– Володя, скажи, ты нарочно взял именно этот номер?

Эмма стояла посреди гостиничного номера среди нераспакованных чемоданов и раскиданных как попало вещей и улыбалась, обводя все это рассеянным взглядом. На ней было серое облегающее платье, розовые туфли; волосы, небрежно заколотые на макушке, струились золотистыми локонами по обеим сторонам узкого бледного лица. Под темными усталыми глазами залегли сиреневые круги. Она так намаялась в самолете, что мечтала только об одном – как можно скорее принять ванну и лечь спать. Берта в спальне укладывала Сережу, Прозоров пытался уговорить Эмму спуститься в ресторан.

– Неужели ты запомнила этот номер?

– У меня хорошая память, разве ты еще не понял этого? Кроме того, взгляни на люстру… Ты ничего не заметил? А я еще тогда, в 96-м, обратила внимание на то, что на ней не хватает трех подвесок…

– Слушай, я понимаю, что ты устала, но ведь я сейчас уеду, и мы не увидимся с тобой целых два дня. Неужели ты не хочешь хотя бы поужинать со мной? Не канючь, переоденься, и пойдем…

– Скажи, Прозоров, а зачем ты снял этот номер? Что-то раньше я не замечала за тобой подобной сентиментальности…

– Ну и напрасно… Я, например, очень хорошо помню то время и тебя… Ты казалась такой отчаянной, я был просто потрясен…

– Да я боялась тебя ужасно… Просто старалась не подавать виду. Ну представь, что должна была подумать девушка, которую сразу же после знакомства отправляют сдавать анализы, укладывают на гинекологическое кресло… Мрак!

– Но ведь ты согласилась…

– Да потому что мне самой было интересно, здорова ли я… Бесплатный медосмотр – а почему бы и нет… Если бы ты затащил меня на какую-нибудь квартиру, я бы сбежала, словом, тебе бы пришлось долго меня искать… А так… привез в поликлинику… Давай не будем вспоминать… Мне неприятно.

Она вспомнила выражение лица Прозорова, когда он спустя три дня ворвался в этот самый номер, схватил ее за руку и спросил, дрожа от ярости и возмущения: «Ты беременна? Ты же сказала, что не ведешь половую жизнь?» – «Потому и не веду, что беременна… Какие еще будут вопросы?» – «А кто отец ребенка?» – «Кажется, негр».

– А зачем ты сказала тогда, что отец ребенка – негр?

– Чтобы позлить тебя, а что? Ты мне лучше ответь, зачем ты после всего этого повез меня к себе и представил жене? Взял в прямом смысле девицу с улицы, да к тому же еще и беременную, привез домой, познакомил с женой, сделал ее няней своих детей, а потом и своей второй женой?.. Что двигало тобой, Прозоров? Ведь ты не похож на авантюриста… А если бы я обворовала вас или что-нибудь сотворила с вашими детьми? И куда смотрела твоя жена, принимая на работу неизвестно кого, да еще и со смазливой физиономией? Неужели она была так уверена в тебе?

– Да не во мне, а в СЕБЕ, это большая разница…. Просто ты понравилась ей так же, как мне. Разве ты еще не поняла, что у моей жены все должно быть красивое: дом, мебель, муж, дети, собака, посуда, няня…

– …любовница мужа… – вставила Эмма и расхохоталась. Но это был нервный смех, граничащий с истерикой. Ведь они приехали в Москву, чтобы купить Эмме квартиру. Если раньше Прозорова устраивало то, что он каждые два месяца жил по очереди то в Москве, то в Мюнхене, то теперь, не желая так надолго оставлять Эмму одну, он решил, что будет возить ее с собой. «Как ручную кладь?» – спросила его Эмма, когда впервые услышала о его решении. «Воспринимай, как тебе будет угодно… Но я не намерен оставлять тебя там одну… Во-первых, я скучаю, во-вторых, мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты рядом со мной…» – «Ты, Прозоров, – собственник. А что, если я встречусь в Москве с Валерией? Ты подумал об этом?» – «Подумал: ска<M% – 2>жешь, что не замужем, придумаешь что-нибудь…» – <D> «А почему бы тебе и ей не купить в Мюнхене квартиру? Как же ее-то ты оставляешь без присмотра на целых два месяца? Значит, ей ты доверяешь, а мне – нет?» – «Эмма, прекрати, какая же ты глупая… неужели тебе не приятно то, что я все время хочу быть с тобой рядом?» – «А как же Валерия? Ведь она – твоя настоящая жена, а я… так, непонятно что…» – «Ты хочешь, чтобы я развелся с ней?..» – «Я ничего не хочу…»

