Дмитрий. Июль, 1999
– Хозяйка! – позвал Андрей, опираясь на калитку и вглядываясь в окна, едва различимые за разросшимися белыми сиренями. Сирень уже отошла, теперь роскошные кусты были покрыты рыжими, отцветшими, жухлыми кистями, и только на самых верхних ветках еще светились тугие маленькие соцветия. – Эй, есть кто дома?
– Она, наверное, в огороде, – предположил Дмитрий. – Погоди, я в проулочек сверну, посмотрю.
Однако поход в проулочек не дал никакого толку: ухоженный огород был пуст. Увидев, что приятель возвращается с унылым видом, Андрей снова завопил:
– Эй, хозяйка!.. Елизавета Михайловна-а!
– Чего блажишь? – пробормотал кто-то рядом, и, оглянувшись, друзья увидели невысокого мужичка, которого, по скудости сложения, вполне можно было принять за мальчонку, когда б не обрюзгшее от перманентного бодуна, изборожденное тяжелыми морщинами лицо застарелого пьяницы. Он стоял чуть покачиваясь и крепко держался за ограду, поводя головой с плеча на плечо и мученически заводя порою глаза. – Мужики… Закурить найдется? – прошептал, нищенским жестом протягивая руку, и Дмитрий, отказывая страдальцу, чуть ли не впервые в жизни испытал сожаление, что не курит.
– Хреново… – вздохнул мужик и понурил голову, еще крепче вцепившись в забор.
– Не знаешь, где хозяйка? – спросил Андрей. – Зовем, зовем, а ее не видать.
– Лизка-то? – уточнил абориген, воздевая очи горе. – Лизка, она… она в церкву с другими бабами уехала. В Курмыш. Там храм божий, ну и подались…
– С чего бы? – удивился Андрей. – Панихида или крестины?
– К вечерней службе. Нынче праздник престольный, – пояснил мужик, сделав попытку сдвинуться с места, но не смог. – Престольный, значит, праздник… Вот и я… отмечал.
– По-моему, ты его еще вчера отмечал, – хмыкнул Андрей. Он, похоже, не испытывал ни малейшего отвращения к падшему собрату, а искренне наслаждался общением с ним. В отличие, между прочим, от Дмитрия, который разглядывал собеседника как некую неприятную загадку природы. – И позавчера ты отмечал. А может, и позапозавчера.
Мужик безнадежно махнул рукой, что, пожалуй, означало: твоя правда.
– Жизнь такой… – выдохнул он. – Поправиться бы, а? Может, возьмете третьим?
– Да ты что? – изумленно воскликнул Андрей. – Неужели эта формулировка еще сохранилась? Сколь живучи традиции! Нет, третьим мы тебя не возьмем, но поправиться ты вполне сможешь. Только скажи, как доехать до Лесной?
– Тьфу! – махнул на него мужик и собрал грязные пальцы в щепоть, как бы намереваясь перекреститься. Он даже потащил было руку ко лбу, но внезапно забыл об этом и замер на полудвижении, недоуменно оглядывая свои пальцы. Потом сложил кукиш, оглядел придирчиво и его – и уронил руку, будто ненужную. – А чего тебе там? А Лизка зачем? С собой взять? Не надо, она вредная и тощая. У нас и покраше найдутся. – И указал на двух крепких девах, которые, навешав на себя гроздьями набитые продуктами сумки, топали по середине улицы, споро вытаскивая босые загорелые ноги из разъезженной грязищи. Лужа воистину была достойна Миргорода, вот только свинья там не лежала. Впрочем, может, она просто отлучилась по надобности?
– Ударные девахи, – согласился Андрей, заинтересованным взглядом провожая бело-розовое мельканье высоко оголенных коленей. – Только сейчас нам некогда. Может, на обратном пути и займемся. Так как до Лесной добраться?
– Без трактора никак, – покачал головой мужичок, и это неосторожное движение оказалось почти непосильным для его тщедушной комплекции: его повело вправо, потом влево, и даже забор не помог, разве что смягчил падение.
– «Упал, сердце больше не билось», – вздохнул Андрей и полез в кабину «Атамана».
Появился он оттуда с бутылкой «Волжского» пивка, встал над «живым трупом» и равнодушно произнес:
– Тот, кто скажет, где дорога на Лесную, получит приз.
Страдалец поднял голову, а потом и тело. Уцепился за забор, умирающим голосом пробормотал:
– Не проедете, говорю же!
– Наши проблемы. – Андрей сколупнул пробку о забор и поднес горлышко ко рту. – Никто больше не хочет? Ну, тогда я глотну!
Абориген восстал, без преувеличения сказать, как… ну, взметнулся, стало быть, лихо и вырвал бутылку. Распахнул иссохшую пасть, исторг хрипло:
– Прямо по шоссейке поезжайте километров двадцать. Потом грунтовая пойдет, но там еще ничего, проехать можно. Скоро увидите обугленную рощу – поверните вправо. Ну а тут уж проедете или нет – как божья воля будет. – И залил сказанное содержимым пол-литровой бутылки.
