Глава 11
Маша проснулась и в первые минуты не могла понять, где находится. Она села и огляделась. В комнате царил полумрак, шторы задернуты.
«Интересно, сколько же я проспала?» – подумала она, сладко потягиваясь. На тумбочке у большой деревянной кровати светился циферблат электронных часов. Они показывали половину двенадцатого.
Маша встала, прошлепала босиком по мягкому паласу, покрывавшему пол в спальне, подошла к окну и раздвинула тяжелые шторы. В глаза ударил солнечный свет.
В гостиной на журнальном столе лежала записка. «Машенька! Доброе утро. Кофе и чай – в буфете, еда в холодильнике. На пляж ты можешь пройти через калитку за домом, только обязательно запри дверь. Ключ на полочке в прихожей. Видеомагнитофон и телевизор включаются от пультов. На всякий случай – номер телефона ординаторской. Не скучай. Вадим».
Не успела Маша дочитать записку, затренькал звонок. Сотовый телефон лежал тут же, на журнальном столе. Маша осторожно взяла его в руки и не сразу сообразила, какую кнопку нажать.
– Алло! Машенька! – услышала она знакомый голос. – Как тебе спалось? Как ты себя чувствуешь?
– Доброе утро, Вадим Николаевич. Спасибо, все хорошо.
– Ты давно проснулась?
– Только что.
– Обязательно позавтракай как следует. Ты вчера целый день ничего не ела. Я забыл тебе написать: в буфете только растворимый кофе. Есть еще молотый, в мельнице у плиты.
– Спасибо вам большое, Вадим Николаевич…
– Машенька, мы же с тобой уже выпили на брудершафт вчера вечером. Давай на «ты» и без отчества. Все, мне надо идти, у меня сейчас операция. Я позвоню тебе, когда освобожусь.
Положив телефон на стол, Маша отправилась в ванную.
Увидев на полочке над раковиной нераспечатанный футляр с новой зубной щеткой. Маша вспомнила, что пакет с ее туалетными принадлежностями так и остался валяться на полу в сарае. Когда трясли рюкзак, пакет выпал, порвался, мыло, паста, зубная щетка – все рассыпалось по полу.
Маша вдруг с удивлением обнаружила, что вчерашний кошмар сейчас кажется каким-то далеким страшным сном. Нет, она все отлично помнила, каждую минуту, проведенную в том сарае, она теперь никогда не забудет. Но исчезло чувство страха и унижения. Появилось нечто новое, совсем другое: здоровая злость.
«Что съели меня? Растоптали? Сволочи безмозглые, твари бездушные! Я вам еще покажу!» – думала Маша, пока варила себе кофе в маленькой джезве.
Что и как она им «покажет», Маша, конечно, не знала. В самом деле, что и кому она может «показать»? Она не супермен, не агент ФСБ, не умеет стрелять даже из рогатки и уж тем более – прыгать с парашютом во вражеский тыл, не владеет ни карате, ни дзюдо. «Тоже мне, бравый десантник Маша Кузьмина!» – усмехнулась она, доставая из холодильника сыр и масло и усаживаясь за кухонный стол.
«И вообще, – строго сказала она себе, – надо занять у Вадима сто семьдесят тысяч, купить билет в плацкартный вагон и ехать в Москву. Хватит, отдохнула! Интересно, с каким лицом ты будешь просить у него эти сто семьдесят тысяч? – ехидно спросила она себя. – Человек тебя дважды спас, причем вчера – рискуя собственной жизнью. Деньги, между прочим, заплатил немаленькие, пятьсот долларов. Сто семьдесят тысяч ты ему вернешь, оставишь свой адрес, телефон. В Москве он наверняка бывает. А пятьсот долларов? Сразу это невозможно, только постепенно…»
Маша почувствовала, что в ней сейчас спорят два совершенно разных человека. «Раздвоение личности, – констатировала она, – а дальше – шизофрения!»
«Ты же ничего о нем не знаешь, – говорила личность номер один, ханжа и зануда, – ты думаешь, он просто так тебя спас, из благородных побуждений? Просто так ничего не бывает. Может, он вообще с этими бандитами связан, может, он тебя купил у них за пятьсот долларов?»
