Глава 9
Да, нужно позвонить, даже с мобильника Ксении. Я проследила траекторию ее движения до самой двери и, когда Кристалинская вышла, не без труда оторвала голову от подушки и осмотрелась по сторонам.
Я лежала в обычной шестиместной палате, какие есть во всех российских больницах. Но подслушивать меня было некому: в палате помимо меня находилась только одна женщина и храпела так, будто ей рвали голосовые связки. Прочие кровати были даже не разобраны. Нет, на соседней все же кто-то лежал, но ее хозяйка, видимо, вышла послоняться по коридорам. Чуть позже я узнала, что моя соседка, тощая старушенция с ехидной морщинистой рожицей, все равно едва ли могла бы меня услышать по случаю полной тугоухости.
Я набрала номер, чувствуя, как удары сердца больно отдаются в голове. В висках, а особенно в правой части затылка.
Трубку очень долго не брали, и я уже начала волноваться. Впрочем, на седьмом гудке я услышала знакомый голос:
– Да, Шульгин слушает.
– Босс! – едва не воскликнула я, но тут в голове вспыхнула такая оглушительная боль, что я заставила себя поудобнее уложить голову на подушку и привести в норму пульс, а потом, после длительной паузы, во время которой Родион два раза тревожно повторил «слушаю!», произнесла:
– Босс, это я, Мария.
– Мария? – переспросил он. – Откуда, из больницы?
– С того света.
– Ты так не шути, знаешь ли. Ты чуть было в самом деле на тот свет не отправилась. Ты с какого аппарата звонишь, из коридора, что ли?
– Нет, с мобильного.
– А откуда у тебя?.. Твой, насколько я знаю, все… каюк. С какой трубки ты звонишь?
– Только не испепеляйте меня, босс, – сказала я, набрав в грудь воздуху, – я взяла телефон на несколько минут у Ксении Кристалинской. Она пришла ко мне в больницу. Проведать.
– Проведать? Очень хорошо! – отозвался Родион. – Невероятная беспечность с твоей стороны! Зачем ты взяла у нее телефон? Она сама предложила?
– Нет, это я попросила.
– А тебе не приходило в голову, что такие просьбы могут закончиться плачевно? На моей памяти было несколько подобных случаев, когда пациентам оставляли на несколько минут мобильные телефоны, а потом происходил взрыв: в аппарат был заложен пластид. Понимаешь, Мария?
– Я понимаю, Родион Потапович, только прошу вас… не надо так громко кричать в трубку, я пока что не глухая и не контуженая, только в голову ваши децибелы бьют. А во-вторых, кто, как не вы, попросил Ксению Кристалинскую передать мне вашу просьбу?
В голосе Шульгина всплеснулось недоумение:
– Как-кую просьбу?!
– Вы просили ее, если я при ней приду в себя, немедленно перезвонить вам.
– Да? – пробормотал он. – Я такое говорил?
– По-видимому.
– Ладно… будем считать, что мы квиты, – отозвался он. – Но вообще, конечно, ты отличилась. Я боялся подвоха, но чтобы так круто…
– А что случилось?
– Ты еще спрашиваешь? Между прочим, у тебя, читаю по экспертизе: «…закрытая черепно-мозговая травма, создавшая возможность кровоизлияний под мягкие мозговые оболочки и мозговые желудочки, в результате чего…»
– Ой, хватит, босс! – взмолилась я. – Как отходную надо мной читаете. Я только минут двадцать как очнулась, а вы тут со своим некрологом. В общем, влипла я здорово, и…
– Да ты еще не знаешь, как ты влипла! Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы отменили приказ о переводе тебя в лечебницу при СИЗО.
Жесткие мурашки царапнули по коже.
– Вы всегда оптимистично смотрели на жизнь, Родион Потапович, – сказала я. – Вы сами-то как? Безо всяких эксцессов?
