30. Балерина
Укоризненно нахмурившая брови дежурная по партеру левой стороны, узнав помрежа и Надежду, засуетилась, заботливо провела их к шестому ряду – с краю оказалось свободное кресло, из которого она выставила откидное сиденье, и предложила не проходить в центр ряда, а просидеть первый акт у прохода, раз уж они опоздали.
Устроившийся в кресле помреж тут же внимательно оглядел сцену.
– Декорация у правой кулисы смещена, – прошептал он, наклонившись к Надежде.
– А вы сидите на том самом месте.
– Да? На каком?
– Убитый блондин в туалете, – коротко отрапортовала Надежда.
– Ничего не понимаю.
– Именно на этом месте сидел шпион, перед тем как его убили.
– Надежда, – строго прошептал помреж, – отключитесь хоть на один вечер. Вам что, недостаточно того, что вы натворили?
– При таком освещении сцена кажется маленькой, – примерно отвлеклась Надежда.
– А вот с освещением что-то не то. Я вижу тень у будки суфлера.
Надежда посмотрела вверх. В осветительскую Марата.
– Почему дежурный по сцене не позвонит осветителю? – кипятился помреж. – Вот же, тень слева! Тень двигает рукой, видишь! – Он приподнялся, на него зашипели сзади. – Надежда! Иди за кулисы и позвони осветителю! На полу сцены отпечатывается тень из суфлерской!
– Мы просто зрители, – ухватила Надежда помрежа под локоть. Она еще раз взглянула вверх. Ей показалось, что в осветительской заметно какое-то движение. Исчезла тень у суфлерской раковины. – Отстранитесь. – Она примерно стала разглядывать действие и декорации.
– Да-да, – чуть прижал локтем к себе ее руку помреж. – Ты права.
– Что это? – вдруг напряглась Надежда. – Видите, веревка свисает!
– Конечно, свисает, а я что говорю! Эта веревка, наверное, выпала из декорации! Ну полный бардак! По ней Квазимодо должен спуститься на сцену!
– Почему она свисает?! – Надежду затрясло.
– Не нервничай. Сейчас они сами заметят и закрепят ему еще одну веревку.
– Она не должна свисать! – стуча зубами, Надежда так вцепилась в руку помрежа, что он тоже взволновался. – Какой Квазимодо?
В большой полевой бинокль Ева рассматривает на перекладинах сложной деревянной конструкции сгорбленную фигурку человечка со всклокоченными волосами. Человечек делает знаки кому-то за кулисами. Наконец он успокоился, ухватил поудобней двумя руками толстую веревку и застыл, присев, в ожидании прыжка.
– Лишняя тень, – заметил рядом с Евой раздетый по пояс Марат. – Какая-то веревка свисает сверху. Квазимодо потерял?
– Он сейчас прыгнет. А зрители его так не видят?
– Нет.
– Высоко ему прыгать, – шепчет Ева.
– Это Лесков из циркового училища. Приходит к нам только на «Собор». Лучший Квазимодо в городе. Отличный мужик, хоть и метр сорок восемь. Силища…
Резко выбросив короткие ноги вперед, Квазимодо прыгнул, в прыжке спускаясь по веревке вниз, а у самой сцены сгруппировался и кубарем перекатился почти до суфлерской будки.
– Перестарался, – шепнул Марат, склонившись к лампе.
По-обезьяньи передвигаясь, касаясь пола расслабленными кистями рук, Квазимодо скачками вернулся на середину сцены. Провел рукой по лицу и посмотрел вверх. Потом на свою руку. Набычившись, он посмотрел через плечо на зрителей.
– Что-то случилось, – взволновался помреж. Только он и Надежда – два человека в зале – поняли, что это не запланированный взгляд. Актер что-то сказал суфлеру, спрятав за вздернутым плечом низ лица.
– Пойдемте отсюда, – стучала зубами Надежда.
И в этот момент сверху на сцену что-то упало со страшным глухим звуком.
Застыла в оцепенении балетная группа. Свалился едва успевший отскочить в сторону Квазимодо. Эсмеральда схватилась за щеки и завизжала, но ее никто не услышал, потому что несколько скрипок разом завизжали еще громче и невыносимей. Зал замер. И с полминуты зрители были уверены, что это необычный ход сюжета, что странные звуки из оркестровой ямы – запланированы. Постепенно затихая, оркестр доживал эти мгновения виолончелью.
Дирижер первый достал из нагрудного кармана платок и закрыл нос.
Повскакивали в передних рядах особенно нервные женщины, закрывая лица руками.