«Ага, в качестве рабочей силы, чтобы ты ему здесь полы мыла. Он ведь один живет, – посмеивалась личность номер два, значительно симпатичней. – Человек отбил тебя у бандитов, привез к себе домой накормил, напоил и спать уложил в свою постель. И заметь, сам рядом не прилег, пожалел тебя, дал оправиться от шока. Ему надо спасибо сказать, а не выдумывать всякие гадости».
«Не прилег, так приляжет, – не унималась личность номер один, – приедет завтра утром со своего дежурства, поспит чуток – и вперед с песней. Ты должна сразу сказать, что уезжаешь. Ты, конечно, ему благодарна, но не до такой же степени!»
Спор с самой собой стал надоедать. Маша знала это свое дурацкое свойство – от всякого конкретного вопроса уходить в казуистику, тонуть в пустых рассуждениях, а в итоге конкретный вопрос оставался без ответа.
«Ладно, я все равно не решу сейчас, уехать мне или остаться до двадцатого, на восемь дней. Больше ведь все равно нельзя. Я обещала родителям вернуться в Москву двадцатого. Но дело даже не в этих восьми днях…»
Маша не успела додумать, в чем именно дело. Зазвонил телефон.
– Кыто это? – услышала она в трубке чужой тяжелый бас.
– А с кем, простите, я говорю? – вежливо поинтересовалась Маша.
Последовала долгая пауза, она хотела уже нажать кнопку отбоя, но услышала:
– Гыдэ докытар? – у говорившего был сильный кавказский акцент, прямо-таки пародийный.
– Может, вы сначала все-таки представитесь? – мягко предложила Маша.
– Мынэ нада докытар! – ответили ей.
– Вадима Николаевича нет дома. Если хотите что-то передать, скажите. Я передам.
– Ты кыто и чего зыдэс делаишь? – спросили в ответ.
– Знаете, – вздохнула Маша, – я не привыкла беседовать в подобном тоне.
Она нажала кнопку отбоя.
Следующий звонок прозвучал через пятнадцать минут, когда Маша снимала с веревки во дворе свои высохшие вещи. На этот раз ее назвали по имени. Разговаривал с ней совсем другой человек, тоже кавказец, но почти без акцента.
– Ты Маша? – спросили ее.
– Да, я Маша. Здравствуйте.
– Я друг доктора. Где он?
Удовлетворившись хотя бы таким безымянным представлением, она ответила:
– Вадим Николаевич в больнице, на дежурстве.
– А ты ему кто?
– Я у него в гостях, – уклончиво сообщила Маша.
– Я спрашиваю, кто ты ему?
Мало того, что звонившие не произносили ни «здравствуйте», ни «пожалуйста-спасибо», будто этих слов в русском языке не существовало вовсе, они еще откровенно хамили.
– Если вы хотите что-то передать Вадиму Николаевичу, я передам. А нет – всего доброго.
В ответ раздались частые гудки. Маше стало не по себе. Она набрала номер ординаторской, оставленный Вадимом в записке. Приятный женский голос ответил, что Вадим Николаевич в операционной и появится часа через два, не раньше.
– Передайте ему, пожалуйста, что звонила Маша.
– Хорошо, обязательно, – пообещали ей, и в голосе невидимой собеседницы послышалось удивление.
Решив в течение следующих двух часов к телефону не подходить, Маша вернулась во двор снять с веревки вещи. Случайно взгляд ее упал на щель между металлическими секциями забора. Кто-то откровенно смотрел в эту щель, пуская сигаретный дым.
Маша автоматически отметила, что ворота заперты. Ключ висел там же, на крючке. Двор от улицы отделен высоким металлическим забором с узкими просветами между квадратными секциями.
«Высота забора около двух метров, – быстро соображала Маша, – перелезть сложно, но при желании можно. Соседние участки справа и слева отгорожены таким же забором, домов не видно, только крыши торчат. Есть там кто-нибудь или нет – неизвестно. Калитка за домом!» – спохватилась она.
За дом Маша еще не заглядывала, но помнила из записки Вадима, что там есть калитка, ведущая к пляжу. Что лучше сделать сначала? Сбегать проверить, заперта ли калитка, или?..
