Утром в среду милиция с группой захвата поехала на квартиру, в которой должен проживать хакер. Дело в том, что вычислили адрес, с которого взломали систему банка. Так умело выкрасть деньги и так глупо засветиться? Милиция была озадачена. Господин мэр пожелал лично присутствовать при захвате разбойников, постоять в сторонке напросился. Оперативники в штатском вошли в подъезд, за ними вооруженные люди...

Напряженное ожидание длилось минут десять...

Группа захвата дружно вразвалочку вышла из подъезда. Они не тащили за собой преступника, не заламывали ему руки, а тот не рыдал и не просил пощады. Преступника вообще не было! Николай Ефремович, перескакивая через три ступеньки, взлетел на четвертый этаж. Однокомнатная квартира была открыта. В коридоре, на кухне вообще никакой мебели. В комнате стоял стол, на столе работающий компьютер и телефон, рядом пара кресел. Все. Один оперативник повозил мышку, компьютер «проснулся», и на экране монитора появилось изображение – два слова крупными буквами: «MEMENTO MORI». Сабельников, не стесняясь посторонних, завыл и кулаком бабахнул о стену. Его едва успокоили.

Далее довольно быстро выяснились интересные факты. Отпечатков – ни одного. Квартиру не так давно приобрел пожилой человек, в ней бывал изредка. Где он еще проживал – никто не знал. Опросили соседей по площадке, встречали ли те посторонних, кто открывал бы квартиру, заходил внутрь. Нет, ответили они. Но компьютер работал, значит, здесь были люди, и были недавно. Именно из этой квартиры украдены деньги из банка. Попытались отыскать владельца квартиры. В городе оказалось больше десятка однофамильцев, всех их опросили, ни один не признал себя хозяином. Все же за гражданами установили надзор. Короче, органы остались с носом, отцы города тоже.

– Сговор мертвецов, – выдал резюме Хрусталев, когда его приехал навестить через пару часов Ежов, рассказавший эпопею с захватом загадочной квартиры. – Как вы не поймете, это силы ада объявили нам войну. Мы слишком грешили.

– Брось, Матвей, – с напускной живостью сказал Ежов, – не верю я в чудеса с того света и прочую ахинею. Все образуется, вот посмотришь.

У Хрусталева глаз затравленный, недоверчивый, будто говорил он с классовым врагом в годы репрессий. Руки дрожали, пальцы нервно сжимались и разжимались, он прислушивался ко всем шорохам и звукам. Ежов недолюбливал Матвея Фомича, но время выдалось такое, что терять товарищей нельзя. Он глядел на соратника по белому дому с жалостью и в душе признался, что Хрусталев действительно на грани помешательства. А тот, искоса и с подозрением взглянув на Валентина Захаровича, несколько раз махнул рукой:

– Иди. Ты иди, Валентин. Мне нехорошо, я хочу отдохнуть.

Ежов вышел на улицу и поднял глаза к пасмурному небу. Куда податься? Только не домой. Алька вернулась, и столько шуму от нее, столько недружелюбия, грубости и дерзости... В такой атмосфере подохнуть можно без помощи призрака. На работу? Какая там работа, к черту! В голове один Рощин. При мыслях о Киме кулаки сжались до боли, скрипнули зубы. Если не считать Альку с ненавистным домашним очагом, у него все было на мази. Долгий, упорный труд – и Ежов достиг высшего положения в городе. Собирался ли он прыгнуть выше? Только лишь мечтал сесть на трон мэра. Ехать в другой город, где места заняты и любой вновь прибывший рассматривается как потенциальный претендент на уже занятое место? Нет, об этом речи не шло. Валентина Захаровича, человека полного сил, молодого и энергичного, привлекает жирная синица в руках, а не чахлый журавлик в небе. И синицу он практически ухватил за хвост. Всего-то несколько месяцев до выборов осталось, губернатор тайный замысел одобрил. И вдруг с появлением Рощина все идет кувырком, еще неизвестно, чем кончится. Да за одну стрельбу по часовне могут уголовное дело завести. Какое везение, что журналисты не крались по пятам, когда они откапывали гроб Рощина. Хотя... не было уже такой уверенности у Ежова. Возле часовни они тоже никого постороннего не видели, однако ж фотографии кто-то сделал. Но Валентин Ежов не привык к поражениям и верил в свою счастливую звезду. Поэтому, тряхнув головой и отбросив пессимизм, легкой спортивной походкой направился к автомобилю.

