6
Неизвестно, до чего бы я дошла в своей бесплодной полемике с этим мерзким свинорожим капитаном, не появись на месте событий босс. Не знаю уж, какой документ предъявил он капитану, но тот немедленно умерил пыл и заговорил непривычно тихим, без раскатистой «р» и энкавэдэшных вводных оборотов, голосом:
— Обнаружен труп. Подозреваемые задержаны и направляются в…
— Погодите, товарищ капитан, — спокойно прервал его босс, — не гоните лошадей. Куда вы тащите этих людей? Почему здесь столько ваших подчиненных? Лучше бы вместо ваших сержантов позвали пару хороших экспертов.
— Да это недолго, предусмотрено, я…
— Да уже не надо, — оборвал его Родион Потапович, — все предусмотрено, так что эксперты приедут и без ваших хлопот. Ну что, Мария, я вижу, капитан успел тебя очаровать?
— Еще бы! — мрачно отозвалась я. — А Бранна он очаровал так, что тот, кажется, и вовсе дар речи потерял.
— Ну, для Бранна потеря дара речи — процесс обратимый, и в самые скорые сроки, — улыбнулся Шульгин.
Как бы подтверждая прогноз босса, Бранн-Труха заговорил, бурно жестикулируя и разбрызгивая слюну:
— Между пьйочим, я тут совсем ни пьйи чем. Я не знаю, почему так подумали, словно я это все сам подстьйоил! Я же ведь сьйоду никого не обижал, как йаз наобойот, я всегда хотел помогать, чтобы йебята делали пьйавильный выбой в ставках и выигьйивали деньги и удовольствие, чтобы…
— Спокойно, Бранн, — сказал Родион, — понятно, что ты не убивал Амалию Шпеер. Но вот все остальное говорить совершенно излишне. Чем меньше болтаешь, тем спокойнее живешь. Капитан, — повернулся он к несносному оперу, — подождите экспертов в подъезде. Как только они приедут, уведомьте. А пока что извольте покинуть квартиру. Я должен все осмотреть.
— Что такое вы с ним сделали, Родион Потапыч, что он так сразу присмирел? — спросила я.
— Да ничего особенного, уверяю тебя. Просто нужно уметь внушать людям уважение.
«Наверное, босс показал тому какое-нибудь ужасное удостоверение и ловко сослался на известного этому придурку-капитану генерала МВД, — подумала я, — не иначе».
— Мария, познакомься, — произнес он, указывая на доселе не замеченного мной молодого человека лет двадцати, стоявшего спиной к стене, руки по швам. Молодой человек имел чрезвычайно бледный вид и почти не дышал. — Это Виталий Храмов, — представил его Родион. — Он посетил наш офис совсем недавно и попросил об услуге. Поскольку Инна Малич была убита у дверей нашего офиса в тот момент, когда она туда направлялась, он хочет, чтобы мы довели расследование до конца и нашли убийц. Разумеется, с полным финансовым обеспечением, — добавил босс чуть тише, так, чтобы последнюю его фразу слышала одна я. — Виталий был близким Инне человеком.
— Мы хотели с ней пожениться, — сказал Виталий, вглядываясь в меня с тем остекленело-ошеломленным видом, с каким малый ребенок впервые взирает на новогоднюю елку. — Я хотел, чтобы мы уехали из Москвы в Петербург, где у меня квартира… я вообще там живу и работаю, а в Москву так, наездами.
— Вы знали Амалию Шпеер? — спросила я.
— Амалию… м-м-м… ах, вы говорите о… Нет, я видел ее один раз, в клубе, когда мы ходили вместе с Инночкой примерно месяц назад… а что?
— Да так, — сказал Родион, беря его за руку и ведя по направлению к ванне, — взгляните!
— О!! — пробормотал Виталий, мгновенно отворачиваясь от вида тела в ванной. — Это… я ее видел… да, это та, в клубе… Амалия.
— Достаточно, — сказал Родион, — э, не надо! — воскликнул он, видя, что Виталий Храмов меняется в лице и пытается ухватиться за дверную ручку, чтобы сохранить равновесие, — вот этого делать не надо! Не хватало еще, чтобы к нервным расстройствам вы добавили и отпечатки ваших пальцев на ручке в квартире убитой! Держите себя в руках, Виталий. Отойдите от ванной! — чуть повысил он голос, а потом, не удовлетворившись словами, подтолкнул Храмова в спину. — Все ясно. Последняя из списка Инны мертва.