Тот, кто глядел в просвет, загасил сигарету и продолжал наблюдать за Машей, даже не пытаясь скрыть это.
Сделав шаг к забору, она произнесла громко и решительно:
– Добрый день. Я могу вам чем-нибудь помочь?
Не ответив ни слова, человек исчез, скрылся за металлической секцией забора. Но не ушел совсем, Маша чувствовала, он здесь.
– Да вы не прячьтесь, не стесняйтесь, – продолжала она, – может, у вас проблемы какие-нибудь?
Из дома послышался телефонный звонок, но Маша подходить не собиралась, два часа еще не прошли.
– Не хотите разговаривать, не надо, – в последний раз обратилась она к человеку за забором, – уходите отсюда! Подглядывать стыдно!
Разумеется, ей ничего не ответили. А телефон в доме продолжал однообразно тренькать.
Забор за домом оказался точно таким же высоким, металлическим. За ним, совсем близко, слышался шум моря и веселые гулкие голоса с пляжа. Калитка оказалась запертой. И ключ торчал изнутри.
Маша вернулась в дом, заперла дверь, проверила, все ли окна закрыты на задвижки. Стояла сильная жара, вскоре в закупоренном доме стало нечем дышать, но Маша решила не открывать ни одной форточки и никуда не выходить. Во всяком случае, до тех пор, пока не поговорит с Вадимом.
Она нашла утюг и гладильную доску, не спеша перегладила все вещи, вымыла со стиральным порошком тряпочные китайские тапочки. Она только сейчас вспомнила, что в сарае, кроме мыла и зубной Щетки, осталась валяться ее маленькая сумочка. Ладно, это не жалко. Сумочка старая, совсем дешевенькая, из кожзаменителя. Что там находилось? Документы взял Вадим, это она помнила точно. Что еще? Щетка для волос, зеркальце, тюбик гигиенической губной помады, еще какие-то мелочи…
«Там мог быть мой читательский билет, из Театральной библиотеки! На билете про меня все: фамилия, телефон, домашний адрес, серия и номер паспорта, название института, курс… Однако зачем так много знать о человеке, которого они и человеком-то не сочли, хотели изнасиловать и использовать в качестве бесплатной рабочей силы? Но ведь один из звонивших назвал меня по имени. Вряд ли Вадим успел предупредить кого-то, что здесь гостит некая Маша. И тем более вряд ли он стал бы предупреждать этого „друга“ с кавказским акцентом…»
Телефон зазвонил опять. Прошел всего час. Маша трубку не взяла, но все время, пока раздавалось назойливое однообразное треньканье, сидела, стараясь не дышать, будто маленький сотовый телефон – живое существо и от него исходит опасность.
Когда телефон наконец затих, ей удалось успокоиться и собраться с мыслями. «Да, если предположить, что Вадим все-таки предупредил этого „друга“, то вполне логично поведать „другу“ и про суточное дежурство. И он бы не стал звонить сюда, а позвонил бы в больницу».
И тут послышался настойчивый сигнал машины. Судя по звуку, машина стояла у самых ворот.
– Как мне это надоело! – громко вслух сказала Маша. – Чего они от меня хотят? Выманить из дома? Когда я выходила во двор, на меня просто смотрели, не трогали. Еще хотят посмотреть? Нервы треплют?
Она решительно отперла входную дверь. Гудки тут же прекратились. Стало очень тихо. Маша подошла к просвету в заборе, заметила сквозь узкую щель заляпанные грязью задние колеса, брезентовый верх. У ворот стоял военный «газик». Маша приблизила лицо к просвету, пытаясь разглядеть номер – на всякий случай. И тут же отпрянула. Прямо напротив, со стороны улицы, практически нос к носу возникла улыбающаяся физиономия с лихими черными усиками.
– Слюшай, пачыму такой сырдытыи? – спросила физиономия.
– Что вам нужно?
– Мынэ докытар нужино!
– Его нет. Он в больнице, на дежурстве. – Ей казалось, что фразу она повторяет в десятый раз за сегодняшний день.
– А ты кыто? Кыто ты докытару?
– Послушайте, – тяжело вздохнула Маша, – ну почему вам это так интересно? Вы сами ему кто? Сват? Брат? Родная мать или законная жена?
