Наверное, никто не работает так самоотверженно, как бюро ритуальных услуг, и в выходные там радушно принимают клиентов. Анна с утра помчалась в бюро, взяла счета. Обычно расплачиваются сразу, сразу готовят и место, то есть копают могилу, назначают день и час похорон. Но тела Ушаковых пока не выдавали из морга. Анна позвонила Карине домой, но та куда-то уехала – ответила дочь. Аня по пути домой заскочила на рынок купить немного провизии, последние два дня держалась на кофе, который тоже кончился. Поднявшись на свой этаж, прошла несколько метров по длинному и темному коридору, никого не встретив. Вставила ключ в замочную скважину...

Внезапно ее руку накрыла мужская рука. Аня от неожиданности вскрикнула и отпрянула в сторону.

– Вы?! – выдавила она с трудом.

– Испугалась? – улыбнулся, не показывая зубов, Юлиан Швец. Повернув ключ в замке, толкнул дверь. – Заходи...

На воскресенье Заречный запланировал несколько посещений актеров, тех, которые живут недалеко друг от друга. Во-первых, экономия времени, во-вторых, они все принимали участие в спектакле. Яна категорически отказалась сидеть одна дома, собрала учебники и залезла в машину к Толику, намереваясь заниматься прямо на колесах. Степа решил, что Янка и так обделена его вниманием, поэтому возражать не стал.

Первым в списке стоял Евгений Кандыков.

Дверь открыла его жена – кудряшка с бюстом. Встретила Степу как давнего знакомого, пригласила в дом, не отличающийся богатством, но с претензией на достаток. Во всяком случае, ковров у Кандыковых было в избытке. Очевидно, коллекция пылесборников для них и представляет ценность или престиж.

Кандыков Евгений возлежал в спортивном костюме на диване, а в кресле сидела неизвестная Степе особа лет сорока. Мягкая мебель тоже была покрыта коврами. На коленях особы покоилась папка с множеством бумаг, в руках она держала несколько листов и авторучку. Кандыков узнал Степана, тяжело поднялся, поздоровался и представил особу:

– Люся Сюкина, моя коллега.

Вот и Люся. Значит, театральные заговорщики в сборе. Евгений важный, не просто важный, а раздутый как индюк. Вблизи он поразил Степана своими параметрами – необъятная гора. Люся казалась вертлявой. Может, это из-за того, что она постоянно и дежурно улыбалась, вертя головкой, возможно, из-за быстрой речи – Люся успела обрушить на Степана новости про погоду, магнитные бури и как они влияют на организм. Тут же рассказала о чудодейственных биологических добавках, которые принимает, оттого еще держится в форме. И все это за время, пока Заречный устраивался в кресле. Кандыков бесцеремонно перебил:

– Хватит болтать. Вы пришли по поводу Ушаковых?

– В общем-то да, – сознался Степа. Он предпочел бы опросить всех по отдельности, да, видно, делать нечего. – Мне бы хотелось знать обстановку в театре.

Кандыков достал из секретера внушительную пачку газет и по одной протягивал Степану:

– Обстановка? Вот, читайте. Одни заголовки чего стоят: «Театр абсурда», «Противостояние в театре». «Кто на новенького?» – эта статья в защиту нашей директрисы. А вот: «Три слепые мышки». Мышки – это зачинщики, – пояснил Кандыков и продолжил подавать Степе раскрытые газеты, да с таким видом, словно это Заречный накатал пасквили. – «Эту песню не уволишь, не убьешь». И так далее. Вот, вот и вот. На нас обрушилась вся пресса. Одна журналистка вступилась, призывала вспомнить, что гонимые актеры любимцы публики, но ее голос остался гласом вопиющего в пустыне, а потом и вовсе заклевали.

– Вы тоже были гонимым? – осведомился Степа.

– Поначалу да... – за сим последовала пауза. Степа приподнял брови, означающие: а потом? Кандыков в сердцах махнул рукой. – А потом плюнул на все.

«Сдался в плен», – припомнил Степа выражение Марины Дмитриевны и обратился к Люсе, сидевшей как на иголках:

– И вы были гонимой?

– Я сейчас гонимая, – ответила та, точно слыть гонимой большое преимущество. – То, что случилось, позор, но и закономерность.