— Кстати, даже Бранн не видел таких распечаток, какая лежала в кармане Малич, — вполголоса сказала я. — Он даже пытался у меня узнать, где я такую раздобыла.
— Ему сейчас только за распечатками гоняться и клепать по ним квитанции ставок, — мрачно пробормотал босс. — Затреплют ведь на допросах… а то как бы он по глупости чего не ляпнул. Он у нас ведь на редкость везучий, да и другим счастье приносит, сама знаешь.
— Знаю… — пробормотала я. — Приносит… и сам приходит. Труха…
— Дело, Мария, скверное, — сказал босс, — впрочем, как и все, что нам приходится расследовать. Но тут, видишь ли, с самого начала гора трупов, причем два убийства произошли непосредственно в поле нашего зрения. Пять убитых девушек, понимаешь? Что касается Амалии Шпеер, то ее, как и остальных, убирал профессионал. Представляешь, как быстро? Спокойно отпер квартиру, пять выстрелов через дверь, а потом просто заглянул в одно из отверстий, убедился, что девушка убита, и спокойно покинул место преступления.
— Вы-то откуда знаете? — бросила я.
— Просто поставил себя на место убийцы, — отозвался Родион Потапович.
Не скрою, что при этих словах по моей спине пробежал жутковатый холодок…
* * *
Невезучего Бранна-Труху все же забрали с собой менты, но иного ожидать и не приходилось. Хорошо еще, что я не разделила его участь.
— Вы не успели рассказать мне о себе и Инне, — спокойно обратился к Виталию Храмову босс, — можете продолжать. Кстати, Мария, поведи машину. Мы едем к Виталию. Где вы остановились, Виталий?
— Когда я в Москве, я обычно останавливаюсь у брата. Да мы и с Инной часто там ночевали: брат часто в отъезде.
— Брат у Виталия весьма любопытный человек, — повернувшись ко мне, сообщил Родион Потапович. — Михаил Храмов, по прозвищу Хром, очень разносторонняя личность. Ведет дела с господином Ованесяном, совладельцем букмекерской конторы «Фаворит», почтительным клиентом которой я часто изволю являться.
Виталий даже вздрогнул.
— Откуда… откуда вы знаете? — пробормотал он.
— Да грош бы мне цена, если бы я, будучи знаком с человеком около часа, не навел о нем справок. Тем более что ваша семья настолько яркая, что особо и трудиться не пришлось. Я сделал это непосредственно тогда, когда мы еще беседовали у меня в кабинете, а потом я позвонил Марии, — пояснил словоохотливый Шульгин. — Откровенно говоря, ваш отец, Храмов Сергей Сергеевич, был довольно известным человеком в Ленинграде. Он же, если мне не изменяет память, работал в горисполкоме, и не последним человеком там был. Затем подался в бизнес, переехал в Москву.
— Да, все правильно, — сказал Виталий. — Быстро вы все это… и про меня уже что-то успели узнать?
— Да нет, не особенно. Вы, к счастью, еще не успели оставить глубокого следа в тех информационных источниках, из которых я черпаю сведения. Впрочем, какие ваши годы, — иронично хмыкнул босс.
Квартира Михаила Храмова, который был заочно отрекомендован боссом как Хром, оказалась неожиданно скромной по интерьеру, хотя и значительной по размеру. Наверное, раньше тут обитал сам Сергей Сергеич Храмов, умерший почти десять лет назад, как шепнул мне Родион, и с тех пор ничего тут не менялось. А то, что считалось роскошью в начале девяностых годов, стало весьма скромным по новорусским понятиям.
Самого хозяина, то есть Михаила Сергеевича Храмова, дома не оказалось. Как частенько, сообщил нам Виталий. Вообще же Виталий с момента приезда жил у брата уже полторы недели, а с тех пор видел его всего два или три раза.
Легко предположить, что Храмов-старший был весьма занятым человеком. С широкими знакомствами и большим количеством друзей, о чем свидетельствовала хотя бы огромная, где-то полтора на два с половиной метра, картина, изображающая группу молодых людей в древнеримских тогах, но с широкими лицами и бритыми затылками на современный манер. У ног «древних римлян» в томных позах лежали несколько голых женщин с телами богинь, но лицами, встречающимися на соответствующих сайтах с приписками: «Красотки. Ждем в гости состоятельного господина с желаниями».
