Лёля. Июль, 1999
Лёля оглянулась испуганно, смятенно. Вот чего она не ожидала, так это что на свободу удастся вырваться так просто! Тут и охраны, выходит, нет никакой? Или у них сейчас смена караула, инструктаж, перерыв на обед, профсоюзное собрание, вульгарная попойка? А ей какая разница, чем конкретно заняты сейчас охранники, главное – путь свободен!
Лёля огляделась. Не померещился ли ей тот дощатый забор? Пока она видит только темные очертания парка и дорожку, ведущую к далекой кованой ограде. Вот странно – ограда далеко, ночь все-таки, а видно-то как! Чудится, луна играет на каждом пруте, на каждой детали. Или это какой-то особый металл?
Сжимая каминный трофей, Лёля быстро пошла по дорожке, то и дело оглядываясь. По-прежнему ни души. А какой огромный дом! И архитектура какая-то странная. Трехэтажная центральная часть с просторной террасой, украшенной колоннами, в обе стороны отходят одноэтажные крылья, как бы переходы, которые заканчиваются флигелями, точной копией центральной части, только двухэтажными, но тоже с колоннами. Из одного такого флигеля и вышла Лёля. С ума сойти, ну и домина! Необыкновенно элегантен. Совершенно не похож на убогую, бесфантазийную роскошь новорусских особнячков. И, судя по обстановке холла, Хозяин – человек с немалым вкусом. Или просто додумался нанять хорошего дизайнера.
Интересно, что здесь такое обосновалось? Может быть, зря Лёля среди ночи ударилась в бегство и причина ее заточения все-таки совершенно невинна?
Только вот в чем беда: сколько ни напрягает Лёля умишко, она по-прежнему не в силах постигнуть или хотя бы выдумать эту невинную причину!
Лёля шла все медленнее и наконец остановилась, изумленно глядя на ограду. Господи Иисусе! Это еще что такое?!
Высоченное, затейливо скованное чугунное сооружение, чудилось, все было перевито светящимися, мерцающими нитями. Мертвенные сине-белые искры непрестанно вспыхивали и гасли, как огоньки святого Эльма. На миг у Лёли возникла мысль, что ограда – вообще некий плазменно-голографический призрак, некая фантастика, воплощенная в жизнь несчитанными деньгами, силовое поле, преодолеть которое невозможно… Но тотчас она уныло покачала головой. Да это просто такая система охраны! Мало того, что ограда пронизана токами высокой частоты, она еще опутана сетью ультрафиолетовых или каких-нибудь инфракрасных, бес их разберет, лучей, миновать которые невозможно. Заденешь, померкнет всего один призрачный огонечек – и завоет сирена, сбегутся незримые стражи, всякое такое… Правда, подобные системы теоретически должны быть невидимыми, а тут все сияет и сверкает. Как новогодняя елка.
Лёля подняла голову, принюхалась. Вроде бы витает в воздухе запах озона. Может быть, гроза готовится и атмосфера насыщена электричеством так, что ограда нечаянно засветилась – и в прямом, и в переносном смысле? Впрочем, почему нечаянно? Может быть, устроители этого замечательного забора как раз нарочно сделали его таким зримо опасным, чтобы отбить у возможных злоумышленников охоту даже приблизиться к ограде, не то что перелезть через нее? Тогда понятна становится кажущаяся безмятежность жителей этого «замка» и отсутствие видимой охраны… На такой забор небось и птица нормальная не сядет – испугается!
Лёля сделала еще шаг и споткнулась обо что-то тугое, упругое. В панике опустила глаза – и едва подавила крик. Она ошибалась! Охрана в саду все-таки была! Прямо на дорожке, преграждая ей путь своим приземистым, коротколапым телом, стоял крупный бультерьер. Его крысиная морда была поднята, маленькие уродливые глазки пристально смотрели на Лёлю…
Она обмерла.
Лёля вообще-то не боялась собак, более того – считала такой страх чем-то неприличным. Словно пытая судьбу, она норовила погладить каждую встречную псину, как-то раз даже попыталась вступить в контакт с милицейской овчаркой, с оскаленной морды которой капала слюна. К удивлению стража порядка, овчарка не разорвала наглую девчонку в клочки, только с видимым отвращением отвернулась, мученически прикрыв покрасневшие от злости глаза: «Ой, ну куда ты лезешь, дура, шла бы своей дорогой подобру-поздорову!»
