Прошло около месяца.

— Я так и знал, что она поедет в Париж, — сказал босс, — жизнь ее ничему не научила. Есть определенный сорт людей, которые ничему не учатся. Я даже уверен, что она не станет выходить замуж за Бубнова. Она думает, что теперь, когда она получила деньги, то весь мир снова будет у ее ног. Вертихвостка. Кстати, это любопытно, Мария. Вот, взгляни.

И он протянул мне черно-белую фотографию. «Та самая? — спросили мои глаза. — Да?» — «А как же, — ответил взгляд босса, — та самая, от которой Светлана Андреевна изволили-с потерять сознание».

Я взглянула. На фотографии был изображен молодой человек лет двадцати. Я твердо знала, что это и есть Роман Шестов в молодости, но между этим юнцом с еще не во всем определившимися чертами, широко расставленными пытливыми глазами и выпуклым, с шишечками, лбом, было мало общего с могучим олигархом.

— А он был в юности ничего, — сказала я. — Сережа похож на него.

— Тебе, кажется, не так давно казалось, что Сережа и на Птахина похож.

— Ну, Родион Потапович, »— отмахнулась я, — все люди родственники! Между прочим, недавно европейские ученые доказали, что все люди нашего континента происходят от семи, всего семи женщин! И это достоверный, генетически доказанный факт, а не миф о праматери Еве!

— Ну, ну, хорошо, будем считать, что вывернулась, — одобрил босс. — А помнишь, Мария, я точно перед приходом к нам Светланы Андреевны — тогда, в первый раз — рассуждал о том, что женщины действуют на мужчин оглупляюще и заставляют совершать такие поступки, на какие сильный пол никогда бы не пошел, будучи, что называется, в сознании. Так вот Половцев считает точно так же.

— Я уже поняла, — уныло сказала я.

— Кстати, — сказал Родион, — я тут недавно получил по электронной почте письмо от Светланы Андреевны. Судя по всему, в тот момент, когда она его писала, она находилась, так сказать, в наплыве чувств-с. Писала из своего замечательного Парижа. Опечаток — полно. Да вот на — сама почитай этот чудный эпистолярный опус. Такая сильная вещь. Посильнее «Фауста» Гете, как говаривал кто-то. Так ты читай.

Я прильнула к экрану боссова ноутбука и прочитала письмо следующего содержания. Все опечатки и ошибки в нижеследующем тексте я опускаю, чтобы не резало глаз.

«Уважаемый Родион Потапович. Я пишу вам издалека. Наверное, так мне будет легче отойти от того, что с нами произошло.

Гена собирается продавать свое дело в России и перебираться за границу. Он постоянно напряжен и даже тут, в Европе, ждет подвоха. В Россию он, наверное, не поедет, а продаст имущество через доверенных лиц. Этот чертов Половцев хоть одной, хоть промежуточной — но цели достиг.

Мне показалось, Родион Потапович, что вы как-то странно на меня посмотрели в последнюю нашу встречу. Быть может, вы полагаете, что я неправильно сделала, приняв от Романа Юрьевича эти деньги. Может, так. Только иногда я чувствую себя падшей женщиной. Такое, наверное, бывает, к тому же я сейчас пью шампанское и вообще…»

— Там дальше самая козырная часть пойдет, — сказал босс.

«Родион Потапович, я собираюсь немедленно вернуться, если только окажется, что Сереже без меня плохо…»

— Додумалась! — резко проговорил Шульгин. — Всю жизнь прожил без нее, а тут вдруг, если ему будет плохо, она немедленно вернется в Россию. Особенно если у нее деньги кончатся. Впрочем, я представляю себе ее чувства. Да там дальше написано.

«…И вы меня поймите. Я думала, что Сережин отец пропал бесследно, ведь я даже имя его нетвердо помнила и спутала все тем, что называла его Поль. У меня до сих пор в голове не укладывается, что он все это время следил за нами, знал о нашем существовании, но никак не вмешивался…»

— Она еще, не дай бог, его обвинять начнет, что он ей раньше денег не дал.

«Я и представить себе не могла, что…»

— Да ну ее! — резко сказала я. — Не хочу я этого читать! Мамаша-героиня и отец-героин! Честное слово, противно. Вот Сережа, конечно, молодец. В наше время, честно говоря, мало таких попадается молодых людей, которые не стали бы притрагиваться к ТАКИМ деньгам.

— Гордый, — тихо сказал босс. — А может, и дурак. С такими деньгами можно многого достичь. Свое дело открыть. Только, мне кажется, у Сережи Воронова если и была предпринимательская жилка, то теперь она начисто заглушена. А что? Ты сама подумай. Предприниматель растет в том числе и от стимула — достичь определенных высот, нажить определенный капитал, построить некую мощную коммерческую структуру. А что у Сережи? Перед ним неожиданно, как перед головастиком, мечтающим вырасти в лягушку, появляется кит! Громадный, чудовищных размеров! Понятно, что стать выше, чем Шестов, практически невозможно. Человек может такое!.. Если честно, когда я предлагал ему купить клуб «Пилат», будучи уверен, что это единственный способ попасть туда вопреки желанию и возможностям Половцева, — я не думал, что это осуществимо. А Роман Юрьевич и глазом не моргнул, сразу купил весь клуб вместе с домом, в котором тот расположен. Тут еще и юридически нужно поднатореть! Думаю, что такие маневры графам Монте-Кристо разным и не снились.