– Да я-то нормально, – буркнул он. – Я тут кое-что нарыл по тем красавцам, что устроили этот гандикап по улицам и врезались в дерево. Или в столб, я уж точно не помню. Погоди… сейчас просмотрю данные. Слушай, покушение на тебя оформила троица, которую не обвинишь в законопослушании. Во-первых, это некто Каманин Иван Иванович, семьдесят седьмого года рождения, известный в криминальных кругах под кличкой Смоки. К группе «Смоуки» и к лондонскому смогу не имеет ни малейшего отношения, а прозвище свое получил за артистические способности, он ведь в свое время учился во ВГИКе, где его, представь себе, именовали «Смоктуновский», сокращенно и англифицированно получается – Смоки.
– Артист… – пробормотала я и вдруг вспомнила ту старушку, что ловко убрала Куценко и умчалась от меня со скоростью тренированного легкоатлета.
– Да, артист. Теперь уже покойный. Умер в больнице от не совместимых с жизнью травм, перечислять которые я не буду, учитывая состояние твоего, Мария, здоровья.
– Вы просто светоч корректности… – пробормотала я.
– Это верно. Кстати, покойный Каманин в свое время работал в службе безопасности ночного клуба «Белый гриф». Хорошенькие совпадения, не правда ли?
– Да… бывает.
– Второй из «пассажиров» грузовика, который гнался за тобой, умер на месте аварии. Это некто Каладзе. Этот горячий кавказский парень тоже засветился в подконтрольных известному нам Туманову структурах. В частности, он работал в охранном агентстве со звучным названием «Остгот». Какие интересные совпадения, а?
– Да…
– Кроме того, есть еще и третий. С этим вышло больше всего геморроя. Он тоже оказался мертвым, но в том-то все и дело, что найден мужик в подъезде, где живет Ксения Кристалинская. Лежал себе смирно на площадке с пробитой головой.
– Это я его, наверное…
– Не наверно, а точно, – отозвался босс.
– Сам виноват, скотина. Он стал хвататься за пистолет. Мужчина при виде женщины обычно хватается за… – Я осеклась.
Вероятно, брови босса поползли вверх, а я с досадой уточнила:
– Не за то, о чем вы, очевидно, подумали, босс. Мужчина берется или за букет, или за сердце, или хватается за голову, в зависимости от ситуации.
– Твое обычное ехидство, – с удовлетворением заметил он. – Чувствую, что ты идешь на поправку. Значит, он сам виноват?
– Ну да!
– Что-то вроде этого я и пытался доказать чинам, которые собирались закрыть тебя в тюремную лечебницу до, что называется, восстановления сознания. Кажется, мне удалось убедить их в том, что ты оборонялась. Но эти господа в погонах еще могут помордовать тебя допросами. Значит, этого третьего звали Кукин, Олег Ильич.
– Очень приятно.
– Все трое состояли на работе в учреждениях, контролируемых Тумановым, – продолжал босс, – конечно, все они задним числом уволены. Но все равно – весьма велика вероятность того, что на тебя напали по приказу Туманова. Так что Ксения…
– Вы сами, босс, попросили ее напомнить о звонке, – быстро сказала я.
Полагаю, Родион Потапович досадливо поморщился на том конце связи.
– Ладно, не буду тебя больше загружать, – сказал он. – Тебе излишняя информация повредит. Как и любому здоровому человеку, впрочем. Мало будешь знать, лучше будешь спать. – И тут же, опровергая умную поговорку, босс добавил: – Да, кстати. Тебя, Мария, лишили на три года водительских прав. Тут уж я был бессилен.
– Э-э, как это так – лишили на три года? – запротестовала я. – Да мне мастера по автомобильному спорту надо давать за то, что я вообще уцелела, а не отправилась в «клиенты до востребования», то есть в морг! Как же так, Родион Потапович?
– Все претензии принимает ГИБДД, – напомнил он.
– Ах да, спасибо за заботу… ладно.
– Ты, Мария, наверное, еще не знаешь, что…
– И не хочу знать! – взмолилась я. – Вы только что изрекли мудрую мысль о том, при каких условиях лучше спать, а теперь все по новой!.. У меня такое ощущение, босс, словно мне под черепушку впустили рой злых ос. Ничего. Мы еще споем. Я скоро выйду, и тогда мы с вами все обсудим более подробно и… в-в-в… адекватно, что ли.
