Глава 13

— Я только переоденусь, — Сашка отворила дверь своей комнаты.

Павел все еще держал ее за руку. Во взгляде его было что-то странное, что-то напоминающее о недавнем поединке, какие-то затухающие и слабо вспыхивающие искры чувств, которые он хотел утопить в притворной нежности, обращенной к ней. Она видела, как он старается изо всех сил скрыть то, что рвется из него наружу. Старается, и, может быть, впервые за все время их знакомства у него это не получается. На краткий миг, пока он еще не совладал с собой окончательно, Сашка успела прикоснуться к его обнаженной мягкой душе, которую он столь тщетно таил под панцирем холодной невозмутимости. И это прикосновение напугало ее. Она не поняла его и осознала, что никогда не поймет. Он другой. Он не такой, как Серега, отец или она сама, словно он и не человек вовсе. Но кто он?

«Тайна, — вспомнилось ей пророчество Ко Си Цина, и она почему-то добавила от себя, — страшная тайна…»

— Вообще, хорошо бы уехать прямо сейчас, — пролепетала она отяжелевшим языком, — очень не хочется еще раз сталкиваться с Серегой.

— С Серегой? — донеслось издалека, прозвучавшее как: «А кто это?»

Она робко повела плечом:

— Тебе понравилось драться с ним?

— Я не дрался с ним…

С этим трудно было спорить. Сашка попятилась в комнату. Павел уверенно шагнул следом за ней.

— И все-таки, лучше бы вам… — Тут она повернула голову и замерла на полуслове.

Комната имела такой вид, словно через нее прошел ураган разрушительной силы: створки шифоньера распахнуты, ящики комода выдвинуты, кровать и та перерыта чьей-то торопливой рукой. На полу вперемешку валялись вещи, подушки, книги и бумаги.

— Кошмар! — выдохнула Сашка и инстинктивно прижалась к Павлу, ища защиты непонятно от чего. Видимой опасности не наблюдалось, но ей все равно стало страшно. Ее мир — тихий, скрытый, как в раковине, в стенах родной комнаты — кто-то разрушил в одночасье и превратил стройный порядок ее жизни в хаос. Впрочем, жизнь всех обитателей многострадального дома уже с неделю не что иное, как хаос. Чего же удивляться, что все бушевавшие страсти материализовались в обыкновенный бытовой беспорядок.

— Нужно хоть иногда прибираться, — усмехнулся Павел, обнимая ее и прижимая к себе покрепче.

— Прибираться… — растерянно повторила она. — Боюсь, что уборкой тут не ограничится. Уж легче в другую комнату переселиться.

— Интересно, в других комнатах то же самое? — как бы невзначай спросил Павел, скорее всего подумав о собственном жилище.

Ответили ему тут же. Но это была не Сашка. Из другого конца коридора взвыла Виола:

— Это что такое?!

Видимо, она тоже только что вошла в свою комнату.

— Понятно, — Павел кивнул и прикрыл дверь. — Пусть они пока сами разбираются.

— Не будем им мешать? — Сашка почувствовала, что колени ее начинают предательски слабеть, а губы расползаются в дурацкой, неестественной улыбке. Ей не было весело, она вообще не могла определить, что чувствует. Но чувство это стремительно поглощало все ее сознание, заставив подчиниться чужой воле. Ее руки потянулись к Павлу, скользнули по спине и обвили его теплую шею. Она успела удивиться той проворности, с которой ее пальцы умудряются перебирать его чуть влажные волосы. А после она уже ничему не удивлялась. Она перестала соображать, потому что губы его — горячие и мягкие — приникли к ее губам, а его ресницы щекотнули ее щеки… словом, мысли исчезли и более ее не тревожили.

Аркадий Петрович глубоко вздохнул и прислушался. Далеко, где сосновый бор переходил в обыкновенный, лиственный лес, щебетали птицы. Их радостный гомон, предшествующий закату и смене жары на прохладные сумерки, наполнял ветер легкой музыкой. А в беседке было все еще душно, пруд сонно испарялся.

— Почему никто не купается в бассейне? — Аркадий Петрович удивленно вскинул бровь.

— Ну… — майор Ляпов усмехнулся, неумело скрывая неловкость, — еще мало времени прошло с того, как… в общем, вам известны обстоятельства…

— Александра очень любила загорать там с друзьями, — Мамонов снова вздохнул.

