Книга: Дом с привидением
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12

Глава 11

И кино, и последующий ужин в ресторане «Метрополь» Сашке не понравились. За столом отец и Павел бурно обсуждали фильм: Павел — искренне восхищаясь, отец — скорее всего изображая заинтересованность. Не исключено, что Сашка ошиблась в нем. Во всяком случае, ее смутило, что в машине он вдруг сгреб ее в объятия и радостно взревел, как огромный ребенок:
— Никогда не думал, что можно вот так, запросто, наслаждаться жизнью!
«Наслаждаться жизнью! — недовольно повторила она, про себя разумеется. — Ничего себе. Это после того, как в кино он признался, что загибается. Что это, пир во время чумы?»
До дома доехали, сохранив хорошее расположение духа. Аркадий Петрович, кажется, что-то решил за время путешествия и по приезде тут же направился в кабинет. Павел куда-то исчез. Сашка не понимала причины его отлучек, а он не объяснял. Просто растворялся в пространстве, и если не хотел, то никто его найти не мог.
«Мистика!» — раз и навсегда решила про себя Сашка. Она еще в кино пришла к выводу, что их нормальная жизнь претерпела глобальные изменения. Люди ведут себя странно, и это считается естественным. Хотя, приведи в их дом какого-нибудь постороннего человека, он бы уже через полчаса кинулся к телефону вызывать психушку.
Даже убийства довольно органично вписались в их повседневность. Жутко, странно, но это так! «И если убьют еще кого-нибудь, мало кто обратит на это внимание!» — решила Сашка.
Ей не хотелось идти в свою комнату. Ей вообще в дом идти не хотелось. Казалось, что, переступив родной и теперь ненавистный порог, она и сама начнет играть в убогой трагикомедии, разворачивающейся под этой крышей. И ей становилось противно от мысли, что она переживает на потеху какому-то невидимому зрителю или режиссеру. Кому? Павлу? Их семейное сумасшествие — его рук дело?
«Да что же происходит в конце концов?!»
Сашка старалась подавить в себе злость, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.
Чтобы как-то прийти в себя перед сном, она пошла к пруду. Бывало, что черная гладь воды ее успокаивала, вселяла уверенность и облегчение. Но теперь она понимала, что тащится по дорожке совершенно напрасно — ничто ей не в силах помочь. Вот если бы кто-нибудь ответил на все мучившие ее вопросы!
Сашка обхватила плечи руками. Ночная свежесть оседала на коже липкой росой. Свет фонарей был рассеянным от взвешенной в воздухе влаги. В желтых кругах роилась мошкара. Почуяв легкую добычу, комарье ринулось на ее теплое тело.
«Ну это уж слишком. Только кровососов и не хватало!» — она отмахнулась от пары чересчур назойливых насекомых, прихлопнув самого голодного на предплечье. Осталось темное пятнышко.
«Фу, гадость!» — Сашка свернула с дорожки и пошла наискосок, в темноту сосен, где комарья должно было быть поменьше. Пруд был совсем близко. Она почувствовала запах ночной застоявшейся воды. Чуть ли не под ногами нервно квакнула лягушка. Сашка замерла, боясь наступить на нее, потому что с детства верила, что убийство этого существа непременно ведет к дождям. А дождей совсем не хотелось.
— Ты даже не понимаешь, что я вынес за все эти годы! — вдруг донеслось до нее. Укорив кого-то таким образом, Борис всхлипнул и продолжил: — Посмотри на меня. Я стал похож на идиота! Надо мной впору хохотать. Да я и сам это делаю довольно часто. А эти девочки — Галя с Надюшей, — они, несмотря на свои мелочные душонки, меня понимали и жалели. А что привезла мне ты? Язвительное снисхождение? О, зачем я все это затеял… Зачем?! Господи! Если есть на небе высшая сила, надеюсь, она простит меня!
