Глава 1
– Вы хотите сказать, – обратился старший инспектор уголовного розыска Сазонов к стоявшей рядом с ним на лестничной площадке пожилой женщине, – что ничего не видели и не слышали? И что дверь была открыта?
Но явно испуганная женщина – лицо у нее побелело, а губы тряслись – его словно и не слышала. Она смотрела, как в квартире, возле распахнутой двери, за которой они стояли, прямо в прихожей, на полу, лицом вниз лежит труп мужчины с зияющей рубленой раной на затылке. Прибывший судмедэксперт медленно, словно боясь причинить ему боль, переворачивает с живота на спину тело молодого соседа, Захара Оленина. А вокруг все забрызгано кровью…
– Это его что же, топором по голове? – спросила она наконец, поворачиваясь к Сазонову, белокурому худощавому, неопределенного возраста инспектору, все пытавшемуся прикурить от предательски не срабатывающей зажигалки.
– Неужели вы ничего не слышали? Ни криков, ни стонов, ни звука падающего тела? Ведь вы живете через стенку, а убийство произошло, судя по всему, сегодня днем… Сейчас только пять часов… Может, к нему кто-то приходил? Не слышали, как кто-то звонил ему в дверь?
– Нет, я слышала только, как он сам открывал дверь, у него много замков… Но шагов не было… И я подумала еще тогда, что жара и Захар решил открыть дверь для сквозняка, чтоб не так душно было, оставив ее на цепочке, знаете, как это бывает?..
* * *
– Крымов, предупреждаю сразу, если ты пригласил меня сюда с какой-то определенной целью, то можешь сразу же поворачивать обратно… И хотя я сто лет не была в ресторане… – Она говорила сурово, а в голове уже звучал манящий джазовый мотивчик, и она видела подергивающегося пианиста, сидящего за черным роялем у самой сцены.
– Ты хочешь сказать, что в Москве тебя никто ни разу не приглашал в ресторан?.. – Крымов подтолкнул Юлю к столику, как маленькую девочку, которая застыла на пороге кафе-мороженого, ошеломленная увиденным, с робкой надеждой, что хотя бы часть его ей удастся попробовать.
– Не перебивай меня… Думаешь, я ничего не понимаю? – Юля одернула свое черное узкое платье и наконец уселась за столик, поставив локотки на скатерть и уложив, как драгоценность, на скрещенные в капризно-жеманном жесте кисти рук свое свежее и сияющее личико. Выражение ее лица менялось ежесекундно – от дурашливо-насмешливого до откровенно ироничного, даже циничного.
– Я по тебе соскучился, неужто не понятно? – Вальяжный красавец Крымов опустил голову на манер капризного щенка, который ждет, чтобы его почесали за ушком… И она погладила его, ощутив пальцами теплую шелковую волну волос, от которой электрическим зарядом пробежал по ней будоражащий трепет. Но тут же отстранилась от него и сбросила с себя пьянящее оцепенение. Нельзя расслабляться укротительнице львов ни на минуту – в любой момент у хищника может испортиться настроение, и тогда… Это он только с виду кажется таким безобидным, ласковым и покорно-истосковавшимся, а на самом деле, пока Юля была в отпуске, он наверняка перелапал вот этими руками не одну женщину и не одна женщина чесала его за ушком в предвкушении наслаждения…
– Я тоже по тебе соскучилась, – стараясь не выдавать вдруг нахлынувшее раздражение (за будущие поступки Крымова, которые ей, очевидно, ничего, кроме боли, все равно не принесут), Юля постаралась даже улыбнуться и ласково провела рукой по его загорелой кисти. – В Москве так много народу… Мы с мамой купались в водохранилище, ели клубнику, много спали и болтали ночи напролет, как подружки…
– Рассказывай мне про маму, рассказывай… Не верю ни единому твоему слову. – Крымов, роскошный и холеный, во всем белом, отработанным, преисполненным шарма и уверенности в себе движением подозвал официанта, который, судя по его подобострастному взгляду и улыбочке, знал Женю не первый год, и сказал: – Белого вина, немного рыбы и остальное на твое усмотрение…
И когда официант удалился, рука Крымова чуть ли не по-хозяйски легла на колено Юли, крепко сжав его.
– Крымов, возьми себя в руки… Я согласилась поужинать с тобой в этом злачном месте лишь для того, чтобы немного прийти в себя и привыкнуть к тому, что я действительно вернулась… Понимаешь, Москва – это государство в государстве. Там иной темп жизни, иные люди, там все по-другому… Москвичи не любят провинциалов…
– …и поэтому ты всю дорогу изображала из себя москвичку? – хохотнул Крымов и посмотрел на нее ярко-синими влюбленными, просто-таки кошачьими глазами.
– Приходилось. Иначе бы затоптали в метро в первый же день… Кстати, угадай, с кем я возвращалась в одном купе? В жизни не угадаешь!
– Ну не с Шубиным же… Ему возвращаться еще рано, я его отправил проверить кое-какую информацию…
– Конечно, нет. Меня угораздило ехать вместе с Олегом Шониным, помнишь такого?
– Шонин? Кто такой, не припоминаю… – Взгляд Жени сразу как-то потускнел, по всему было видно, что он хотел подчеркнуть – эта тема занимает его меньше всего.
– Тот самый Шонин, сестру которого так долго искали в прошлом году… Женька, не придуривайся, ее вещи нашли на берегу пруда, а тело все никак не могло всплыть, вернее, все думали, что ее надо искать в пруду, ее искали с водолазами, а потом неожиданно нашли обгоревший труп… Вспомнил?