Такие разговоры велись постоянно, и Берта, которая согласилась поехать с ними в Москву, во время этих небольших скандалов старалась запираться в спальне с Сережей и включать погромче звук телевизора. Спустя какое-то время она поняла, что Эмма – не настоящая жена Прозорова, но после этого открытия стала уважать ее еще больше. Даже ее роман с Питером не удержал Берту в Мюнхене: ей хотелось находиться рядом с Эммой, присутствовать везде, где будет Эмма, быть свидетельницей всех событий в ее жизни… Она была влюблена в Эмму и старалась во всем на нее походить. Она даже попыталась покрасить свои волосы в рыжий цвет, но, когда увидела себя в зеркале, чуть не заплакала от досады: краска придала ее осветленным волосам ярко-оранжевый, ядовитый оттенок. Пришлось срочно перекрашивать их в темно-каштановый цвет. И тогда Берта поняла, что раз у нее не получается внешне походить на свою хозяйку (поскольку она была на целую голову ниже Эммы и отличалась от нее крепким, спортивным телосложением), то нужно научиться думать и говорить, как Эмма. Поэтому при каждом удобном случае Берта прислушивалась к разговорам Эммы и Прозорова и старалась предугадать каждое сказанное ее кумиром слово или спрогнозировать ее поступки. И зачастую ей это удавалось. Ее расстраивало только одно: Берта предчувствовала, что Эмма бросит Прозорова и останется в Москве. А ей не останется ничего другого, как вернуться к брату в Мюнхен…

Они спустились в ресторан. Эмма все же дала себя уговорить, потому что ей надоели эти бесконечные разговоры, упреки, воспоминания. Кроме того, ей не нравилось, что Прозоров ведет их практически в присутствии Берты, которая, будучи совсем неглупой девушкой, очень скоро догадается об их истинных, неофициальных отношениях и начнет задавать ненужные вопросы… Она и так уже довольно много знает из их жизни.

– Мне предложили хорошую четырехкомнатную квартиру в Крылатском… Согласен, это далековато, почти двенадцать остановок до центра, но там совершенно чудное место. Осенний бульвар, относительно тихо и свежий воздух…

– Ты что, уже видел эту квартиру?

– Видел, конечно.

– Да ты ее, наверное, и купил, а теперь пытаешься «посоветоваться» со мной, ведь так?

– Эмма, как ты умудряешься обо всем догадаться?

– Не знаю… Но мне все равно: в Крылатском так в Крылатском. У меня ведь нет права выбора. Я даже не удивлюсь, если ты подыщешь мне работу, а потом и вовсе отделаешься от меня…

– Да что с тобой сегодня? Откуда такая нервозность? Ты случайно не беременна?

– Вот еще… – Она хмыкнула и отодвинула от себя салат. После рождения Сережи она поклялась себе больше не рожать и приняла для этого необходимые меры. Но сегодня утром небольшая металлическая вещица, созданная именно с этой целью, выпала, и теперь Эмма могла забеременеть в любой момент. Прозоров не знал об этом, а потому не мог понять, отчего она так злится и на что. Знай он о ее уязвимости, он приложил бы все силы и затащил Эмму в постель, чтобы они зачали ИХ ОБЩЕГО ребенка. Он просто мечтал об этом и даже как-то сказал ей, что, если она забеременеет от него, он разведется с Валерией и они тут же поженятся. Но на Эмму это не произвело особого впечатления. Она не любила Прозорова, но считала своим долгом жить с ним, поскольку понимала, что, если бы не он, неизвестно, где и как она провела бы все эти годы. Скорее всего, сделала бы аборт и в лучшем случае торговала апельсинами в подземных переходах. А Прозоров позволил ей оставить ребенка, снял ей уже перед самими родами квартиру, ухаживал за ней, содержал ее, а потом и вовсе предложил поехать с ним за границу. Кроме того, Эмма была очень благодарна ему за то, что, пока она работала у них в доме, он не позволял себе даже дотрагиваться до нее и лишь после рождения Сережи признался ей в своих чувствах. Не каждый мужчина повел бы себя в подобной ситуации, как Прозоров, и непременно воспользовался бы ее зависимым положением.