Похоже, он принялся заламывать руки.
«Ну, вот опять, — раздраженно подумала Сашка, — опять начинается. И ведь уже не в доме. Видимо, сумасшествие расширило свои границы до ограды. Кошмар!»
А от воды шелестело вместе с ветром:
— Отче наш! Иже еси на небеси. Да святится имя твое, да придет царствие твое…
Сашка подошла чуть ближе. В беседке, что стояла на берегу и была в этот час похожа на шалаш, сидели двое. Их силуэты были едва различимы. Одним был Борис. Фигура собеседницы могла принадлежать только Виктории. Столь стройного стана, высокой груди и длинной шеи не было ни у кого в округе, а может быть, и на целом свете.
Вика терпеливо выждала, пока затихнут слова немудреной молитвы, затем положила узкую ладонь ему на плечо и отчетливо произнесла:
— Не пори горячку.
Ее голос не выражал ни сострадания, ни даже сожаления. Он вообще ничего не выражал. Сашка редко слышала, чтобы Виктория говорила так — совершенно равнодушно, пожалуй, даже холодно. Как автомат.
— Не пори горячку?! — вскричал Борис.
— Именно, — как ни в чем не бывало ответила ему Виктория и с силой впилась пальцами в его плечо. — Нужно раньше было разбираться со своими женщинами. Виданное ли дело — заводить интрижки в доме, где живет твоя жена. Я вообще удивляюсь выдержке Виолы. И мне совершенно понятно, почему она наконец-то сорвалась.
— А ты? Что скажешь ты?! — он весь как-то обмяк.
— Я скажу, что пакость все это, — кажется, тетушка усмехнулась.
— Ты презираешь меня?
— Презирать значит что-то чувствовать. А я не имею права чувствовать что-то по отношению к тебе. Ты — муж моей племянницы.
— Ты так говоришь, как будто не сама бросила меня.
— Ты знаешь, что не сама, — она опустила голову и долго смотрела на воду исподлобья. Потом еле слышно произнесла: — Я не хочу вспоминать, что было пять лет тому назад. Тогда все и закончилось. И хватит об этом.
— Неправда. Именно тогда все и началось, — Борис попытался обнять ее, но Виктория резко встала, скинула с себя его руки, как что-то неприятное.
И ответила ему сквозь зубы подрагивающим от гнева голосом:
— Пять лет тому назад ты обманул Виолу. И продолжал ее обманывать все эти годы. Не со мной, так с другими. Так чего же теперь плакать да молиться?! Пожинай плоды своего обмана.
— Я не любил их, — проныл Борис и закрыл ладонями лицо. — Я не любил их. Они сами. Галя в моей постели мстила Аркадию Петровичу. А Надя — эта вообще была порядочной шлюхой…
— А ты? — Вика почти вышла из беседки. Задержалась на пороге и глянула на него через плечо: — Кто есть ты?
Сказав это, она быстро пошла прочь.
Борис смотрел ей вслед, пока стройный силуэт с гордо поднятой головой не затерялся среди темных стволов.
Потом и он вышел. И медленно побрел в дом.
Сашка стояла, боясь шелохнуться. Прошло минут двадцать, прежде чем она рухнула прямо на землю без сил. Ей хотелось смешаться с землей, чтобы больше никогда не открывать для себя столь страшные тайны.
«Виола?! Виола — убийца?!»
Верить этому она не могла. Несмотря на то что мотивы преступления, обсуждаемые беседующими, были весьма убедительны. И Виктория, и уж тем более Борис знали, что обсуждали. Оба они не просто догадывались о преступлениях, а даже покрывали сестру.
«Виола убила обеих женщин из ревности?! Невозмутимая Виола, которая по уши занята делами и которой некогда не только любить, а даже подумать о любви. Да при чем здесь любовь! Здесь чувство собственности. Борис — ее собственность. А к тому, что ей принадлежит, она всегда относилась ревностно».