— Бассейн наполнили водой, но к нему никто и близко не подходит. А кроме того, я уведомил охрану…

— Послушайте, — Аркадий Петрович резко повернулся к Ляпову, — неужели вам самому не противно говорить таким языком? «Известны обстоятельства», «уведомил охрану»… Тьфу! Вы б еще «с» добавляли, — он усмехнулся и снова передразнил: — Ах, позвольте-c… Попробуйте разговаривать по-человечески.

Ляпов, к концу его речи совсем растерявшийся, вдруг выпрямился и вяло усмехнулся:

— Не могу-с, — он нажал на последнюю «с», — меня уже на пороге вашего дома пот прошибает-с.

— Ох, оставьте, — устало отмахнулся Мамонов, которому шутка явно понравилась. — Лучше скажите, как ваши дела продвигаются.

— Позвольте заметить, что продвигаются ваши дела, отнюдь не мои, — Ляпов снова улыбнулся.

— И куда мы все движемся? В бездну, я полагаю?

— Ну, зачем же так уныло? — майор принялся с интересом разглядывать ствол ближайшего дерева. Продолжил он бесцветно и тихо, словно вспоминал вслух давно прошедшие малопримечательные события. — Вы просили выяснить, не угрожает ли что-нибудь вашей сестре Виктории Петровне. На сегодняшний день я пришел к выводу, что ей ничего не грозит.

— Это с каких это пирогов вы к такому выводу пришли? — Мамонов не в пример своему собеседнику очень даже оживился.

— Я не могу раскрыть вам своих предположений. Во всяком случае, пока.

— Да?! — Аркадий Петрович склонил голову набок и смерил майора таким взглядом, словно тот был зеленой козявкой на коре дерева. — Я думаю, вы не забыли, что это я пригласил вас в свой дом, чтобы вы разобрались во всех наших безобразиях? Кому же вы собираетесь докладывать о своих предположениях?

— Поймите меня, — Ляпов постарался вложить в голос как можно больше душевной теплоты. Он даже отвлекся от дерева и, робко глянув на хозяина дома, быстро опустил глаза долу. — Раскрыть свои предположения, заметьте, пока еще не вполне подтвержденные, значит, навесить подозрение на кого-то из членов семьи. Мне бы не хотелось наводить напраслину на родных вам людей. Поэтому, если вы позволите, я еще немного подожду с вынесением каких-либо суждений. Впрочем… — тут он порывисто вздохнул, — свою задачу я выполнил. Виктории Петровне действительно ничего не угрожает. Вашу вторую горничную задушили в ее собственной комнате и в ее собственном платье. И теперь, если вам угодно, мы с капитаном Синичкиным можем завершить дело за неимением улик…

— Нет уж, — Мамонов потер переносицу, — в доме ведь не конфеты крадут, двух человек убили! Я не хочу закрывать следствие. И еще… у меня к вам отдельная просьба. Вы ведь знаете о Павле, о госте в моем доме…

— Только то, что вы мне рассказали. А рассказали вы мне немного.

— Так вот, я прошу выяснить о нем как можно больше. По некоторым обстоятельствам я вынужден принимать его у себя тем, кем он представился, — без лишних вопросов. Но он мой деловой партнер, который давит на меня и которому я не могу сопротивляться. Таковы условия игры. И все-таки я не привык работать с теми, о ком ничего не знаю. Мне нужна информация: кто он, кто его родители, в какой детский сад он ходил, чем болел, в общем, все, что сможете выяснить. Над этим работает мой лучший парень — Рябой, — он поморщился и покачал головой: — Даже не пытайтесь спрашивать, как его зовут. Он настолько привык к своей профессиональной кличке, что имени своего уже не помнит. Но сейчас не об этом… Рябой предан мне до костного мозга, он работает, но поскольку дело секретное… видите ли, не в моих интересах, чтобы кто-то узнал о том, что я пытаюсь раздобыть информацию о некоем Павле. Посему Рябой испытывает затруднения, а вам — это пара пустяков. Вы же следователь, как-никак. Свяжитесь с ним, он парень расторопный, где нужно, поможет.

— Не доверяете мне? — усмехнулся Ляпов. — Хотите своего приставить.