А Хрусталев дома, собравшись в комочек, шептал сухими от страха губами:

– Среда... сегодня уже среда... остались четверг и пятница...

Степа и Куликовский немного повздорили. Вернее, из себя выходил Куликовский, Степа лишь приводил вполне нормальные доводы вполне нормальным тоном:

– Вы хотите, чтобы я за несколько дней расследовал чертовщину? Мы маньяка вычисляли год. Год! И работал я не один, а все отделы милиции. Все! А вы хотите, чтобы я быстро разобрался неизвестно с чем и завел дело неизвестно на кого. Так не бывает.

– Чем же ты занимаешься? Ограблен банк! Вдумайся: банк ограбили без взломов, нападений, без заложников, без стрельбы... У меня не умещается в голове! Что за время наступило? Взорваны две бензоколонки. Двести тысяч долларов украдено...

– Простите, – шепотом остановил начальника Степа, – добровольно отдали.

– Молчать! – заорал тот и стукнул кулаком по столу. Через паузу начал говорить спокойно: – Медведкин находится в больнице, говорят, Хрусталев того, свихнулся. Да у меня самого скоро флюгер отъедет. Да такое в телике увидишь – не поверишь, а тут у нас в городе, в самом тихом до недавнего времени городе России, каждый день чего-нибудь случается. Нет, это ж надо: ограбить банк из квартиры, сидя задницей на стуле! Ты что-нибудь раскопал? Чего молчишь?

– Жду, когда вы выдохнетесь.

– Степа, вот откуда ты такой... равнодушный? Ты же молодой, должен понимать, сочувствовать. Ты же мент! А ты...

– Разрешите дополнить?

– Разрешаю, – уныло пробормотал Куликовский.

– Медведкина били гуртом, я сам видел. От этого он и пострадал. Особенно старалась Туркина. Оседлала редактора, который лежал на полу и начал чернеть от удушья, и колотила его. Видимо, придавила весом, вот у него сердце и не выдержало. Причину драки мне не рассказали. Однако акт расцениваю как групповое издевательство. Далее, вы забыли, что семь человек стреляли по часовне. Доказательства есть – перед вами лежит газета «Грани». И эти же семь человек раскопали могилу Рощина. Как быть с этими фактами? Видите, весы сровнялись. Со стороны покойника действия незаконные, если только это его происки, в чем я лично очень сомневаюсь. И со стороны пострадавших действия незаконные, что видно невооруженным глазом. Я же пока сложить воедино события не могу. Но у меня в запасе несколько дней.

Куликовский смотрел на Степу как бык, собирающийся броситься на плащ тореадора. У Степы, напротив, выражение лица было самое невинное и преданное. Когда зазвонил телефон, Куликовский взял трубку с ненавистью ко всей технике на земле. Переговорив очень коротко, бросил ее и поднялся из-за стола:

– Живо в банк. Иволгин долг принес. Его обещали задержать до нашего приезда.

Это интересно. У Иволгина не было ни копейки, вдруг сразу десятки тысяч долларов появились. Милицейская машина с сиреной неслась по городу и в считаные минуты достигла банка. А у небольшого здания частного финансового учреждения толпа. Небольшая, человек сто. Люди растерянно переглядывались, робко переговаривались. Они ждали денег.