– Скоро выйдешь, Мария? – переспросил Шульгин. – Нет, ты никуда не торопись. Тебе нужно поправиться. Я веду расследование, так что не волнуйся, работа идет полным ходом.
– И вы говорите мне все это, предполагая, что нас могут прослушивать? – укорила его я.
– А что? Они и так знают все, что им надо! Так что хуже не будет. Я могу даже передать привет Туманову, если он меня сейчас слышит. Да, кстати, Мария: мне сказали, что тебя могут выписать через неделю. Врач, который ведет тебя, заявил, что не верит собственным глазам. Ты так быстро поправляешься! Невероятными темпами.
Я ничего не ответила. Верно, прошедшая автокатастрофа, перенапряжение сил и многое-многое другое – где-то в глубине моего существа – ударили по потаенным рычагам и открыли шлюзы, через которые хлещет теперь в меня сила пантеры. Сила, вложенная в меня Акирой.
* * *
Босс, как всегда, оказался прав. Честно говоря, меня его постоянная правота частенько выводила из себя, так произошло и на этот раз. Впрочем, все его прогнозы оправдались. В самом деле, меня выписали из больницы только через неделю с небольшим, при этом еще несколько дней я отлеживалась дома, не двигаясь, под присмотром заботливой Валентины, приносившей мне еду и помогавшей дойти до душа или по иным личным делам.
Ко всему прочему меня мучили постоянные головные боли, я глотала кучу таблеток и избегала длительного общения с Валентиной и Родионом, благо мне не рекомендовалось говорить и подвергать барабанные перепонки воздействию звуковых волн.
И так до тех пор, пока я не поправилась! Дескать, не надо думать о деле, пока не почувствуешь себя полностью, совершенно здоровой!
…А оно, это дело, не выходило у меня из головы.
Кстати, неожиданно для меня Родион уехал куда-то из Москвы. Валентина утверждала, что он оставил мне какие-то директивы, но строго-настрого запретил своей жене показывать их мне до тех пор, пока я не буду в норме.
Отлеживаясь в своей комнате в полном одиночестве, я размышляла о том, какая все-таки коварная и непредсказуемая штука – жизнь. Применительно к тому же Ельцову. Он получил столь много от природы и людей, одарен, красив, обаятелен, без пяти минут миллионер, без двух дней муж прекрасной, хоть и роковой женщины. Казалось бы, что еще надо для счастья, но вдруг все переворачивается, как в калейдоскопе, феерически меняются декорации, и теперь он вместо медового месяца и свадебного путешествия сидит в СИЗО и ждет суда. Который едва ли закончится благоприятно для Алексея. Если судить по отчетам, которые я просмотрела в кабинете босса, втайне от Валентины спустившись туда. Отчеты касались материалов следствия.
И создавалось впечатление, что действительно кому надо проплатили. Я совершенно не исключала, что это были те самые двадцать пять тысяч долларов, что Туманов дал Ксении Кристалинской. Кто знает, что таится в этой надменной темноволосой головке с профилем Клеопатры?..
Ксения, Ксения… эти несколько дней, валяясь в изматывающем бездействии, в изоляции от всего мира, я размышляла над ролью Ксении во всем происходящем и пришла к выводу, что она может оказаться куда более значимой и трагичной, чем кто-либо может предположить. Уж слишком неординарна эта Ксения, слишком двойственно ее отношение к событиям, неопределенно и зловеще. И бог знает, что произойдет дальше. Откровенно говоря, я ловила себя на том, что неожиданно пленена этой Ксенией. Силой ее натуры, недюжинным интеллектом. И еще чем-то, не поддающимся определению. Какие-то странно клубящиеся предчувствия, грозящие сбыться. Да, эта «чужая» – воистину роковая женщина. В ней и загадка и разгадка.
