Дмитрий. Июль, 1999
Когда Дмитрий выбрался наконец из завала, он удивился, как светло стало вокруг. Сначала показалось: солнце осыпает все вокруг красными, кровавыми лучами, но через несколько мгновений понял: это в глазах у него пляшут кровавые пятна, а на небе занялся серый, дождливый, неприглядный рассвет. Лёля и Олеся, увидев его, сначала ринулись вперед, но Дмитрий успел махнуть им рукой, и они послушно замерли у подножия завала. Он смертельно боялся, что под их неосторожными прыжками вся эта гора каменного мусора стронется, осядет. Странно – когда лез в завал, это нагромождение казалось довольно прочным… И тут же понял, почему начались подвижки: по развалинам лазили люди! В основном это были мужчины, но кое-где мелькали и женские фигуры. Как же они попали сюда? Ах да, разлетевшимися обломками крыши повредило сигнализацию, даже проломило пролет ограды. Вот они и ринулись. Да, сцена ожила. Люди истово карабкались по разрушенным этажам, выгребали из того, что раньше было комнатами, вещи, швыряли вниз, ловили, подбирали, вязали узлы…
Что за чертовщина? Откуда? И вдруг Дмитрий догадался: да ведь это из деревни набежали посмотреть, что случилось в усадьбе! И мгновенно приспособились к изменившейся реальности: гребут все, что плохо лежит. Кто смел – тот и съел. Несут в обеих руках. Телег, правда, еще не видно, но можно не сомневаться: скоро пригонят и телеги!
Дмитрия затрясло в припадке брезгливости: сколько он видел развалин, но не встречал такого беспардонного мародерства. Третья мировая, апокалипсис сегодня!
Вяло усмехнулся. Надо же, еще способен на чувства, а ведь только что казалось, будто ни на что не осталось сил. Думал, пережил самое сильное эмоциональное потрясение в своей жизни! Там, в подвале. Ладно, не стоит сейчас вспоминать о том, что было в подвале. Было и осталось… И осуждать этих людей тоже не стоит. Вон, собаки не лают на них, не охраняют до последнего дыхания хозяйское добро: применились к изменившимся обстоятельствам. Глупо их судить за это. Так же и люди… Да и он сам, если на то пошло, разве он не применился к обстоятельствам? Раньше казалось: встреться ему этот человек, узнает сразу, хоть и не видел его ни разу. Но не узнал… Раньше был уверен: попадись убийца Генриха ему в руки, окажись на расстоянии удара, выстрела, броска ножа – не уйдет живым. И вот вам результат… Не зря говорил Андрей: кровью кровь не смоешь. Истина, увы. Хотя, если честно, крови было пролито немало! Дмитрий вздрогнул, снова переживая это мгновение, когда увидел, что слишком слабо затянул жгут… Ничего, обошлось. Конечно, повязка при дневном свете выглядит жутко. По-хорошему, надо бы перевязать плечо снова, но как бы в крестьянушках не пробудились классовые инстинкты…
Он побрел на подгибающихся ногах вниз, сгибаясь под тяжестью ноши.
Олеся и Лёля стояли обнявшись – обе бледные, обе не верили своим глазам. Вдруг Олеся рванулась вперед – но, не пробежав и двух шагов, ничком рухнула на землю. Лёля испуганно вскрикнула, застыла, беспомощно прижав руки к горлу…
– Ничего, – проскрипел Дмитрий. – Это она его увидела.
– У нее шок, – дрожащими губами выдавила Лёля.
– Хорошо, – кивнул Дмитрий. – Шок – это хорошо.
Вряд ли он сейчас соображал, что говорит. Хотя, впрочем, почему? Шок милосерден, набрасывает плотное покрывало беспамятства и закрывает от человека жуть, в которой ему предстоит жить.
Лёля приподняла девочку, прижала ее голову к груди, неотрывно глядя на окровавленное тело, который Дмитрий осторожно опускал на землю.
– Ты тоже весь в крови…
– Ничего. Это его…
Она зажала рот рукой, ничего не спросила – только смотрела, слабо смаргивая слезы. Дмитрий был благодарен за это молчание.
Постепенно удалось восстановить дыхание, справиться с голосом:
– Надо уходить отсюда.
– Да, – поспешно закивала Лёля, с ужасом оглядываясь. – Эти люди… Они с ума, что ли, сошли? Как по кладбищу… Но как мы их понесем, двоих?
– И еще снаряжение, – кивнул Дмитрий не без уныния. – И еще я кое-что оставил у пруда – тоже надо забрать.
Она взглянула с испугом – и вдруг лицо ее еще больше побледнело, глаза стали огромными.
– Эй вы, чего нашли? – послышался сзади оживленный голос, и плотная баба с нечесанными со сна волосами, в платье, кое-как напяленном прямо на ночную рубашку, подобралась к ним, с цирковой ловкостью балансируя на грудах битого кирпича.