— Да, — сказала я. — Конечно. Кстати, я недавно видела Сережу. Шел вместе со своим дедом. Дед, кажется, был пьян и кричал: «Всех олигархов — к стенке!» Сережа, думаю, внутренне с ним согласен.

— Жалеет, что не взял денег. А мамаша теперь их все просадит. Я знаю этот сорт людей. Пока все не прожгут, не успокоятся. Что она, от хорошей жизни пошла в парикмахерши? Уверен, что спустя некоторое время она этого Шестова ненавидеть будет. Подумает: ах он мерзавец! Да если бы я сразу была с ним, то не мучилась бы в этом ненавистном салоне красоты. А все эти годы жила себе припеваючи. Это такой тип женщин, который условно можно назвать… Да, впрочем, что условно?! Содержанка — она и есть содержанка!

— Да что вы так на нее обрушились? — спросила я. — Ведь и ее жизнь била.

— Да! Била! По ее собственной глупости! И не дай бог она проявит высшую глупость, какую только можно позволить в ее положении.

— Какую же?

Шульгин понизил голос, как будто боялся, что его подслушают:

— Если она, просадив деньги — а это может так статься, что случится в ближайший год-два, — станет бомбардировать Шестова просьбами подкинуть еще. Для него, конечно, любые деньги мелочь, но тем не менее… Не поручусь я тогда за Светлану Андреевну, где бы и как бы она в тот момент ни находилась. Глупость, Маша, величайшая глупость!..

И тут мне вспомнились слова белобрысого киллера Феди, которые он говорил Розенталю буквально за минуту до того, как Иосифа Соломоновича, Валерию Юрьевну и меня вывели к берегу реки, на старый причал убивать: «…Из всех сокровищ мира нет ничего дороже человеческой глупости, и все потому, что время от времени за нее приходится слишком дорого платить».

Я вздрогнула и проговорила совсем не в тему:

— Дурацкое какое-то лето. Дожди зарядили что-то. Пора бы им… это… честь знать.

Я говорила, как в воду глядела. Через день дожди кончились и снова началось пекло.

…Сережа Воронов сидел на лавочке у Большого театра и пил пиво. Надо сказать, у него были все основания вот так сидеть на лавочке и сонно, мутно, не спеша, по глоточку отправлять в себя приятно холодную янтарную жидкость. К тому располагали и Сережин статус — сегодня у него был выходной, и погода, спеленавшая неподвижный воздух дымным маревом такой кошмарной жары, что, казалось бы, даже солнце расслабленно повисло в безупречно синем небе, забыв о том, что ему следует старательно пролагать дорогу на запад, к закату. Точно так, как шесть недель назад.

Сережа пил пиво и сосредоточенно смотрел на мощные колонны театра. К нему подошел его приятель Алик Мышкин и сказал:

— Ну, как работается на новом месте, Серега?

— Да ничего, — сказал тот. — Хвалят. Получу лицензию и, быть может, прибавят в зарплате.

— Молодец. Как ребята?

— Да нормальные ребята. Приработался. Ничего, жить можно. Вот собираюсь помаленьку ремонт в квартире делать. Да деду нужно лекарств купить. Заработаю. А у тебя как, Алик?

— Да пока что глухо. Ищу вот. Папаша обещал пристроить, да только я не на всякую работу пойду.

— Это понятно. Ну, если я там закреплюсь, в «Центурионе», подумаем, может, и тебя туда подтянем. Мы бы с тобой хорошо приработались!

— Это точно, — сказал Мышкин. — Приработались бы.

И он взглянул на огромный экран неподалеку от Большого, по которому проплывала реклама. Взметнулся синий шлем на экране, вытянулись строгие серые буквы, вдруг опоясались упругими обручами ярко-рыжего пламени, и Алик Мышкин прочитал: «Империя-банк» представляет новый проект Романа Шестова «Броня»!!

— Н-да, — сказал Мышкин, — работают же люди! Нет… работают же люди!

— Ты о ком?

— Да вон… На экране. Роман Шестов. «Броня». Стоимость проекта два миллиарда. Не рублей, конечно. У меня папаша вчера читал газету. Купил два оборонных завода и три КБ, прибирает под себя авиационную промышленность. Не папаша, конечно, купил, а Шестов. Олигарх, слыхал, конечно? Вот работают люди, а, Серега!

Сережа ничего не сказал. Он выплюнул пиво, поставил бутылку и, медленно поднявшись с лавочки, пошел к театру, заложив руки в карманы. Мышкин бросился его догонять:

— Эй, Серега! Ты куда? Ты… погоди! Ты что, билеты в Большой, что ли, достал?

— Это ты меня достал, — сказал Воронов, а потом не выдержал, рассмеялся и, хлопнув друга по плечу, проговорил: — Ладно. Не бухти. Пойдем еще по пиву. Жара какая…

— Жара, — согласился и Мышкин.