Или я под влиянием недавних событий впадаю в патетику и сентиментальность? Молодая жесткость и циничность тают, как мороженое в руках рассеянного ребенка. Алексей Ельцов, тот, кого меня призвали спасти, что он? Глядит в трещину бетонного пола, подрагивают губы, недоуменно и горько тускнеют глаза. Это страшно – один, в СИЗО, за неделю до суда! Но, быть может, лучше это, лучше ждать суда, чем знать, что ты связан незримыми нитями с такой женщиной, как Ксения. Она – чужая. Она несет гибель. Она погубила Алексея и едва не уничтожила меня.
Кто следующий?
…Потом, приходя в нормальное состояние, я ругала себя за дикие, полубредовые мысли. В самом деле, что это я?..
Мое уединение было нарушено появлением в нашем офисе Валентины Андреевны Ельцовой и адвоката Самсонова. Их визит заставил меня спуститься из своей уютной комнаты вниз, чтобы принять посетителей в кабинете босса. Откровенно говоря, я была рада даже этому – далеко не самому желанному для меня – обществу, так как за долгие дни болезни истосковалась по людям, даже по самым несносным.
Валентина хотела меня задержать, но вынуждена была смириться, тем более что я уверила ее в своем хорошем самочувствии.
Ельцова была в своем репертуаре.
– Ах, Мария, это чудовищно! – выкрикнула она с порога, а потом с треском рухнула на диван. – Эта жуткая история с тремя трупами киллеров, это просто дикость, дикость!.. Я знаю, что вы и ваш босс, Родион Потапович, уже продвинулись в расследовании кошмарного убийства Татьяны Оттобальдовны и вышли, можно сказать, на настоящих виновников… но эта катастрофа, боже мой… убийцы, киллеры, кошмар!!
И она всплеснула руками.
Я пожала плечами и с досадой одернула на коленях платье, потому как Самсонов довольно бесцеремонно разглядывал мои ноги, и произнесла:
– А Родиона Потаповича нет. Он уехал из Москвы.
– Ах, куда же это?
– Мне это неизвестно.
– Уехал, да еще в такое время? Как же так, Маша?
– Ему виднее, – ответила я.
– Ну, конечно, ну, конечно. Я так волнуюсь. Я два раза падала в обморок. Скоро начинается суд над Алешей, уже через два дня, – Ельцова демонстративно всхлипнула, отчего ее богатырская грудь колыхнулась, как морская волна, – бедный мой, бедный сыночек! Вы ведь окончательно убедились в том, что он совершенно не способен никого убить, ведь правда? Правда, Машенька? И ведь есть доказательство, кто-то же стрелял в этого Куценко, когда Алеша уже сидел в камере и ничего, ничего не мог сделать. Куценко, правда, и в детстве был еще тем прохиндеем, мне никогда не нравилось, что он дружит с Алешей. Вы думаете, Куценко убили те же самые люди, что и Татьяну Оттобальдовну? Впрочем, что я спрашиваю? Ответ напрашивается сам собой!
– Наверно, вы правы, – тихо сказала я, делая над собой усилие.
Тут заговорил Самсонов. «Давно пора! Пусть хоть перекроет эту голосистую Валентину Андреевну», – с некоторым облегчением подумала я. По крайней мере его речь отличается упорядоченностью и осмысленностью, хоть и занудна изрядно.
– Мария, – начал он торжественно, – раз уж Родион Потапович отсутствует, то я хотел бы поговорить именно с вами о тех обстоятельствах, которые не освещены в прессе. Я об этом покушении у подъезда Алексея Ельцова и Кристалинской. Вы ведь знаете, кто осуществил это нападение? По крайней мере предполагаете?
– Не предполагаю даже, а знаю. Точно знаю. Скорее всего это люди некоего Владимира Туманова. Его еще называют Гриф. Я думаю, что вам известен этот человек, он фигурировал в деле.
– Я с вами согласен. Пожалуй, что и в сауне приложили руку ребята из той же теплой компании. Как вы полагаете, Мария?
– Пожалуй… да, это может быть.
Самсонов прищурился и, кажется, даже подмигнул мне.
– Вы что-то недоговариваете, Мария. Я чувствую, что вы о чем-то умалчиваете.
– Я? Ничуть. Тем более что мне все мои тайны на лице нарисовали, чтобы ничего не утаила от хороших людей.