По глубокому Лёлиному убеждению, собака, как и всякий хищник, мгновенно оценивает соотношение сил. Если она чувствует флюиды страха, исходящие от другого пса или человека, это пробуждает агрессивность, она воспринимает объект только с позиции силы, и преодолеть стереотип невозможно. А вот если человек нагло тянется ее погладить, всячески демонстрируя даже не бесстрашие, а пренебрежение к страху, пес сразу понимает, что должен попятиться на свое историко-биологическое место.
Но стоило тогда Лёле, повинуясь ору кинолога, отойти, как овчарка опять мгновенно рассвирепела и принялась проявлять служебное рвение по отношению к трем хулиганам, только что буянившим в скверике, а теперь стоявшим по стойке «смирно».
Однако с мелким собачьим народцем, со всеми этими тойтерьерами и болонками, Лёля никогда не могла найти общего языка. Не исключено, что они просто чувствовали ее глубокое к себе отвращение, – и реагировали соответственно. А вот бультерьеры, надо полагать, чувствовали и ее отвращение, и страх, потому что их-то Лёля боялась до полного безрассудства!
Прошло некоторое время ошеломленного ступора, прежде чем Лёля вспомнила, что сжимает в руках довольно внушительное оружие. Наверное, даже крепкой башке бультерьера не поздоровится от удара каминной кочергой! Но тотчас она поняла, что не сможет вот так, ни с того ни с сего, ударить собаку – пусть и уродливую на редкость, но все-таки не сделавшую ей ничего плохого. Ну стоит, смотрит тупыми свинячьими глазками, но ведь не кусается и даже не рычит. За что ее кочергою-то? А что будет, интересно, если попытаться обойти пса?
Лёля осторожно шагнула на газон – и снова замерла: рядом, словно из-под земли, вырос еще один бультерьер и стал, преградив ей путь. В его появлении было что-то настолько необъяснимо разумное, что Лёля вдруг представила, как при каждой ее попытке приблизиться к забору будут как из-под земли вырастать точно такие же грозные и молчаливые стражи, пока цепочка собак не вытянется вдоль всей ограды.
Так… А может быть, и пробовать не стоит? Может быть, эти отлично натасканные псы стараются ради ее же пользы, как бы предупреждая: туда не ходи, хуже будет…
Ради эксперимента Лёля отступила к дому – и дорогу ей никто не преградил. Три пса (она и не заметила, как и откуда взялся третий!) вперевалочку затрусили следом в некотором отдалении, не делая, впрочем, попыток залаять или помешать ей брести по парку.
Лёля шла, куда несли ноги, то и дело оглядываясь. Бультерьеры вели себя вполне мирно, и все-таки в этом крысоголовом обществе ей было ужасно неуютно. Вот как надоест им мирное сосуществование… Или вдруг откуда ни возьмись появится охранник, поднесет к губам свисток или просто гаркнет: «Фас!» – и…
Стоп! Она скоро завизжит от этих воображаемых ужасов, спровоцировав, согласно собственной теории, собак на прямую и явную угрозу! Лучше отвлечься и подумать о другом. Эти три «хвоста» прочно к ней прицепились, придется как-то соразмерять свои потребности с их порядками.
К забору, значит, нельзя. Ну и ладно – тем более что он явно непреодолим без защитного скафандра. Значит, надо искать другой путь к бегству. Интересно, какой? Прямо сейчас, прямо отсюда начать рыть кочергой подземный ход под ограду? Ну, за месяц она, может быть, и дороется до чего-нибудь…
Глупости. Но что же делать, делать-то что?! Неужели Лёля таким чудесным образом выбралась из дома только для того, чтобы опять туда вернуться, войти в свою комнату (ого! уже в «свою»!), сунуть вещи в шкаф и сладко заснуть в «своей» постели, терпеливо ожидая решения судьбы?
Она бесцельно бродила по парку в той же компании молчаливых охранников. Иногда между деревьями мелькали низкорослые светлые силуэты – другие собаки несли там бессонную ночную службу, но к Лёле не приближались: у нее были свои «кураторы».
Она обошла ближайшее крыло здания и обнаружила-таки дощатый забор, увиденный сверху. При обследовании, впрочем, выяснилось, что это исключение из правил: в нем не было ни одной щели, ни одной плохо пригнанной доски. Правда, кое-где, метра через три по периметру, внизу были выпилены отверстия в полметра высотой и такой же ширины: вполне достаточные, чтобы мог протиснуться отчаявшийся человек! В крайнем случае, землю снизу можно и подрыть…
Однако Лёля смотрела на эти отверстия с подозрением: слишком они удобны, слишком их много. «Здесь что, готовились к массовому побегу заключенных?» – мрачно подумала она, становясь на колени перед одним таким отверстием и пытаясь выглянуть наружу. Собаки тотчас сели рядом, и до Лёли вдруг дошло – это лазы для четвероногих охранников.