– Юлечка, скажи, ну разве можно за столом с такой хрустящей накрахмаленной скатертью и хрустальными фужерами говорить о сожженных трупах?
– Ее сожгли, предварительно привязав к кресту…
– Или ты замолкаешь, или мы отсюда уходим…
Подошедший официант, прижимая к груди бутылку вина, завернутую в белоснежную салфетку, аккуратно поставил ее на стол, откупорил профессиональным движением, и светлая прозрачная влага полилась в высокие бокалы… Следом за вином появилось блюдо с рыбным ассорти, украшенным желтыми шариками замороженного масла.
– Если я тебе не нравлюсь, нечего было меня приглашать сюда… Ты сам постоянно твердишь мне о профессионализме, о том, что я должна уметь абстрагироваться в любых обстоятельствах и не рыдать над трупами… Вы с Надей заставляли меня обедать в морге и даже получать от этого удовольствие, а теперь ты корчишь из себя «гурманистого» эстета или, наоборот, эстетствующего гурмана? Прекращай, иначе мы сейчас, чувствую, рассоримся…
– Ладно, не кипятись… Хотя тебе это так идет… Смотри, у тебя даже щечки раскраснелись, а грудь просто-таки выпрыгивает из выреза… Хорошее у тебя платье, оно и есть, и одновременно его словно бы и нет… Тоненькое, прозрачное, в кулачке, наверно, уместится… Все, уговорила, валяй про своего Шонина… Ну ехала ты с ним в одном купе, он небось убивается по своей сестричке?
– Убивается. После смерти родителей Инна жила здесь одна, и Олег до сих пор себе простить не может, что не забрал ее в Москву, хотя звал, настаивал… Знаешь, – Юля сделала маленький глоток вина и откинулась на спинку стула, – я лишний раз убедилась в том, что свою жизнь надо строить независимо от мужчин… Инна была влюблена, поэтому и отказалась поехать вместе с братом… И погибла. Сейчас была бы жива и процветала… Олег занимается диетическим питанием, у него это поставлено на широкую ногу, куча магазинов в Москве, он купил дом в Испании, где проводит шесть месяцев в году… семья…
– Если он так богат, то почему же не обратился тогда в наше агентство, а предпочел ограничиться милицией? Он что, маленький мальчик?
– Да он ничего и не знал о нашем агентстве, и вообще, представь, в каком состоянии он находился, когда нашли эти окровавленные вещи на берегу… Когда он их увидел, как он мне вчера рассказывал, сразу же понял, что ее нет в живых… И еще… он ужасно жалеет, что так и не смог поговорить с Захаром…
– А это еще кто такой? – Крымов воздавал должное рыбе, с наслаждением запивая ее холодным вином. Казалось, он поддерживает разговор лишь ради приличия.
– Захар Оленин – тот самый парень, с которым она встречалась и у которого на момент убийства было железное алиби… Крымов, сколько можно есть? Может, ты на самом деле кот, а не мужчина? Смотри, вон видишь, что у тебя сзади?
Крымов резко повернулся, глядя на то место позади стула, на которое показывала ему Юля, но, ничего не увидев там, вопросительно посмотрел на нее.
– Я что, испачкал костюм? – засомневался он.
– Да нет, просто у тебя вырос длинный кошачий черный хвост, которого ты почему-то не замечаешь… И повадки у тебя соответствующие… Может, ты еще и территорию метишь?
– А как же… – Женя с удовольствием похлопал себя обеими руками по животу, благо что он был стройный мужчина и все нападки Юли были просто дежурной шуткой, не имевшей под собой оснований для насмешек по поводу его склонности к чревоугодию. Он широко улыбнулся, показывая превосходные зубы. – Мечу, еще как мечу… Весь город – мой!
– Ты меня не слушаешь?
Но она знала, что он слышал и помнил все, просто дразнил ее, что всегда входило в правила их полулюбовной, полудружеской игры. Он держал в своей памяти все имена и даты, все события и факты, какие только улавливало его ухо или глаз. И по тому, как он вдруг совершенно серьезно посмотрел на нее, Юля Земцова поняла, что она сейчас услышит что-то очень важное.
– Захар Оленин? Как же, вспомнил… Его убили вчера. Зарубили топором в собственной квартире.
Юля ахнула.
– Ты бы еще в обморок хлопнулась. Ты профессионал или кто? Кисейная барышня?
– Убили?.. Да за что? Что он такое особенное собой представлял, чтобы его убивали? Насколько я поняла, он был совершеннейшим инфантом…
– Кем-кем? – поморщился Крымов, нанизывая на вилку тонкий оранжево-розовый ломтик лосося.
– «Инфант» означает в моем лексиконе инфантильный и никчемный мужчина, усвоил?
– То, что он безработный, еще не дает тебе права так отзываться о нем. Обыкновенный – вот это более точная характеристика. Я понимаю еще, если бы его ограбили, а так – все вроде бы на месте, даже деньги и ценные вещи лежат на своих местах… Таких, как он, у нас в городе тысячи. Ничем не примечательная личность. Разве что с дерьмовым характером, ты уж извини меня…
– Шонин тоже приблизительно так же выразился. Ведь Оленин прятался от него, боялся встречаться с ним с глазу на глаз, хотя чего ему было бояться-то, его же на тот момент, когда произошло убийство, в городе не было…
– А может, он специально уехал? Может, знал, что его девушке что-то грозит?
– Ну, теперь-то мы уже этого никогда не узнаем… Убили… Как ты думаешь, стоит рассказать об этом Шонину?
