Глава 23
Алена в который раз бросила беглый взгляд на часы. Прошло еще пять минут. Вдобавок к тем тридцати, которые она уже провела у этого паршивого фонтана. В сущности, фонтан не был таким уж паршивым, тут дело в настроении, с которым огибаешь его чашу в седьмой раз.
«Чтоб он провалился, гад такой!» — тихо выругалась она. Разумеется, фраза была адресована Вадиму. Это с ним они договорились встретиться у фонтана напротив Большого театра, но, видимо, встреча либо откладывается, либо вообще переносится. Терещенко не появился.
«Он работает, — в который раз напомнила она себе, — у него очень опасная профессия и ненормированный рабочий день». Самоуговоры не возымели действия. Злоба закипала под ребрами уже давно, и теперь Алена серьезно опасалась, как бы накопившийся пар не начал выходить из ушей малыми дозами.
Ведь до чего мерзко ведет он себя последнее время.
Сказал вчера, она сама слышала: «Я тебе позвоню завтра». И не позвонил.
К вечеру довел ее своим молчанием до того, что она начала нервничать, может, произошло с ним что-то. Ну не звонит человек. Не может же быть такого, чтобы он сидел у телефона и сознательно не звонил. Оказывается, может! Это она выяснила, когда наступила на горло гордости и позвонила ему в кабинет. Он поднял трубку, путано извинился, мол, дела и все такое, назначил встречу и — вот тебе опять! — не пришел! Неужели дела?! Не верится что-то. Небось стоит где-нибудь в подворотне, наблюдает за ее мучениями и хихикает, подлец! Алена даже оглянулась в надежде столкнуться с ненавистным взглядом. Но, кроме странных типов, расположившихся на скамейках вокруг фонтана, никого не увидела. Типы эти при ближайшем рассмотрении оказались не такими уж и странными — обыкновенные молодые парни, в кожаных одеждах, по большей части с серьгами в ушах. А кого она ожидала увидеть у фонтана напротив Большого театра — это же историческое место встреч гомосексуалистов. И чего Терещенко не мог выбрать более «натуральное» место для свидания?
«Близко ему от работы, видите ли!»
Тут их «натуральная» пара выглядела бы вызывающе. Впрочем, она и одна выглядит весьма вызывающе. Вон как на нее косится проходящая бабулька. Прямо каким-то недобрым глазом. «Хватит! — Алена решительно направилась в сторону метро. — Я его игры поддерживать не стану! Позвонит — брошу трубку и вообще пошлю ко всем чертям!»
— Бабушка, бабушка, а что такое «голубые»? — Вопрос исходил от пятилетнего малыша в пестрой шапке. Малыш хитро взглянул на интеллигентную бабушку, которая покраснела, глубоко задумалась и наконец вкрадчиво разъяснила:
— Голубой, Сашенька, — это оттенок синего.
Сашенька пожал плечами и потопал дальше, бросив старой женщине:
— Ничего ты, бабушка, не понимаешь в современной жизни.
* * *
В пустой гостиной она долго ходила от стены к стене, обхватив плечи руками. Ходила, пока не заломило ноги, потом рухнула на диван и тупо уставилась на телефон. Половина первого ночи. Вадим так и не позвонил. Мысли о том, что его задержали на работе, что он сидит в какой-нибудь засаде или несется на машине, как Глеб Жеглов, преследуя преступника, сами собой растворились, уступив место отчаянию. Он мучил ее. Мучил осознанно или, что гораздо хуже, бессознательно. Он мог забыть о том, что назначил встречу, так же, как забыл, что обещал позвонить. Или предпочел ей эту свою криминалистку, или сидит дома и просто смотрит телевизор… И ведь что самое обидное — проблема-то решается элементарно: достаточно снять трубку, набрать его номер и выяснить, может быть, устроить ему разнос, но именно это решение проблемы абсолютно невыполнимо. Лиха беда начало — если она включится в правила его игры, то так будет постоянно, он станет избегать ее, а она ему названивать, потом и того хуже — чуть ли не вешаться ему на шею. А потом все разлетится в пух и прах, и она останется одна, посреди пепелища. Хотя скорее всего она уже осталась посреди этого пепелища.
Ведь он уже перешел Рубикон, сжег за собой мосты, а ей осталось только смести пепел в совочек и забыть о своих надеждах на любовь. И сейчас все, что имеет смысл ей совершить, это действительно послать его ко всем чертям и выкинуть из головы напрочь. Так будет правильно. Так нужно сделать, чтобы потом не чувствовать себя половой тряпкой. Но именно это она не может сделать. Не может она послать его ко всем чертям и из головы выкинуть не может. Вернее, из головы — это пожалуйста, это ради бога. А с сердцем что делать?
Сердце-то ноет.
«Самые жестокие игры — это игры с человеческими чувствами…» Откуда эта фраза? А не все ли равно.
