Эра Лукьяновна, сидя на пуфике у туалетного столика, разговаривала по телефону. Юлик полулежал на кровати, листая журнал для видимости, в то время как уши его ловили каждое слово Эры, а по отдельным фразам и испортившемуся настроению мадам понял: что-то случилось. Никак не проявил своего интереса, когда она бросила трубку, лишь краем глаза видел ее бешенство. Сама расскажет, она все ему рассказывает.

Эра встала, запахнула кимоно, завязала поясок и прошла к бару. Налив минеральной воды, выпила, только тогда неопределенно высказалась:

– Вот скотина.

– Я? – прикинулся Юлик, взглянув на нее поверх очков.

Она часто награждает его подобными словечками, потому он якобы принял фразу на свой счет. Юлиан Швец никогда не задавал ей вопросы напрямую, а подводил Эру к откровениям издалека, намеками.

– При чем тут ты! – раздраженно бросила Эра Лукьяновна. – Подсолнух выбыл из строя! Только что знакомая звонила из больницы.

– Как? – слегка приподнялся Юлик. – И его отравили?

– Пока нет. Пил с Клавкой у нее дома, его накрыл гипертонический криз. Одни пьяницы в театре! Эта дура подумала спьяну, что коньяк отравлен, давай отхаживать его от яда, шлангом подрала горло. Он теперь на сцену не выйдет минимум неделю! Идиотка! Как спектакли играть будем? Подсолнух везде занят. А все твои штучки. Этот тебе не нравится, тот и подавно! В труппе осталось пятнадцать... без Подсолнуха четырнадцать человек, в основном недоумки и посредственности! Ни одного целого спектакля, везде вводы делать придется. А кого вводить на роли? Ты же всех разогнал.

– Да брось, Эра, кому нужны наши спектакли? – цинично усмехнулся Юлик, лег и продолжил листать журнальчик. – Отмени их до середины ноября, нас поймут.

– Ого! – повернулась к нему Эра Лукьяновна, выразив междометием негативное отношение к совету. – Я ослышалась? Спектакли никому не нужны? Это говоришь мне ты? Разве не ты хапал все роли подряд, невзирая на то что тебя не хотели брать режиссеры?

Юлика от слов Эры Лукьяновны опять покоробило. Сколько раз ненавязчиво намекал, мол, артисты на смех ее поднимают из-за жуткого говора, она отмахивалась: «У нас в стране прызиденты и правители говорят неправильно, а мне и подавно можно».

– Ты язык проглотил? – напомнила о себе Эра. – Ты же меня убеждал, что труппа большая, ее надо сократить. Ты меня и рассорил с артистами.

А она права, это он вбил клин между ней и артистами. Юлик поднял на нее глаза поверх очков на носу, не переменив позы. Он никогда не делает ни одного лишнего движения. Движение сразу сосредоточивает внимание собеседника, а когда ты не двигаешься, только глазами водишь, то ловишь внезапные перемены на его лице. Иногда слова не нужны, без них понятны мысли.

– Что ты хочешь от меня услышать? – промямлил флегматично он.

– Понять хочу, откуда взялась такая перемена? – завелась Эра. – Значит, звание получил, и ты думаешь, теперь тебе открыты дороги в любой театр? Ошибочка, милый, тебя не возьмут. Ну давай откровенно говорить, актер ты слабенький...

– А ты великая ценительница, – уязвил ее он, не сдержавшись.

– Я и не прытендую на ценительницу, – диалог с ее стороны перерастал в базар. – Но вы все будете делать то, что я скажу и как я считаю. Помни об этом, Юлик.

Она держит его в кулаке, как маленькую резиновую игрушку, которая пискнуть не смеет без позволения. Он врет ей. Эра не дурочка, знает и принимает вранье. Но она дает ему так много, что вправе требовать полного подчинения. Это ее позиция в их отношениях. Есть и позиция Юлика: она думает, что заимела игрушку, пусть заблуждается. Все равно он ею вертит, не она, а он истинный правитель театра. Как ни хорохорится Эра, а исполняет его прихоти, потому что не хочет стать брошенной женщиной. Имея любовника почти на тридцать лет моложе себя, она утерла нос всему городу.

– Чего ты завелась? – кисло поморщился он. – Понастроила теорий, будто я собираюсь смыться. Сейчас с насиженного места сниматься глупо.

– В любом случае работать ты не любишь.

– Не люблю, – едва заметный вызов прозвучал в короткой фразе.