– И как это мы можем ему об этом рассказать? – с издевкой, явно ревнуя Юлю к этому богатому москвичу, к Олегу Шонину, спросил Крымов. К теме денег Женя всегда относился почтительно, стараясь уважать чужое богатство. Но тут было другое. Тут ему претила мысль, что кто-то, куда богаче его, может иметь больше шансов завоевать расположение такой женщины, как Юля.
– Мы обменялись телефонами. Я подумала, что всякое может случиться… А вдруг он окажется нашим потенциальным клиентом?
– Ты знаешь, зачем он приехал в наш город?
– Конечно. Организовать поминки по сестре. Он сказал, что это для него святое.
– Ну да бог с ним, с Шониным… Давай-ка лучше поедим…
Пока они говорили, на их столе появилось несколько блюд, при виде которых Юля поняла, что пришла сюда не напрасно.
– Это кусочки свинины в лимонном желе, а это пирог с клубникой и взбитыми сливками, – гордо произнес Крымов. – Ты чувствуешь, как я тебя охмуряю? Ведь мы прямо отсюда поедем к тебе? Или ко мне?
Юля сдвинула коленки, зажав трепыхавшуюся шалую руку Крымова, и расхохоталась.
– Послушай, я тебе, честное слово, благодарна за этот вечер хотя бы потому, что успела за эти десять-пятнадцать минут почувствовать тебя… Ты рядом, а это означает, что я – дома… Послушай, ты не знаешь, чья это мелодия? Она просто разлагает на атомы мое тело… Кажется, это Петерсон?
Юля повернула голову – и залюбовалась профилем тапера, сидевшего перед оркестром. Это был тонкий и высокий юноша в черном фраке и белоснежной рубашке; на аристократическом носу с небольшой горбинкой поблескивали изящные очки в золотой оправе, длинные белые пальцы летали над клавишами, извлекая из рояля какие-то удивительные цветные, прозрачные, хрустальные звуки, слушая которые хотелось взобраться на стол и, попирая все эти соусники, блюда и рюмки, взмахнуть руками и подняться, взлететь к сияющей под самым потолком этого дорогого, сверкающего праздничными огнями ресторана люстре… Хотелось безумия, очень хотелось…
– Вот если бы у этого Оленина были состоятельные родственники, то мы бы, так уж и быть, помогли им найти убийцу этого парня… – лениво, чуть ли не по-кошачьи потягиваясь, проговорил Крымов, уставившись на утопающую в пене взбитых сливок горсть клубники на ломте пирога. – Боюсь, моя дорогая, что мы скоро станем банкротами и мне нечем будет платить вам с Надей и Шубиным жалованье. Тебе придется вернуться в адвокатуру, Надя, быть может, решится наконец завести ребенка, а Шубин вернется к Сазонову в уголовный розыск…
Он блефовал, как всегда. Юля знала, что он склонен к преувеличениям и эпатажу, но всегда подыгрывала ему, делая вид, что обеспокоена делами их сыскного агентства не меньше, чем он, их шеф. Их контора существовала уже чуть больше года и за это время успела неплохо зарекомендовать себя. Одно дело Сырцова, бывшего прокурора области, чего стоило… Хотя были и другие дела, пусть не такие громкие в городском масштабе, зато сложные и опасные, подчас камерного плана, когда необходимо было, к примеру, раздобыть важную информацию из интимной жизни, проверить платежеспособность частного лица или организации, разыскать пропавшего человека или убийцу, причем совершившего преступление довольно давно… Услуги частных детективов стоили очень дорого, поскольку Крымов оплачивал работу чуть ли не сотни агентов и работников того же самого уголовного розыска (в частности, на них работал сам Сазонов, ставший после разоблачения Сырцова старшим инспектором) и Виктора Львовича Корнилова, старшего следователя областной прокуратуры, с чьей помощью в свое время Крымов, его бывший подчиненный, и основал агентство. Более высокое руководство закрывало глаза на подобное негласное сотрудничество, поскольку оно приносило ощутимые плоды: у каждого человека, работающего в системе Крымова, внешне вальяжного и легкомысленного бонвивана, любящего комфорт во всем – начиная с одежды и квартиры и кончая необременительными любовницами, был свой интерес, и еще ни разу не было случая, чтобы кто-то из солидной цепочки штатных и внештатных сотрудников агентства был обижен гонораром или обделен уважением. Деньги выплачивались за конкретно проведенную работу, и все знали, что за внешней бесшабашностью Крымова скрывается педантичный, считающий каждую копейку человек, поэтому рассчитывать на легкий хлеб никому не приходилось. Агенты тряслись на холоде и ветру, выслеживая объекты, оттаптывали ноги, гоняясь чуть ли не за призраками, опрашивали огромное количество людей, устраивали засады, зарабатывая себе ревматизм и воспаление легких под дождем или в крутую метель, но знали, за что они терпят все это, а потому не жаловались. Если же речь шла о штатных сотрудниках уголовного розыска и прокуратуры, то здесь, помимо денег, был важен сам результат расследования, поскольку благодаря тому, что убийца или виновный в серьезном преступлении человек оказывался пойманным, – на погонах появлялись новые звездочки.
– Ты меня не слушаешь, я смотрю… – Крымов очнулся и тронул Юлю за руку. – Проснись, очнись… Куда это ты все смотришь?
Юля провела ладонью по влажному лбу и улыбнулась:
– Женя, по-моему, я влюбилась во-он в того пианиста… Он просто чудо что за музыкант… Глядя на него, чувствуешь себя ущербной, неполноценной, честное слово… Он с такой легкостью колдует у рояля, словно инструмент – часть его тела… А как он красив!
