она понимала, что после трех дней, проведенных ею неизвестно где, ее организм ослаб и теперь нуждался в хорошем питании. А бороться с кем бы то ни было на пустой желудок по крайней мере глупо.

– Аппетит – признак здоровья, – заметил Петр Филиппович, следуя примеру Беллы и тоже накладывая себе на тарелку розовые ломтики лосося и ветчины. – Тебе стало лучше?

Белла вздрогнула от этого панибратского «тебе».

У него был низкий и какой-то жирный голос. Копна серых с проседью волос делала его даже импозантным, и только несколько одутловатое лицо, с крупным носом и глазами бассет-хаунда, выдавало в нем человека немолодого, пресыщенного и, как ни странно, умного.

– Вы намерены сделать из меня свою любовницу? – спросила Белла с набитым ртом, стараясь не смотреть в его сторону. – Но зачем вам спать с убийцей? Вы что, извращенец? Ну, выписали бы себе из тюрьмы какую-нибудь рецидивистку…

– Ты красивая, а я ценю все красивое. Быть может, это покажется тебе циничным, но красота спасает не только мир, но и людей, обладающих этой самой красотой… Ну посуди сама, стал бы я возиться с тобой, не будь у тебя таких изумительных длинных ног, такого гибкого и стройного тела, такой белой, молочной кожи, таких влажных блестящих зеленых-презеленых глаз, маленького аккуратненького носика, который так и хочется поцеловать, и этих роскошных губ… Нет и еще раз нет!

– Петр Филиппович, ведь прекрасно знаете, что я Белла, зачем же вы мучаете меня и заставляете меня доказывать вам, что я не верблюд?

– Ты не должна говорить такие грубые вещи… И я тебя не знаю… Да, безусловно, у Макса была симпатичная жена, но ты здесь совершенно ни при чем…

– А для чего вы выдумали про все эти убийства?

– Я не выдумал, просто мне по штату положено находиться в курсе всего, что происходит на вверенной мне территории, и твои фотографии, равно как и приметы, фигурируют практически во всех убийствах, о которых я говорил тебе…

– Вы могли бы показать мне эти фотографии?

– А почему бы и нет? Вот они… – Володарский взял в руки большую красную папку, лежащую рядом с его прибором на скатерти, раскрыл ее, достал прозрачный пластиковый пакет с цветными фотографиями, протянул его Белле и с интересом уставился на нее.

На первой фотографии Белла была изображена сидящей в черной машине (марку которой разобрать было невозможно) на кладбище во время похорон Макса и Изабеллы Лерман. Ну конечно, на кладбище ее возил Григорий Александрович… Но что это доказывает? Пожалуй, ничего.

На другой фотографии Белла шла по университетскому дворику в направлении морга. Следующий снимок был сделан явно через окно, с улицы: Белла стояла рядом со столом, на котором лежало тело Раи Исхановой. Правда, на снимке трудно было что-либо разобрать…

Белла (но почему-то уже без Григория Александровича) входила в подъезд дома, где жила Инга Сосновская. Снимок с Ингой, застывшей в неудобной позе в собственном холодильнике, был смонтирован таким образом, словно Белла стоит неподалеку и рассматривает труп…

Дверь в квартиру Цветковых распахнута, Белла стоит с… топором в руках… Но, правда, снята она со спины, хотя видна и часть ее лица.

Белла (и снова одна) возле квартиры Андрея Ямщикова.

Белла, открывающая ночью свой гараж.

Белла в машине.

– Это ты? – спросил Володарский, усмехаясь как человек, которому заранее известен ответ. – Хорошие снимки, правда?