– Значит, у вас есть предположения, кто...

– Нет, предположений у меня нет, – торопливо перебила его Люся. У нее были круглые, как у филина, глаза. Несмотря на это, она их еще больше округляла. – Или так: я могу предполагать, это мое право, но не берусь утверждать. Надо исходить из того, кому это выгодно, правильно? А выгодно Юлиану Швецу и директрисе. Между ними и Ушаковыми возникло огромное противостояние.

Раз Кандыков и Сюкина тайно договаривались дружить против директрисы, закономерно, что сейчас начнут сбрасывать на нее отравления. Скучновато стало. Степа покосился на кудряшку с бюстом, стоявшую у тяжелой шторы, которая закрывала вход в смежную комнату. Неласково она смотрела на Люсю...

– А вам не кажется, что, когда все знают о противостоянии, совершать такие преступления неразумно? – осторожно спросил он Люсю.

– Я не говорю, что она или он собственной рукой... хм, – многозначительно хмыкнула Люся. – У них полно лизоблюдов в театре. Например, Подсолнух. Что он делал у реквизиторского стола во втором акте?

– Люся, – пробасил Кандыков недовольно, – Сенька мог свой реквизит искать.

– Я спектакль наизусть знаю, – слова из Люси вылетали, как пули из пулемета. – Я на всех репетициях сидела. И записывала в тетрадь, кто и что берет, поэтому все знаю. И потом, этому барину реквизит в ручки дают, ты, Женя, забыл?

– А вы, Люся, тоже были заняты в спектакле? Я что-то вас не помню... – прикинулся Степа.

– Я не играю в этом спектакле, но смотрю часто. Актер должен следить, куда движется спектакль, это его профессиональная учеба. Я посмотрела первый акт, второй не стала смотреть, потому что спектакль шел плохо.

– Спектакль шел нормально, – возразил Кандыков.

– Что же вы делали после? – вот теперь диалог представлял интерес для Степы. – Раз вы видели Подсолнуха у стола, значит, находились где-то поблизости?

– Да. Я разговаривала с Анной Лозовской. Скажу по секрету – об этом еще никто не знает, – Ушаков ушел от нее, вернулся к жене, Аннушка очень переживала. Я случайно это узнала. В доме Ушаковых живет моя знакомая, она заведует детской библиотекой. Мы готовим сценарий «Осень в произведениях русских поэтов», я буду ведущей. На днях я пришла к ней, мы поработали, а ушла я поздно. Когда очутилась на улице, смотрю – Ушаков входит в подъезд. Странным мне это показалось. Анна несколько дней ходила как в воду опущенная. Ну а на спектакле во втором акте я с ней разговорилась, утешала.

– Анна тоже видела Подсолнуха у стола?

– Кажется нет, – вздохнула Люся. – Она в жутчайшем состоянии была. Виталик ее соблазнил, переехал к ней, а потом бросил, практически ничего не объясняя. Когда я стала с ней говорить на эту тему, Аня расплакалась. Мы за задником стояли. Потом я решила принести ей воды и валерьянки – у меня в гримерке всегда лежат лекарства, – тогда и увидела Сеню. А потом, когда обнаружилось... ну, что Ушаковы... с Анной истерика случилась, а я находилась неотлучно с ней в подсобке, там никого не было.

– Что такое подсобка?

– Помещение за сценой, там хранятся декорации идущих спектаклей.

– Так, – протянул Степа. Вот уже пошли более конкретные факты, а не эфемерные обвинения. – А какая выгода Подсолнуху убрать коллег?

– О! – всплеснула руками Люся. – Еще какая! Нас каждый день пугают, что театр закроют, куда тогда идти, что делать? Большинство уже близки к пенсионному возрасту, таких не берут на работу. А Сеня с Юликом спят и видят избавиться от Эпохи. Швец хочет в кресло директора, а Подсолнух в кресло Юлика. Но на самом деле Сенька метит в кресло директора, об этом все знают. Любое неординарное событие очень подходит для этой цели. Виновата Эпоха или не виновата, а после такого скандала ее обязаны снять с поста директора. Вот тогда пойдет драчка.

«Накрутила», – подумал Степа.

И высказал сомнение:

– Логичнее было бы убрать директора, вы не считаете?