– Послушай, Земцова, тебе не кажется, что ты ведешь себя по-хамски… Тебя приглашают в ресторан…
– Крымов, не мешай мне слушать музыку, не то я сейчас же уйду… Запомни, Женя, самое худшее, что только может случиться в отношениях между мужчиной и женщиной, – это чувство собственничества. Я не твоя собственность, и будешь ко мне приставать, я действительно уйду в адвокатуру, а то и вовсе выйду замуж…
– Ты ненормальная, тебя тянет то на стариков, каким был Ломов… – Юля вздохнула: он был прав, имея в виду министра экономики области Ломова, за которого она чуть было не вышла замуж. – А теперь тебя потянуло на малолеток…
– Если ты считаешь, что пианист – малолетка, то кто же в таком случае я? Мы с ним примерно одного возраста, просто он очень худ, но зато как импозантен!
– А что Шонин? – Крымов решил уйти от греха подальше и переменить тему разговора. Уж лучше говорить о деле, чем об этом пианисте. – Он не хочет, чтобы мы снова взялись за его дело?
– Не знаю… Ведь Инны-то все равно не вернешь… К тому же, согласись, в поезде у него было предостаточно времени, чтобы поговорить со мной на эту тему. Ведь не каждый же день встречаешь частных детективов?
– Но мне что-то не очень верится, что он приехал сюда, в нашу тмутаракань, только лишь для того, чтобы помянуть сестру… Деловые люди так не поступают.
– А мы можем проверить.
Она поймала себя на том, что к ней постепенно возвращается та самая страсть, которой она была охвачена целый год и благодаря которой так неутомимо вела расследования. Страсть профессионала сродни охотничьему азарту, но в чем-то и больше, выше ее. Юля не могла определить ее словами.
После фиаско, какое она потерпела, будучи адвокатом и защищая Зименкова, который, кстати, как оказалось, никого и не убивал, она пришла работать к Крымову и первое время мучилась. Мучилась оттого, что надо было во всем подчиняться Крымову. Но что больше всего ее раздражало, так это постоянные отчеты о проделанной работе и, главное, о количестве потраченного бензина, вернее, денег на бензин. Мало того, что она нещадно эксплуатировала свой старенький «Форд», постоянно ремонтируя его за свой счет и тратясь на покупку запчастей, так еще, видите ли, бензина у нее уходит много… А попробуй преследовать убийцу, который загубил не одну душу, и при этом думать об экономии бензина?
Но теперь многое изменилось в отношении Крымова к Земцовой как к работнику частного сыскного агентства: ей купили новый «Форд» (она сама настояла на своей любимой марке) и больше не ограничивали в средствах. Крымов знал, что делал: именно благодаря Юле Земцовой агентство процветало, поскольку основную работу подчас приходилось вести именно ей. Крымов подкидывал ей идеи и новые дела, Шубин работал над сбором информации, а Надя поставляла ей все данные из НИЛСЭ, то есть вся судебная экспертиза лежала на ее хрупких плечах. Маленький штат, по горло заваленный работой, трудился до седьмого пота. Только Крымов, похоже, прохлаждался…
* * *
– Так что, ко мне поедем или к тебе? – Крымов, что называется, сдувал пылинки с Юли. Они уже вышли из ресторана и теперь стояли на залитой вечерним янтарным светом улице у одуряюще благоухающего розария, так и не решив пока, куда же им поехать.
– Я бы хотела сегодня побыть одна. – Юля решила на сегодня быть жестокой и хоть немного сбить спесь и самоуверенность с этого типа, которого буквально распирали изнутри самодовольство и уверенность в своей неотразимости.
– Хорошо, я тебя провожу… – Он сделал вид, что не обиделся, взял такси и повез ее домой. – Но поцеловать-то на прощание тебя можно?
– Конечно… – Она, закрыв глаза, поцеловала Крымова в губы и едва сдержалась, чтобы не продлить поцелуй до утра. – Спасибо тебе за вечер, все было чудесно, но сегодня мне надо побыть одной… Я немного устала…
– Нет вопросов… – Голос у него все-таки дрогнул, и она поняла, что он непременно отомстит ей за идиотское положение, в котором неожиданно оказался. – Спокойной ночи…
– Спокойной ночи…
Она вышла из машины, и через секунду такси уже исчезло, словно растворилось в воздухе. И Юлю сразу же охватило чувство, словно она сделала что-то нехорошее, совершила чуть ли не предательство. Возможно, именно в этом и заключался талант Крымова-обольстителя: заставить женщину постоянно чувствовать себя обязанной ему…
Она поднялась к себе на этаж, открыла дверь и оказалась в квартире. Благодаря кондиционеру у нее было как-то благоуханно и свежо. Автоответчик мигал красным глазком, подзывая ее к телефону.
– Юля, добрый вечер. Это Олег Шонин. Позвоните мне, пожалуйста, – услышала она спокойный, хотя и немного грустный голос.
Она вспомнила его карие глаза, покрытые рыжим пухом, загорелые (в Испании!) руки и плечи – в купе было жарко, и Олег все время сидел в белых шортах, позволяющих соседке по купе рассматривать его длинные стройные ноги, тонкие и мускулистые, опять же переливающиеся золотой шелковой шерсткой. Почему-то запомнились и его толстые розовые губы, за которыми скрывались хорошие ровные зубы. Этот красивый мужчина, с копной медных вьющихся волос на голове, был создан для размеренной жизни, для красивых женщин и расточительных улыбок… Но Юля встретила его в один из самых печальных моментов его жизни – Олег постоянно говорил о своей сестре – быть может, поэтому у нее и не возникло к нему и толики того чувства, которое зовется женским любопытством. Он сам своим поведением и разговорами сделал все возможное, чтобы она не заинтересовалась им как мужчиной. И хотя она еще в прошлом году решила для себя, что ограничится редкими свиданиями с Крымовым и не станет заводить новых романов, а уж тем более не станет воспринимать каждого встречного мужчину как потенциального мужа, каждую свою встречу с привлекательным мужчиной она все равно оценивала с точки зрения перспективы на брак. И ужасно злилась на себя из-за этого. А свою досаду на одиночество и невозможность, как многие молодые женщины ее возраста, жить в семье вымещала на бедняге Крымове. Просто любовник – что с него возьмешь?..