В кабинете управляющего Фоменко сидел в углу, закинув ногу на ногу и прикрыв веки. Большие пальцы рук, сомкнутых на колене в замок, вращались кругообразными движениями. Фоменко думал. А думы были тягостные. Деньги, принесенные Аркашей, – капля в море, хотя логический вопрос возникал сам собой: где он их взял? Фоменко надеялся на чудо, надеялся на милицию, ставшую вдруг такой родной, такой любимой и дорогой, что дал клятву поить всех ментов города месяц, если только вернут деньги. Вон сколько людишек потянулось забрать кровные, толкуют про кризис. Им наврали, что в банке проверка, а они не разошлись, стоят, пока хоть не угрожают. Кто им сообщил про кризис? И как бы их успокоить хотя бы на несколько дней, чтобы выиграть время? Можно продать доллары Цинкову и отдать рубли гражданам, но этого же не хватит. Время, нужно время, а его нет.

Управляющий мило беседовал с Иволгиным за чашкой кофе. Когда вошли в кабинет двое, на лицах которых так и было написано: «Осторожно, милиция!», Иволгин не выказал ни удивления, прекрасно зная, какую должность занимает Куликовский, ни испуга. Что отличает Аркашу Иволгина от местных жителей, так это интеллигентность в широком смысле. А также и в узком. Интеллигент в «зауженном» смысле – по понятиям Куликовского – это человек с внешними признаками лоска, в общем-то не обязательными для истинно образованного, воспитанного и культурного человека. Себя он не причисляет к этому утонченному слою, но различает его довольно хорошо и уважает.

Степа увидел Иволгина близко впервые и в ином аспекте, нежели Куликовский. Такие вымытые и начищенные мальчики обычно вызывают в нем недоверие. Он считает, что в их исключительной внешности с исключительными манерами присутствует завуалированная фальшивка, что эти люди ловко разыгрывают спектакли перед другими людьми, чем и добиваются успехов. Тем не менее, к удивлению Заречного, Иволгин держался естественно и без фальши. Степа с чрезвычайным, даже, можно сказать, с неприличным любопытством уставился на молодого бизнесмена, изучал, как нечто запредельное. Дело в том, что в данном случае Аркаша, водивший дружбу с покойником Рощиным, интересовал опера сверх меры. А его патрон тем временем осторожно задавал вопросы:

– У вас ведь до недавнего времени денег не было?

– Совершенно верно, – не юлил Аркадий.

– Сколько вы должны банку?

– С процентами? 178 тысяч 957 долларов, – ответил Иволгин.

– А в рублях?

– Я возвращаю в валюте, но примерно могу сказать. Сумма составляет... около пяти миллионов четырехсот тысяч.

– Круто. Где же вы взяли такую крупную сумму?

– Это допрос? – Неуверенности в Аркаше не чувствовалось. – Кажется, если вы меня в чем-то подозреваете или хотите услышать свидетельские показания, вы должны вызвать меня в отделение милиции повесткой и там допрашивать, так?

– Ну, в общем... да... – жевал слова Куликовский. – Но понимаете, Аркадий, мне бы сегодня, сейчас хотелось услышать ваш ответ. Конечно, если не хотите, не отвечайте! Мы можем вас потом и вызвать. Право ваше – не отвечать сейчас, но ответить-то все равно придется. Потом придется. Так как?

– Не хочу терять время, поэтому отвечу. Просто меня так часто вызывали и так часто допрашивали, что любой вопрос из уст милиции вызывает... вы понимаете. Деньги я взял в банке Цинкова.

– Такую сумму? – не верилось Куликовскому. – Он же знает, что вы неплатежеспособны, ваше имущество заложено...

– Не продолжайте, знает. И все же дал деньги.

– Тогда минуточку. – Куликовский несколько раз набирал номер, наконец попал на того, кто нужен: – Цинков? Здравствуйте. Это Куликовский. Один вопрос. Вы дали деньги Иволгину? Угу. А взглянуть на договор можно? Спасибо. Прямо сейчас приедем. – Положил трубку, долго смотрел на Иволгина. – Аркадий, не согласитесь ли вы проехать с нами к Цинкову? Нет-нет, не смотрите так. Это не арест, а просьба.