В углу картины красовалась надпись: «Мишану от друганов».
— Декаданс, — заявил Родион, оглядев картину, — хотя по исполнению — ложноклассицистский подход. В общем, хорошая картинка. Баксов семьсот, наверное, стоит.
— Я не знаю, сколько стоит, — ответил Виталий, хотя его вовсе и не спрашивали. — Это Михаилу друзья подарили. Приобрели у какого-то художника-копииста, который в Пушкинском музее реставратором работал.
— Тогда еще меньше стоит. Долларов четыреста-пятьсот, — вздохнул Родион. — Ну да ладно. Вернемся к основной теме. Виталий, у вас есть предположения, кто мог преследовать Инну и ее друзей?
— Я не знаю… она всегда была такая миролюбивая.
Босс досадливо улыбнулся:
— В самом деле? Ну, к вопросу о миролюбии… вы не знали, что ваша Инна имела черный пояс по карате?
Виталий выпучил глаза:
— Что-о?
— Вот выписка из аттестата Днепропетровского клуба восточных единоборств, которую я затребовал по факсу, — спокойно проговорил Родион Потапович. — Кстати, вы были знакомы с Екатериной Деевой, которая жила вместе с вашей подругой Инной в съемной квартире на Земляном Валу?
Виталий поморгал. По его ошеломленному виду было видно, что он и не подозревал о многом из прошлого его убитой возлюбленной. Хорошо еще, что босс не упоминал при нем о двух приводах этой Инны Малич за проституцию.
— Вы знали Екатерину Дееву? — повторил вопрос Родион Потапович.
— Катю? Да, да. Она… она… ее сейчас нет в Москве.
— Почему же, она сейчас как раз в Москве.
— А мне… мне Инна сказала, что Катя уехала в Днепропетровск. Гостить к родителям. Ведь она, Катя, тоже из Днепропетровска, как и Инна. А что? Почему вы спрашиваете? Вы… вы что-то от меня скрываете?
— Да нет, отчего же? — пожал плечами босс. — Отнюдь. Я и не собираюсь от вас скрывать, что чуть больше недели назад Екатерина Деева была убита в ночном клубе. Ровно за семь дней до гибели Инны Малич.
— Вы… вы правду говорите?
— Мне нет смысла говорить вам неправду. Далее. Вы знали Марину Иванникову и Петру Ионеску?
— Н-нет, — помотал он головой, — я никаких таких не знал.
— А при вас Катя и Инна упоминали, скажем, имя Петька?
— Да… но…
— Так это и есть Ионеску. Вы, вероятно, полагали, что это мужчина. Ясно. Все пятеро погибших были знакомы между собой, хотя я подозревал это с самого начала. Теперь, Виталий, поговорим о том, как и где вы познакомились с Инной.
— Я? Я познакомился с ней… на выставке. Она была в Третьяковке… с этой — с Катей. Я приезжал тогда к брату, как и в этот раз. Они рассматривали картину «Иван Грозный и его сын Иван», как сейчас помню, и Катя спросила у меня нечто вроде: «А вам не жутковато смотреть на это, нет, молодой человек?» Я сказал, что это же — искусство. Живопись. А мой отец всегда приучал меня к эстетике и говорил, что если при созерцании картины Рембрандта, Тициана или Репина у меня не бежит по спине божественный холодок, то я — не человек, а просто куча глины.
— Очевидно, в таком же духе ваш отец воспитывал и вашего брата, Михаила?
— Да, — ответил Виталий, не улавливая нотки сарказма в голосе Родиона.
— Иначе и быть не могло, — бесстрастно откликнулся босс, смерив эпическое полотно «Мишану от друганов» ироничным взглядом. — Эстетическое воспитание полезно. Виталий, а чем занималась Инна? Ведь, насколько я понимаю, она где-то работала?
— Вы знаете, она часто переходила с одной работы на другую, искала, так сказать, свое призвание, — патетически ответил Храмов-младший, — и ее подруга, Катя… а что, правда, что у Инны был черный пояс по карате? А мне она казалась такой беззащитной! Она же… совсем, совсем другая. Пояс… по карате! Она же неловкая… не могла правое от левого отличить. Путалась.
— Правое от левого? — переспросил Родион. — Это интересно.