Она достала из сумочки блокнот, с которым практически никогда не расставалась, и набрала номер телефона, принадлежавшего раньше, еще только год назад, его девятнадцатилетней сестре Инне. Теперь в квартире, полной личных вещей девушки, бродит ее родной брат и тоскует, страдает от чувства вины – брат не сумел уберечь единственное родное ему существо.
Длинные гудки. Трубку никто не брал. «Ушел, должно быть, хлопочет о поминках…»
Юля подошла к окну, распахнула его и вдохнула в себя немного пахнущий пылью, но уже остывший воздух. Ну и что она теперь будет делать одна в пустой квартире? Зачем было устраивать этот спектакль Крымову? Лежали бы сейчас на кровати, нагие и счастливые. Юля тормошила бы его, не давая уснуть и придумывая всякие новые игры, в которых преуспела за последние месяцы… Или бы отправились на Набережную – понырять с мостков в черную теплую воду…
Она вздохнула и решительно направилась к двери. В конечном счете, еще ничего не потеряно, прошло всего каких-нибудь полчаса, как они расстались. Крымов сейчас дома и тоже, как и она, мается бездельем и одиночеством. Возможно даже, что у него в холодильнике стоит кальвадос или мартини, который он почему-то упрямо зовет вермутом…
Минута-другая, и Юля поймала возле дома летящее мимо такси. Назвала адрес. Еще несколько минут, и она уже входила в подъезд, здоровалась с консьержкой, которая знала ее в лицо и всегда приветливо улыбалась.
– Лифт не работает, – донеслось вдруг до нее, и она, свернув влево, стала подниматься по ступенькам наверх. Один лестничный пролет, другой… Сердце готово выпрыгнуть от непонятно откуда взявшейся тревоги… Впереди нее тоже кто-то поднимался, но потом цоканье каблучков стихло, а Юля между тем продолжала подниматься наверх. Первое, что она увидела, это длинные стройные ноги, заканчивающиеся черными газовыми прозрачными оборками вокруг бедер. Затем шла открытая узкая спина, затылок и легкомысленный светлый «конский» хвост, украшенный черной бархатной лентой с блестками. Девушка стояла и припудривала носик, чуть ли не прислонясь к трубе мусоропровода. Однако, увидев приближающуюся к ней Юлю, девица, вильнув бедрами, так с пудреницей в одной руке и сумочкой, напоминающей засахаренный финик, в другой довольно энергично, но и легко поднялась еще на один пролет и замерла как раз перед дверью Крымова. Юля, увидев, как девица жмет пальчиком на кнопку крымовского звонка, покрылась испариной.
– Женя, это пришла я, твое насекомое… – донеслось до Юли, и она, уже не в силах остановиться, продолжила свое восхождение, чтобы, очевидно, создать видимость того, что ей не на этот этаж, а выше, значительно выше…
Она не знала, сколько времени простояла возле шахты лифта, ожидая неизвестно чего, пока не решилась все-таки спуститься вниз. Она слышала, как Крымов открывал дверь, как что-то воскликнул по поводу прихода «своего насекомого», но вот видел ли он ее, поднимающуюся по лестнице с каменным лицом?..
Она вернулась домой за полночь. Бродила вокруг дома, стараясь научиться управлять своими слезами. Слова «мерзавец», «негодяй» первые минуты просто не сходили у нее с языка, но потом, решив, что она сама во всем виновата и что Крымову не привыкать вызывать к себе женщин одним-единственным звонком, немного успокоилась и вошла в подъезд. В отличие от крымовского дома у них не было консьержки, а потому ей никто не улыбнулся. Лифт тоже в столь позднее время не работал. Она поднялась к себе на этаж и вдруг вскрикнула, увидев метнувшуюся в сторону лифта тень.
– Извините, я вас испугал?
Это был Олег Шонин. Юля почувствовала, что голос изменил ей. Она по-настоящему испугалась. За своими личными переживаниями она совершенно потеряла бдительность, столь необходимую в ее положении. Ведь у нее в городе сотни врагов, причем прямых, непосредственных, которые могут ей отомстить за брата, отца, сына… Через ее руки прошло не так уж и мало преступников, которые теперь томились в тюрьмах и колониях, недоумевая, как же могло случиться, что по прошествии стольких лет их имена стали достоянием общественности… Полузабытые убийства, которыми занималось в последнее время агентство Крымова, «кололись» как орехи… И немалая заслуга в этом принадлежала Юле.
– Конечно, испугали, – призналась она, доставая дрожащей рукой из сумочки ключи и отпирая квартиру. – И давно вы меня ждете?
– Вы так это говорите, словно и не удивились моему появлению, тому, что я поджидаю вас на лестничной клетке… – Олег был уже не в белых шортах, а в светлых хлопковых брюках и белой рубашке с короткими рукавами. Еще элегантнее и сдержаннее.
– Если бы вы только знали, сколько людей меня здесь частенько поджидает… Когда случается несчастье, то можно пробыть на лестнице хоть сутки, хоть двое, лишь бы появилась надежда… Вы понимаете, о чем я?