Воскрешение из мертвых наблюдалось мгновенное. Аккуратно сунув опустевшую, до последней капли высосанную посудину в карман курточки, мужичок уже вполне человеческим голосом промолвил:
– Все равно не доберетесь. – И вдруг, обернувшись к «Атаману», молитвенно сложил ручонки: – Хотя на такой красотище, может, и проплывете…
«Атаман» воспринял комплимент спокойно – привык и не такое слышать, пока стоял во дворе базы АСО или вояжировал в испытательных поездках. Это была одна из первых, экспериментальных моделей «ГАЗа» – по скоромному отзыву руководства, долженствующая составить конкуренцию многим зарубежным маркам, участвующим в авто-сафари, к примеру джипу. Разумихин, который первым обкатывал модельку, отозвался сдержанно: «Лучшей в России нет». Конечно, эта дизельная модель была приспособлена для нужд АСО: оранжевая, как апельсин, с брезентовым тентом, воздушным фильтром, выведенным чуть не на крышу, обоими ведущими мостами, суперпрочными протекторами, снабженная «полным джентльменским набором» для оперативной группы. Согласно инструкции список выглядел так: «Сумка десантная; противогаз с коробками на различные АХОВ; сапоги резиновые; фонарь; запасной комплект одежды спасателя; комплект средств индивидуальной медицинской защиты; комплект защитный; сухой паек; спальный мешок» – и прочая, и прочая, и прочая, как писали в старину в царских манифестах. «Прочую и прочую» экипировку добавил в багажник Разумихин – с каменным лицом, так и не пересилив обиды на судьбу. Дмитрий знал, как хотел бы Разумихин поехать с ним, но пришлось остаться. «Самоволки» заместителя начальника отряда никто бы не понял, учитывая, сколько он и так насамовольничал за последние сутки. К тому же если и существовал человек, который сумел бы уладить все игрища в гангстеров и сыщиков, которым предавались Дмитрий и компания, – то этим человеком был Разумихин. Слава богу, он больше не требовал обратиться в милицию. Очевидно, понял: Дмитрий просто не желал рисковать связаться еще с одним Серегой Сажиным. А «деревенский детектив» Кузнецов имел маловато влияния в городе. С одной стороны, Дмитрий не верил, что удастся сразу раскрутить медлительный маховик правового реагирования на неконкретное преступление: необъяснимое исчезновение человека. Конечно, со стороны Кабакова и его дружка Шурки имело место натуральное вымогательство, а это преследовалось по закону. Однако и действия тех, кто пресек это вымогательство, тоже вряд ли укладывались в схему законности. Скорее всего их зашибет тем же обухом, а оказаться в качестве задержанного за мелкое или крупное хулиганство… Дмитрий ничего не имел против ответственности – только времени на нее сейчас не было. Поэтому решили оставить дипломата из дипломатов Разумихина – и Молодца в качестве поддержки – в городе, прикрывать тылы. Дмитрий также робко надеялся, что Юра сумеет доказать Марине Алексеевне: нападение на Виталю Кабакова с дружком не принесет вреда Лёле. Он прекрасно понимал, что его-то появление вызовет у Лёлиной матери совершенно однозначные чувства. Заглядывая вперед, почти с ужасом гадал: удастся ли преодолеть стойкую, почти болезненную неприязнь Марины Алексеевны? Да – только если привезет ей Лёлю, живую и невредимую. Так что шанс обрести расположение будущей тещи все же оставался…
Официальная версия была такова: «Атаман» отправился на очередную обкатку.
Когда Дмитрий уже садился за руль, пришел Андрей. Кинул рюкзачок к остальному багажу и сел впереди, неуклюже уложив на колени безжизненную правую руку и с вызовом уставившись на парней.
Серега Молодец дернулся было что-то сказать, но наткнулся на взгляд Андрея и отвернулся. Дмитрий тоже поймал этот взгляд, и, хотя Андрей молчал, все стало ясно без слов. Лицо у Разумихина было злое… бессильно-злое. Он тоже не мог заставить себя выговорить оскорбительное, уничтожающее: «Не место инвалиду там, куда едет Дмитрий. Еще неизвестно, чем обернется эта поездка, ему может понадобиться помощь, а не обуза!» Все трое понимали: Андрею больше невмоготу оставаться на запасных путях, жить половинной жизнью, таиться в тылу, когда привык быть на линии огня. И если его терпение выбрало именно этот момент, чтобы лопнуть, ну что ж, значит, для Дмитрия настало время платить по своим долгам.