— Ну, в конце концов, это же мое дело, не так ли? Мой бизнес, и мой деловой партнер. Да и телохранитель вам вряд ли помешает, — Мамонов тоже улыбнулся. — И информация мне нужна как можно скорее. У меня пятки горят.

— Когда последний срок подачи документов?

— Вы меня с ума сведете своими замашками. Как налоговый инспектор, право слово. Сроки сжатые, если честно, информация нужна была уже вчера. А лучше даже позавчера. В общем, узнаете хотя бы что-нибудь, сразу сообщайте.

Павел поднял книжку и поставил ее на полку. Потом взял в руки еще одну, поставил ее рядом. Уборка обещала затянуться. Сашка сидела на разоренной кровати, кусала припухшие губы, наблюдая за ним. Она не знала, с чего начать. Комната имела абсолютно разгромленный вид.

«Почему вдруг он решил мне помочь разобрать вещи?»

Скорее всего не знал, что сказать после того, что случилось между ними, поэтому просто поднялся с постели и занялся первым, попавшимся под руку.

Павел являл собой образец невинной красоты, что трудно сочеталось с Сашкиными воспоминаниями о его горячем теле. Сейчас он стоял посреди хаоса босиком, в одних полурасстегнутых потертых джинсах, раскрасневшийся и взлохмаченный. Он был обыкновенным мальчишкой, который только что вылез из кровати своей девчонки и испытывает по этому поводу некоторую неловкость. Он был мальчишкой со взглядом старика. А может быть, и с душой старика, который никакой неловкости не испытывает, потому что знает о жизни так много, что его уже ничто смутить не может. Как в нем уживались и мальчишка, и старик? Почему их существование было столь гармоничным в одном теле?

— Какой-то кошмар, — она вздохнула, — и когда все это закончится?..

— Я думаю о другом, — он обвел комнату взглядом, — я думаю, ради чего вдруг обыск учинили? Да такой разбойный.

— Ну… — она развела руками, — если кто-то и хотел что-либо найти, то, наверное, нашел.

— По всему дому?

— Я не знаю, — призналась она. — Хотя это, конечно, непорядочно. Могли бы просто попросить, я бы им и так отдала все, что нужно. Теперь вот разбирайся с этим барахлом.

И тут в дверь постучали. Оба вздрогнули и замерли, испуганно глядя друг на друга. Стук повторился. Павел дернулся было в сторону, но Сашка остановила его, отрицательно качнув головой, мол, может, пронесет, подумают, что никого нет, и уйдут. Хотя она в это и не верила. Положение было, прямо сказать, пердю-монокль. Кто бы там за дверью ни стоял, все равно не слишком-то приглядную сцену ему предстоит увидеть: в комнате невинной девицы полуголый парень.

«Хорошо хоть с книжкой в руке, — усмехнулась про себя она. — Можно попытаться соврать, что декламировали друг другу вслух…»

Она склонила голову, пытаясь прочесть заглавие на обложке. Когда ей это удалось, она расстроилась окончательно: «Физика для поступающих в вузы». Нужно спятить, чтобы начать такое декламировать.

Павел подмигнул ей, прижал палец к губам, потом очень аккуратно, чтобы не наделать шуму, скользнул в шифоньер и прикрыл за собой дверь. И сделал это вовремя, потому что в дверь снова постучали, ну а потом ее отворили. На пороге стояла Виктория. Она оглядела комнату, совсем не удивилась, а наоборот, удовлетворенно кивнула. Потом отыскала среди хаоса одинокую, не совсем одетую фигурку племянницы и вот тут изогнула бровь:

— Ты чего затаилась?

Сашка тут же покраснела, но, мужественно пожав плечами, ответила довольно легкомысленно (как ей показалось):

— Не хотела гостей принимать в таком развале.

— Вот как? — Виктория оглядела комнату уже более внимательно.

«Только бы ей не вздумалось в шкаф свой нос сунуть. А то уж совсем глупо выйдет: полуголый парень в шкафу у невинной девицы. Даже в Лидкиных романах такой пошлости не встретишь!»

Ей повезло. Виктория была слишком воспитанна, чтобы заглядывать в чужие шкафы.

— У Сереги скучный вид, — что хуже всего, она была настроена поговорить, а потому прошла по комнате и, скинув с кресла Сашины футболки, села.