— Да, не могла. Это даже такая болезнь есть, когда человек упорно путает правое и левое. И никак с этим не сладить. Это как дальтонизм. А вы про Инну тут такое говорите. Она… она…
— Не отвлекайтесь, Виталий, — предупредил Родион, — не будем сочинять апологию Инны. Я же показал вам выписку из соответствующего документа на этот счет. Так что оставим этот вопрос. Значит, Инна не работала?
— Я же сказал…
— Это она сама вам говорила или вы знаете?
— Дело в том, что между нами было обоюдное доверие, — снова занудил Виталий. — Если бы я поставил под сомнение ее слова, если бы стал проверять, в самом ли деле она работает там, где говорит, то… то я мог бы оскорбить ее и спровоцировать разрыв!
Я закатила глаза: решительно, этот человек неисправим. Очевидно, нечто подобное чувствовал и Родион Потапович, потому что он посмотрел на меня с видом безнадеги. В его глазах было написано: «Разве можно в наше время быть таким прекраснодушным идиотом?»
Хотя чем-то этот Виталий мне даже нравился…
— Вот что, — сказала я, — вы, Виталий, не нервничайте и говорите, прошу вас, по порядку и по существу. Значит, вы не знали, где трудилась Инна и какие именно работы она сменила.
— Нет, но доверие, которое…
— А ее подруга Екатерина также не говорила вам об этом?
— Она работала в салоне сотовой связи, — досадливо поморщился Виталий. — Это мне известно, она давно уже работала там, около года.
— Ясно. А ваш брат… он был знаком с Инной и Екатериной? Насколько я поняла, ваш брат занимается тем, что… гм… является одним из учредителей букмекерской фирмы «Фаворит», не так ли?
— Я никогда не вхожу в дела брата.
— А чем, позвольте спросить, занимаетесь вы сами?
— О, это очень просто, — вмешался Родион. — Виталий Сергеевич известный в Петербурге пианист. Он выигрывал несколько международных конкурсов, в том числе в Вене и Лос-Анджелесе.
— Не выигрывал, вы несколько преувеличили, — скромно потупился тот, — а получал вторые премии. Гран-при мне ни разу не приходилось брать.
— Ну ничего, — утешил Шульгин, — какие ваши годы. Еще и Гран-при возьмете. Ведь ваша семья вообще очень талантлива. По крайней мере — разносторонняя.
«Да уж, — подумала я про себя, — разносторонняя, куда там. Отец — функционер и номенклатурщик с эстетским уклоном, старший сын — непонятно кто, но веет устойчивым бандитским душком, младший — этакий молодой Вертер, тип с романтической бледностью лика и идиотским розовым флером во взгляде на жизнь. Разносторонность! А тут еще и проект брака с милой девушкой, играющей на доверии, очаровашкой, непонятно за что получившей черный пояс по карате, несколько записей в личное дело по факту проституции, а потом и — две пули в спину. Разносторонность черт-те какая!..»
А Храмов-младший, скромно потупившись, заметил:
— Да. Отец воспитывал нас, чтобы…
— Кстати, а как ваш брат относился к возможной вашей женитьбе на Инне? — вдруг спросил Родион.
— Брат?
— Он самый.
— М-Михаил?
— У вас есть другие братья? — вставил босс.
— Михаил… не знаю, спросите у него самого… когда придет. Кстати, чуть не забыл, — оживился Виталий, грациозно откидывая волосы со лба, — Михаил сам нас и познакомил.
— Вы же только что сказали, Виталий, что познакомились в Третьяковке, — недоуменно заметила я.
— Да, но… Дело в том, что в Третьяковке я сам не посмел бы познакомиться с девушками и показал их Михаилу. Я вообще достаточно скован в обществе девушек, а Михаил — он посвободнее. В общем, я показал ему на Инну и Катю, а он засмеялся и сказал, что мигом с ними договорится. Я не поверил, он же сказал, что вообще познакомиться с девушками легче легкого, просто не надо подходить к этому так сложно, как будто это урок сольфеджио.
— Он так и сказал? — с сомнением спросил Родион. — Прямо про сольфеджио?
— Ну, быть может, и не совсем так, — засомневался Виталий Храмов, — он как-то иначе выразился, но смысл был именно такой.
— И он подошел к ним и познакомился?
— Да. Они смеялись, а потом подошли ко мне, и Катя сказала: «Что же вы, Виталий, побоялись познакомиться с нами около «Ивана Грозного»? Царя испугались?»
— Сдается мне, что этот Михаил Храмов уже был с ними знаком до того, — проворчал Родион себе под нос.