Эра Лукьяновна чутко улавливала все намеки Юлика, которые бывали очень красноречивы. В них без труда угадывалось его циничное отношение к ней, к работе, к окружающим их людям. Бывали моменты, когда ей хотелось гнать Юлика поганой метлой от себя подальше, ей многие советовали это не раз, но... Он ее лебединая песня. А сил и энергии, поистине молодой энергии, в ней имеется неисчерпаемое количество. Возраст на бумаге не соответствует возрасту внутри, она женщина без возраста. И раз он не хочет дать ей душевное тепло и надежное плечо, то пусть расплачивается сексом. В конце концов, она ему платит по-царски щедро и должна получать что-то взамен. Однако его коротенькие фразочки по-настоящему ее бесили, ими он будто ставил ее на место. Ее!

– Не любишь? – ядовито проскрипела Эра Лукьяновна, уперев руки в бока. – А в ведомости расписываться любишь?

– Тебе приспичило поссориться? – отозвался с видимым равнодушием он. – А у меня нет желания цапаться. Никакого. Иди сюда.

Юлик властно хлопнул ладонью по постели. Только на ложе мадам изволит быть... и Юлик задумался: кем же она бывает на ложе? Женщиной ее назвать язык не поворачивался. Это старая, развратная блядь, возомнившая себя секс-символом. В данную минуту, когда она томно приближалась к кровати, выставляя в разрез халатика усохшие коленки, он думал о том, как страстно, неистово... ненавидит ее! Никто, никто не догадывается, она подавно, как сильно ненавидит ее он! А не догадываются потому, что Юлик ненависть свою прячет глубоко внутри себя.

Эра Лукьяновна легла на бок, подложив под голову руку, похотливо улыбнулась. Наверняка она уверена, что ее улыбка обворожительная. Юлик ненавидит и эту улыбку, ненавидит и губы в мелких морщинках. Он откинул полу ее халата, гладил ее по ногам. Ножки Эрочки. Это отдельная глава. Дряблые мышцы, лиловые узлы, синие и вздувшиеся вены. А выше трусишки. Самые-самые дорогие, кружевные, стильные. Подобные трусики здорово подчеркивают упругую кожу, гладкий животик, но не обвислый. И этот утиль предстоит любить! В такие моменты Юлику нестерпимо хочется накатить стакан водки. Или два. А еще лучше три, чтоб вообще ничего не видеть.

Он перевернулся на спину. Нет, сегодня он не в состоянии заставить работать мысль, дабы та дала толчок главному органу. Эру не остановил внезапный откат Юлика, она взяла инициативу на себя, ласкала, обнаруживая типичные навыки шлюхи. Он ненавидел ее поцелуи, ненавидел ласки, ненавидел резкий и сладковатый запах ее духов. Особенно сегодня, потому что и у ненависти есть предел. Ненавидел так, что нечаянно схватил ее за волосы, сжал пальцами, заскрипев зубами, и опустил ее голову к своему паху. А затем ждал возбуждения, приподнявшись на локтях и наблюдая за усилиями бабушки с безразличием постороннего. Затем переключился, фантазируя, где эффектнее смотрелся бы воткнутый в Эру нож и сколько при том причинил бы ей боли. Подобные фантазии обуревали его постоянно, когда они оставались вдвоем. Эти фантазии были сродни лекарству, наполняли его дикой радостью, потому что, видя в воображении свою каргу в крови и в муках, они приносили освобождение.

Вернувшись в реальность, вспомнил, что секса не избежать, надо приложить усилия и ему. «Вот мартышка, вцепилась в свой банан и никакими силами ее не оторвать», – с раздражением подумал он, прикрывая глаза. Когда все же сконцентрировался и вообразил на месте Эры... Аннушку, молниеносно, чтобы не прошла эрекция, накинулся на Эру. В сущности, и Аннушка ему безразлична, просто с ней этим делом заниматься было бы куда проще. Он двигался грубо, вкладывая в ритмичные движения всю ненависть, так как больше негде было ее проявить. А под ним стонала сморщенная ведьма, которой Юлику страшно хотелось перервать горло зубами. Вот тогда бы он насладился ее предсмертными судорогами и стонами от физической боли!..

Эра Лукьяновна не разрешает курить у себя в спальне, но он закурил. Она проворчала что-то по сему поводу – он не отреагировал. Он устал. Секс, не приносящий радости, омерзителен. Каждый раз Юлика беспокоило, что однажды он не сможет удовлетворить запросы старой женщины, и что тогда будет?

– А тебя не слишком волнуют убийства в театре, – ни с того ни с сего сказала Эра Лукьяновна. Нашла «подходящий момент»!