Сашка с ужасом заметила, что скинула она еще и футболку Павла, которую тот не успел на себя натянуть.

— Тебе нездоровится? — теткин взгляд проникся участием, но каким-то лукавым.

Сашка решила играть до конца. Ну не скажешь же ей напрямую, мол, выйди ради бога, а то Павел в шкафу задохнется!

Поэтому она ответила достаточно спокойно:

— Да, что-то голова разболелась.

Впрочем, голос ее все равно дрогнул.

— Можно понять, — Вика кивнула на груду книг на полу: — Не вздумай убирать. Я сейчас пришлю кого-нибудь.

— Кого?! — Сашка развела руками: — У нас две горничных в живых осталось, а Виола так кричала, что, скорее всего, все кинулись на уборку ее комнаты. Да и вообще, дом большой. Пока до меня очередь дойдет, я тут задохнусь.

— Во-первых, обыск устроили отнюдь не во всем доме, — Виктория ей улыбнулась, — только в некоторых комнатах, по большей части в жилых.

— Интересно почему?

— Ничего интересного в этом не вижу. Невоспитанные люди. И потом… в гостиных, библиотеке и прочих помещениях, где не спят, поискать можно в любое время.

— Ты на кого-нибудь думаешь?

Виктория пожала плечами, помолчала, задумавшись, и, наконец, ответила:

— Я могу точно сказать, что это не я. И скорее всего, не ты.

— А с чего вдруг не я?

— Я тебе доверяю. Кроме того, мы с тобой не так воспитаны, чтобы устраивать разгром в собственном доме, не так ли?

— Тогда и не Виола, и не Борис, и не папа… и вообще, все же были на спектакле у Ко Си Цина.

— Я думаю, что обыск устроили уже после спектакля. Когда вы дрались возле лестницы.

— Ты видела?!

— Видела, — она кивнула и улыбнулась ей как соучастнице. — И вот что я подумала… ведь дом, как ты правильно сказала, большой, обыскать его за те полчаса, пока мы все на ушах стояли после спиритического сеанса, было достаточно трудно, даже если обыскивали исключительно спальни. Значит…

— Кто-то начал обыск во время спиритического сеанса, — закончила за нее Сашка.

— Но этим «кто-то» мог быть только тот, кого не было в гостиной Лиды.

И тут Сашка допустила непростительную ошибку, она покосилась на шкаф, в котором сидел Павел. Разумеется, зоркая Виктория тут же проследила за ее взглядом и, конечно, заметила панику в ее глазах. И снова понимающе улыбнулась, а потом поднялась и, явно удовлетворенная, пошла к двери. На полпути она оглянулась:

— У тебя ничего не пропало?

— Шутишь?! Наоборот, у меня такое количество давно потерянных вещей нашлось, вон видишь, билет на концерт Киркорова валяется: я с папой на него ходила, а потом хранила как память, ну и затерялся он года два назад среди бумаг. Так что я счастлива.

— А я ведь, кажется, догадываюсь, что искали.

— И что? — больше всего на свете ей хотелось закончить разговор и благополучно выпроводить Викторию в коридор.

«Ну, сколько может человек продержаться в закрытом шкафу?»

— Вспомни, что сказал Ко Си Цин: Надя положила картину в письмена. И посмотрел на тебя. Значит, в твои письмена Надя и засунула какую-то тайну. А после его заявления дом тут же перерыли. Так что посмотри, где твои письма.

— Мои письма? — Сашка растерянно покосилась на письменный стол. Его выдвинутые и теперь абсолютно пустые ящики красноречиво свидетельствовали о том, что если в них когда-то и хранились какие-либо письма, то теперь их там нет. — Знаешь, у меня вообще нет писем. Я не помню, чтобы я когда-то их получала, и уж тем более складывала на старинный манер, перевязывая розовой ленточкой.

— Странно, тогда какие письма он имел в виду? — Виктория уставилась в потолок. Ее задумчивость могла растянуться на час.

— Давай я оденусь, спущусь вниз, и мы вместе подумаем, — потеряв терпение, а вместе с ним и все правила приличия, нервно предложила Сашка.

— Ладно… — Тетка загадочно улыбнулась и пошла к порогу. — Но ты обязательно найди меня.

— Разумеется, — выдохнула Сашка, к тому моменту уже не красная, а бледная как простыня, на которой сидела.