Тут Сашка поняла, что новость ее вовсе не обескуражила. Нет, конечно, это было для нее как ушат холодной воды на голову, но, с другой стороны, именно чего-то в этом роде она и ждала. Ей почему-то казалось, что Виола замешана в убийствах. Хотя как она могла убить Надю — одному богу известно. Ее же не было в доме в тот момент. Но вполне возможно, что она сама и не убивала. Мало ли наемников в ее распоряжении! Были бы деньги. А денег у нее много.
Недавний разговор с отцом приобрел новые оттенки. «Нужно было слушать Виолу», — вздохнул он в кинотеатре. Но не эти слова запали ей в душу, самое главное, когда она переспросила его: «Слушать Виолу?», — он неестественно дернулся, словно испугался, что она застала его за признанием, предназначенным явно не для ее ушей. А потом запричитал слишком быстро, а потому, скорее всего, наигранно про бумаги и объединения.
«Наверное, папе тоже все известно, — подумалось Сашке. — Вероятно, она ему не раз жаловалась на Бориса. Может быть, просила убрать из дома Галю, а он никаких мер не принимал. И вот его бездействие обернулось весьма печальными последствиями. Ну и преступная же у нас семейка, оказывается! Один изменяет сразу с двумя, вторая своих соперниц просто-таки физически устраняет, а все остальные покрывают. И я в том числе. Трудно представить, чтобы я пошла завтра к майору Ляпову и сообщила, мол, вы ищете убийцу, так я вам скажу, кто это…»
Сашке отчаянно захотелось принять душ. Тело просто зудело. Казалось, что грязь прилипла к ней толстым слоем. Она подскочила, бросилась было к дому, но вдруг передумала, развернулась и понеслась к пруду.
* * *
Вода была теплой, наверное, той же температуры, что и ее собственное тело, поэтому Сашке показалось, что, погрузившись в черную воду, она растворилась в ней, как сахар в чашке с чаем. Луна вдруг вышла из-за туч всем своим полным кругом и нарисовала на воде желтую дорожку, теряющуюся в дальних зарослях камыша. «В такую ночь должны появляться из леса оборотни», — подумала Саша и, зажмурившись, тихо рассмеялась собственной глупости.
А потом открыла глаза, и смех застыл на ее враз одеревеневших губах. Ужас сковал суставы, и тело быстро пошло ко дну. Благо, что было неглубоко и ее мыски коснулись теплого ила раньше, чем макушка скрылась под водой.
На берегу стоял Павел. Лицо его в лунном свете казалось мертвенно-бледным, по волосам проносились слабые тени, от чего казалось, что они живут собственной жизнью, как у горгоны Медузы. Глаза его ярко вспыхнули, словно их на секунду осветила молния, подул сильный ветер. В это мгновение Сашка по-настоящему пожалела, что не утонула, так ей стало страшно.
«Была бы я утопленницей в белом балахоне, сама бы его напугала до чертиков! — зло подумала она. — И к тому же в этот пейзаж вписалась бы куда органичнее, нежели теперь, в живом виде. Уж очень кладбищенская картина: лунная ночь, пруд и призрак на берегу, ох!»
— Чего ты испугалась? — он сел на песчаную кромку и улыбнулся.
Неприятная у него улыбка вышла, демоническая какая-то. В общем, она только добавила неприятных ощущений.
— Ты был сегодня в доме? — дрожащим голосом спросила Сашка, но не из любопытства, как давеча в кино, а чтобы немного разрядить атмосферу. Хотя прозвучало это как вопрос к вампиру: «Почему вас в зеркале не видно?»
Он хмыкнул, закинул голову и лениво ответил:
— Далось тебе это… был — не был. А с кем ты тогда целовалась, позволь спросить?
— Вот! — она кивнула. — Вот именно это мне и хотелось бы знать.