При виде окровавленного человека ее плоское, смуглое лицо с маленькими черными глазами разочарованно увяло:
– Ну, большое добро! Это кто же такой?
Дмитрий покосился на Лёлю, но та молчала.
– Не знаем, – осторожно ответил он. – Мы тут были в гостях у доктора, еще ни с кем не успели познакомиться. Видим – раненый человек, ну, вытащили.
– Безрукий, – с брезгливым и в то же время жадным любопытством пробормотала женщина, вытягивая шею и раздувая ноздри. – Ишь ты… Кто тут из них был безрукий, не припомню что-то… – И вдруг заорала во всю мочь: – Эй, Мишка! Мишка, слышь? Кто был среди барских без руки? Не помнишь?
Из-за вставшей торчком бетонной плиты выглянула кудлатая голова (волосы на ней, запорошенные кирпичной пылью, были дикого красного цвета) и выразилась в том смысле, что все бабы – дуры, а Нюрка – из них наипервейшая, поскольку тратит время на болтовню, когда народ все уж растащил.
Нюрка весело ответила забористой бранью и вдруг глянула хитровато, подозрительно:
– А что ж вас доктор с собой не взял, коли вы такие с ним были друзья? Сам улетел, а вас бросил?
Дмитрий только и мог, что пожал плечами. И в самом деле – как ответить? Не взял вот… Но откуда она, интересно, знает?..
– Ну, вам повезло, – сообщила баба, – сейчас бы тоже валялись вон там, на полянке.
– Что? – недоверчиво пробормотал Дмитрий. – Вертолет упал?
– Упал, упал! – радостно закивала общительная баба. – За прудом, в прогалине. Мужики хотели подойти, да побоялись. Ой, ну я пошла, а то и правда что все растащат.
И, весело махнув на прощание, она кинулась в развалины.
Лёля взглянула на Дмитрия полными слез глазами и покачала головой:
– Не верится, правда?
– Может, он еще жив? – хмуро пробормотал тот.
– А что, и его спасать будешь?
– Не отказался бы, – хмыкнул Дмитрий. – Чтобы кости своими же руками переломать! Ладно, пошли. Так и так мимо вертолета не пройдем.
Олеся открыла глаза, потянулась к окровавленному телу, лежащему неподалеку. Лёля обняла ее, что-то шептала на ухо, гладила растрепанные волосы, мелко целовала в висок, и постепенно девочка притихла, перестала рваться и теперь только взглядывала на раненого, протяжно всхлипывая.
С помощью Лёли Дмитрий взвалил Семибратова на плечи; она навьючила на себя сумку, взяла Олесю за руку. Кое-как пошли.
Ноша была не тяжела, и все-таки Дмитрий брел еле-еле. Мутило от запаха крови, которая продолжала сочиться. Он подумал, что этот человек может умереть от потери крови прежде, чем они дойдут до «Атамана» и окажут толковую помощь, но не ощутил при этой мысли ни надежды на справедливость судьбы, ни обиды: мол, столько сил пропадет впустую. Если несешь тяжелый груз, лучше не думать о нем. Идти, идти, идти, считая шаги, намечая себе мысленно этапы…
Первый привал они устроили через полкилометра, у пруда. Дмитрий уложил Семибратова на землю поудобнее, посчитал пульс. Да… случалось нащупывать пульс и лучшей наполненности. Вот тут Гоша отвел бы душу, комментируя! Ладно, как-нибудь.
Олеся подобралась к отцу, испуганно заглядывала ему в лицо. Потом быстро клюнула губами в щеку и вернулась к Лёле, забралась ей на колени, сжалась в комок. Да, девочка еще мала, не умеет любить сама, нужно, чтобы ее кто-то любил, согревал…
Дмитрий осмотрелся: если верить черноглазой бабе, за осинами и лежит та прогалина, куда упал вертолет доктора. Почему же он упал? Напоролся на молнию или впрямь было что-то с мотором? Доктор же небось так спешил удрать, что не слушал механика! Поспешишь – людей насмешишь. Да уж! Сходить посмотреть?.. Только сначала надо немного прийти в себя. Нет, а правда – что он будет делать, если доктор и в самом деле жив? Хотя вряд ли. Дмитрий не раз и не два видел, что остается после падения вертолетов… Кстати, можно туда вообще не идти и предоставить все естественному ходу событий. Это самое разумное, пожалуй.
Он отыскал в камышах свои вещи, открыл пакеты с едой, разделил хлеб и сухую колбасу. Лёля с ужасом уставилась на базуку:
– Неужели мне и это придется нести?! Она для чего? Это ручная пушка? Она в самом деле способна выстрелить? Могу себе представить! – В голосе ее звучало презрение.
– Давай я понесу! – вызвалась Олеся. Забыв про еду, она с восхищением водила пальцами по красному сверкающему дулу и норовила нажать на курок.