Дверь за тетушкой закрылась, зато распахнулись створки шкафа, и Павел вывалился на пол.

— Фу, — он вытер мокрый лоб. — Нужно двинуть идею делать шкафы с кондиционерами.

— Слушай, я тут подумала… А ведь тебя не было на сеансе, — она кинула ему футболку, которой тот сначала утер лицо и только потом натянул на себя.

— Намекаешь, что это я разобрал твою комнату на части?

— А чем тебе еще было заниматься? — Сашка тут же решила, что подозревать в этом Павла — дело глупое. Во-первых, потому что его реакция на ее «каверзное предположение» была совершенно адекватной: он даже не нахмурился, в то время, как известно, что любой виновный с ходу принялся бы доказывать свою непричастность к содеянному. А во-вторых, когда она искала Павла после сеанса, то заглянула и в его, и в свою комнату — они были в полном порядке. Следовательно, разгром устроили уже после, как раз в тот момент, когда Павел спасал отца и когда он дрался с Серегой.

«Нужно сказать об этом Виктории, чтобы она не подозревала его напрасно».

— Я действительно не мог быть в двух местах одновременно, — он успел подойти совсем близко и теперь присел перед ней на корточки, обхватил ее лицо теплыми ладонями и заглянул в глаза.

И что-то в его взгляде было такое, что заставило Сашку забыть не только о своих подозрениях, а вообще обо всем. Сумасшедшее счастье лавиной обрушилось на нее и заполнило ее всю до последней клетки. Между ними вдруг вспыхнули желтые искры, словно маленькая фея, пролетая, обронила горсть солнечных блесток. Потом голова ее закружилась, и она закрыла глаза.

— Ты проходил курс магии? — прошептала она сквозь его поцелуи.

«А ты не думала, что это просто любовь?» — донеслось до нее.

И Сашка не смогла разобрать, были ли это его слова, или ее собственные мысли, или, может быть, чей-то ответ на мучившие ее вопросы, всплывший из подсознания.

В холл они спустились вместе, все еще надеясь улизнуть из дома в разгар суматохи. Но это не удалось. В дверях их поймал Вован. Собственно говоря, Сашка ему была не нужна, он сразу крепко ухватился за руку Павла и потащил его в сторону, не прекращая восторженно тараторить:

— Павел, дорогой мой человек! Я просто не знаю, как выразить вам свое восхищение! О, как вы изящно вылечили Аркадия Петровича! Я хотел тут же пасть к вашим ногам и целовать эти святые ботинки, потому что вы — как папа римский, вы святой человек…

— Оставь папу римского в покое, — Павел в свою очередь вцепился в Сашкин локоть и тем самым обрел некую опору, иначе Вован непременно сволок бы его с лестницы, причем кубарем. Литературный агент опять пребывал в состоянии свойственного ему экстаза.

— Я думала, что предмет твоей религиозной страсти господин Ко Си Цин, — усмехнулась Сашка.

На что Вован среагировал совершенно загадочно — он прямо-таки рассвирепел:

— Косицын?! Жалкий фигляр! Струсил, когда картина хлопнулась. Бежал, аж пятки сверкали.

— Но его предсказания…

— Предсказания! — фыркнул разочарованный адепт. — Никогда ничего более глупого не слыхал! Письмена, картина из рукотворной тьмы! Как это интересно: кто-то свет в комнате потушил и принялся рисовать на ощупь? Идиот этот Косицын. Даже придумать по-человечески не в состоянии. А корчит из себя! Знаешь, как он машину называет? Утром он мне сообщил с важным видом, мол, прибыл на колеснице с лошадьми во чреве. И это о «шестисотом» «Мерседесе», между прочим! Тьфу! Темнота! Но вы, Павел! Вы совсем другое дело! — он резво переключился и снова потащил его вниз по лестнице. — Вы творите истинные чудеса! С вами не происходит ничего невероятного? У вас кровотечений не бывает?

— Каких кровотечений? — испугался Павел.

— Знаете, наблюдаются у святых людей, словно те повторяют судьбу Христа. Кровотечения из ступней и ладоней! — важно пояснил Вован. Тут же, схватив его ладонь, поднес ее близко к глазам и принялся рассматривать, отыскивая следы былых кровотечений. Спустя минуту разочарованно протянул: — Ничего. Даже синяка нет.