– Да, это я… Но фотографии явно смонтированы… К тому же тот, кто якобы делал эти снимки, очевидно, каждый раз оставался до самого КОНЦА, я имею в виду до самого убийства, ведь так? Тогда непонятно, почему же он меня не остановил, не взял за руку, не передал кому следует? Вы – взрослый, серьезный человек, а несете, простите, какую-то ахинею… Что это за фарс? Что за бред? Хотите меня как женщину, так нате, берите, только потом оставьте меня хотя бы на время в покое! – И Белла, вскочив из-за стола, принялась стаскивать с себя платье через голову. Оставшись в одном белье, она довольно быстро сняла с себя все, кроме лифчика, одним движением смела со стола тарелки с закуской, графин с вином и бокалы и легла на скатерть, раскинув ноги и руки и устремив взгляд в потолок. Она уже не нервничала и даже не дрожала, как в первые минуты пребывания в гостиной. – Ну же, давайте, раздевайтесь и делайте со мной что хотите… Может, вас не устраивает такая поза, я могу лечь на живот… Смелее, вы же, мужчины, любите решительные действия…

Володарский поднялся со своего места и, слегка ошарашенный, приблизился к распростертой на столе Белле. Он смотрел на ее раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза, часто вздымающуюся грудь, согнутые белые колени, плоский живот, ровный треугольник рыжеватых волос на лобке и чувствовал, что происходящее здесь, в большой и полутемной комнате, – девушка с раздвинутыми коленями, опрокинутая посуда, шум дождя за окном и он сам, такой большой и страшно одинокий, – величайшее чудо, которого он ждал всю свою жизнь. Это поразило его. Он, такой сильный и властный, такой ненасытный во всем и одолеваемый неуемной жаждой деятельности, человек-государство, человек-вампир, человек-самец, человек-террорист, человек-тиран, человек-хозяин, вдруг ПОНЯЛ, что еще никогда в жизни он не испытывал ничего подобного… Что вся его прошлая жизнь, сплошь состоящая из борьбы за власть, ничто по сравнению с этим жгучим желанием обладать женщиной… Совершенно не так он представлял себе миг, когда наконец-то овладеет именно ею. Много разных картин он рисовал в своем воображении, начиная с примитивных и грубых сцен насилия и кончая рабской покорностью Беллы в его объятиях… Но чтобы вот так неожиданно, эротично, с вызовом, с ненавистью, с пониманием неизбежности – никогда!

Он был уже на полпути к наслаждению, когда дверь в гостиную неожиданно отворилась, и появился Скандинав. Володарский, который в этот момент уже упирался ладонями в согнутые колени Беллы, замер и посмотрел на вошедшего так, что тот чуть не потерял сознание от этих совершенно безумных глаз с расширенными зрачками, этого бледного лица и того страстного желания, какое читалось во всем облике хозяина.

Скандинав вылетел из гостиной, хлопнув дверью и понимая, что теперь наверняка будет уволен.

– Ну же, – прошептала зло Белла, – что же вы остановились? Покажите своему рабу, на что вы способны, а потом он покажет вам… Давайте, вам ведь не привыкать… Зовите сюда всех, кто здесь только есть… Только учтите, что пресыщение приводит к тошноте…

Но Володарский уже ничего не мог. Он застегнул брюки, заправил в них рубашку, одернул свитер и сел за стол. Белла, соскользнув со стола, тоже быстро оделась и села напротив него.

– Если угодно, давайте заключим с вами соглашение… Я буду спать с вами, а вы поможете мне вернуть мое имя и все, что у меня было в прошлой жизни… Ведь вы всесильны… И еще: скажите, зачем вы устроили для меня этот дешевый спектакль? Вы что, шизофреник?

Володарский тяжело дышал:

– Белла… Я виноват перед тобой и Максом. Страшно виноват. Но ты должна знать, что к его убийству я не имею никакого отношения…

– Макс работал на вас?

– Да, конечно.

– Я не могу рассчитывать на то, что вы мне расскажете, какие именно услуги он вам оказывал, но это наверняка имело отношение к вашим счетам в Швейцарии… Я этого не знаю точно, поскольку Макс мне никогда об этом не рассказывал, но, судя по тому, что он раз в полгода летал в Швейцарию, я сделала вывод, что он делает это по вашей просьбе… У него во всем городе не нашлось бы другого такого клиента, который посылал бы его с каким бы то ни было поручением в Цюрих… Скажите, ведь Макс был нужен вам?