Они выехали молча и молчали, наверное, полдороги, не глядя друг на друга, чувствуя странную тяжесть, навалившуюся на плечи. И только в Воротынце, когда, намерив сто восемьдесят километров, остановились перекусить и размять ноги, Андрей вдруг сказал:
– Спасибо тебе. – И совсем тихо добавил: – Спасибо, что понял: неохота в постели помирать.
– Ерунда, – прокашлявшись, ответил Дмитрий – Пробьемся как-нибудь!
Тяжесть исчезла.
– Это что же за марка? – Оживший абориген ходил вокруг «Атамана» чуть ли не в припляс, щупал его жадными руками, пинал шины, приседал, норовя вообще лечь плашмя, лишь бы заглянуть под днище. – А почему оранжевая? «МЧС», – прочел он, отделяя букву от буквы. – Это что за такая хренова чушь? А, мужики? Уж не с радиацией ли связано?
– С ней, родимой, – вкрадчиво отозвался Андрей.
Мужик отшатнулся:
– Правда, что ли? А пиво… пиво тоже было радиоака… радиокативное?
Дмитрий, боясь испортить забаву неуместным смешком, полез за руль.
– А это, – ответил Андрей мрачно, – ты узнаешь через три дня. Вскрытие покажет. Но, говорят, водка это дело нейтрализует. Так что лечись!
И прыгнул на свое место, не слушая жалобного вопля:
– Да где ж я денег на бутылку возьму? Вы сгубили, вы и лечите!
– Сурово ты с ним, – усмехнулся Дмитрий, когда деревня Камышанка и ее обитатель остались далеко позади. – Безжалостно, сказал бы я!
– А, надоело это мурло, – отмахнулся Андрей. – Ну и чмо… Слушай, ты заметил: ветшает народишко! Раньше в такой вот глухомани можно было найти чистейший русский тип…
– Да тут же Чувашия, где ты русский тип возьмешь? – перебил Дмитрий.
– Какая разница – Россия, Чувашия? Думаешь, среди чувашей нет здоровяков и красавцев? А полукровки, так те вообще – глаз не отведешь.
– Ну, может, это чмо – печальное исключение, – попытался утешить Дмитрий.
Но Андрей качнул головой:
– Да нет, я уже сколько раз замечал: деревня хиреет. Пьют, собаки, много, не столько вкалывают с утра до вечера, сколько пьют. Причем как пьют? Сколько будет налито – столько и будет выжрано. Меры не знает никто, абсолютно никто. В городе еще как-то не так люто хлобыщут, а за деревенским столом даже как-то неприлично говорить: все, мол, больше мне не наливайте. И ты думаешь, дело только во внешности? Мозги вянут! У них же одна извилина на всех собутыльников, и та укороченная!
– А барышни тут приглядные, даже очень, – возразил Дмитрий.
– Могущество российское женщиной прирастать будет, – согласился Андрей. И поморщился, вслушиваясь в жуткий голос однофамилицы знаменитого русского пророка и авантюриста начала века, вдруг взревевшей из приемника. – Только не этой женщиной. Я выключу, ладно? Или поискать что-нибудь другое?
– Ну поищи, – согласился Дмитрий.
Андрей шарил по эфиру, но тот, как назло, был весь заполонен сверхтяжелым роком. Иногда, правда, проскакивали бойкие мелодии, однако текст шел сплошь на незнакомом языке, напоминающем птичье щебетанье. И вдруг прорезался мужской голос:
– …оранжевый! Оранжевый, говорят. Керя, ты ухи протри: желтый такой, ну желто-горячий автомобиль ихий! Понял?
Рука Андрея дрогнула, нечаянно сбив настройку. Друзья переглянулись.
– Это не про нас? – прищурился Андрей и начал медленно шарить настройкой по эфиру.
Голос мельтешил, пропадал, путался с утробным завыванием певицы, потом вдруг снова прорезался совершенно отчетливо:
– Двое мужиков. Во, здоровущий один, а другой хиляк, вы его на мизинец возьмете.
Послышался неразборчивый скрежет, означавший, видимо, вопрос, на который тут же последовал ответ:
– Да ни хрена не говорили! Вообще ни слова! Узнали дорогу – и поминай как звали. Хотя нет, хиляк обмолвился: дескать, из-за радива… словом, радикативный контроль. Только что я, контроля такого не видел?
– Мама родная, – тихо сказал Андрей. – Ушам не верю…
– Да, похоже, насчет извилины – это ты крепко лопухнулся, – наконец обрел дар речи не менее ошеломленный Дмитрий. – И не так уж он, надо полагать, пьян был, этот деревенский Штирлиц! Уж не тетка ли Лизавета у него за радистку Кэт? Или автономно работает? И кому же на нас стучит это чмо? А главное – зачем?
– За-га-доч-но… – пробормотал Андрей. – Ну ничего. Скоро увидим. Вон, горелая роща впереди – значит, выходим на финишную прямую к разгадке.