— Это важно? — усмехнулся Павел.

— Не знаю, — Вован жеманно пожал плечами и, закусив губу, глянул на небо: — А вы пробовали вбивать себе гвозди в ладонь?

— Что, с ума сошел совсем?! — возмутилась Сашка и дернула Павла в другую сторону.

— Может быть, потом кровь начнет проступать регулярно… — задумчиво предположил Вован. — Иногда стоит только начать, чтобы признаки святости были налицо.

— Будешь приставать, я сама посажу тебе на лицо признаки святости, — разозлилась Сашка.

— А других признаков нет? — Павел осторожно высвободился из пальцев Вована.

— Вещие сны, ясновидение… но кровь — это, конечно, самый яркий.

— Очень жаль, — извиняясь за свою несостоятельность, Павел развел руками.

— Если его чем-нибудь не занять, он так и будет ходить за нами и болтать чепуху, — предрекла Сашка.

Павел обреченно кивнул. Чем занять Паршина, он не представлял. Спасение пришло со стороны. Из раскрытых окон малой гостиной вдруг неспешно полилась музыка. Виктория играла «Песню Сольвейг», что свидетельствовало о прекрасном настроении исполнительницы.

— О! — крикнула Сашка. — Идемте музыку слушать.

— Точно! — обрадованно кивнул Павел. — Прикоснуться к прекрасному никогда не помешает.

— К прекрасному, к прекрасному! — взревел Вован и потащил его обратно в дом, впрочем, даже на пути к прекрасному он своих идей не оставил, шепнув Павлу: — Вы все-таки подумайте насчет крови. Дело верное. Если есть кровотечения, есть авторитет. И тогда перед вами такие перспективы откроются, такие деньги можно заработать!

— Он все о том же. Постеснялся бы святого человека барышами соблазнять! — Сашка поплелась следом.

Виктория, как и ожидалось, сидела за роялем. Борис стоял, облокотившись на его крышку, и, блаженно закрыв глаза, слегка покачивал головой. Уста его расплылись в улыбке, как у сытого кота.

«Просто парочка влюбленных!» — столь неожиданная ассоциация застала Сашку прямо на пороге, где она и замерла, пытаясь осмыслить дикое предположение.

— Ну, не может быть! — в углу обнаружился Серега.

Как Сашка и предполагала, он сделал вид, что никакой драки между ним и Павлом не было, что это не он носился мимо Павла, как разъяренный зверь неизвестной породы, и не он корчился на дорожке, когда противник заехал ему кулаком в живот. Сейчас он просто-таки источал добродушие, правда, слегка подкисленное едва уловимой надменной издевкой в голосе. Серега встал с кресла, подошел к роялю, взял с подноса хрустальную бутыль с виски, плеснул себе полстакана, затем бухнул туда же льда до самого края. Он нервничал, иначе не допустил бы столь вопиющей ошибки, да еще прилюдно: кто же сначала виски наливает, а потом бухает лед в стакан. Делают-то наоборот. Но сейчас Сереге, похоже, все равно было, что за чем следует, слава богу, что из горла не пьет.

— Кому-нибудь, может, сделать то же самое? — любезно спросил он, глядя в упор на Сашку.

— Нет уж, увольте, — она скосила глаза в сторону.

Неприятно было смотреть на Серегу в таком разболтанном состоянии.

Остальные тоже отказались.

— Как знаете, — хмыкнул Серега и вдруг опрокинул все содержимое стакана в рот. Разом, вместе со льдом.

Сашка испугалась, подумав, что он сейчас подавится. Не подавился, проглотил все и даже улыбнулся, хотя и не без труда. Он побледнел, отчего его карие глаза теперь казались черными.

Виктория же невозмутимо доиграла до конца и, лишь взяв последний аккорд, оторвала пальцы от клавиш и плавным движением перенесла руки на колени.

Борис к тому моменту уже открыл глаза и с интересом наблюдал за Серегой. Когда музыка стихла, он вновь повернулся к Виктории и окинул ее с немым обожанием в пылающем взоре. Сашке такая открытость чувств показалась вызывающей. Да и вообще, противно стало: полнеющий, лысеющий, женатый, а все туда же!