Она просунула голову в отверстие и убедилась в том, о чем смутно подозревала: вдали тем же призрачным светом переливалась металлическая ограда, а дощатый забор всего-навсего отгораживал от парка участок строительства – лежат в аккуратных штабелях кирпичи и доски, стоит бетономешалка… То ли дом с той стороны ремонтируют, то ли пристрой какой-то делают. Вопрос: может ли для нее быть в этом какая-нибудь польза?
Лёля, полулежа-полустоя на четвереньках, нелепо изогнувшись, размышляла до тех пор, пока рядом не послышалось тяжелое сопенье и еще один бультерьер не подсунул уродливую морду прямо к ее лицу. Это был «потусторонний» пес, четвертый (или двадцать четвертый, неизвестно же, сколько их вокруг!), и смотрел он на гостью более чем недружелюбно.
Лёля поспешно отдернула голову. Да, ее личная охрана при ней, терпеливо переминается на своих кривых лапках. Лучше не испытывать это терпение, с такими стражами не стоит портить отношения.
Лёля встала, отряхнула колени и пошла прочь от забора. Послышалось недовольное ворчание.
– В чем дело? – зло обернулась она. – Что вам не нравится? Иду, никого не трогаю, через забор не лезу…
И вдруг она поняла – в чем. На траве между собаками что-то темнело, какая-то палка. Э, да она забыла кочергу! И собаки тонко намекают: «Ваша вещь! Заберите, нам чужого не надобно, и тут вам не городской парк, чтобы металлоломом швыряться!»
Лёля изумленно покачала головой. Неужели собаки понимают, что это – имущество дома, который они охраняют?
Она подобрала кочергу, собаки снялись с места и снова неотступно затрусили за ней.
Лёля задумчиво шла по аллее, вдоль шеренги огромных берез. Сколько же лет этой усадьбе, этому парку, интересно знать? Если и в самом деле дом построен еще до революции, то за ним хорошо смотрели в последующие десятилетия. Одно можно сказать определенно: березы, ели, очертания деревушки, виденной из окна, прохлада, даже небольшая серебристая луна – это явно средняя полоса России. Значит, Лёлю не завезли в какие-нибудь Эмираты или на обезумевший Кавказ. Это, безусловно, радует…
Лёля услышала шум воды и увидела, что стоит на берегу неширокой, метра три, речушки, через которую перекинут очаровательный круто изогнутый мостик.
Бог ты мой! Луна, речка, мостик, вдали белеют колонны таинственного «дворянского гнезда»… Это же поэзия! Лёля взошла на мост и оперлась на перила, вдруг почувствовав, несмотря ни на что, промельк восторга от окружающей красоты. Вот если бы еще не фосфоресцировала вдали неприступная ограда, не сидели на берегу эти опасные уродцы!
Речка выбегала откуда-то из зарослей и красиво вливалась в выложенный диким камнем грот. От мостика до него было недалеко, и Лёля при ярком лунном свете вполне могла различить края трубы, забранной решеткой.
Сердце тревожно стукнуло. Интересно, здесь глубоко?.. А ей-то что? Купаться собралась? Да нет, просто интересно знать, далеко ли за ограду выходит речка. Что, так и бежит по трубе целые километры? Нет… в памяти всплыл серебряный разлив пруда сразу за оградой, который она мельком видела в окно, но не обратила внимания. А сейчас вспомнила. Значит, там труба кончается. И что интересно, вода не покрывает трубу, там остается пространство, на глаз вполне достаточное, чтобы кто-нибудь мог проплыть или пройти по тоннелю, свободно дыша воздухом, с удобствами, так сказать…
«Неизвестно, какая здесь глубина, – попыталась урезонить Лёля свои разошедшиеся мечты. – Может быть, сразу с ручками и ножками! А плаваю я как топор».
Еще не очень понимая, что собирается делать, Лёля сошла с мостка, спустилась на отлогий берег и потыкала в дно кочергой. Во всяком случае, у берега мелко, воробью по колено. А вот как дела обстоят в трубе, которая резко сужает русло? Значит, там сильное течение и, возможно, большая глубина?
«Да какая тебе разница? – подумала Лёля. – Труба забрана решеткой, туда все равно не пробраться. А если, к примеру, она засорится, заилится? Ее же должны как-то прочищать. В таком респектабельном хозяйстве, где даже двери сами собой открываются, не могут допустить, чтобы заилился водосток!»