– Конечно. Но я пришел к вам без особых надежд. Просто так. Подумал, может, вы помогли бы мне с поминками? У меня же здесь никого нет…
– А почему же с вами не поехала ваша жена?
– Не захотела. Она не такая сентиментальная, как я. Ее интересуют живые люди. Она занята детьми, и ее, похоже, больше ничего на свете не волнует…
– Странно. Проходите… Такая жара на улице, но у меня прохладно… Что-нибудь выпьете?
– На ночь? Нет, что вы…
– Вы меня не поняли, – Юля достала из холодильника бутылку с холодным лимонным соком и, не дожидаясь ответа, наполнила два высоких бокала. – Просто мне пить хочется, вот я и подумала…
– Юля! – вдруг произнес Олег как-то громко и резко. – Оставьте свой сок… Не будьте хотя бы вы такой же, как моя жена… Неужели вы не можете себе представить, каково мне сейчас… Я целый день маюсь в ее квартире, рассматриваю ее вещи… Да я просто схожу с ума… Вы мне можете не поверить, но Инна была для меня самым дорогим человеком, самым близким… Ведь я практически воспитал ее. Я места себе не нахожу, во мне все кипит… Вы не смотрите, что я внешне такой спокойный, вы меня просто не знаете… Поймите, я должен найти того, кто это сделал… Это мое дело, и теперь, когда у меня есть деньги, я не могу бездействовать. Назовите свою цену – и найдите убийцу моей сестры. Сколько бы это ни стоило.
– Значит, вы не успокоились… – Она все же протянула ему бокал с соком. – Выпейте, сядьте и успокойтесь. Возможно, вы приехали сюда не напрасно…
Он поднял голову, и брови его взлетели вверх.
– Вы все сетовали в поезде на то, что не успели поговорить с ее парнем, Захаром, так? Ведь он же постоянно прятался от вас, скрывался…
– Конечно… Он боится меня, потому что чувствует и свою вину… Пусть только косвенную, но все равно. Если бы его чувства к Инне были чистые, если бы он действительно ее любил, разве стал бы он избегать меня? Пусть даже у него алиби, все равно, это выглядело не по-людски… И что вы хотели сказать? Вы предлагаете все-таки с ним встретиться?
– Боюсь, что это теперь невозможно. Его убили, представьте, вчера. Кто-то зарубил его топором в собственной квартире, – повторила она слова Крымова. – Вот я и подумала, уж не связаны ли эти два убийства? Знаете, как это бывает: убивают свидетелей… На мой взгляд, это самые чудовищные преступления, когда людей убивают только за то, что они что-то или кого-то увидели… Можно понять убийство из ревности или ненависти, месть…
– Убили? Какой кошмар… Господи… Вы только что разрушили мою последнюю надежду… Ведь я ехал сюда в основном из-за того, чтобы встретиться с этим Захаром и узнать у него о последних днях Инны…
– Долго же вы собирались… Если честно, если бы я не ехала с вами в одном купе, то вполне могла бы предположить, что это убийство вам безразлично.
– Господи! Только не это. Так вы возьметесь за дело сестры?
– И почему вы не обратились к нам сразу?.. – не смогла сдержать своих эмоций Юля. – Столько времени потеряно… А что касается конкретно моего вам ответа, то я не могу решать все сама. Давайте сделаем так: я переговорю завтра утром с Крымовым и позвоню вам. Или же сделаем проще: вы сами подходите завтра с утра в агентство, оно находится на Абрамовской улице, вам всякий покажет… К девяти сможете?
– Конечно. Но я бы хотел знать, сколько я должен принести с собой денег?
Она назвала сумму, вдвое большую, чем они обычно берут за подобные дела, рассудив, что Крымов, увидев Олега, сам удвоит или утроит ее. У Крымова нюх на богатых людей, и уж здесь-то он своего не упустит. Юля вдруг подумала, что ненавидит Крымова – этот тип только и делает, что считает деньги да придирается к ней на работе…
– Хорошо. Меня это вполне устраивает. Но все же мне не хотелось бы иметь дело с вашим Крымовым. Лучше лично с вами. Возьмитесь за это дело частным образом и все денежные дела улаживайте с Крымовым самостоятельно. Это мое условие. Я не знаю Крымова, а потому не доверяю ему. Дело-то сложное…
– Договоримся сразу: никто – ни я, ни Крымов – не может вам дать никаких гарантий…
– Я понимаю. Ну так как, беретесь?
– Берусь.
«Я передам Крымову ваши условия», – хотела добавить она, но передумала. Сейчас появятся новые дела, и под их прикрытием можно будет собирать информацию на Шонину. От этой мысли ей стало необыкновенно легко, и она даже пожалела, что до утра еще так далеко, ей хотелось бы начать действовать прямо сейчас…
Шонин ушел, пообещав заехать к ней с деньгами в восемь утра.
Юля выпила еще один бокал соку и, полежав немного в прохладной ванне, легла спать.
17 июля
Ровно в восемь, когда она собиралась уже выходить из дома, пришел Олег.
– Я подумал, что вам могут понадобиться ключи от ее квартиры. Вот, держите. А я перееду в гостиницу, не могу я больше там оставаться, меня мучают кошмары… Мне постоянно мерещится запах ее духов, слышатся ее шаги и даже голос… Так же можно и с ума сойти…
– А как же поминки?
– Поеду сегодня в кафе договариваться, обзвоню всех знакомых, подружек… А это, – он достал из кармана конверт, – деньги. Здесь ровно десять тысяч. Если понадобится еще – звоните. Может, вам нужна машина, так я договорюсь с одним человеком…
– Нет, машина у меня есть, и я даже могу вас сейчас подвезти до вашего кафе…
Гараж находился прямо за домом. Олег, увидев новенький белый «Форд», первый раз за все время их знакомства с Юлей улыбнулся.