«Он любит меня. Он хочет от меня ребенка».

Эмму вдруг охватила такая нежность к этому удивительному человеку, что она вздохнула и положила ладонь на его руку. Такого жеста он не ожидал, лицо его порозовело от удовольствия, Прозоров ответил ей нежным пожатием и улыбнулся.

– Ты сегодня какая-то странная… То злишься, а то… Если хочешь, мы поднимемся в номер, отправим Берту поужинать в ресторан и ляжем в постель… Хочешь? Если ты не хочешь, чтобы она знала, я сниму еще один номер… ну же, Эмма… Ты только скажи…

– Нет… – Она постаралась ответить как можно мягче, сама с ужасом представляя себе новую беременность и новый кошмар – роды… – Я устала, и мне нездоровится… Ты ведь не можешь пожаловаться, что я часто отказываю тебе…

Она знала, что говорит: в последний месяц Володя почти каждый день приезжал домой на обед, чего с ним не было раньше, и не уезжал до тех пор, пока не получал свое. И пока Берта гуляла с Сережей в парке, проводил время с Эммой в спальне. Когда же она спрашивала его, что случилось и почему он стал уделять ей так много времени, он пожимал плечами и говорил, что скучает по ней, что постоянно думает о ней, что любит ее… А теперь вот собирается купить (если уже не купил) им с Сережей квартиру. Неужели она стала ему так дорога или он что-то предчувствует?

Сама Эмма не предчувствовала ровным счетом ничего. Она просто страдала, находясь на том же самом этаже, где в последний раз разговаривала с Анной. А ведь будь она посмелее и поразумней, она позволила бы Анне позвонить в С. и поговорить с Орловым. И кто его знает, вдруг бы он приехал и увез ее куда-нибудь далеко-далеко… Тогда бы ей не пришлось обманывать Прозорова. «Ты ведь любишь меня?» Как часто Володя задавал ей этот вопрос… И получал неизменный ответ: «Люблю».

Оказавшись в Москве и вдохнув полной грудью ее свежий влажный воздух, Эмма всю дорогу от аэропорта до гостиницы ехала, припав к окну и с дрожью во всем теле всматривалась в знакомые ей российские пейзажи. И хотя она никогда не считала себя патриоткой и всю жизнь мечтала вырваться за границу, теперь, глядя на мелькающие за окном мокрые от дождя знакомые московские улицы, готова была плакать от счастья. Проезжая мимо ресторана, в котором они когда-то ужинали с Сережей и Ядовым, она замотала головой, стряхивая с себя наваждение: ей показалось, что на крыльце стоит Орлов и машет ей рукой…

Как же давно все это было.