Она вспомнила десятки случаев, когда сознательно мучила, притворяясь, чтобы заинтересовать, увлечь, влюбить. И тогда ей казалось, что, жонглируя чужими страхами, неуверенностью, искренностью, она не вредит своему избраннику, а лишь подогревает его интерес к их затейливому «пинг-понгу». А ведь с Вадимом она тоже позволяла себе такое. И, собственно говоря, не особенно задумывалась о его душевном спокойствии. И вот теперь он дал ей понять, каково это — стать партнером такого «игрока». Что он выкинет в следующий раз? И что ей самой теперь делать? Не разыскивать его? Дать ему время одуматься? Затаиться?
Алена схватилась за голову. Мозговой центр, ранее генерирующий хоть какие-то мало-мальски пристойные идеи даже в самых экстремальных ситуациях, теперь словно онемел. Она физически ощутила гудящую пустоту в черепе. Гудящую до звона в ушах. Звона? Резкий звук повторился. И он был извне. Позвонили в дверь. Она ринулась с дивана в прихожую, зацепив по дороге горшок с цветком, и, не особо интересуясь его участью, понеслась дальше. За спиной раздался грохот.
Горшок упал и разбился, раскидав влажную землю по паркету. Ерунда! Она прильнула к «глазку», потом, едва переводя дыхание, с трудом справилась с замком и распахнула дверь. На пороге стоял Вадим. Еще не понимая, что должна делать, она очутилась в его объятиях, прижалась лбом к его холодному плечу и закрыла глаза.
«Я пошлю его ко всем чертям! Обязательно пошлю, но потом. Когда снова обрету. Когда он снова будет моим безраздельно. Господи, ну и стервы же мы, бабы!»
* * *
Утро принесло ей новые открытия. В редакции, как всегда, многолюдной и шумной, она с трудом протиснулась к своему столу, села, обхватила голову руками и глубоко задумалась. Вадим даже не постарался найти для нее какие-нибудь оправдания. На вопрос — какого дьявола он не пришел на встречу, просто заявил, что возникли неотложные дела — вот и все объяснения. Она посчитала неуместным раздувать скандал, загнала свои обиды подальше и постаралась насладиться предложенным вечером. Их ночь была на удивление жаркой и страстной. Но она каждую минуту ловила себя на мысли, что обнимает и целует Вадима так, словно делает это в последний раз в жизни. Когда он утром уходил, она с трудом проглотила подступивший к горлу ком. Она поняла, что это прорывается неуверенность — самое страшное чувство для влюбленной женщины. Она не знала, ждать ли его появления снова.
Так было лишь один раз в ее жизни — в первую встречу с Буниным, когда он бросил ее на смятой постели, поцеловал сквозь шелк простыни и сгинул на целую неделю без всяких объяснений. Она очень хорошо помнила те бесконечные шесть дней, а еще больше те семь ночей, в течение которых слонялась по жизни, как зомби, не зная, что делать дальше. Но тогда ее мучила только страсть. Она всем телом хотела Бунина, каждая клеточка болела от желания. А теперь ситуация осложнилась — в процесс включилась душа — то, что ученые напрочь отрицают как физическое явление. Вот эта самая несуществующая субстанция ее организма ныла так, что больно было дышать. Сердце ее превратилось в нервный комок, аритмично подрагивающий, реагирующий на каждый шорох, на каждый резкий звук. Вот как сейчас: Алена вздрогнула, подскочив на стуле. Бакунин, мирно набивавший текст на своем компьютере, покосился на нее опасливо:
— Тебе плохо?
Она медленно повернула к нему голову, посмотрела мимо.
— Может, валерьянки?
— А цианида нет?
— Увы…
— Господи, что же делать?! — разумеется, стон не относился к конкретной безвыходной ситуации. Просто он гнездился внутри со вчерашнего дня и вот наконец вырвался наружу в самое неподходящее время.
Бакунин пожал плечами:
— Может, снимешь для начала трубку?
— Зачем?
— Телефон звонит уже с минуту, — он кивнул на аппарат на ее столе.
Алена вспомнила, что заставило ее вздрогнуть, и нехотя подняла трубку:
— Алло.
— Н-да, день у тебя явно не задался, — радостно приветствовала ее Ленка Конкина. — Голос будто из подземелья.
— Привет…
— Ладно, я сегодня добрая. Подниму твое настроение до десятого этажа.
Посылаю тебе факс. Там интервью с Андреем Титовым двухлетней давности. Я весь наш архив перерыла, но ты останешься довольной. И не забудь о нашем уговоре! — протараторила она и бросила трубку.
Алена в недоумении уставилась все на того же безмолвно созерцающего ее Бакунина.
— Ну и?.. — он развел руками.
— Слушай, а у мужчин тоже есть какие-то свои нестандартные методы обольщения? Те, о которых мы не догадываемся? Или вы действуете как придется?
— Опять?! — рассвирепел он. — Опять за старое?! Почему я все время оказываюсь крайним и ты мучаешь меня своими идиотскими вопросами?
— Просто ты сидишь рядом. — Она равнодушно пожала плечами. — Так есть?
Или все ваши методы: шампанское, цветы и конфеты?
— Вот я еще и на оскорбление нарвался! — Он предпочел обидеться.
— Соколова, — зычно крикнула Варя, — тут для тебя факс пришел!