— Что? — не расслышал Виталий.
— Да так, мысли вслух. Ничего серьезного. Мне хотелось бы встретиться с вашим братом Михаилом. Ждать его бессмысленно. У вас есть его мобильный телефон?
— Д-да, — ответил Виталий, — сейчас дам. Одну минуту… ой! — вдруг проговорил он, прислушиваясь. — Кажется, нам повезло. Кто-то пришел. А ключи — только у Михаила.
— Виталька-а-а! — разнесся на полквартиры голос Храмова-старшего. — Тут? А кто это у тебя? Девчонку, что ли, завел? А и верно! — провозгласил он, входя в гостиную и упираясь взглядом в меня. — Ничего так. Да я тебе и говорил, чтобы ты не убивался больно. Девчонок-то много, из-за всех не переубиваешься! Слушай, подруга, — обратился он ко мне, не давая вставить слова никому из нас, — а тебя как зовут? Случаем, не Женя? А то у нас с братцем рокировочки происходят. Когда у него была Инна, у меня была Женя, а на днях я как раз Инну себе подцепил, значит, он теперь должен уважить брата и обзавестись Женей.
— Нет, не Женя, — ответила я, окидывая Храмова-старшего не совсем дружелюбным взглядом. Хотя особо смотреть было не на что: у Михаила была вполне заурядная внешность, единственным светлым пятном в которой следовало признать обширную лысину, да еще, пожалуй, привлекали к себе внимание цепкие серые глазки, глядящие насмешливо и как-то напористо.
— Ее зовут Мария, — отозвался сидящий в кресле Родион, — а моя фамилия Шульгин, и я хотел бы с вами поговорить, Михаил Сергеевич.
— Чего? Со мной? А вы кто такой? — Храмов повертел головой и кивнул кому-то невидимому: — Натаха, заходи! Давай, тащи сюда… веселящую влагу. А то я сегодня что-то не разминался еще.
Вошла длинноногая девица с фигурой из дорогих глянцевых журналов и глуповатой физиономией и поставила перед Храмовым бутылку белого вина и вазу с фруктами. Михаил Сергеевич выпил, заел гроздью винограда, с достоинством поковырялся в зубах и буркнул:
— Ну, говорите, что там еще?
— Я пойду прилягу, — смущенно заявил Виталий, — мне, знаете, что-то нездоровится. Михаил, тебе эти люди все объяснят.
Он ушел. Храмов-старший воззрился на нас.
— Мы из детективного бюро «Частный сыск», — без всяких предисловий объявил Родион Потапович, — наняты вашим братом Виталием для расследования убийства Инны Малич, его невесты. Приступили к своим обязанностям, согласно контракту, с сегодняшнего дня. В общем-то приступили вовремя, потому что не далее как два часа назад в своей квартире была убита сотрудница вашей фирмы «Фаворит» Амалия Шпеер.
Если Родион хотел удивить Михаила, то он едва ли этого добился. Храмов покрутил гроздь винограда и произнес:
— Хотите вина? Легкое столовое, белое. Я, как с водярой завязал, другого не пью.
— Нет, спасибо.
— А вы, девушка? Как вас — Мария? Ну… Не хотите, не надо. А вино хорошее. Мне для желудка полезно. Что касается убийства сотрудника моей фирмы, то это, конечно, грустно, но у нас в «Фаворите» несколько сотен сотрудников. Всех не упомнишь. Будут расследовать. Конечно, наши менты опять «глухаря» навесят и будут квакать: дескать, нет улик.
— То есть вы ничего не скажете.
— Нет. А Виталька давно взрослый — пусть что хочет, то и делает, кого хочет, того и нанимает. Только пусть сам за это «бабло» отваливает, у меня не просит. А такие частники, как вы, небось не хило запросили-то.
— Я понял вашу точку зрения, Михаил Сергеевич, — проговорил босс. — Это ваше личное дело, и вы можете не разделять горе брата и считать его надуманным. Но вы могли бы ответить на несколько наших вопросов?
Тот пожал плечами:
— Да валяйте. Только особо много вы от меня не услышите. Потому что я ничего особо и не знаю. А эту Инну видел несколько раз в жизни, и если говорить сразу, то мне, жива ли она, померла ли, — по барабану. Да, чикнули девчонку. Жалко. Да мало ли сейчас народа гибнет? Вон в «Норд-Осте» и моложе погибли… на Дубровке. А у нас пару недель назад машину с девчонками с Котельнической взорвали. Жалко, но — жизнь такая. — Философ-браток налил себе еще вина и махнул рукой. — Ну валяйте, сыпьте, чего там у вас.