— Ну, раз ты не знаешь, как я могу тебе ответить…
— Как непосредственный участник, черт возьми! — разозлилась она, чувствуя, что вода стала слишком холодной. Ей жутко захотелось вылезти на берег.
— Как участник… — Он сгреб горстку песка в кулак и, разжав пальцы, наблюдал, как песчинки падают на землю. Наверное, опять собрался философствовать. Он любил это дело.
Тут Сашка потеряла терпение:
— Да что с тобой, в самом деле! Трудно ответить на простой вопрос? — Она рубанула по водной глади так, что брызги полетели в его сторону.
И брызги достали его. Павел вздрогнул, мотнул головой и вдруг легко и беззаботно рассмеялся. И сразу стал похож на того парня, который катал ее на катере по Москве-реке.
Как же это давно было! Теперь эти воспоминания всплыли нечеткими черно-белыми кадрами, будто из далекого прошлого, из той приятной жизни, которая потом сменилась кошмаром.
— Я целовался с тобой, — он вдруг посерьезнел и закончил тихо, — и мне понравилось… очень…
— Я польщена, — она робко улыбнулась, радуясь первому успеху, и продолжила: — А почему тебя никто не видел?
— Не знаю, — он пожал плечами и встряхнул головой. Капли воды, отражающие лунный свет, упали на его лицо яркими желтыми точками. Словно десяток звезд упало с неба ему на щеки и лоб.

 

Он был красив. И, наверное, умел пользоваться своей красотой. Во всяком случае, с Сашкой у него это получалось. Ей расхотелось продолжать допрос.
«Как-нибудь потом», — пообещала она себе, однако выйти на берег постеснялась. Все-таки на ней ничего не было, кроме маленьких трусиков. Этот красавец еще бог весть чего вообразит при ее появлении из «пены пруда», да в таком нецеломудренном виде. Она стиснула плечи руками, чтобы унять бьющую тело дрожь: ночь была не холодной, но все-таки и не жаркой.
— Что, замерзла? — заботливо спросил Павел.
— Нет, что ты, — она растянула посиневшие губы в вымученной улыбке, — продержусь еще часок-другой. А вот потом можно спокойно помирать от воспаления легких.
— Я думаю, это не входит в наши планы, — он подскочил на ноги, схватил с земли ее ажурную кофточку, рассмотрел ее на свет. Недовольно поцокал языком, затем стащил с себя футболку и протянул в ее сторону.
— Решил поменяться? — съехидничала она, выбивая зубами громкую дробь.
— Что-то в этом роде. Иди же, я отвернусь, — он действительно развернулся всем корпусом к деревьям.
Сашка выскочила из воды, на подгибающихся ногах подковыляла к нему, выхватила футболку и, путаясь в ней, натянула на себя. Она оказалась длинной, мягкой и все еще хранила тепло его тела.
— Мне кажется, ты многое знаешь о нас и о нашем доме, — произнесла она, чувствуя, что начинает согреваться.
— Допустим, — он хмыкнул, все еще не поворачивая к ней голову.
Сашка решила, что он хочет дать ей одеться до конца. Она нагнулась и взяла с земли бриджи.
— И знаешь, кто убийца?
Он издал какой-то невразумительный звук. А потом его руки обхватили ее за талию и притянули к себе. Он зашептал ей на ухо, и она почувствовала его горячее дыхание на шее.
— Почему тебя так волнуют убийства двух женщин? Потому, что они произошли у тебя под носом? А в скольких еще смертях повинна Виола? Вчера твой отец отдал указание разорить две компании, чего никогда бы не сделал, если бы Виола не настояла. Думаешь, все те, кто работал там, теперь пьют шампанское от радости?
— Неправильное сравнение. Этих людей не стреляли и не душили, они разберутся со своей жизнью, они найдут другую работу, — пролепетала Сашка, шалея от его объятий, голова у нее пошла кругом. Никто и никогда не обрушивал на нее страсть такой силы. И выдержать этот шквал было трудно.