– Да, разумеется… – очнулся от своих мыслей Володарский. – Но он уже так много обо мне знал, что я испугался… Макс был таким приятным и обаятельным человеком, что иногда мне становилось стыдно перед ним за некоторые свои дела… А тут еще эта история с Линевым…

– С Линевым? А с ним-то что?

– Разве вы не знаете, что сын Линева, Стас… умер?

– Но откуда вы-то знаете Линева?

– Я учился с ним в университете в Москве… И Макс рассказал мне его историю…

– От чего умер мальчик? – Белла вспомнила, что Линев-старший приходил к Максу консультироваться по поводу того, что будет отцу, если он убьет собственного сына, и ужаснулась: неужели убил-таки?

– От передозировки.

– А при чем здесь вы?

– Ни при чем… Это я так…

– Но вы же сказали, что вам было стыдно перед Максом? Линев просил у вас помощи?

– Нет-нет… Давайте оставим эту тему…

– Хорошо, но вы сказали, что Макс был вам нужен… Вы не знаете, кто его мог убить?

– Нет…

– А как вы узнали, что я жива?

– Я видел тебя на похоронах. Ты сидела в машине Пасечника.

– Разве вы тоже были на похоронах?

– Разумеется.

– И как вы отреагировали на то, что я не погибла? Вы рассказали об этом кому-нибудь?

– Только Вадиму, – он кивнул в сторону двери, подразумевая, наверно, Скандинава.

– И вы стали следить за мной?

– Стал.

– Но зачем?

– Потому что я вдруг понял, что Макс свою смерть ИНСЦЕНИРОВАЛ…

– Что-о? Инсценировал? Вы не поверили в то, что Макса нет в живых? Но почему?

– Потому что увидел тебя… И тогда я задал себе вопрос: какую игру на этот раз затеял Макс?

– Ну и что, вы сумели себе ответить?

– Да, конечно. Макса официально не существует. Он уезжает за границу и ждет там тебя, пока ты здесь не уладишь все дела, связанные с финансами и прочим… Ведь вам бы понадобились фальшивые документы…

– Да вы фантазер, – горько усмехнулась Белла, про себя считая Володарского психически больным человеком. «Одни снимки чего стоят… не говоря уже о трупах, которые он повесил мне на шею… И это наш губернатор!» – Но ведь Макса нет… – продолжила она. – Если бы он был здесь, разве он допустил бы, чтобы я, голая, лежала на вашем столе в гостиной?.. Идиотизм! – вырвалось у нее. – Макс сделал бы из вас фарш прежде, чем вы дотронулись до меня…

– Но тогда ответь мне, кошечка, – Володарский сощурил свои крупные, с воспаленными веками, собачьи глаза и произнес чуть слышно, как великую тайну, – кто же тогда вылетел последним рейсом в Москву под фамилией Лерман? Причем было заказано два билета: один – на имя Беллы Лерман, а другой – на имя Максима Лермана. Максим улетел в Москву, а Белла, выходит, осталась?

– Что вы такое говорите? – У Беллы мороз пошел по коже. – Какие билеты? Какая Москва?

– Все очень просто… Я сам лично видел журнал регистрации пассажиров – Макс жив, и он сейчас находится здесь, в Москве…

– Как это, здесь?

– А ты думала, где мы с тобой сейчас? Это Лосиный остров, Подмосковье…

– Подмосковье?