— Я полагаю, что вы знали Инну Малич до ее знакомства с Виталием и лучше, чем Виталий, — сказал босс. — Я ошибаюсь?
— Ну конечно, ошибаетесь, приятель. Откуда мне ее знать? Не знал и знать особо не хотел. А брата познакомил… у него с телками всегда проблемы были, в общем. — Он бросил на меня насмешливый взгляд, потом опять переключился на Родиона и договорил: — Так что я ее не знал. И, если вы гнете дальше, никакого отношения к ее смерти и смерти еще каких-то девчонок не имел. Я говорю достаточно доступно?
— Да.
— А Виталька — он слепой. Я, конечно, попытаюсь его отговорить, чтобы он переводил на вас «бабки», но это, наверное, бесполезно: уж если парень уперся, то это все — диагноз. А к этой Инне он, видать, крепко присох.
— Хорошо. Мы поняли. А теперь, господин Храмов, я обращусь к вам не как к брату Виталия, а как к директору «Фаворита»…
— К директору? Натаха, — повернулся он к девице, — принеси-ка мне чего-нибудь пожрать. Там мясо вроде было. Давай. А я вам не директор, значит, — продолжал он. — Директор — это у нас Филька Каморин. Вот его и клюйте, если по производственным вопросам. А я — учредитель.
— Вместе с господином Ованесяном, не так ли? — вклинился Шульгин.
— Знаете, что ль? Ну да, с Ованесяном, Артуром Даниковичем, если официально. Там еще и третий учредитель есть, если что. Только я с ним не контачу. Да он в наши дела и не суется…
— …хотя у вас с Ованесяном шестьдесят с чем-то процентов акций на двоих, а у него — блокирующий пакет.
В маленьких глазах Храмова блеснуло раздражение, густо замешанное на интересе.
— Слушай, — чуть привстав, сказал он, — откуда ты такой всезнайка взялся? На каждую хитрую задницу с лабиринтом у тебя свой хрен с винтом. Ишь!..
— Откуда взялся, там больше нет. Разобрали. Михаил Сергеевич, мы сейчас продемонтрируем вам одну интересную штуку. Пока что нашего любопытства насчет нее никто не удовлетворил. Вы же, как учредитель, безусловно, должны знать, что это такое. Мария, будь любезна, покажи Михаилу Сергеевичу.
Я бросила на колени Храмова-старшего злополучную распечатку с роковой записью, перешедшую к нам от Инны Малич и с тех пор побывавшую в руках Амалии Алексеевны Широковой и невезучего Бранна-Трухи.
— Что это еще такое? — пробурчал Храмов. — Откуда она у вас?
— Михаил Сергеевич, — неподражаемым тоном отозвался Родион Потапович, — как говорят в детском саду, мы первые задали вопрос. Я так понимаю, вам известно, откуда такое качество печати. Как учредителю.
— Черт его знает, — протянул тот, — знаете, по-моему, вам лучше обратиться к этому… к Фильке. Я — без понятия. В натуре говорю. Филька у нас массовик-затейник, этот, как его… пиарщик. Ну и все такое. Вопросы лучше к нему.
— Под Филькой вы понимаете Каморина Филиппа Юрьевича, директора букмекерской фирмы «Фаворит»; по крайней мере, я так понял, — отчеканил Родион.
— Ну да, — сказал Храмов. — А вы что, серьезно будете ворошить это дело из-за… гм… пурги, которую гонит мой брат?
— Честно говоря, Михаил Сергеевич, — вмешалась я, — убийство девушки сложно назвать «пургой». Особенно если это убийство напрямую связано с еще несколькими преступлениями, которые, кстати, сцепляются с вашей фирмой.
Храмов-старший помолчал. Потом постучал пальцем по столику, на котором стояла ваза с фруктами, и отчеканил:
— Вот что, девушка. Если вы гнете, что тут замешан я или наша контора, то напрасно вы это делаете. И вообще, женщинам следует царствовать на кухне. Как вот Натаха. На-та-а-аха! Жрать готово? Где ты там, а?
— Приятного аппетита, господин Храмов, — сухо сказала я, поднимаясь.
В квартире Храмова нам больше нечего было делать.