— Ты не имеешь никакого отношения к убийствам. И ничего не могла бы сделать, чтобы их предотвратить. Так почему ты мучаешься?
— Послушай, — она уже плохо соображала. Колени ее ослабли, руки тряслись, а под ложечкой засосало. Не так, как от голода, а, наоборот, приятно, сладко как-то. — У меня такое чувство, что ты залез мне в голову и читаешь мои мысли, как модный журнал.
— Твои мысли не модный журнал, а пыльный свиток, — поправил он и прижал ее к себе еще сильнее. — Доисторические догмы, от которых у меня скулы сводит.
Сашка инстинктивно уперлась пальцами в его грудь, пытаясь оказать слабое сопротивление, но у нее не получилось — силы были неравны, и руки повисли плетьми.
— Зачем откладывать до Хьюстона то, что можно сделать сейчас? Зачем поступать в университет «Райс» с единственной целью — предаться разврату?
— Ты?! — она откинула голову и заглянула в его глаза. В черноте мерцали желтые искры. — Откуда ты знаешь про «Райс»? Я никому не говорила.
— Ты же сама признала, что я читаю твои мысли, — он поцеловал ее в шею, и больше Сашка не спрашивала его ни о чем.
Он снял с нее футболку, но ей стало еще жарче. Кровь жгла ее кожу изнутри. Холодный песок показался ей раскаленным и мягким и шуршал под лопатками, нежно нашептывая что-то волосам. Страх заглушил легкую боль, перешел в изумление и сковал ее первым в жизни физическим счастьем.
* * *
Сон не шел к Аркадию Петровичу. Он то ворочался с боку на бок, то замирал, прислушиваясь к ночным звукам за распахнутым в сад окном, то вдруг отчаянно пугался неровных болезненных толчков в сердце. Грудь изнутри давно саднило. Но не это не давало заснуть. Его мучило что-то иное, что-то более сильное, нежели физическая боль. Он сел, тяжело оперся на подушки и задумался. Целую неделю он разрушал. Разрушал то, что создал сам, во что вложил свою душу, свое здоровье, свою бессонницу, и так он разрушал свою жизнь целиком. Разрушал себя, чтобы дать возможность жить детям. Вот! Аркадий Петрович даже по лбу себя хлопнул — вот то, что его мучило. Он кинулся ломать все с таким отчаянным азартом, что не успел хорошенько поразмыслить, зачем, собственно! Явился к нему какой-то голос, потом воплотился в юнца с библейским именем Павел, и он подчинился его воле сразу же, без колебаний, без сомнений, просто так, потому что поверил. Поверил во что?! В то, что он умирает? В то, что этот самый Павел — посланец с того света? В то, что этот пресловутый «тот свет» существует?
Мамонов скривил губы. Конечно, трудно не поверить, когда в ушах гудит голос, который никто, кроме тебя, не слышит, когда инфаркт разрывает сердце на куски, а ты все еще жив, когда зеркала разлетаются на тысячи осколков. Но тем не менее… тем не менее сомнение его все-таки глодало. А что, если странные видения — это лишь мираж? Нет, не мираж, хорошо. Пусть «тот свет» действительно существует.
«Но почему я, Аркадий Мамонов, должен подчиняться указаниям пришлого мальчишки, который годится мне в сыновья? Причем указаниям странным, полностью опровергающим все то, над чем я столько лет трудился. Ну, пускай он пришел с «того света», что из этого? Почему теперь по его прихоти я должен все разрушить?»
Он медленно спустил ноги с кровати, встал, пошатываясь протопал в кабинет, открыл ящик стола, помедлил немного, потом вытащил пистолет и с силой сжал его в руке…
«А что, если покончить со всей этой ерундой одним разом?»