* * *
Тонкая бумага содержала в себе огромную статью из журнала «7 Дней» действительно двухлетней давности. Алена бегло пробежала глазами первый абзац.
Ничего сенсационного он ей не открыл. Ну, Андрей Титов, популярный уже тогда телеведущий, вещал о своей семейной жизни, о том, как хорошо им вместе с женой и сыном. Журналист, видимо, из чувства такта поддерживал этот треп на полном серьезе, хотя уже тогда все вокруг знали, что подобные басни — всего лишь басни и не более того. Титов вспоминал о своей жене только в присутствии журналистов.
В остальные мгновения своей жизни он держал в голове десятки женских имен и еще больше образов прекрасных «наяд», «афродит» и «нимф», которых развлекал и ублажал на стороне и в «большой тайне от прессы». Кого он хотел обмануть своими признаниями в нежной привязанности к жене и ребенку — телезрители ведь тоже не дураки. Если только собственную жену…
У Алены вдруг дух перехватило от одной сокрушительной мысли: «А что, если Титов или Бунин — не исключение?! Что, если все мужики такие?! Что, если Марина совершенно справедливо подозревает своего Павла в измене с Инкой? И Коржик такой же бабник, и теткин Горыныч, и главное — Вадим? Что, если неверность не порок отдельно взятого мужика, а просто норма их жизни?»
— Бакунин!
— Я занят. — Он старательно пялился в экран, явно боясь на нее взглянуть.
— Ну Лешенька… , — У меня статья!
— Только один вопросик!
— Ну? — Он резко развернулся к ней всем корпусом.
— Все мужики — бабники?
— Бабники. — Он снова повернулся к монитору. На губах его застыла издевка.
— Не правда. — Алена вздохнула.
— Еще какая правда.
— И ты?
— Я уже не мужик. С тобой рядом посидишь, навсегда потенции лишишься.
— Да ну тебя!
— Не может быть! Неужели я свободен?!
Алена разочарованно оглядела его скорченную за столом фигуру. Как ни странно, но на нее снизошло успокоение.
«Наверное, у меня крыша поехала. Мне нужно чаще общаться с нормальными, не зацикленными на, любовных историях людьми. А то поговоришь с Мариной да с теткой Таей — и до психушки рукой подать…»
Текст статьи ее мало занимал. Она не могла понять, с чего это Ленка вдруг переслала ей этот антикварный хлам, да еще с таким пафосным телефонным предисловием. Читала она вяло, пока наконец не добралась до второй страницы. И тут строчки побежали быстрее, она почувствовала, как кончики пальцев зачесались — явный предвестник разгадки запутанного дела.
«Вашему сыну уже девять лет?» — задал журналист свой нехитрый вопрос, на который Андрей Титов разразился сентиментальным повествованием: "Все мальчишки в его возрасте любят компьютерные игры, кино и ролики, а Валерка — просто уникум какой-то — обожает автомобили. Совсем крохотным торчал со мной в гараже. Я тогда старенькие «Жигули» купил, у нас целая компания подобралась.
Я-то не особенно ) разбираюсь в механизмах, просто сидел в гараже, анекдоты травил, пока ребята мою машину чинили. А Валерик пристрастился к автомобилю с малолетства, знал каждый винтик в папиных «Жигулях» (так он их называл). Вот придем из гаража, я — чистый, на пиджаке ни пылинки, а сынуля — весь в масле, грязный такой, что в ванне часами отмокал. А потом, когда папа стал менять машины, как перчатки, сами понимаете, он все марки изучил досконально. Один раз даже претензию мне предъявил, мол, что ж ты, отец, продал свою «Хонду», я ее как следует еще и не перебрал.
И это было-то в семь лет…"
Алена тупо уставилась перед собой. В голове всплыла фраза Валентины Титовой: «Конечно, мне Игорь помогает. Придумал, знаете ли, для него развлечение. Валерка теперь только вечером домой возвращается. И такой смешной, чумазый — ребенок ребенком. А глаза совсем взрослые…» Что же это за развлечение? Уж не машину ли ему купил, чтобы он ее перебирал? Уж не из гаража ли он возвращается?
Чего-чего, а начинать крестовый поход против ребенка она совсем не желала. Конечно, никаких доказательств нет. Разве что странное поведение Валентины Титовой, которая так отчаянно и так поспешно ухватилась за идею публичного обвинения господина Горина в гибели мужа. Но все равно, она ведь тоже могла лишь подозревать. Или все-таки знала наверняка? Знала, что аварию Андрею подстроил их одиннадцатилетний сын? Может быть, он и имел основания желать смерти отцу, потому что в этом возрасте дети — жуткие максималисты, и если папа так жестоко обижает маму, если мама плачет ночами напролет, то для ребенка такой отец становится ненавистным тираном. Жизненные полутона, извиняющие обстоятельства и прочая взрослая ерунда тут не срабатывают. И выход из положения тоже по-детски простой и жестокий: чтобы мама не страдала, папу убрать. Алена зажмурилась.
«Нет, этого не может быть. Таких чудовищных ошибок не случается в природе. Нет, виноват Горин, и только он. Ребенок тут ни при чем!»