Видимо, тетушке передались ее ощущения. Во всяком случае, она подавила едва заметную улыбку и вдруг обратилась к Павлу:

— А вы играете на рояле?

— Он не знает, он не пробовал, — сквозь зубы процедил Серега и снова метнул порывистый взгляд на Сашку.

«Мог бы и домой уже пойти! Что толку скрежетать тут зубами!» — раздраженно подумала она.

— На рояле… — протянул Павел, — сейчас узнаем.

Он подошел к инструменту. Виктория ласково улыбнулась ему и встала со стула, уступив место. Павел сел, встряхнул кистями, положил их на клавиши и, закинув голову назад, уставился на люстру, раздумывая. Аккорд он взял не глядя, да и коряво. Резкий аккорд, неправильный. Потом еще и еще. И тут из бессвязных аккордов вдруг начал вырисовываться прерывистый джазовый мотив. Он импровизировал, похоже, на ходу. На клавиши почти не смотрел, а играл на ощупь, как заправский тапер. Все в гостиной застыли в немом изумлении. Вован даже рот открыл. Только Виктория продолжала задумчиво улыбаться, то и дело поглядывая на Сашку.

— А «Мурку» можешь? — вопрос Сереги звучал издевкой.

А что ему еще делать оставалось? Как ни крути, а Павел его во всем обошел. Ведь на рояле Серега совсем не умел играть. Впрочем, на других инструментах тоже. Вот и получалось, что оставалось ему лишь язвить в стороне.

Павел оказался куда более жестоким, чем это могло показаться на первый взгляд, потому что ломаная мелодия, льющаяся из-под его пальцев, тут же преобразовалась в заданный мотив «Мурки».

— Может, ты из МУРа? — опять неприятно пошутил Серега.

Музыка оборвалась. Павел перевел на него взгляд и спросил вполне серьезно:

— Что такое МУР?

— Ну… — от неожиданности Серега растерялся.

— Что такое «Мурка», он знает, а вот что такое МУР — нет, — Борис захлюпал смешками.

— Нет, МУР я вам изобразить не в состоянии, — Павел опустил голову и продолжил играть блюз.

— Хоть что-то он не может, — фыркнул Серега и снова налил себе виски. На сей раз он все сделал по правилам: сначала лед, потом напиток. Наверное, слегка успокоился.

Проследив за ним, Сашка повернулась и пошла в холл. Ей хотелось выбраться на свежий воздух.

Солнце уже перевалило в западную часть бледно-фиолетового неба. Сашка прищурилась и, вздохнув, сбежала вниз по ступенькам. Она обогнула угол дома. Из окон все еще неслась музыка. Кажется, теперь там играли в четыре руки. Дверь кухни была, как обычно, открыта.

«Есть хочу!» — шепнуло ей сознание, а под ложечкой засосало.

Она и завернула туда, где стоял холодильник.

— Не нервничайте, — капитан Синичкин дрожащей рукой налил из бутылки воду в стакан.

Лидка, сидящая за столом напротив него, истерично всхлипнула, а увидев вошедшую Сашку, разразилась рыданиями.

— Прошу вас! — устало взмолился Синичкин и протянул Лидке стакан. Но она замотала головой и уткнулась в ладони. Капитан крякнул и, захлебываясь, осушил емкость.

Видимо, разговор продолжался уже давно. Хотя разговором это вряд ли можно было назвать: нос писательницы распух до невероятных размеров, так что ревела она уже не первый час. Может быть, с того самого момента, как закончился неудачный сеанс Ко Си Цина.

— Опять кого-то убили? — поинтересовалась Сашка и, открыв холодильник, принялась высматривать что-нибудь вкусненькое.

Услыхав крамольное слово, Лидка просто взорвалась рыданиями. Синичкин осуждающе покосился на неосторожную свидетельницу.

— Да я просто так спросила. Мы же все не в курсе, — попыталась оправдаться Сашка и, схватив с тарелки кусок яблочного пирога, оставшегося от завтрака, повернула к двери.

Очень ей надоели Лидкины слезы. Ну сколько можно, в самом деле!

— Вы сообщали господину Косицыну что-либо о гибели горничной Нади? — вкрадчиво спросил Синичкин.

Лидка отрицательно покачала головой.

— Откуда же он знает? — по-дурацки озадачился Синичкин.