– У докытара нэт жины. – Машин напор немного смутил усатого. – Слушай, нэ сэрдысь, сыкажи толко, давыно зынаишь докытар?
– Всю жизнь. С раннего детства. Устраивает?
– Так бы и сыказала сыразу! – почему-то обрадовался усатый. – Слушай, тыбэ будыт он званит?
– Обязательно.
– Мынэ дашь с ным пагаварыт?
– Ладно, – согласилась Маша, – я дам вам с ним поговорить.
«Может, я зря паникую? – размышляла она, возвращаясь в дом. – Может, эти никакого отношения к тем не имеют? Действительно, пусть Вадим поговорит с этим усатым. Может, они отстанут?»
Вадим позвонил через двадцать минут.
– Все в порядке, Машенька, – сказал он, выслушав ее рассказ об осаждающих дом кавказцах, – это связано с моей работой. Они просто не могут дозвониться в больницу, а им срочно нужна консультация по поводу одного больного. Ты не бойся, они тебя не тронут.
– Но откуда тот, в телефоне, узнал мое имя?
– Машенька, я приеду завтра утром и все тебе объясню. Хорошо? Ты их не бойся.
– Хорошо, – неуверенно согласилась Маша, – только этот усатый ждет у забора. Он просил, чтобы я дала ему с вами… с тобой поговорить.
– Дай ему телефон.
– Что, ворота открыть? Впустить его?
– Нет, можешь передать через забор. Дотянешься?
– Попробую.
Усатый стоял, почти втиснув лицо между секциями забора. Привстав на цыпочки, Маша передала ему телефон. Он быстро заговорил на своем языке, только иногда мелькало русское слово «температура».
Наконец усатый вернул ей телефон.
– Машенька, тебя больше никто беспокоить не будет, – услышала она голос Вадима, – можешь открыть окна, сходить на пляж. Обязательно пообедай. Я тебе позвоню вечером.
Примерно через полчаса Аслан Ахмеджанов уже знал, что девушка Маша, которую сняли с товарняка люди Ахмеда, – старая знакомая доктора, а не просто случайная бродяжка. Следовательно, доктор имел полное моральное право поступить так, как поступил. И говорить тут не о чем. Ахмед был не прав. Непонятно, конечно, как она оказалась в товарняке, но желании можно выяснить и это, и все остальное про Кузьмину Марию Львовну, студентку актерского отделения Высшего театрального училища имени Щепкина.
А еще через десять минут позвонил сам Ревенко.
Он звонил фельдшеру, и тот задал ему несколько вопросов по поводу одного из раненых.
Слушая короткие реплики фельдшера, Ахмеджанов закурил, стал по давней привычке пускать ровные колечки дыма в потолок и подумал о том, что в конце концов доктор тоже мужчина, в доме его очень давно не появлялось ни одной женщины. Что ж тут странного, если наконец появилась?
На тумбочке у кровати рядом с пепельницей и помятой пачкой сигарет «Кэмел» валялась маленькая синяя книжечка – читательский билет Театральной библиотеки.
* * *
Они не знали расписания его дежурств в больнице. График был скользящий, врачи иногда подменяли друг друга. По давней договоренности, в больницу с гор никогда не звонили, связывались с ним только по его сотовому телефону. Они еще полтора года назад согласились, что в ординаторскую им лучше не звонить.
С температурой у раненого он разобрался. Ехать в горы сейчас необходимость отпала. И слава богу. Он устал за эти сутки, провел не две, а три операции, одна – очень тяжелая. Но главное, ему хотелось домой. Там Машенька. Даже не верилось, что он приедет, а она там.
«Вот возьмет и скажет: я хочу в Москву, к маме с папой, – грустно подумал он, – потребует, чтобы я отправил ее домой сегодня, сейчас…»
К воротам он подъехал в девять утра. В доме стояла тишина, он вошел, стараясь не шуметь, заглянул в спальню. Машенька спала, но тут же открыла глаза села на кровати, улыбнулась и произнесла:
– Доброе утро. Я сейчас встану. Вам… тебе, наверное, надо поспать после дежурства. А на диване в гостиной неудобно.
– В любом случае я должен сначала принять душ, – улыбнулся он в ответ.