– Хорошо, – согласился тот, поднимаясь. – А что с деньгами делать? У меня сегодня последний день отсрочки. Можно я сначала верну их? Это быстро, документы готовы.

– Да, конечно, – сказал Куликовский и вышел. За ним выбежал Степа. – Знаешь, Степан, хочу тебе признаться. Мне иногда бывает... А, ты все равно не поймешь.

И, не сказав, что же с ним бывает, зашагал к выходу торопливо, словно его тяготил здешний воздух. Аркадий действительно появился очень скоро, махнул рукой, мол, еду за вами на собственном транспорте. Тачка у Иволгина крутая – «Порше», модель хоть и не самая последняя, но выделяется.

Цинков встретил вежливо, и только. В кабинет не повел, разговаривал в зале, где проводили операции банковские служащие, пригласив за столик у стены. Степа и его рассматривал с любопытством живодера, прямо расчленял на части. И интерьер банка его интересовал.

Банк Цинкова – самый респектабельный в городе. Внутри работают кондиционеры, обслуживание здесь по западному образцу, никогда клиенту не доставят неудобств, даже не посмотрят косо. Кресла здесь мягкие, полы паркетные, столы блестят полировкой и инкрустацией. Подадут кофе или чай, если нечаянно задержат. В общем, для провинции подобный банк редкость. И эта редкость в городе N! Правда, заслуги городских властей в том нет, но Сабельников при удобном случае хвастает: у нас это есть – банк как в Риме или Бонне. Степа снова остановился взглядом на Цинкове. Уж очень он необычен. С одной стороны, приветлив, с другой – закрыт на все пуговицы. С сотрудниками Цинков разговаривал жестами: взмахнул рукой – ему документы принесли, взмахнул другой – кофе на подносе для всех. Куликовский поглядел в договор, и глаза у него полезли на лоб.

– Странный договор. Разве существует процентная ставка 0,001?

Особенный акцент сделал на нулях, отделяя каждый паузой.

– Да, – сказал Цинков. – Что вас так удивляет? Я имею право назначать какой угодно процент. Я дал Иволгину мои личные деньги.

– Но почему? Ваш поступок мне непонятен.

– Отвечу. – Цинков смотрел на него несколько свысока и чуточку насмешливо. – Мне не нравится, когда закапывают крепких бизнесменов, причем делают это искусственно и нагло. Я имею свой интерес в данном деле. Думаю, после недавней грязной передряги, после реальной угрозы угодить в тюрьму, Аркадий сделает выводы о партнерах, станет моим постоянным клиентом. Мне выгодно иметь богатых клиентов. Выгодно, чтобы таких было много. Поэтому я не хочу, чтобы талантливый бизнесмен погиб.

Все же у Куликовского в каждом глазу сидело по недоверию. Может быть, это было чисто профессиональное недоверие, но он не высказал сомнений вслух, попрощался с банкиром Цинковым, который тут же занялся делами.

В машине он ни словом не обмолвился со Степой, тот вынужден был сам сломать стену молчания:

– Что вам не понравилось в банке Цинкова?

– Все, – лаконично ответил Куликовский, а Степа понял, что лучше не трогать начальника, а то может случиться взрыв, напоминающий атомный, тогда, кроме матерных, других слов не услышишь долго.

Да, наверняка интуиция Куликовского права. А делать нечего, нет доказательств, что Цинков и Иволгин в сговоре. Он банкир, сколько хочет, столько и дерет процентов. Кстати, возвращенная Иволгиным сумма около двухсот тысяч, и как раз такой суммы лишилась «великолепная семерка». Степа посмеивался над ситуацией, пряча улыбку. Ну весело ему вдруг стало, что ты будешь делать!

Однако к четырем часам дня новости пришли убийственные. Куликовский выслушал сообщение, и взрыв состоялся. Десять минут из него извергалось как из рога изобилия. А закончил он просто и доступно:

– Вот это поработали! Сидя дома!