И я осторожно коснулась пальцем уже затянувшихся, замазанных кремами, но время от времени все еще беспокоящих меня ссадин на лице.
– Вы меня не поняли, – сказал адвокат.
– Вот как?
– Вы нас не совсем поняли, дорогая Мария! – включилась Ельцова. – Адвокат вовсе не хотел… не хотел вас обидеть. А, со своей стороны, я хотела бы просить вас присутствовать на процессе. Как свидетельницу.
– Не как свидетельницу, а даже как и потерпевшую, – сказал Самсонов. – Впрочем, если что, то ваш случай с покушением может быть выделен в отдельное производство.
– Вы, адвокат, забыли сказать…
– Валентина Андреевна! – прервал ее Самсонов. – Мне кажется, что вам не стоит присутствовать при этом разговоре. Вы только нам мешаете. Я, конечно, понимаю ваши чувства, но обилие эмоций вредит. Вам стоит посидеть в машине.
– Без проблем! – шумно согласилась та. – Пусть только Мария пообещает, что не оставит этого дела… ведь они с Родионом Потаповичем так энергично начали расследование, и если бы не это злосчастное… гм-м. Значит, Машенька, мы договорились? Вы обещаете, что будете присутствовать на судебном процессе? И в дальнейшем тоже…
– Да, хорошо, хорошо, – не дослушав, машинально отвечала я. – Я буду, Валентина Андреевна, если это полезно для дела.
– Продолжите расследование? Вот это правильно… – И тут Ельцова выдала такое, чего я не ожидала от нее услышать ни при каких раскладах: – Все ведь случается в этой жизни, и вы едва не погибли, конечно, я понимаю, что вы сильно расшиблись… но ведь это специфика работы, контрактникам в Чечне тоже платят за то, что они рискуют и даже проливают кровь.
– Вы это к чему? – спросила я, совершенно не понимая, куда она клонит.
– Да я так… Я – о деньгах. Дорогая моя Машенька, я ведь дала вам большой аванс за много дней вперед…
– Ну и что?
– …а вы отработали только два дня, а потом произошло это несчастье. – Валентина Андреевна снова соорудила на лице скорбную мину, но было очевидно, что скорбит она преимущественно о деньгах, о тех трех тысячах долларов, которые она выдала Родиону в качестве аванса. – Так что я надеюсь, Мария, что вы все-таки продолжите работу, тем более что время еще есть. И Родион Потапович, здесь отсутствующий, верно, так же скажет. Конечно, если вы не… не находите в себе сил продолжать, вы можете… м-м-м… возвратить аванс, вычтя из него, скажем, за два, хотите, за три дня работы. Хотите за три?
Я молчала.
– Вы ничего… не обижайтесь. Все стоит денег. Ведь правда? Нет… если вы будете продолжать вашу работу, то, конечно… можно ничего не отдавать…
Я снова одернула платье. На этот раз не из необходимости прикрыть колени, а скорее для того, чтобы выплеснуть нервную энергию в каком-либо жесте. Теперь я поняла Алексея, который скептически говорил о матери и ее намерениях спасти его; мне стали ясны причины презрения Ксении к одному имени Валентины Андреевны.
– Разумеется, мы намеревались продолжить работу, – сказала я. – Уже кое-что прояснилось, есть направления дальнейшего расследования. Что касается денег, то не в моей компетенции в отсутствие начальника, Родиона Потаповича, ими распоряжаться…
Я умолкла, стало противно что-то объяснять. Почувствовав мое состояние, адвокат Самсонов пришел ко мне на выручку и самым елейным голосом обратился к Ельцовой:
– Валентина Андреевна, я же просил вас сесть в машину и подождать меня там. С Марией вы еще будете иметь возможность поговорить, она продолжает заниматься нашим делом, просто временная заминка выбила ее из седла.
– Совершенно верно, – кивнула ему я.
– Так что идите, госпожа Ельцова. Ждите меня в джипе.
И с этим Самсонов бесцеремонно довел ее до входной двери, почти вытолкнув на улицу. Тут, наверное, впервые я почувствовала что-то вроде смутной симпатии к этому человеку.