Она заметила, что он выглядит очень усталым, щеки за ночь заросли колючей щетиной. Голубые глаза смотрели ласково и как-то растерянно.
«Нет, не стану я сейчас задавать все эти вопросы про бандитов, – решила она, – пусть отдохнет, выспится после бессонной ночи. А потом уж…»
– Трудное было дежурство? Тяжело не спать всю ночь? – спросила она.
– Я привык. – Неожиданно он сделал шаг к ней, осторожное, но в то же время стремительное движение.
Маша внутренне сжалась: «Вот сейчас… Он подойдет, сначала сядет на кровать. Конечно, ведь я на его кровати, в его доме!»
– Может, я пока завтрак приготовлю? – предложила она тихо. – Ты примешь душ, а я приготовлю. Что ты любишь есть утром?
Несколько секунд он смотрел на нее молча. «В самом деле, зачем я так спешу? Она должна хоть капельку ко мне привыкнуть, хоть немного».
– Да Машенька, приготовь. Что тебе самой хочется, то и приготовь.
Он сделал еще шаг, осторожно провел ладонью по ее щеке, легко прикоснулся губами к краешку ее губ и почувствовал, как она напряженно застыла. Сделав над собой усилие, он отошел от кровати и отправился в ванную.
«Нет, надо все-таки уезжать, – думала Маша, взбивая вилкой три яйца с холодным молоком, – вот позавтракаем сейчас, и я ему скажу. Я просто скажу, что мне необходимо домой, меня ждут родители. Так ведь нельзя, в самом деле! Я его совершенно не знаю, вторые сутки живу у него в доме. Даже не в нем дело, а во мне. Он всего лишь по щеке меня погладил, чуть-чуть губами притронулся, а у меня уже сердце закудахтало, как чокнутая курица, и голова поплыла. Вот с Саней ничего подобного не происходило и с тем первым мальчиком тоже. – Она вылила взбитые в пену яйца на раскаленную сковородку. – Я вообще никогда не испытывала такого чувства. Самое интересное, что уезжать мне вовсе не хочется. Именно поэтому придется уехать как можно скорее. Пока не поздно…»
Выйдя из ванной, Вадим обнаружил на кухне красиво накрытый стол. Маша нарезала огурцы и помидоры, поджарила в тостере белый хлеб, даже масло переложила из упаковки в масленку, чего сам Вадим никогда не делал. На сковородке ворчал нежно-желтый омлет, в джезве дымился крепкий кофе.
На Маше была длинная шелковая юбка, та самая, в которой он увидел ее в первый раз, и тонкая вязаная маечка без рукавов.
– Сегодня очень жарко, – сказала она, ловко скидывая омлет со сковороды на тарелку Вадиму.
– Ты ведь вчера так и не ходила на пляж? Вот сейчас позавтракаем и пойдем. Омлет потрясающий!
– Тебе кофе или чай? Я на всякий случай приготовила и то, и другое. Чай заварила свежий.
– Налей мне, пожалуй, чайку. А почему ты сама не ешь ничего?
– Я не привыкла так рано. Я обычно завтракаю в институте, между первой и второй парой, в двенадцать часов. А дома никогда не успеваю. Всегда хочется поспать подольше.
– Машенька, а куда делся твой замечательный жених, которого ты ждала? – Вадим встал, налил в чашку кофе и поставил перед Машей, потом намазал маслом кусок поджаренного хлеба, положил сверху сыр и протянул ей на тарелке. – Ты все-таки поешь хоть немного, за компанию. И кофе горячего выпей.
– У жениха случился приступ аппендицита, – сообщила Маша, откусывая бутерброд, – сначала мы собирались поехать вместе. Но в последний момент ему дали роль на телевидении, в детской передаче. Есть такая передача «Вперед, за сказкой!», он получил там роль вампира. Он не мог отказаться, – Маша отхлебнула кофе. – Мы решили, что я поеду одна, а он потом приедет. Но он не смог – из-за аппендицита.
– Ну что ж, две вполне уважительные причины – вампир и аппендицит. А он тебе действительно жених?
– То есть?
– Ну, ты за него замуж собираешься? Маша засмеялась:
– За Саню?! Я вообще пока замуж не собираюсь, у нас так, роман… Ну, как это обычно бывает в институте.