– Хотите, я?.. – донесся голос – тихий, как шелест травы, но все обернулись так резко, будто рядом ударил гром.
Олеся вскрикнула, Лёля испуганно махнула рукой, а Дмитрий шумно выдохнул сквозь зубы, силясь сдержать невольную дрожь, пробежавшую по плечам.
Да, Леша мог напугать кого угодно – этим своим бледным, заострившимся лицом и провалившимися глазами, рваниной, в которую превратилась его одежонка. Похоже было, что он продирался сквозь непроходимые заросли и все ветви этого леса пытались его удержать. Мальчик еле стоял на ногах. Даже козленок, которого он прижимал к груди, казался смертельно усталым и не взмекивал по своему обыкновению.
– Ой, Лешенька… – прошептала Лёля. – Откуда же ты взялся?
Мальчик не обратил на нее внимания – смотрел на Дмитрия и беспамятного Семибратова, лежащего на траве.
– Так и помрет без отпевания… – проговорил вдруг, но не своим, тонким, ломким, а чужим, лишенным живых красок голосом.
– Типун тебе на язык, – огрызнулся Дмитрий. – Он жив, может быть, еще и очухается! Ты лучше скажи, куда пропал. Я уж думал, тебя на том сеновале вместе с Андреем…
– На сеновале? – пробормотал Леша, и видно было, что он с трудом соображает, о чем идет речь. – Не помню… я от старосты убежал. Он за мной гнался, а я убежал. Ты меня старосте не отдавай, не то он меня, как бабку, в болоте затопит!
– Что?.. – выдохнула было Лёля, но только зажмурилась, подавившись дальнейшими словами.
Олеся между тем выпрямилась и как зачарованная пошла к Леше, бормоча:
– Ой, он кто? Это братец Иванушка? Твой козленочек заколдованный? Можно я его поглажу?
Дмитрий и Лёля молча смотрели, как мальчик передал Олесе козленка, как они стоят, быстро, тихо перешептываясь. Все трое по очереди откусывали от бутерброда и яблока, которые держала Олеся.
Лёля уткнулась в плечо Дмитрия, и слезы согрели его холодную кожу.
С усилием поднял руку и погладил по спутанным волосам:
– Ну, чего ты? Потерпи еще немножко! Все живы, дети вон… Ну, не плачь, пожалуйста!
– Ой, я не могу, не могу! – шептала Лёля задыхаясь. – Это просто… я не могу! Как же все это?.. Или мы правда произошли от каких-то зверей? А если людей создали боги, почему мы такие жестокие, страшные? Или в той программе, которая заложена в нас, благодаря которой мы должны быть добры и великодушны, произошел сбой? Глюк проскочил?
Дмитрий кивнул:
– Может, и так. А ты не думаешь, что они там… наверху… наоборот, все именно такие, что там как раз норма – изощренная жестокость, а милосердие – это и есть глюк в программе?.. Ладно, давай собираться. Неспокойно тут. Скорее бы дойти до машины, там отдохнем.
Теперь ношу распределили так: Олеся взяла козленка, Лёля – одну из сумок и базуку, а малость оживший Леша навьючил на себя рюкзак. Дмитрий боялся, что мальчишка рухнет от этой тяжести, однако у того на лице появилось непривычное упрямое выражение и даже щеки зарозовели. Похоже было, и впрямь дойдет и донесет! Ну а сам Дмитрий, разумеется, опять взвалил на спину Семибратова.
Они шли по руслу реки, старательно обходя деревню.
«Глюк в программе, – твердил про себя Дмитрий. – Глюк в программе… грамме… гамме…» И снова: «Глюк в программе…»
Он не отдавал себе отчета в мыслях, просто ритм этих слов точно совпадал с ритмом ходьбы и, как ни странно, помогал не сбиваться с шага. Впрочем, эта хитрость известна пешеходам и бегунам небось еще с доисторических времен. Только поэтому и были придуманы боевые барабаны и строевые песни. А также пионерские речевки:
Кто шагает дружно в ряд?
Это наш большой отряд!
Ногу выше поднимай,
Песню дружно запевай!
Может, и правда запеть, а то ноги совсем перестали подниматься? Тело Семибратова с каждым шагом наливается все большей тяжестью. Странно – он ведь небольшого роста, не такая уж ноша… И вдруг Дмитрий понял, что означает эта особенная тяжесть, навалившаяся на плечи.
Когда он перестал слышать слабое дыхание Семибратова? Неужели…
Да нет, не может быть! Он не мог умереть. Он должен жить! Дмитрий вернет его к жизни, даже если придется всего измолотить прекардиальными ударами! Он должен жить, чтобы понять…
Остановился, дрожащими руками начал снимать ношу с плеч – и вдруг что-то резко, сильно толкнуло его в спину и сбило с ног.