* * *
После того как за тучной спиной Валентины Андреевны Ельцовой закрылись двери нашего офиса, адвокат Самсонов медленно повернулся ко мне и, улыбнувшись, сказал:
– Вы и ваш босс проявили несколько большую оперативность и меньшую рассудительность, чем мы от вас ожидали, госпожа Якимова. Что касается оперативности, то пальма первенства, бесспорно, принадлежит вам. А вот ваш босс вообще непонятно чем занимался.
– Вы полагаете? – холодно спросила я.
– Что полагаю я, никого не интересует. А все вышеизложенное – мнение Владимира Сергеевича Туманова.
Это имя заставило меня вздрогнуть. Впрочем, я справилась с собой и очень тихо спросила:
– Простите, это что – угроза?
– Да какие угрозы? – с самым невинным видом улыбнулся Самсонов. – Просто не далее как вчера я с Владимиром Сергеевичем беседовал в его клубе «Белый гриф». Буду откровенен. Вы полагаете, что это именно Владимир Сергеевич, не лично, конечно, а руками верных людей, убил банкиршу Таннер. Не так ли?
– Продолжайте.
– Так вот, это не так. У него нет никаких резонов убивать Таннер, и он не убивал ее. Но он не хочет, чтобы рылись в этом деле так, чтобы грязь летела во все стороны и марала его имя на всю Москву. Это может повредить репутации и его лично, и близких ему людей, в частности, Ксении Кристалинской. Ведь вам уже известно, что она была его первой женой. Он находит, что ничего, кроме вреда, ваше расследование не принесет. Вот так.
– Я что-то не поняла. Вы что же, представляете интересы Грифа? Или все-таки Алексея Ельцова? Или вы вообще не адвокат?
– Мария Андреевна, – произнес Самсонов очень проникновенно, в его голосе даже послышались какие-то подобострастные нотки, – Мария Андреевна, я, конечно же, адвокат. И я вас прошу, чтобы вы передали слово в слово вашему уважаемому боссу Родиону Потаповичу – не надо усердствовать в этом расследовании. Иначе все будет очень плохо. Куда бы вы ни пришли, всюду возникнут эксцессы, везде, буду откровенен, – ваш ждет смерть. Да вы и сами знаете. – Он сделал короткую паузу, а потом продолжил: – Валентина Андреевна, наша клиентка, просила вас хотя бы отработать аванс. Она скупая, жадная женщина, так что с вас с живых не слезет. Это ясно. Так вы его и отработайте, этот чертов аванс.
– То есть?
– А все очень просто, проще некуда. Ходите на заседания суда, делайте значительное лицо, звоните прямо из зала, создавайте видимость работы, одним словом, не мне вас учить. А затем, многоуважаемая Мария Андреевна…
– А затем?.. – выговорила я, чувствуя, как во мне угрожающе ворочается злость. Этот Самсонов явно заслуживал того, чтобы выйти от нас не через дверь, как все нормальные люди, а через окно.
– А затем – проще простого. Суд закончится так, как следует. Господина Ельцова засудят, улики против него весьма приличные, да и судьи подготовлены соответствующе. Так что вам все равно ничего не добиться, просто наживете себе дополнительные проблемы. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. И передайте это Родиону Потаповичу, когда он вернется. Он человек умный и все поймет правильно.
– Вы полагаете, что поймет? Ну что ж… И вообще, по-моему, как раз господин Туманов лезет не в свое дело. Сомнительно, что он ставит такие ультиматумы из-за одной Ксении. Да, сомневаюсь. Что-то тут не то, дорогие ребята. По-моему, из-за женщины создавать такие проблемы – это гнилой романтизм. А Туманов, мне думается, не похож на романтика.
– А кто его знает? – криво ухмыльнувшись, сказал Самсонов.
Я покачала головой:
– Н-да, хорошего адвоката наняла Валентина Андреевна Ельцова для своего сына. Прекрасного адвоката, достойнейшего защитника! Который заранее знает, что его подзащитный будет осужден и приговорен. Блестяще! Просто браво!
И я два раза хлопнула в ладоши.