Лидка развела руками и округлила глаза, мол, совсем, что ли, незнаком с ясновидением?

Капитан тоже округлил глаза, но с другим подтекстом, мол, представьте себе…

— Ой! — Сашка хлопнула себя ладонью по лбу и чуть было не уронила пирог при этом. — Я вспомнила. За день до приема я тоже зашла на кухню. А тут Галя — наша кухарка… вернее, бывшая кухарка… ой…

Она окончательно запуталась, но следователь пришел ей на помощь, повернувшись к ней заинтересованно.

— Итак?

— Словом, я не сразу на кухню зашла, а перед тем постояла за кустом жасмина, вон за тем, — она указала рукой на ветки, виднеющиеся в проеме двери. — И Галя тогда тоже плакала. Вот как Лидка… простите, Лидия сейчас. Галя говорила Валентине, что не желает сохранять тайну, которую все знают, и что непременно папе о ней расскажет. Только я не знаю, какое это имеет отношение к убийствам. Но на кухне был и еще кто-то. Я его не видела, он ушел раньше, чем я зашла. А до этого они вместе с Валей сказали Галине, что тайну эту нужно хранить до самой смерти.

— Ох! — Лидка разразилась новым приступом неуемных всхлипов и шмыганий.

— А Надя? — задал вопрос Синичкин.

— А Нади на кухне не было, — Сашка пожала плечами, откусила от пирога, пожевала, подумала и продолжила: — Надя тоже как-то говорила про тайну, которая стоит дорого. Она говорила по телефону. Да все об этом знают.

— Все, кроме нас с майором, — не слишком добродушно констатировал Синичкин. — А что за тайна?

— Про моего отца с Галей, — ответила ему Виола, которая появилась в дверях совершенно неожиданно. Голос ее источал злобу.

— Ну почему я обо всем узнаю последней! — вскрикнула Лидка и вновь захлюпала носом. — Мне никто ничего не рассказал!

На этот раз Синичкин ей воды не предложил. Налил в стакан и сам молча выпил. Наверное, услышанное повергло его в шок.

— Так это ты была тогда на кухне? — выдохнула Сашка, сама не понимая, почему ответ именно на этот вопрос казался ей столь важным.

Виола пожала плечами:

— Поскольку я говорила с Галей исключительно на кухне, то вполне может быть. Я не в состоянии построить хронологию всех наших разговоров.

— Я про тот, единственный, вечером за день до приема…

— За день до приема… — сестра сдвинула брови, подумала и вздохнула: — Нет, тогда меня занимали более важные дела. Вряд ли я стала бы тратить время на беседы с кухаркой.

— Беседа? — переспросил Синичкин и даже поперхнулся.

— То, что у отца была связь с Галиной, мы все узнали случайно и совсем недавно. Галя хотела, чтобы отец ввел ее в общество, а раз он этого не сделал да и скрывал эту связь, я посчитала правильным оставить все как есть и урезонить Галину. Поэтому я на протяжении недели, наверное, беседовала с ней, уговаривала оставить решение проблемы за отцом и обещала, что побеседую с ним. Ну, и держала ее на этом поводке. Не знаю, может быть, она и сорвалась бы, если б ее…

— Я прошу тебя! — истерично взвизгнула Лидка.

Виола брезгливо поморщилась, буркнув себе под нос:

— Дзёрури. Заставь дурака богу молиться!

«Дзёрури? — про себя удивилась Сашка. — Что она имеет в виду?»

Вместо ответа Виола накинулась на несчастного капитана:

— Интересно вы ведете расследование! Сидите тут, беседы ведете праздные, а дом у нас вверх дном стоит. Виданное ли дело, чтобы под носом у двух сыскарей человека убили, да еще и весь дом перевернули!

— Ну, а что я могу сделать? — тот растерялся до мертвенной бледности.

— Если уж вы ничего сделать не можете, так какого черта делать вид, что вы из милиции? — окончательно обозлилась Виола.

Сашка быстро прошмыгнула на улицу. Она страсть как не любила скандалов Виолы, точно так же, как не любила Лидкиных истерик.

«В них даже есть что-то общее, — вылетая на солнце, подумала она. — Обе громогласные напоказ, обеих возбуждает беспомощность оппонента, обе чокнутые, только каждая на свой лад. Интересно, что же такое «дзёрури»?»