Она доела бутерброд, допила кофе и закурила. Валим заметил, что тонкие пальчики ее левой руки выплясывают на столе какой-то причудливый танец. Он вдруг почувствовал, как она сильно нервничает сейчас, и удивился: и лицо, и голос при этом совершенно спокойны.
– Вадим, – медленно и все так же спокойно произнесла она, – мне, наверное, лучше уехать. Мне здесь очень хорошо, у тебя. Я страшно благодарна тебе за все, но пора и честь знать. Мне надо в Москву.
Повисла долгая напряженная пауза. Он отставил чашку с чаем, внимательно посмотрел на Машу, пытаясь встретиться с ней глазами. Но она отводила взгляд.
– Почему, Машенька? Я тебя чем-нибудь обидел? – Он накрыл ладонью ее руку. Пальчики успокоились и напряженно застыли под его ладонью. Но руки она не убрала.
– Что ты! Просто… Родители ждут и вообще…
– Когда именно тебя ждут родители? Сегодня? Завтра?
– Двадцатого.
– А сегодня только тринадцатое. Машенька, может, ты нежно любишь того мальчика Саню и никто другой для тебя не существует?
– Нет, не то. Совсем не то. – Маша вдруг почувствовала, что сейчас заплачет. Это получилось бы глупо и некстати.
– Я могу тебя прямо сегодня отвезти в аэропорт и посадить на московский самолет. Ты ничем мне не обязана. Ты не должна бросаться мне в объятия только за то, что я вытащил тебя из того сарая. Хочешь домой – это твое право, ты взрослый, свободный человек. Но просто объясни мне – почему?
– Потому… – Маша еле сдерживала слезы. «Ты дура и зануда», – с ненавистью сказала она себе, резким движением загасила сигарету, выдернула руку из-под ладони Вадима и встала из-за стола. Он сидел и молча смотрел на нее. Она старалась не встретиться с ним взглядом.
– Мне очень неудобно, – произнесла она каким-то деревянным голосом, – но ты не мог бы одолжить мне сто семьдесят тысяч? У меня ни копейки. Билет в плацкартный вагон стоит сто семьдесят тысяч. Я оставлю тебе адрес и телефон. Ты ведь бываешь в Москве? Я верну при первой возможности. И еще… где мой паспорт и студенческий?
– Твои документы лежат на каминной полке, в гостиной, – тихо сказал он, вставая, – поездом ты, конечно, не поедешь. Тем более плацкартным вагоном. С поездами у тебя плохие отношения.
– Но самолет стоит очень дорого, – возразила Маша все тем же деревянным голосом, – ты и так потратил на меня деньги. А плацкартный вагон – это не товарняк. Там есть милиция.
– Милиция – это серьезно, – кивнул он, – милиция тебя всегда защитит. Ты полетишь самолетом. Адрес и телефон можешь не оставлять. – Он вышел в гостиную, вернулся через минуту, держа в руке Машины документы и стодолларовую купюру.
– Это очень много, – сказала Маша, – билет на самолет стоит дешевле.
– Извини, других денег у меня нет, – он положил паспорт, студенческий и купюру на кухонный стол.
«Рюкзак уже собран, – с тоской подумала Маша – он лежит на кресле в гостиной».
Она взяла со стола документы и деньги, положила в карман юбки, вышла в гостиную, подхватила рюкзак вспомнила, что там в наружном кармане должны лежать маленький отрывной блокнот и ручка, но ни того ни другого не было. «Теперь все равно, – равнодушно подумала она, – ему не нужен мой адрес».
– Может, ты позволишь отвезти тебя в аэропорт? – услышала она откуда-то издалека голос Вадима и застыла на пороге с рюкзаком в руках.
Слезы, которые все это время набухали в глазах, вдруг предательски покатились по щекам.
«Ты не только дура и зануда, но еще и истеричка!» – сказала она себе, а вслух спокойно произнесла:
– Прости меня, пожалуйста. Спасибо тебе. Я не смогу…
Она не договорила. Вадим подошел, легко подхватил ее на руки и, прикасаясь губами к ее губам, прошептал:
– Никуда я тебя не отпущу, Машенька… Рюкзачок упал на пол.