* * *
Комната Павла находилась недалеко. Почти в конце коридора, у двери в библиотеку. Аркадий Петрович шел по мягкому ковролину, осторожно ступая, чтобы никого из домашних не потревожить. Теперь все нервные, спят чутко и вмиг повыскакивают из комнат, если где чего не так скрипнет. Мамонов запахнул полы шелкового халата, потуже затянул пояс, сунул руку в карман. Другой осторожно надавил на ручку двери. Странно, но дверь была не заперта. А он почему-то считал, что Павел беззащитным заснуть не решится.
В комнате было темно. Серые тюлевые шторы чуть колыхались под легким ветерком, проникающим сквозь щель в приоткрытом окне. Павел лежал на кровати. Лежал на спине, вытянувшись во весь рост, скрестив руки на груди, и походил на мертвеца — так покойно было его лицо. Аркадию Петровичу на миг показалось, что он и не дышит, потому как грудь его вовсе не вздымалась. Лунный луч скользнул по гладкой мальчишеской щеке, и тут Мамонов вздрогнул: Павел открыл глаза.
— Хочешь меня убить? — тихо и равнодушно поинтересовался он.
Аркадий Петрович сжал в кармане рукоять пистолета. Вспотевшая ладонь тут же прилипла к дереву.
— Чего же ты медлишь? — Павел смотрел не на него, а в потолок. Словно считал унизительным для себя кинуть взгляд в сторону незваного визитера.
— Т-ты что, не спишь никогда? — хрипло спросил Мамонов, чувствуя, что его начинает трясти от растерянности. А по спине от раскаленного затылка медленно катилась крупная капля. Такого с ним давно не случалось. С госэкзамена в институте, когда он вытащил плохой билет и решил, что провалится.
— Я могу и спать, и не спать одновременно. Я много чего могу, но ты пришел не за тем, чтобы пополнить свои знания относительно моей персоны. Если хочешь, можешь меня убить. Мне все равно.
— Как это? — Мамонов застыл не в силах собрать мысли для полноценного диалога.
А Павел демонстративно зевнул, но позы не изменил.
— Люди… — презрительно процедил он, — все не меняются. Вы всегда останетесь, какими были: за мелкими заботами не можете распознать главного, ради чего приходите на эту землю. Вы пытаетесь создать что-то искусственное, по пути бездумно разрушая то, что дается вам от бога. Сколько жизней потрачено впустую? Кому нужны ваши ничтожные достижения? Сколько таких, как ты, Мамонов, канули в небытие, испустив последний живой вздох? И что? Что они оставили после себя — только пепел…
— Я… — Мамонов рухнул в кресло, — я не понимаю.
— Вот то-то. Об этом я и говорю. Вы создаете ерунду, ошибочно считая себя великими творцами: миллионы бестолковых голов — политики, царьки, банкиры, серые кардиналы… как вас еще называть?
— Если ты имеешь в виду мое дело, то я могу объяснить, во имя чего…
— Вряд ли, — Павел вяло махнул рукой и вернул ее в прежнее положение. — Ты даже не понимаешь, о чем я. Что ты сделал за последнюю неделю?
— Тут уж ты не можешь меня упрекать, — Мамонов почувствовал себя школьником перед строгим учителем. Это было унизительно, но он ничего не мог поделать. — Я закрыл два счета, я санкционировал взаимозачеты, я спустил акции на сумму… ты хоть представляешь, как я потрудился?!
— Ты не делаешь ничего, — тут Павел повернул голову и впервые посмотрел на него.
Сердце Мамонова защемило. Взгляд темных глаз был исполнен не человеческого гнева. Черного гнева, который не может жить в глазах человека.
— Я… — он задохнулся.
Павел вдруг устало вздохнул, моргнул, и глаза его наполнились белесым лунным светом. Он перестал сердиться так же неожиданно, как и начал.