– Ну да… У меня здесь дом. Так вот, продолжим. Я лично думаю, что все происходило следующим образом. Макс, решив инсценировать свою смерть, чтобы тем самым избавиться от меня и от всех остальных людей, которым он по каким-то причинам стал неугоден, несколько просчитался… Он сам взорвал свою машину, но, потеряв тебя из виду, решил, что в машине в момент взрыва почему-то оказалась ты, и, понимая, что теперь его в этом городе вообще ничего не держит, он, возможно, оплакивая тебя, поджег квартиру и все прочее и улетел в Москву, чтобы оттуда уехать в тот же самый Цюрих или куда-то еще… Или же – это уже второй вариант – он намеренно сжег тебя в машине… – Володарский не успел договорить – Белла плеснула ему в лицо соусом.

– Замолчите!

Володарский спокойно промокнул лицо салфеткой.

– Ты так не шути… Ты себе представить не можешь, какая у меня охрана… Это просто чудо, что нас с тобой сейчас никто не видит…

Белла встала, подошла к окну и раздвинула занавеси. Она увидела дорожку, ведущую от крыльца дома, в котором они находились, и невысокое строение с выставленной возле ворот охраной. Вооруженные парни в камуфляжной форме прохаживались и по двум другим аллеям, огибавшим дом.

– А нечего говорить про Макса такие гадости…

– Но посуди сама: весь город поверил в вашу смерть. В том числе и я. Пока не увидел тебя в машине Пасечника.

– А откуда вы его знаете?

– Он деловой человек, мы одно время с ним плотно сотрудничали… Но, увидев тебя с ним, я стал думать, что вас может связывать… Я буквально сломал себе голову, ночами не спал и все думал-думал…

– А потом установили за нами слежку?

– Разумеется. А как же иначе? Ведь твой Макс исчез с МОИМИ документами, вот в чем весь фокус… А среди этих бумаг была одна ну просто оч-чень важная… Доверенность… Причем генеральная доверенность, позволяющая ему подписывать любые бумаги ЗА МЕНЯ… Можешь себе такое представить? Пойми, никому не понравится, когда его держат за идиота. Вот и мне не понравилась эта игра в покойников. Но, установив за тобой слежку, я ужаснулся, когда мне на стол каждый день стали ложиться сводки об убийствах… Где ты – там и убийство… И тогда я начал их анализировать, искать в них что-то общее. Я поручил привезти из адвокатской конторы архив Лермана, выписал фамилии клиентов, которые платили ему гонорар (или часть его) через кассу, и был потрясен, когда увидел, что среди них оказались и Исханов, и Сосновская, и Линев, и, правда, косвенно, Ямщиков, и Олег Караваев, уголовник, сожитель Цветковой… Как видишь, я не бездельничал, а упорно работал примерно в том же направлении, что и ты… После твоих визитов по городу тянулся кровавый шлейф… Вот я и решил подержать тебя какое-то время здесь и прощупать относительно этих клиентов…

– Значит, вы действительно думаете, что я имею какое-то отношение к этим убийствам?

– Я даже не знаю, что и думать. Ну посуди сама: все эти имена связывает лишь одно – адвокат Лерман. Вот я и подумал, что ты, возможно, осталась в городе, чтобы убрать, скажем, ненужных свидетелей…

– Каких еще свидетелей?

– Но ведь люди-то мертвы! Значит, их кто-то убил. Но за что?

– Представьте, я мучаюсь над этим же самым вопросом. И тоже сломала над ним голову. Но откуда у вас эти дикие фотографии?

– Да забудь о них… Ну, захотели тебя попугать немного…

– А зачем было везти меня в Москву? Там Пасечник… Он волнуется за меня… – Она решила, что раз Володарский и так знает о том, что она какое-то время жила у Пасечника, то сейчас хотя бы надо как-то выгородить Григория Александровича из этой запутанной и грязной истории. И она рассказала ему, где и при каких обстоятельствах познакомилась с Пасечником, промолчав только про свалку и угон красного «Фольксвагена» у магазина «Паритет». На вопрос Володарского, где она очнулась после взрыва, Белла ответила, что в кустах поблизости от гостиницы.

– А какие у тебя дела с Савельевым?

