Самурай. Лето, 1997
Сыновья Семибратова, погодки Санька и Костик, одному шесть, другому пять, похвастались пацанам с соседней улицы, что в гараже у них стоит папкина машина.
– Врете, – заявил пацан по имени Славик.
Семья Славика купила дом на Земляничной всего месяц назад, поэтому Санька еще не очень хорошо познакомился с наглым новичком, бывшим на два года его старше.
– Врете, у вас ни машины нет, ни папки. Моя мамка говорила, ездил к вашей какой-то хахаль, а теперь отстал. Она семью чужую разбивает, а вас вообще от разных мужиков родила.
Мишка Шерстобитов, сосед Славика, оскорбительно захохотал.
Костик заплакал, хотя не понял и половины. Санька смотрел на обидчика, вытаращив от изумления глаза.
Как это – нету папки? А кто на каждый Санькин и Костин день рождения подарки привозит? Ради кого мама наряжается, и поет, и на крылечко выбегает – ждать? Про кого бабуля непрестанно ворчит:
– Загубила ты, Аська, свою жизнь, в сенях вон крыша течет, а твой-то где? Был бы мужик как мужик, сидел бы дома, а то знай в своей Москве вершки сшибает!
Как это – нету папки?!
– Нету, нету! – с видом превосходства повторил Славик. – Ни папки, ни машины!
Мишка снова захохотал.
И тут Саньку осенило:
– Хочешь, докажу?
– Как?
– Пошли в гараж!
Гараж стоял не рядом с домом, а через улицу, среди десятка других таких же невзрачных железяк. Ключи висели на веранде – Санька знал где. Велев мальчишкам подождать, он прошмыгнул на веранду и снял ключи.
– Санька, ты чего тут? – выглянула мама.
Санька успел сунуть ключи в карман и сказал почти правду:
– Мам, мы со Славкой и Костиком пойдем за гаражи поиграем.
Это было обычное дело – там, за гаражами, свалили горой несколько самосвалов отличного песку. Теперь на этой горе играла вся округа, избороздив песок траншеями и настроив диковинных дворцов.
Мама вздохнула – наверное, вспомнив, какими братцы обычно приходят с горы и сколько времени приходится выбивать песок из их кроссовок. Но вдруг побледнела, зажала рот рукой и, буркнув что-то невнятное, убежала.
Санька решил истолковать ее слова как согласие и пошел за калитку, думая о том, что мама в последнее время что-то все время болеет, а бабуля еще больше ворчит:
– Ну да, еще третьего крикуна тебе не хватало! Вот как однажды бросит тебя твой-то голубь залетный, что с ними делать со всеми будешь? А из роддома тебя опять кто – подружка Галина забирать будет?
Все это было не очень понятно, а потому Санька быстро обо всем забыл.
Когда он вышел на улицу, Мишки рядом с остальными не было.
– Да его обедать позвали, – сказал Славик. – Он и убежал.
Санька понял: Мишке просто стало стыдно, что поддакивал новичку. Уж он-то отлично знал: есть у Семибратовых машина! Как-то раз папка даже катал и Мишку Шерстобитова, и сестренку его Наташку, и других пацанов. А Славика не катал – потому что Славик тогда не жил на Земляничной улице.
Мальчишки добежали до гаражей, нашли дверь с номером 11 и начали возиться с замком. Но не тут-то было! Даже Славик, бывший ростом повыше остальных, не доставал до скважины.
Мимо шел сосед Николай Васильевич, как всегда, заплетая ногами и прижимая покрепче карман, в котором весело плескалась начатая бутылка.
– Вы чего тут делаете, пацаны? – шумнул как бы сердито.
Санька и Костик испуганно схватились за руки, но Славик не растерялся:
– Да вот их бабуля послала из гаража гаечный ключ принести, а мы дверь открыть не можем.
– Га-еч-ный ключ, – с восторгом повторил малыш Костик, который любил всякие незнакомые слова.
– Ну, коли бабушка послала… – Николай Васильевич улыбнулся и после некоторых усилий открыл пацанам дверь.