– Представляю, с каким удовольствием вы летаете на своей белой птице… Мне и самому сейчас не хватает машины, привык, чего там… Для меня техника – это все…
Он так по-мальчишески это сказал, так мило и по-свойски, что Юле стало даже не по себе. Она не видела в нем коммерсанта, клиента, теперь перед ней был человек, который обратился к ней за помощью. А она возьмет с него деньги… Нравственно ли это? Но, с другой стороны, без денег она и с места не сдвинется. И пусть даже Инны Шониной уже давно нет в живых, она должна приложить все силы к тому, чтобы найти убийцу, найти этого зверя, который сжег ее… Подробности она узнала от патологоанатома Леши Чайкина, с которым в последнее время плодотворно сотрудничала и без которого не обходилось ни одно криминальное дело. Девушку, судя по состоянию ее платья и сорочки, найденных на берегу пруда в районе Затона, сначала избили, а потом привели или отнесли на холм неподалеку от пруда, привязали к самодельному деревянному кресту и, облив бензином, подожгли. Была ли она изнасилована, определить было крайне сложно, поскольку тело сильно обгорело. Однако ряд анализов, которые провел Чайкин, не подтвердили наличие спермы во влагалище потерпевшей… Не исключалось также и то, что она могла быть сожжена заживо, поскольку ее лицо, вернее, та страшная обуглившаяся маска, в которую превратилось ее лицо, сохранила выражение ужаса, а рот был широко открыт, словно девушка кричала перед тем, как ее сердце остановилось…
– Меня преследует запах горелого… – проронил Олег Шонин, когда Юля притормозила возле кафе «Арлекино» и настал момент расставания.
– Звоните мне в любое время дня или ночи и домой, и в агентство. Оставляйте сообщения на автоответчике, звоните, кстати, и по сотовому, я вам дала все номера телефонов… Но я не могу вам обещать, что мне не будут помогать мои друзья, в том числе и Крымов…
– Хорошо, спасибо… – Он одарил ее печальной улыбкой и не спеша вышел из машины.
Юля же, дождавшись, когда он скроется за стеклянными дверями кафе, поехала к себе на Абрамовскую.
Надя встретила ее немного растерянной улыбкой и сразу же, едва Юля переступила порог приемной, приложила палец к губам.
– Крымов что-то не в духах… Кроме того, у него посетительница… Ищет дочь.
– Фамилия? – Юля, разочарованная столь будничной встречей, села в кресло и внимательно посмотрела на Надю, пытаясь, с одной стороны, определить, в каком эмоциональном состоянии та находится, с другой – действительно ли ей не рады или просто накопилось много работы.
– Что «фамилия»? – не поняла Надя и тотчас закурила. – Ты, наверно, хочешь меня спросить, что со мной и почему я не улыбаюсь, не шучу и не радуюсь твоему возвращению из… – Не договорив, Щукина разрыдалась, и ее и без того некрасивое конопатое лицо покраснело, а по щекам потекли слезы. – Я и сама не знаю, что со мной… Нервничаю по каждому пустяку, реву, а когда в приемную входит Крымов, дрожу как осиновый лист… Нервы ни к черту, расшатались… Ты извини, Юлечка, что я даже не предложила тебе кофе, у меня в голове каша такая…
– Тебя что, Чайкин бросил? – Юля знала об их романе с Лешей Чайкиным.
– Да нет, у нас все нормально, он успокаивает меня и говорит, что мне просто надо отдохнуть…
– Ну так и отдохни! Какие проблемы-то?
– Меня Крымов не отпускает. Говорит, дел много. Он Игорька совсем загнал, тот из командировок не вылезает: то в Москву, то в Питер… Вот и сейчас его нет. Штат свой Крымов расширять не хочет, чтобы лишние деньги людям не платить, все взваливает на нас, а сам… сам… Убила бы его, честное слово…
– Да, мать, что-то ты совсем расхандрилась. Надо бы тебя в люди вывести, дать тебе почувствовать себя настоящим человеком. Обещаешь мне, что проведешь сегодняшний вечер со мной?
– С тобой? А как же Чайкин?
– Объяснишь ему, что будешь со мной, а если он не поверит…
– Да поверит, поверит, куда он денется… А что ты придумала? – Слезы у Нади высыхали на глазах, а на лице появилось нечто наподобие улыбки.
– Это сюрприз. Мы с тобой сходим в одно чудное место… А теперь высморкайся и скажи мне фамилию посетительницы.
– Орешина Галина Викторовна, директор картонажной фабрики. Ее дочь пропала пару дней назад. В милиции, как это обычно и бывает, сказали, что искать еще рано… Но Орешина говорит, что ее дочь не может не прийти ночевать домой, не так воспитана…
Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник мрачный Крымов.
– Пришла? Вот и отлично. Зайди ко мне…
Юля поднялась и вошла в кабинет, где увидела сидящую на самом краешке кресла маленькую женщину в строгом светлом костюме. Услышав шаги, женщина тотчас повернулась, и Юля увидела обращенное к ней заплаканное, опухшее лицо.