Прозоров совершенно обезумел. Ему казалось непостижимым, что после двух лет совместной жизни он вот так страстно хочет эту женщину. К Валерии, своей жене, он испытывал такое же сильное влечение не больше недели. Затем, когда у нее начался токсикоз и она стала меняться на глазах, бледнеть, отекать, он тотчас определился и, внушив себе, что она теперь для него прежде всего мать его будущих детей, как-то очень быстро свыкся с мыслью, что у него, помимо жены, появятся другие женщины. И, хотя их было не так уж много, он все равно, особенно в первое время, мучился угрызениями совести, считая себя в какой-то мере негодяем и подлецом по отношению к жене. Но после появления в их доме Эммы с ним что-то произошло. Он теперь старался как можно раньше приезжать с работы, нигде не задерживался, стал больше времени уделять детям, пока не поймал себя на мысли, что не на шутку влюблен в молоденькую рыжеволосую няню. Уже то, каким образом она оказалась у них дома, говорило о многом. Он и сам не ожидал от себя такой прыти: поликлиника, анализы… черт-те что вообще! Но она была так красива, что Прозоров просто не простил бы себе, пройди он тогда мимо нее. Он решил, что если Эмма не понравится Валерии, то он возьмет ее к себе секретаршей, рекламным агентом, да кем угодно, чтобы только видеть ее… То, что она беременна, он узнал уже на третьи сутки их знакомства – Миша проговорился, хотя и был предупрежден молоденькой докторшей. Его первая реакция была импульсивна – он прилетел в гостиницу и принялся орать на невозмутимую и какую-то словно замороженную Эмму. На все его вопросы она попросту смеялась ему в глаза. И все же результаты осмотра, как это ни странно, сыграли решающую роль – Эмма оказалась здоровой, абсолютно здоровой молодой женщиной. А для Прозорова, аккуратиста и человека, любящего во всем порядок, этот факт явился показателем чуть ли не ее моральной чистоты. Раз она забеременела, рассуждал он, значит, была неопытна, вероятно, ее соблазнили и бросили. Руководствуясь лишь этими соображениями, он дал себе слово позаботиться о девушке и предоставить ей возможность родить здорового ребенка. Но если такие благородные мысли посещали его днем, то ночью, обнимая свою жену, он представлял на ее месте совершенно другую женщину. Он желал Эмму, он ждал ее, он любил…

Мысль о том, что за Эммой ухаживает неизвестный ей мужчина, не давала Прозорову покоя два последних месяца, проведенных в Мюнхене. Ей постоянно кто-то присылал цветы, фрукты… И никаких записок, никаких объяснений… Он не успокоился даже после того, как Эмма рассказала ему об отношениях Питера с Бертой. А что, если Питер влюблен не в Берту, а в Эмму и, встречаясь с гувернанткой, он лишь ищет предлог, чтобы увидеть Эмму? Он даже стал следить за Питером и вскоре обнаружил, что тот заходит в их дом все чаще и чаще. Но при этом Питер не стремился поскорее уединиться с Бертой, а сидел в кресле на лужайке перед домом в обществе двух женщин. Особенно часто его можно было увидеть в обеденное время. И вот тогда Прозоров приревновал его по-настоящему. Он теперь и сам стал обедать дома, а после работы, вместо того чтобы заезжать в клуб или пивной бар, куда он обычно заглядывал, чтобы осушить кружку пива, мчался домой… Он помнил себя в тот момент, когда впервые увидел Эмму, а потому мог ждать от любого из своих приятелей подобного безрассудства… Что стоило, скажем, Крулю или Энгельгарду предложить Эмме руку и сердце? Это были молодые состоятельные мужчины, которые при случае не упускали возможности приударить за Эммой или выразить свое восхищение ею даже в присутствии Прозорова. После одной из таких вечеринок, как раз накануне своей очередной командировки в Москву, он решил взять Эмму с собой и купить для нее там квартиру. И очень жалел, что не сделал этого раньше… Прозоров был вынужден признаться себе в том, что просто БОИТСЯ ее потерять. Теперь, когда он понял, как дорога ему эта женщина, даже сама мысль о том, что они могут расстаться, вызывала у него ужас. Ее не удержат около него никакие деньги, если она разлюбит его и решит уйти… Она все равно никогда не останется одна. Найдется еще один Прозоров, который предложит ей, помимо своей любви, все, чем он владеет…

Володя уехал к Валерии, и Эмма наконец-то осталась одна. Берта, укачав Сережу, уснула в спальне рядом с ним. Эмма приглушила звук телевизора, выпила стакан минеральной воды и, прихватив сумочку, вышла из номера. Она чувствовала себя сейчас ПОЧТИ так же, как тогда, когда приехала в Москву, совершенно свободной… Свобода. Какое действительно сладкое, пьянящее слово.