Ну, предположим, в трубу как-то попадают. Единственный путь – через это отверстие, забранное решеткой, которая, конечно, заперта на замок.
Лёля покрепче сжала кочергу… Тут же ей пришло в голову, что вместо замка на решетке тоже может быть какая-то электронная штуковина. Хотя вряд ли – под водой-то?
Лёля вошла в речку и побрела по вязкому дну, опасливо поглядывая на собак. Сейчас как поднимут лай! Как бросятся в воду, кусая беглянку за ноги!
К ее изумлению, собаки смирно сидели на берегу и спокойно следили, как Лёля подбирается все ближе к решетке. Похоже, ночные купания не относились здесь к числу запретных удовольствий, даже для беглецов. Или… или просто хозяева усадьбы заранее знают, что этим путем убежать невозможно?
Лёля постаралась отогнать от себя эти мысли и подергала решетку. Та глухо стукнула о камень – и сердце радостно стукнуло в ответ. Решетка не закреплена наглухо! Где-то здесь есть замок!
Опустила руки в воду и нащупала его. О господи, да нынче особенно счастливая ночь! Амбарный замчище даже на ощупь покрыт ржавчиной. Такое впечатление, что последние десять лет, как минимум, его не касалась рука человека. Ну что, настала пора попробовать крепость кочерги?
Лёле отродясь не приходилось сворачивать замки кочергой. Сначала она никак не могла приноровиться, но… нужда заставит калачи печь! Скоро что-то хрустнуло – вода глушила звуки, но этот звук Лёля уловила всем телом! Правда, оставался еще вопрос, что именно хрустело: изящная модерновая кочережка или старый опытный замок. Она с трепетом вытянула из воды кочергу… цела вроде! Пошарила по решетке, дернула – и та медленно отодвинулась сантиметров на десять. Понятно – ее замыло илом и песком. Лёля встала на четвереньки и принялась расчищать прутья внизу. Сломала ноготь о какой-то камень. Нет, это не камень, а упавший замок. Лёля хотела отбросить его подальше, но вместо этого зачем-то повесила на петлю вывернутой дужкой.
Наконец-то удалось отодвинуть решетку настолько, чтобы протиснуться в трубу. Впрочем, это только так говорится – труба. Там не было ни чугуна, ни бетона. Стены выложены диким камнем, дно – тоже. Причем дно кое-где размыло, ноги ступали по плотному песку, но кое-где еще торчали камни. Лёля где шла, согнувшись в три погибели, где ползла на четвереньках, сбивая колени и пальцы о камни, прощупывая путь впереди своей универсальной кочергой, старательно уверяя себя, что без труда уцепится за выступы на стенах, если дно вдруг резко пойдет вниз. Нет, не шло – только стало совсем уж каменистым и твердым. Несколько метров Лёля тащилась в полной темноте, затем бледные отсветы пали на воду, и вскоре перед ее глазами разлилось целое озеро серебряного света.
Пруд! Конец тоннеля! Она добралась!
Увы, здесь тоже была решетка. Лёля с трепетом протянула к ней руки, пытаясь встать с усталых, избитых колен, – и вдруг нога ее канула вниз, а вслед за тем исчезла опора и под другой ногой.
Вода покрыла ее с головой. Лёля полусидела на корточках, так что глубина вряд ли могла быть такой уж большой, но трезво рассуждать в такой ситуации мог кто угодно, но только не она. Мало того, что Лёля не умела плавать, – она боялась воды, и все те долгие минуты, пока брела и ползла по тоннелю, ее давил страх перед этой водой, которая была здесь везде, везде. От нее так трудно дышать, она может таить в себе самые коварные неожиданности. И в самом деле таила! Едва не захлебнувшись, Лёля вцепилась в проклятую решетку, подтянулась, повисла, как обезьяна, держась руками и ногами, чисто инстинктивно зажав под мышкой кочергу. Мгновение дикой, до истошного крика, нерассуждающей паники… Потом наступило отрезвление, сердце чуть замедлило свой сумасшедший бег: да некуда тут было так уж глубоко проваливаться, ну подумаешь: чуть подмыло дно, ухнула бы Лёля насилу по грудь, если бы вытянула ноги, коснулась дна… Но она все-таки не стала проверять догадку: утвердилась на двух прочно лежащих камнях и начала обследовать решетку.