— Ты мне надоел. Похоже, я зря трачу на тебя свой отпуск. Ты затягиваешь время, на что ты надеешься? Неужели думаешь меня провести? Думаешь, помрешь раньше, чем успеешь объединить свои компании? Но зачем тебе-то это нужно? Зачем, чтобы девчонки проклинали тебя последними словами?
— Ты засобирался уходить? — руки его дрогнули.
— И о чем ты сейчас подумал? — Павел странно усмехнулся. — О том, что не успел назначить день собрания?
— Да, — признался Мамонов, — я не успел подготовить дела.
— А… пустое, — он снова отмахнулся. — Никто еще не уходил из жизни, досконально подготовив дела. А мир все еще существует. И с твоей смертью не рухнет. Благо другие люди останутся, продолжат творить похожие глупости.
— Чем же ты недоволен? Ты же не собирался устраивать мировую революцию?
— Да нет, конечно. Это и невозможно. Но мне почему-то показалось, что ты немного отличаешься от остальных и, получив возможность, изменишься. Мне казалось, что ты все-таки способен взглянуть на себя со стороны и понять… наверное, я невнимательно к тебе присмотрелся, не знаю. Во всяком случае, теперь ты меня разочаровал.
— Ах, простите, — Мамонов развел все еще подрагивающими руками. — Ты, между прочим, тоже не лишен обыкновенной человеческой злобности. Вон как взъелся, когда решил, что я пришел тебя убить.
— А разве не так? Зачем же ты принес пистолет в кармане? Думаешь, застрелишь меня и все пойдет как прежде. И можно забыть о собственной смерти?
— Послушай, — Аркадий Петрович вытер взмокший лоб, — я впервые попал под давление. Впервые за много лет. И властью надо мной обладает пацан, чуть ли не подросток. Могу я хотя бы единожды взбунтоваться и помыслить об избавлении?
— От чего? Так рисковать собой только из-за гордыни… Глупые люди. Я же не наказание твое, я твой шанс, как ты не поймешь такой очевидной вещи?! Почему дарованное время ты используешь на то, чтобы остаться прежним? Почему ты не хочешь стать тем, кем можешь? Ты, как и все, откладываешь самое важное на потом. Потом, когда заработаю денег, когда построю дом, когда посажу сад, когда закончу все свои дела, только потом займусь тем, чем должен был заниматься с самого начала. Потом. Ну как ты не поймешь, что «потом» уже наступило? Я тебе это «потом» подарил, понимаешь? Все, больше ничего не будет! — он резко сел на кровати.
— Но я и стараюсь… — неуверенно промямлил Мамонов. — Я же изо всех сил стараюсь.
— Ты заканчиваешь дела, а я говорю о тебе. Хочешь, скажу, почему ты пришел ко мне? Ты не веришь в то, что сейчас творишь, ты сомневаешься, ты боишься. Ведь ломать не строить, и решиться на разрушение гораздо труднее, чем начать стройку, да? Но ведь я предлагаю тебе именно стройку, а не разрушение. Я предлагаю тебе построить себя заново. Но, видимо, ты себя без своей империи уже не видишь. Почему человек больше привязан к наносному, чем к внутреннему? Почему он дрожит над песчинками, которые ему удалось собрать, и запросто выбрасывает из себя настоящее золото? Ты спрашиваешь, кто я? Кто я, посторонний парень, посягнувший на твои миллионы? Но ты ни разу не спросил себя, кто ты? Что ты собой представляешь, что у тебя в душе, кроме желания заработать еще больше денег? — с нажимом произнес он последние слова и снова откинулся на подушки, закончив уже тихо и равнодушно: — Впрочем, зачем тебе все это? Ты пришел меня убить. Вполне возможно, что это тоже выход. Давай стреляй. Они и без тебя выживут…
Но Аркадий Петрович уже вскочил с кресла и пулей вылетел в коридор. А напоследок, больше не заботясь о спокойствии спящих, оглушительно шарахнул дверью.
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12