За кулисой мелькнуло на миг бледное до синевы лицо дежурного режиссера сцены. Он беззвучно кричал одно слово, и помреж в шестом ряду с краю повторил его в гипнотическом оцепенении: «Занавес!»
– Опаньки! – обрадовался Марат, выдернул успокаивающий фильтр из ближайшей лампы и направил яркий пучок света на середину сцены.
Задние ряды партера ничего не понимали и вставали с мест с глухим ропотом. То, что свалилось сверху, лучше всего разглядел бельэтаж и ложи. Именно в ложе раздался первый пронзительный, нестерпимый в своей банальности женский визг.
– Это же… – дрожа губами, беспомощно встал помреж, вырвав свою руку у Надежды. – Это же труп какой-то! – В его тихом шепоте отразился весь ужас происходящего на родной поруганной сцене.
Тело крупного темноволосого мужчины в одних семейных трусах и носках, уже начинающее разлагаться, лежало с неестественно вывернутыми конечностями и источало сильный неприятный запах. Конвульсивно дернувшись, пополз с шипением тяжелый занавес.
В десятом ряду партера проснулся задремавший было в полумраке зритель и удивленно уставился на свою соседку.
– Это черт знает что! – с соседнего кресла вскочила совершенно невероятная блондинка.
Мужчина с удивлением заметил, что некоторые зрители рядом тоже повскакивали и обмениваются междометиями, из которых трудно понять, что происходит.
– Антракт? А почему не зажигают свет? – поинтересовался он, наблюдая, как блондинка, откинув свое сиденье, усаживается на пол.
– Я же чувствовала, я чувствовала! – бормотала она, опуская голову и закрывая свои желтые прямые волосы руками, как это делают в самолетах, когда стюардессы уговаривают пассажиров не волноваться и просто выполнять указания. – Это не антракт! – повернула Далила голову, и ее сосед на мгновение поразился выражению лица – не страх, а подлинное, неистовое бешенство!
– Боже, как вы красивы! – прошептал он.
– Это не антракт! Это труп свалился на сцену! Садитесь на пол. Закройте голову руками!
– Зачем? – спросил он, но послушно поднял сиденье и стал устраиваться рядом с ней на полу.
– Сейчас начнут стрелять.
– Послушайте, может, я попал не туда? Я шел в Театр оперы и балета…
– Я тоже! – прошипела блондинка. – Я ведь уже все знала заранее, как только она решила нацепить бронежилет! Нужно было просто остаться дома и напиться!
Перескочив через них, по опустевшим сиденьям пробежал кто-то длинноногий и пахнущий дорогими духами. Постепенно накаляясь, зажигалась люстра. Из-за занавеса вышел бледный молодой человек и в микрофон уговаривал всех сохранять спокойствие. От его уговоров в зале началась настоящая паника. Мужчина снял пиджак и накрыл им свою голову и голову сердитой блондинки.
– Женя, коммерсант, – представился он под пиджаком.
– Далила, психолог. Уже стреляют?
– Вы не волнуйтесь. Вас никто не тронет. У меня есть пистолет, – успокоил Женя-коммерсант и, пыхтя, вытащил из кармана пиджака большой пистолет.
Далила так была занята собственным раздражением и злостью, что не сразу среагировала.
Женя пальнул вверх, не глядя, просто высунул руку с оружием из-под пиджака и нажал на курок.
– Заряжен, – удовлетворенно кивнул он.
Что-то полыхнуло, вверху зашипело, и погас свет.
Раздался ужасающий металлический скрежет. Под громкие крики на опустевшие центральные ряды партера, осыпая красный бархат кресел блестящими стекляшками, со страшным звоном рухнула люстра.
Зажглось боковое пожарное освещение. Зрители бросились к выходам, толкаясь и падая.
– Вот и люстра упала, – спокойно констатировал оцепеневший в крайнем кресле шестого ряда помреж. – А меня уверяли, что это невозможно…
– Михал Петрович, миленький, простите, это я!.. Это из-за меня, простите, – тянула помрежа за руку плачущая Надежда. – Бежим, Михал Петрович, бежим!
– Ну при чем здесь вы? – тихо и устало спросил помреж и застыл, не в силах вздохнуть.
Далила высунула руку из-под пиджака и сняла со своей головы граненую подвеску размером со спелую сливу.
– Вы попали в люстру, – произнесла она бесцветным голосом. – Люстра упала.
– Ну что вы, я и стрелять-то толком не умею, так, для самообороны, – успокоил ее Женя и осторожно выглянул, обнаружив, что они сидят под россыпью хрусталя. – Хотя вы, кажется, правы. Она упала совсем рядом. Какая же вы удивительная! Как вы могли все это предугадать?