– Значит, так, – говорил Крымов с неменяющимся выражением лица, – Таня Орешина, восемнадцать лет, вышла из дома четырнадцатого июля и не вернулась. Сказала, что поедет по магазинам… Никто из подружек ее не видел. Вот здесь я записал, во что она была одета, приметы, здесь же в папке фотографии и все необходимые данные… Займитесь, Юля. Если у вас есть какие-то вопросы к матери Тани, Галине Викторовне, можете пройти в ваш кабинет и поговорить…
Галина Викторовна после этих слов вскочила с кресла как ужаленная и, понимая, что разговор с Крымовым окончен, пошла, спотыкаясь на непослушных от волнения ногах, за Юлей.
– Девушка, вас, кажется, Юлей зовут? – обратилась Орешина к Юле, когда они оказались в кабинете, на двери которой поблескивала медью табличка «Земцова Ю. А.». – Умоляю вас, помогите мне найти Танечку… Она у нас единственная дочь… Она не могла, понимаете, не могла не позвонить и не сказать, что задержится или что-нибудь в этом духе… Я обежала всех ее подружек – ее никто в этот день не видел. Вы понимаете, она у нас весь год болела, запустила учебу, и поэтому мы решили, что она в этом году поступать не будет…
– Во сколько же лет она пошла в школу?
– С восьми мы ее отдали. Понимаете, у нее больные почки… – голос Орешиной дрожал, а из глаз непрестанно лились слезы, – и еще куча всяких болезней… Хотя внешне она выглядит вполне здоровой. Мы ее постоянно лечим, возим на море… Вот, посмотрите… – Галина Викторовна вытряхнула непослушными руками из синей папки несколько фотографий, с которых на Юлю взглянуло совсем юное создание, черноволосое, худенькое, с одухотворенным милым личиком и беззаботной улыбкой.
– Какая чудесная улыбка… – Юля сразу же сунула одну фотографию себе в стол, чтобы потом отдать на размножение Щукиной.
– Да, у нее хорошая улыбка… Она никогда не чувствует себя больной, все смеется, шутит… Она, конечно, наивная, чего уж там… Но знает, что мужчинам верить нельзя… Это я к тому, что если вдруг… – И она снова заплакала.
– Главное сейчас для меня – список ее подружек и возможность осмотреть ее комнату. И, если вас не затруднит, опишите мне еще раз вы, лично, во что она была одета.
– Хорошо… – Орешина шумно высморкалась и попыталась собраться с мыслями. – На ней четырнадцатого июля были светлые такие… кремового цвета шорты, красная маечка без рукавов и коричневые итальянские сандалии. На шее – цепочка… золотая, с кулоном в форме сердечка и крохотным рубином посередине. Еще она была в очках, таких дорогих, солнцезащитных… Они очень ей шли… – Женщина вновь закрыла лицо руками, и Юля подумала, что материнское сердце подсказывает ей, что с дочерью случилась беда.
– Скажите, Таня – девочка контактная? Общительная?
– Обыкновенная. В транспорте с посторонними вряд ли заговорит, а вот с подружками может говорить часами…
– Во сколько она вышла из дома?
– Да утром! В десять часов, она хотела пройтись по магазинам и купить себе пляжную шляпу и тапочки…
Юля задавала ей вопросы довольно долго, пока не поняла: все, что только можно было спросить у несчастной матери, уже спросила. Оставалось одно – действовать: опрашивать подружек Тани, обойти все центральные магазины города, в которых Таня предпочитала делать покупки, а вечером зайти к Орешиным домой и осмотреть комнату девочки.
Когда Орешина выходила из кабинета, Юле показалось, что та стала еще меньше ростом, ну просто девочка со спины… Таня же, ее дочь, была довольно высокой, хотя и хрупкой.
Когда Юля вернулась в приемную, Надя выглядела уже более спокойной, она деловито резала ветчину для бутербродов.
– Я вижу, тебе полегчало? А меня вот загрузили работой. Угостишь бутербродиком?
– Если не боишься испортить свою шикарную фигуру – пожалуйста.
– Нет, не боюсь… Тем более что не вижу на горизонте мужчину, ради которого стоило бы лишать себя радостей жизни.
– Ну и правильно. С чего начнешь? – Надя уже имела в виду работу.
– Понимаешь, в чем дело… Я только что, можно сказать, приехала, отсутствовала целый месяц. Для начала, как мне думается, стоит встретиться с Сазоновым, угостить его холодным пивком и расспросить, какова обстановка в городе в целом… Ты меня понимаешь?
– Да ты меня спроси – я тебе много чего расскажу… Я же в отличие от некоторых газеты читаю. Кроме того, у меня любовник – судмедэксперт, который каждый день потрошит молоденьких девушек… Вот уж действительно кто Джек-Потрошитель…
– Ты ему позвони, предупреди о моем возможном приходе, а я сначала навещу все-таки Сазонова. Крымов, кстати, где?
– Не знаю, умчался куда-то на машине.
– А ты не знаешь, он деньги с Орешиной взял?
– Как не взять. Они ему сейчас по горло нужны – сегодня какое число?
– Семнадцатое, а что?
– А то, что пора платить за аренду, свет… короче, платить по счетам… Юля, у меня к тебе будет просьба…
– Слушаю тебя, Надя, – отвечала Юля с набитым ртом и улыбаясь, уже заранее зная, о чем ее попросит Щукина. – Хочешь попросить меня не спаивать твоего Чайкина? Пожалуйста, но тогда подскажи, что ему, кроме водки и «Таллинской» колбасы, принести?
– Да ничего не неси, он тебе и так все расскажет как на духу…
– Считай, что уговорила. Тем более – экономия-то какая…
И, только выходя из агентства, она вспомнила, что никому не сказала о новом клиенте, об Олеге Шонине, и тех деньгах, которые он ей дал. И, главное, о том условии, которое он ей поставил. «Частное расследование… Не очень-то развернешься при Крымове и его финансовой политике…»