Не много потребовалось Лёле времени, чтобы понять: судьба устала ей помогать. Либо рабочее время удачи закончилось. Эта решетка оказалась намертво впаяна, вбита, вмонтирована, вкручена в камни. Никаких замков, простых или сложных. Ни малейшего зазора. Просто сваренная из колючих прутьев невозможность, которая намертво отделяла Лёлю от серебристого разлива пруда, от шума рощ по его берегам, от белого лица луны, спокойно смотревшей на узницу…
Потрясение, разочарование были столь сильными, что Лёля даже не могла заплакать. Молча, как полумертвая, она балансировала на камнях, изредка безнадежно встряхивая решетку. Неизвестно, сколько прошло времени, как вдруг до отупелого сознания Лёли стало доходить, что свет луны как бы меркнет. Да ведь ночь идет к утру!
Эта мысль была как удар. Близится утро, бегство не удалось, значит… Значит, надо возвращаться, пока не проснулись обитатели усадьбы. Неизвестно ведь, как здесь карают при попытке к бегству. Скорее всего как во всяких тюрьмах: шаг вправо, шаг влево…
Она бросила последний тоскливый взгляд на прекрасную картину свободы, написанную равнодушным Творцом, и не чуя ног побрела-поползла по тоннелю.
Теперь он казался еще длиннее, дно – еще неудобнее. «У меня все коленки будут в синяках», – подумала Лёля, и слезы навернулись на глаза. Наконец она добралась до первых ворот, протиснулась в щель, придвинула на место решетку и даже замок навесила. Может, еще лет десять, как минимум, его не коснется рука человека, а за это время судьба Лёли так или иначе изменится.
Вот именно: так или иначе!
Она выползла на берег, и из травы тут же бесшумно возникли друзья-бультерьеры. Надо же – никуда не ушли. Похоже, они и не сомневались, что Лёля рано или поздно к ним вернется, поэтому так безропотно и отпустили ее на эту мокрую прогулку.
Мокрую, да… С нее течет ручьями, а перед утром стало еще прохладнее. Выколачивая зубами дробь и почему-то чувствуя стыд под внимательными взглядами собак, Лёля сняла джинсы и футболку, выкрутила до боли в ладонях, как могла натуго, вылила воду из кроссовок, отжала носки и оделась. Вообще, могла додуматься и снять кроссовки, прежде чем отправляться в реку, повесила бы их на шею, что ли. Хотя они все равно намокли бы, когда Лёля ухнула в промоину. Да и ноги вконец искалечила бы, босиком-то…
Было отвратительно в мокром. Вдобавок холод пробирал все сильнее.
Лёля наддала было трусцой, чтобы согреться, но тут же спохватилась: обычно сторожевые собаки натасканы бросаться на бегущих. Лучше не пытать судьбу, хватит на сегодня.
Выколачивая зубами громкую дробь, обхватив себя за плечи, чтобы согреться, Лёля прогулочным шагом двинулась к дому.
На душе у нее… Лёля старалась ни о чем не думать, отупеть, смириться с неизбежным, но это было невозможно, невыносимо.
Сгорбившись, устало шаркая, поднялась на крыльцо, подошла к двери и потянула великолепную золоченую, а может даже и золотую, затейливо изогнутую ручку.
Дверь не шевельнулась. Она тоже была закрыта – как та решетка. Закрыта наглухо!
Лёля как стояла, так и рухнула на ступеньку. Значит, предстоит испытать еще и это… Ее найдут утром, как нищенку, как побирушку, как собачонку, которую бьют, гонят прочь, а она все возвращается к хозяину. Точнее – к Хозяину.
Хотя зря она так о собаках, их как раз не бьют, и собаки ведут себя куда с большим достоинством, чем одна представительница человеческого рода.
Нет, невозможно встретиться со своими тюремщиками, валяясь здесь, на крыльце, этаким выжатым лимоном! Уж лучше уйти в парк. Пусть ее там и поймают. Может, они все тут дураки и поверят, будто Лёля обожает ночные прогулки, а одежда на ней мокрая потому, что нечаянно сорвалась в реку.
Опираясь о пол, Лёля начала тяжело подниматься, распрямлять себя, и тут что-то зашелестело рядом. Едва слышно, не всякий и заметил бы, однако слух у Лёли за эту веселую ночку обострился, как у горной козы. Резко обернулась… Дверь медленно открывалась.
Лёля замерла, недоверчиво глядя в расширяющуюся темную щель. Неужели она снова задела какой-то тайный механизм? И тут Лёля подпрыгнула, потому что дверь вдруг сказала тоненьким голоском:
– Ну заходи же ты быстрее! Скоро обход!