– Я? – выдавила Далила с трудом.
– Вы сразу залезли под кресло, закрыли голову и мне сказали делать то же. Вы спасли мне жизнь, я ваш должник!
После сообщения о выстреле и рухнувшей люстре полковник Кошмар выехал в театр, приказав перед этим перекрыть там все выходы, ограничить доступ посторонних к телу на сцене, и объявил срочный вызов следственной бригаде и отряду специального назначения.
Надежда, заливаясь слезами, пробралась из оркестровой ямы за кулисы сцены. Там она в ужасе застыла, обнаружив свою соседку Милену у деревянной клетки с козой. Пахло нашатырем, на сцене два молодых человека с рациями отгоняли от тела особенно любопытных из балетной группы и обслуги.
– Надежда, как ты это объяснишь? – невозмутимая Милена ткнула пальцем в клетку. – Это что, натуральный козел?
– А-а-а?.. Нет, это не козел, это коза. Вернее, козочка. Это козочка для спектакля, она мирная.
– Ты хочешь сказать, – задумалась Милена, – что вы используете в балете козу?
– Козочку, – Надежда отошла подальше за кулису в темноту. – Козочку для Эсмеральды.
– Скажи пожалуйста! – восхитилась Милена. – Но ведь ей плохо здесь, в клетке!
– Милена, почему вы тут? Вы как прошли на сцену?
– Я пришла посмотреть на труп.
– По-посмотре-рели? – стала заикаться Надежда.
– Да. Это не он. Слишком молодой. А как эта клетка открывается?
– Не о-он?
– Конечно, было бы грандиозно, если бы это он рухнул сверху мертвый на сцену! Ну да ладно, я подожду еще. А животное нельзя оставлять здесь, у него будет стресс. Он сытый?
– Это не он, это она, коза!
– Не кричи. Помоги открыть клетку.
Надежда, плохо соображая, что делает, нащупывает и открывает задвижку. Милена ловко ухватывает конец веревки.
– Иди сюда, бедная моя.
Коза упирается и не хочет выходить.
– До чего довели животное! Иди же, я дам тебе печенье.
– Милена, вам лучше из партера выйти в вестибюль. Извините, я должна… У меня дела, я не могу вас проводить.
– Не беспокойся о нас, пожалуйста, – заявляет Милена, выдергивает изо рта козы конец своего боа и доверительно сообщает: – Я давно не была в театре! Мне очень нравится. Пойдем, милая, – она тянет к себе веревку, – посмотрим на хрусталь.
Леон пил кефир из пакета, когда в костюмерную смерчем влетела Надежда и, подвывая, забралась под раскроечный стол. Он отставил пакет, вытер рот, подошел к столу и заглянул под него.
– Что ты еще учудила?
Надежда так сильно затрясла головой, что заколки на ее хвостах застучали друг о друга висюльками.
– Что у тебя в руке? – кивнул Леон.
Медленно раскрыв ладонь, Надежда с удивлением уставилась на свои поломанные очки с черными круглыми стеклами.
– Мне все-таки кажется, что это ты устроила переполох наверху. Вылезай.
Надежда встала на четвереньки, выползла и вскарабкалась с ногами на стол.
– Рассказывай.
– На сцену упал труп, – еле слышно, шепотом.
– Актер?
– Не-е-ет. Он упал сверху. Из подкупольных креплений. Я его плохо привязала, наверное…
– Когда ты его плохо привязала?
Надежда задумывается, шевелит губами, глядя в потолок, потом называет число.
– Где взяла?
– Тут валялся, – кивнула Надежда в сторону стоек с костюмами.
– Зачем прятала?
– Он сначала был живой. Я хотела помочь, а потом он умер.
– Он умер при тебе? – спрашивает Леон. От его спокойных, лаконичных вопросов девушка понемногу успокаивается.
– Да. Выплюнул изо рта зажигалку и умер.
– Что-нибудь сказал?
– Нет. Леон, спрячь меня, пожалуйста!
Леон задумался.
– А что это был за грохот? – спросил он, протягивая Надежде платок.
– А, люстра упала.
– Наша главная люстра? – не верит Леон. – В партере?
– Ну да. Сначала упал труп. Наверное, веревку для Квазимодо закрепили к основной конструкции, она задела тюк с телом. Потом кто-то выстрелил, и – шарах! Люстра упала.
– Ну, знаешь!.. – качает головой Леон.
– Спрячешь?
– Пошли.