– Пусть волнуются органы, это их забота, – пробормотал Юлик, гася сигарету в пепельнице. Он лег на спину, уставился в потолок.

Упоминание о смерти сильно взбудоражило его, в затылке задержался безотчетный страх. Собственно, почему безотчетный? Страх был вызван неприятным эпизодом. И Юлик, которому иногда было просто необходимо, как и любому человеку, с кем-то поделиться, дабы услышать не только слова утешения, но и гарантии, что его не оставят, не бросят на съедение, тихо начал исповедь:

– Меня другое беспокоит. В тот проклятый вечер я в антракте шел через сцену и остановился у реквизиторского стола... Черт меня дернул остановиться.

– И что? – напряглась Эра. Ей стало не по себе, ведь остановка у реквизиторского стола означает одно...

– Ничего, – он посмотрел на нее с обидой в глазах, повторил: – Ничего. Или ты думаешь, что это я подсыпал яд Ушаковым?

– А ты не подсыпал?

– Нет! – гаркнул Юлик и сел. Захотелось ударить Мессалину, вздумавшую подозревать его. Или уйти. Но теперь необходимо заручиться ее поддержкой, раз уж проболтался. – Я шел мимо, а остановился у стола, потому что развязался шнурок ботинка. Именно у стола развязался! Я завязал, выпрямился, но пошатнулся. Резко поднялся – кровь прилила к голове, вот и пошатнулся...

– Дальше, – нетерпеливо сказала Эра.

– Я схватился за край стола, случайно задел бокал. Мне удалось поймать его, я поставил на место и вдруг... заметил, что за мной наблюдают.

– Кто наблюдал?

– Анна. Из-за задника. Я не придал значения этому, просто она меня разозлила внезапным появлением. Представляешь, что за этим может последовать?

– Хм! Еще бы! – Эра задумалась, видимо, в мыслях рисовала полную картину у стола, она ее не убедила. – Скажи откровенно, Юлик... ты рассказал мне правду?

– Не понял, – повернулся он к ней, испугавшись не на шутку. Если Эра не верит, то никто не поверит. – Ты полагаешь, я вру? Нет, ответь, ты все же думаешь, что это я?!

– Я бы сказала... что... не исключаю такую возможность.

Эра его как топором по голове огрела. На какой-то момент Юлику показалось, что вот-вот он потеряет сознание, до того разыгралась кровь в жилах. Он глубоко вдохнул, подавляя волнение, и бросил упрек:

– Чудовищно так думать обо мне.

– Так подумает следователь, когда Анна расскажет ему, – нахмурившись, возразила Эра Лукьяновна. Не радовало признание Юлика, она усматривала в нем не просто позыв откровения, а нечто большее. Почему-то молчал два дня и вдруг... – Подозревать будут всех, кто подходил к столу. Это серьезная проблема.

– Как будто я не знаю! – вспылил Юлик. – Лучше скажи, что теперь делать?

– Откуда мне знать! – разозлилась она. – Если выяснится, что только ты подходил к столу, то... я тебе не завидую. Какого черта ты делал в театре? Что ты там забыл?

– У руководителя творческого состава всегда найдется работа, – огрызнулся он.

– Какой ты руководитель? Не смеши. В компьютерные игры играл у себя в кабинете?

– А ты? Ты думаешь, тебя не начнут подозревать? Ты что несла ментам? Я же все слышал. «У меня в театре пять дармоедов. Ушакова всю отрицательную энергию направила против меня. Ушаков склонял меня к сексу...»

– Я так не говорила! – взвилась Эра Лукьяновна.

– Но смыл был таков, – взлетел с постели Юлик.

Эра тоже привстала. С нее съехало одеяло, обнажив старческие груди. Эра Лукьяновна давно избавилась от комплексов, считая, что ее тело достойно соперничать с Венерой Милосской, и оголялась при каждом удобном случае.

– Куда ты? – спросила она удивленно, не понимая причин обиды Юлика.

– Домой, – буркнул он, надевая брюки, затем рубашку. – Ты сегодня весь вечер ищешь повод поссориться, мне это надоело.

– После ссор у нас с тобой наступает бурное примирение... – кокетливо изогнула стан Эра Лукьяновна и сладко потянулась...

Застегивая пуговицы на рубашке, Юлик покосился на ненасытную Мессалину. Кажется, сегодня ей мало одноразового употребления! Да вот незадача, теперь пенис не поднять даже домкратом. Прояви она немного чуткости к возникшей проблеме, возможно, он бы и заставил себя. Упреждая дальнейшие уговоры остаться, применил тактический ход: подсел на кровать, поцеловал Эру в мерзкие губы и сказал:

– Я обещал быть дома.