– Нет, – уверенно и с максимальной категоричностью ответила Люся. – Ушаковы ничего не боялись, шли напролом. Правда, Виталька последнее время сник, но я связываю его пассивность с увлечением Анной. Шесть лет велась непрерывная война с Эпохой и Юликом. Мне передал верный человек, как мэр на последнем совещании сказал, что если не прекратится война в театре, то нас весной расформируют. Значит, все останутся без работы. Но, чтобы прекратить войну, нужен разумный компромисс. Эпоха компромиссов не приемлет. Она не знает, как это делается, к тому же у нее синдром паука – пока мух не перебьет, не успокоится. Ушаковы не упали на колени, потому что их довели до последней черты, когда им терять уже было нечего. Остался один выход – убрать в первую очередь Ушаковых, потом и остальных пощелкать. Если их опять сократить, значит, вновь суды замаячат на горизонте, следовательно, и скандалы. Видите, идет борьба за место под крышей театра.

– Вы начали с Подсолнуха и Швеца, а свели все к директору, – запутался Степа.

Кандыков открыл рот, чтобы высказать свои соображения, но Люся его опередила:

– Сеня и Юлик хотят в директорское кресло, а Эпоха не хочет терять свое место. Опять же, она могла потерять его, если б продолжилась борьба с Ушаковыми – при расформировке театра увольняются все работники, так? Получается, уничтожить непокорную парочку выгоднее. Подбросить яда – это лучше, чем суды. Поди, найди отравителя!

– Тогда... кто же мог выполнить ее заказ?

– Подсолнух, – не задумываясь, выдала она.

– Подождите, – никак не мог сообразить Степа. – Он же со Швецом...

– А ему не привыкать работать на два фронта. Юлик победит, Эпоха победит – он всегда в выигрыше останется при любом раскладе. А там и сам победит.

– Ну, а вас видел Подсолнух в тот момент, когда вы заметили его у стола?

– Нет, – усмехнулась Люся. – У меня привычка ходить на цыпочках во время спектакля, я вышла из-за задника бесшумно. Еще постояла некоторое время, глядя, как он реквизит перебирает, после ушла в гримерку на второй этаж.

– А вы никого не встречали у реквизиторского стола? – спросил Степа Кандыкова.

Тот, усиленно вспоминая, покачал головой:

– Может, и встречал, но не обратил внимания. Я же не знал, что готовится преступление.

Степан отметил, что Кандыков вел себя странно. Он то вставал, словно забыл что-то сделать, то садился на диван после короткого топтания на месте. Создавалось впечатление, будто Кандыков намерен бежать сию минуту куда глаза глядят. Чего или кого он боялся?

– Вы разделяете мнение вашей коллеги? – снова обратился Степа к нему.

– В общем-то да... – вздохнул тот. Степа смотрел на Кандыкова пристально и без всякого выражения. Евгений смутился. – Люся правильно изложила, но не сказала самого главного. Многолетняя война в театре привела к развалу, мы превратились в плохую самодеятельность. Эра, Юлик, Сеня – это люди, которые не остановятся ни перед чем. А когда обозначилась реальная угроза закрытия театра, тут и пошло-поехало. В этом смысле правдолюбцы Ушаковы всем мешали. Представьте такой поворот: Эпоху снимают, Подсолнух и Швец начинают борьбу за кресло, агитируют проголосовать в свою пользу. Думаете, Ушаковы молчали бы? Никогда. Мешали они, мешали.

Степа встал, из блокнота вырвал листок, написал номер телефона и протянул Кандыкову. Один из важных вопросов оставил напоследок:

– Да, не скажете, кому в театре мешает Клавдия Овчаренко?

– Подсолнуху! – выпалила Люся. Вот кто настоящий сыщик, все и про всех знает. – Клавка же тряпка Юлика. На художественном совете Сеню и Юлика одновременно выдвинули на звание, а представить к званию следовало только одного из них, ну разнарядка такая была – только одного. Голоса разделились, Клавка и отдала решающий голос Юлику. Представьте, унижение: Сенька в этом театре отпахал всю жизнь, а звание получил только недавно. Он не прощает несправедливости к себе.

Степа попрощался и в раздумье спускался по лестнице, когда его сверху окликнула кудряшка:

– Погодите...