В холле она уже не увидела Анну и улыбнулась своим наивным мыслям… Интересно, где она сейчас? Встретилась ли с Ядовым или нет?

Спустившись вниз, Эмма отыскала кабинку междугородной связи и, закрыв за собой прозрачную дверь и оставшись наедине с телефоном, вдруг почувствовала легкое головокружение: неужели она сейчас сможет позвонить куда угодно и услышать, к примеру, голос Сережи или Ядова?..

Первый звонок был в С. Она звонила на квартиру Орловым. Сначала шли длинные, монотонные гудки, от которых Эмма вся покрылась мурашками, а потом кто-то взял трубку, и она услышала:

– Да, я слушаю…

Это был мальчишеский голос. Саша.

– Позови, пожалуйста, папу…

– Папу?.. – И вдруг она услышала голос Лоры, далекий, но вполне узнаваемый: «Саша, кто это?» – «Это папу спрашивают…»

Эмма бросила трубку. Не выдержала. Они сейчас, наверно, ужинают. Сергей сидит за столом, а Лора подает ему соль или перец… «Почему соль или перец?»

Она открыла дверь, словно задыхалась в кабинке. Но потом, придя в себя, снова взяла трубку и набрала уже московский номер Ядова. Но потом, вспомнив, что в Москву надо звонить по обычному таксофону, вышла из кабинки и, купив жетоны, позвонила Ядову. Трубку взяли сразу:

– Слушаю! – услышала она незнакомый женский голос.

Она повесила трубку. Ладони были влажными от волнения. Зачем она звонила? Что хотела сказать? Или спросить? У них своя жизнь, и она сделала все, чтобы больше никогда не возвращаться к ним… Она сама приняла это решение…

Можно было позвонить Валентине, ее соседке в С. Но мысль о том, что ее до сих пор могут разыскивать за убийство Холодного, не позволила Эмме сделать это. Она считала себя самой настоящей хладнокровной убийцей, поскольку мучилась угрызениями совести не больше месяца, после чего начала обо всем забывать. Ей казалось, что она переместилась не только в другой город, но и другое измерение, где ее никто не знает и не сможет разыскать… Тем более Москва – такой большой город… Кроме того, у нее был Прозоров, который вытащил бы ее из любой ямы…

Она вернулась в номер, разбудила Берту и сказала, что уезжает по делу.

– Послушай, – говорила она сонной и испуганной девушке, держа ее за плечи, – если объявится Прозоров, скажешь ему, что я поехала по магазинам или спустилась в ресторан… Говори ему все, что угодно, но только чтобы это выглядело убедительно… Ты меня слышишь? Вот деньги… Будете завтракать и обедать с Сережей в ресторане, поезжайте с ним в город, в Сокольники… Возьми карту Москвы и наметь марш – рут… Ты отвечаешь за него головой… А я вернусь… в общем, постараюсь вернуться до приезда Володи… Понимаешь, мужчинам совершенно необязательно знать ВСЕ…

Эмма склонилась над спящим Сережей, поцеловала его в розовую горячую щечку, прикрыла одеялом и принялась лихорадочно собирать сумку. Спустя полчаса она уже выходила из номера, одетая в строгий черный костюм, держа в руках сумочку, зонт и плащ. В сумке у нее были деньги и немного косметики. Чтобы Берта не знала, куда она уезжает, Эмма позвонила из таксофона в аэропорт и спросила, когда будет первый рейс на С. Услышав «В два часа сорок минут», она от волнения даже забыла поблагодарить дежурную. Бросила трубку и почти выбежала из гостиницы. Но затем вернулась, купила маленькую бутылочку коньяку, плитку шоколада и снова выбежала на улицу. Остановив такси, она прерывающимся от волнения голосом назвала водителю аэропорт, и хотя на улице было тепло и накрапывал всего лишь мелкий летний дождичек, она всю дорогу дрожала от озноба и куталась в плащ.

Полет длился два часа. Ступив на землю, Эмма почти побежала к автобусу, который довез пассажиров до здания аэровокзала. Оттуда она поехала на такси к себе домой.