– Как будто она не знает, где ты пропадаешь, – надулась Эра.

– Она делает вид, что не знает. Это разные вещи.

– Я вот что думаю, Юлик, – Эра Лукьяновна проникновенно посмотрела ему в глаза, погладила по волосам. – Мы с тобой столько лет вместе... Может, нам изменить статус? Не хочешь переехать ко мне? И прекратятся наши ссоры...

Тактический ход потерпел фиаско! Этого предложения Юлик боялся больше всего на свете. Ну, один раз в неделю трахать старую блядь – куда ни шло. Но чтобы видеть ее изо дня в день без перерыва?! Нет, это невозможно! Этого ему не вынести! Однако она подыскала удобный момент – после его признания! Одно слово – сука!

– Понимаешь, Эра, – искал Юлик подходящие выражения, способные смягчить и оправдать отказ, – меня и так альфонсом называют. Мне неприятно, честно. Как у всякого человека, у меня есть самолюбие, пойми правильно. Если я переселюсь к тебе, то... будут говорить, будто я специально тебя обработал... позарился на твое положение... квартиру... и так далее. Не хочу, чтоб так думали. И в первую очередь ты... чтоб не думала. Я тебя действительно обожаю, знай это.

– Послушай меня, Юлик... – растрогалась Эра. – Пока ничего страшного не произошло. Анна видела тебя, но ведь и ты видел ее. Не понимаешь? Тебе надо первому рассказать следователю о том, что ты ее видел на сцене одну. Сам подумай, что она делала во время антракта за кулисами? Почему не торчала в гримерке, где ей положено торчать?

– Ты права, – улыбнулся Юлик, почувствовав, как сваливается гора с плеч.

Повеселела и Эра Лукьяновна, принялась посмеиваться над его страхами, несла околесицу про их «знойный роман», он не слушал. Освободившись от страха, Юлик, как вампир, скользил глазами по лицу, шее, груди Эры, выбирая место. Нож? Да нет, зубы. Его зубы отлично справились бы с этой задачей. Черт, вновь одолела тихая ненависть. Тихая? Внешне – да, но внутри она бурлит, клокочет, внутри ненависть имеет силу ядерного взрыва.

Эра уговаривала остаться, но Юлик позволил себе уйти. Попрощавшись, вышел на улицу, подставил свету руку с часами – половина двенадцатого. Бабушка вызвала такси и дала денег. Он достал полтинник, скривился: могла и больше дать. Юлик поправил кашне, застегнул пуговицы дорогого пальто, подаренного Эрой, и ждал такси.

Да, это он методично разрушал театр. Юлик успешно шел к главной цели – кабинету директора, и займет его тогда, когда полностью уничтожит труппу.

Шесть лет назад труппа выдвинула его на пост директора, под петицией мэру подписались почти все в коллективе. Он сумел убедить коллектив, что справится с должностью директора, но не убедил администрацию города, и в кресло залезла Эра Лукьяновна, а труппа покорно приняла решение Белого дома. За то, что не отстояли его кандидатуру, он ненавидел труппу, потому и расправлялся с ней безжалостно. Тех, кто отказался подписаться под петицией, впоследствии приблизил к себе, потому что врага желательно изучить со всех сторон и выявить его уязвимые места. Укрепив свои позиции в спальне Эры, Юлик хладнокровно переступил через друзей, прекрасно зная, что на подлость они не способны, только будут обороняться по мере сил. А он способен, он на все способен, это его преимущество. И когда в театре останется человек десять актеров, когда абсолютно все поймут, что ни одного спектакля больше не поставить с таким количеством, тогда и наступят долгожданные перемены. Труппу распустят. Кто будет виноват в развале театра? Конечно же, Эра Лукьяновна. Старушку скинут, а он займет ее место. За последние годы Юлик наладил связи в Белом доме, там есть кому замолвить за него словечко. Неважно, что театр перестанет выполнять свои функции, Юлик все продумал. Это будет гастрольный театр. Юлик станет приглашать готовые спектакли со звездами, пусть даже они халтуру привезут – все равно. Народ повалит на звезд, а не на то, что они там играют. И никаких забот, никаких склок, актеров и режиссеров. Полный покой и забитое до старости место! Когда же наступит этот благословенный день? Юлик уже ждать не в силах.

Сев в машину, кинул последний взгляд на окна Эры Лукьяновны. С каким удовольствием он смотрел бы на нее в гробу! А ведь нет худа без добра...