– Никаких, – покраснела Белла. Вот уж кого ей меньше всего хотелось подставлять, так это Николая. – У них были какие-то дела с Пасечником. Кажется, речь шла о налогах… У Савельева связи в налоговой инспекции…

– А не врешь? Савельева я всегда считал надежным мужиком, а тут мне докладывают, что вы то в морге вместе, то еще где… В морг он тебя возил, чтобы про налоги Пасечника говорить?

– На экскурсию… Они смеялись надо мной, издевались, сказали, что я при виде трупов упаду в обморок… Ну, мы и поспорили…

– А Савельев знал, кто ты?

– Григорий Александрович представил ему меня как свою племянницу.

– Понятно.

Белла видела, что Володарский ей не верит. Да и вообще их разговор походил на дешевый фарс. Любой другой на месте Володарского душу бы из нее вынул, чтобы только вытрясти нужную информацию, а Володарский слишком уж долго миндальничал. То, что она ему нравилась, Белла понимала, как понимала и то, что она нужна будет ему для какой-то более важной миссии. Не случайно же он привез ее в Москву.

– Скажите, Петр Филиппович, а кто названивал мне все это время и представлялся Беллой?

– Одна моя знакомая. Забудь.

– А кто угнал мою машину?

– Никто. Мы нашли ее 15 июля, чуешь? У аэропорта… С этого-то все и началось. А когда выяснилось, что в полночь Максим Лерман вылетел в Москву, мне и вовсе стало дурно… Когда я увидел тебя на кладбише, то моей первой мыслью было, что это не ты, а твой двойник… Ведь Макс – человек талантливый, что ему стоило разыграть свое исчезновение. Вернее даже, не ЕГО исчезновение, а ВАШЕ…

– А как же останки, обнаруженные во взорванной машине? Почему же никто не занимается этим? Кто погиб вместо меня? – Белла старалась не думать о том, что Макс жив. «Если он действительно жив и теперь спокойно гуляет по Москве, я убью его сама. Своими руками», – пронеслось у нее в голове.

– Мы с Вадимом… Кстати, за то время, что следил за тобой, и сам чуть не превратился в следователя… И мой штат состоял только из одного человека – Вадима.

– Вы уже говорили…

– Вернее, двух… Еще та девушка, которая звонила тебе… Но она никому ничего не скажет.

– Да мне уже, если честно, все равно, – вздохнула Белла. – Мне кажется, что я умерла еще тогда, 15 июля, в машине… Так что вы хотели рассказать мне о той несчастной, которая погибла вместо меня?

– Никоненко сказал мне, что на девушке, которая погибла якобы вместе с Максом, были те же самые украшения и даже то же самое платье, что и на тебе в тот вечер… А твои подруги Вера Фишер и Лора Парсамян подтвердили это.

– Но как же это можно объяснить?

– Понятия не имею… Сначала Никоненко придерживался версии, что девушка в платье, похожем на твое, просто проходила рядом с машиной в момент взрыва… Но потом, после проведения экспертизы, было установлено, что девушка все-таки в момент взрыва находилась В МАШИНЕ.

– Вот вы не верите, что Макс погиб, а как же запонки, найденные на рукавах погибшего? Я понимаю, что от тела там мало что осталось, но таких запонок, как мне кажется, не было вообще ни у кого, кроме Макса. Ему их делали на заказ в Москве…

– Да, я уже слышал про эти запонки… Но все равно: Макс улетел в Москву. Вадим сам показывал стюардессе, которая сопровождала пассажиров на этом рейсе, фотографию Макса, и она его опознала… И сказала еще, что этот мужчина рассказал ей, когда она подошла к нему, чтобы предложить минеральную воду, смешной анекдот про дикую утку…

Володарский сначала ничего не понял. Он смотрел на Беллу, которая лежала на полу, и находился в страшной растерянности.

– Вот черт… – Он поднял ее и прижал к себе. – Какая же она легонькая…