Заглянул в гаражную темноту, полюбовался очертаниями темно-серой «Волги», бросил было завистливо: «Живут же люди!» – но тут же вспомнил, что с этой радостью надо возиться круглые сутки, на одном бензине разоришься, а если поедешь куда-то в гости, то сиди как дурак, когда все кругом пьют от пуза. Махнул рукой и заспешил дальше, на берег оврага, где его под осинками уже поджидали дружки.
– Ну, видал? – солидно спросил Санька, входя в гараж и по-хозяйски поглаживая гладкий, прохладный бок автомобиля. – А раз машина есть, значит, и папка есть!
– Скажешь, ваша машина? – заносчиво пробормотал недоверчивый Славик. – Тогда давайте залезем туда, если ваша!
Соединенными усилиями открыли дверцу, забрались на переднее сиденье и долго, совершенно забыв о времени, до блаженного изнеможения рулили, давили на все педали и щелкали всеми кнопочками, какие только могли найти. Славик хотел подудеть, но сигнал в полной темноте гаража звучал до того странно, что всем стало жутковато.
– А «дворники»-то сломанные! – закричал вдруг Славик торжествующе. – И вся машина сломанная! Мы рулим, а она не едет. И «дворники» не шевелятся!
Костик захныкал от обиды, но Санька посмотрел на старшего дружка как на дурачка:
– Ты что? Как же она может ехать, если мотор не включен? Его завести надо, только я не знаю, где ключи.
– Ключи за-жи-га-ния, – по слогам, важно сказал Костик.
– Да, – согласился Санька. – Когда ключи в машине что-то зажигают, она делается вся такая тепленькая-тепленькая! Она нагревается, как телевизор, и все в ней начинает работать.
– Нагревается? – задумался Славик. – Так давайте ее нагреем!
В это время дверь в гараж открылась, и мальчишки, не сговариваясь, пригнулись… Сосед Николай Васильевич, возвращавшийся домой, обратил внимание, что ключ в замке так и торчит.
«Вот же пацанва! – сердито подумал он. – Убежали, а дверь запереть? В наше время пооставляй-ка так гаражи! Чего доброго, угонят «волжанку»!»
На всякий случай он заглянул в пахнущую бензином тьму, но никого не увидел. Конечно, убежали.
Николай Васильевич не без усилий запер дверь и побрел домой. Он хотел по пути занести ключ Асе Семибратовой, но для этого пришлось бы пройти мимо собственного крыльца. А на крыльце стояла его, Николая Васильевича, родная жена, которая первым делом спросила, где стиральный порошок. И только тут Николай Васильевич вспомнил, почему ему удалось так запросто сбежать нынче из дому. Его же послали в «Хозяйственный», за порошком! Вот же бес оплел – забыл, забыл начисто!
– А у меня стирка стоит! – кричала жена. – А ты там под забором пьешь!
Не говоря ни слова, Николай Васильевич развернулся и на рысях понесся на соседнюю улицу, к «Хозяйственному». Пришел он аж за пять минут до начала перерыва, но Валюха, продавщица, уже навешивала на дверь замок.
– У тебя часы отстают, – нахально сказала она. – После обеда приходи.
Уперлась – и ни в какую, зараза!
Как ни улещал ее Николай Васильевич, Валюха отмахнулась и начала спускаться с крыльца. И вдруг как рвануло что-то, как грохнуло – Валюха оступилась да и села на ступеньки, схватившись от ужаса за щеки.
Николай Васильевич обернулся – о господи! Над гаражами взмыл черно-красный клуб огня и дыма…
Потом уж, много позже, следователь сказал: мальчишки развели огонь в салоне автомобиля. Зачем? Почему? Где взяли спички? Этого никто не знал. А бак был заправлен, да и бензин, похоже, подтекал где-то. Вспыхнуло мгновенно. Перепуганные мальчишки, пытаясь сбить пламя с одежды, еще успели добежать до дверей гаража, но двери были заперты. Тут и рвануло.
Ася не знала, где дети, когда бежала к гаражам. Услышала, крикнул кто-то: «Гаражи горят!» – ну и кинулась со всех ног, в домашних тапочках, как была. По пути надо было спускаться по лестничке с деревянными, покосившимися ступеньками. Ася запуталась в расшлепанных тапочках, оступилась – и упала с лестницы. И тут же ей стало не до «Волги»: боль пронзила тело. Ася попыталась вскочить, но скорчилась на тротуаре, обхватив руками живот.