Самсонова задела и моя реплика, и мой жест.
– А что тут такого? – с недовольным видом поднял голову адвокат. – Хорошего она наняла адвоката, действительно хорошего! Дело с самого начала представлялось мне безнадежным, но я за него взялся и сделаю все, чтобы Ельцову дали как можно меньше, признав смягчающие обстоятельства. К примеру, убийство имело место в состоянии аффекта. Несколько лет скостится. Так что не надо бросать в мой адрес всякие реплики. Я лучше вас сработал, потому что я разгребаю то, что есть, а вы еще добавляете трупы, из-за которых суд может стать особо подозрителен и возьмет, да и пришьет Ельцову организацию бандитской группировки, которая сейчас убирает свидетелей.
– Да ну?
– Между прочим, – в голосе Самсонова появилась ядовитая ирония, – вас, Мария, саму не без труда отмазал от неприятностей ваш начальник, у которого, верно, имеются некоторые связи. Так что радуйтесь и не проявляйте ненужных инициатив. Вы уже проявили с теми троими, Кукиным, Каладзе и Каманиным.
– Кукин, Каманин, Каладзе. Просто три «К». ККК – Ку-клукс-клан. Так они сами нарывались, эти ваши ККК, – спокойно сказала я. – И вообще, господин адвокат, мне кажется, что наш разговор ни к чему не привел. Я прекрасно знаю, что в свое время вы предоставляли юридическое обеспечение ряду фирм, принадлежащих Грифу. А если знаю я, то уж тем более – и куда больше! – знает мой босс. Более того, мой босс, думаю, знает многое о ваших совместных махинациях, и если вы будете слишком настойчиво на него давить, то он скинет эту информацию куда следует, и даже Туманову в таком случае мало не покажется. А за сим – попрошу вас выйти вон. Прошу, господин адвокат!
Самсонов хотел что-то сказать, но слова застыли на его искривленных сарказмом губах, и он покинул офис, высоко подняв голову.
После ухода визитеров я позвала Валентину и спросила у нее напрямик:
– Валя, где те указания, что оставлял мне Родион?
– Вообще-то, Маша, он прислал что-то на клочке бумаги, чуть ли не туалетной, с каким-то улыбчивым молодым человеком. Я никогда его прежде не видела. Тот сунул бумагу в ящик Родионова стола. Как будто сам Родион не мог… или же бумагу поприличнее, или вообще на компьютере…
– Куда же он мог уехать?
– Я сама волнуюсь! – всплеснула руками Валентина. – Правда, он сказал по телефону, чтобы я не переживала, что все будет хорошо, но чтобы я никуда пока что не выходила из дому и никому не открывала.
– Та-ак, – протянула я. – Вот, значит, как? А тот ящик, куда этот молодой человек сунул эту, с позволения сказать, туалетную бумагу? Он закрыт на ключ?
– И ключ у меня.
– Ну так открывай!
Валентина сразу же заволновалась. Сверху донесся пронзительный вопль Тапика, тут же синхронно залаял Счастливчик, и она под шумок хотела было улизнуть, но я крепко прихватила ее за локоть:
– Погоди, Валечка, от меня еще никто так легко не уходил. Открывай ящик и только потом иди к своему чаду. Ну что же ты молчишь?
– Но ты же больна и…
– Я совершенно здорова! Но если ты хочешь загнать меня в гроб, то можешь продолжать и дальше разыгрывать из себя сверхзаботливую сиделку. Ну!
Валентина оглянулась, словно кто-то мог за ней подсмотреть, потом быстро сунула мне ключ, вынутый из кармана домашнего халата, и скороговоркой выпалила:
– Ящик верхний слева.
«Конспираторы», – грустно подумала я, открывая ящик. На черной кожаной папке, положенной поверх груды разнокалиберных документов, обнаружился свернутый вдвое листок бумаги. Выглядел он и в самом деле непрезентабельно. Я развернула его, и первое, что мне бросилось в глаза, была надпись крупными буквами примерно в середине Родионова послания: «Присутствуй на всех заседаниях суда. Убийца непременно будет там».