Соседка Галина, кинувшаяся на пожар вместе с ней, сгоряча пробежала несколько шагов, потом вернулась.
– Ты что? – спросила испуганно. – Ногу подвернула?
Ася покачала головой, еле переводя дыхание от внезапно подступившей тошноты.
– «Скорую»… – выдавила она, стискивая зубы. – Как бы не было выкидыша…
На исходе был четвертый месяц беременности, и докторша в консультации не больно-то обнадеживала, что удастся выносить ребенка.
– Вы же помните, какой был токсикоз, как рожали в последний раз? – сказала угрюмо. – Или уж ложитесь давайте на сохранение, или… честное слово, вам бы лучше аборт сделать!
Ася тогда только улыбнулась. Она уже не помнила, как тяжело носила и рожала Костика: помнила только, какое это было счастье – увидеть его родившимся. И никакого аборта она делать не собиралась: а вдруг будет девочка? Николай так хотел дочку – и чтоб вылитая Ася. Сама-то Ася твердо знала: дочка должна быть похожа на отца, тогда будет счастливая. Сыновья – на мать, дочка – на отца. Она пока не говорила мужу, что беременна. Решила подождать: если до трех месяцев доходит и не выкинет – тогда скажет. И вот уже почти четыре проходила, можно бы и Николая обрадовать, а тут такое… Хоть бы «Волгу» не тронуло!
– Галя, если меня в больницу заберут, ты посмотри за мамой, за мальчишками, – пробормотала она, чувствуя, как кровь пошла, пошла из нее толчками, – и заплакала от обиды на судьбу. – Галя, а вдруг это девочка? Вдруг я девочку потеряю?
Она не знала, что двоих своих детей уже потеряла, – думала только об этой третьей, нерожденной…
– «Скорую»! – в панике закричала соседка пробегавшим мимо мужикам, которые неслись на пожар сломя голову, не обращая внимания на двух скорчившихся на обочине женщин.
– Вызвали уже! – крикнул один из них, не оборачиваясь.
Потом, вспоминая все это, он скажет: подумал, что женщина перепутала, что она имела в виду «пожарную» – ведь горело как!
– Ася, ты погоди, погоди, – пробормотала Галина и долго еще твердила что-то примолкшей подруге, пока не поняла: та без сознания.
«Скорая» все не ехала. А под Асей натекала и натекала кровь. Кругом собрались женщины, давали разные советы, кто-то пытался остановить мужиков, бегавших туда-сюда… «Скорая» появилась наконец – ее вызвали пожарные, обнаружившие к тому времени трупы детей… Им уже не нужна была помощь. И к Асе она опоздала: пока довезли, пока лежала в коридоре, пока вызвали бригаду реаниматоров, которые воспользовались затишьем в больнице, воскресным днем – и собрались отметить день рождения анестезиолога, пока осматривали беспамятную женщину…
Она умерла от потери крови.
Галина уже вечером дозвонилась в больницу – ей все и сказали. С несколькими соседками она долго стояла перед зеленым домиком, в котором оставалась прикованная к постели Асина мать. Ни у кого не хватило смелости пойти и сказать, что случилось с ее дочкой и внуками. Она еще ничего не знала.
Наконец решились-таки – вошли в дом. И первое, что увидели, – мертвую Марию Гавриловну, в нелепой позе лежавшую у подножия лестнички, которая вела из мезонина. Она уже и закоченела.
Потом – опять же потом! – гадали, как было дело. Наверное, Мария Гавриловна тоже услышала про пожар, а вернее, увидела сверху пылающий гараж. Ее потому и поселяли на лето в мезонине, чтобы могла видеть всю округу из окошка и не скучала. Видна ей была и та лестничка, на которой оступилась Ася. А зрение у матери было отменное – не по годам. Может быть, она поняла, что с дочерью несчастье случилось… А может быть, сорвало с места предчувствие беды: ни дочь, ни внуки не появлялись уже много часов. Решила хоть ползком выбраться на улицу, да скатилась с лестницы и сломала шею.
