Анна Михалева
Мечты серой мыши

Я вытащила руку из-под простыни, откинула прядь со лба и… мать твою, где я?!! Не поверите, но первое, что зазвучало в моей голове, был голос дражайшей родительницы: «Амалия, ты ведешь жалкую, беспутную жизнь. Ты качаешься на волнах жизни, как комок вчерашней газеты. И я даже не знаю, в какую дыру тебя зашвырнет эта волна завтра!» Когда мама меня распекает, она переходит на патетику, как средневековый судья, выносящий приговор особо опасному преступнику. Но сейчас я не в состоянии была думать о маме, так как у меня ужасно болела голова и я не понимала, где нахожусь. Я не без труда скосила глаза вправо, а когда круги перед ними немного рассеялись, удивилась, как, пожалуй, удивлялась довольно редко.

Рядом со мной мирно спал весьма симпатичный субъект. Удивление же мое было вызвано отнюдь не тем, что я, убей меня, не помнила, как его зовут и при каких обстоятельствах судьба зашвырнула нас на одну кровать. На самом деле удивило меня другое: я не помню случая, чтобы ко мне приклеился столь шикарный брюнет (а то, что он приклеился, и весьма успешно, сомневаться не приходилось, поскольку, кроме простыни, на мне ничего не было). Словом, минут пять я ломала голову, что же это за тип и чем я так его околдовала. Ну а потом все испортила проза жизни. Так всегда бывает, один неосторожный взгляд, и сказки как не бывало.

Мой неосторожный взгляд скользнул по противоположной стене, наткнулся на довольно внушительный циферблат часов, и это заставило меня слететь с дивана, нацепить на себя все, что попалось под руку и показалось мне достаточно знакомым, дабы придать мне приличный вид, бросить взгляд сожаления на безмятежно спящего «как его зовут» и выскочить за дверь. Проделала я все это в столь сжатые сроки, что, если бы в «Формуле-1» вручали приз за подобные действия, я бы уже купалась в шампанском.

За дверью я оказалась в длинном, устланном ковром коридоре, сильно смахивающем на гостиничный. Раздумывать мне на эту тему было совершенно некогда, поскольку начальник в нашем агентстве, конечно, не печально известный своей строгостью древнегреческий Дракон, но тоже не подарок. Опоздания он не приветствует. Тут надо бы еще раз напомнить слова моей мамочки, ну… в общем, о волнах жизни, поскольку эти волны довольно часто прибивали меня к рабочему столу с большим опозданием, так раздражавшим моего босса. Так что еще одно мне было бы совсем не на руку.

Утро я провела вполне плодотворно. Я пыталась произвести глубокий анализ деятельности своей памяти. К обеду я сделала вывод, повергший меня в тоску, в коей я пребывала до самого вечера. Вывод вот какой: это до чего же нужно довести девушку, чтобы при отсутствии каких бы то ни было воспоминаний как о человеке, с которым она провела ночь, так и о самой ночи, она твердо помнит, что сегодня понедельник и ей непременно нужно быть на работе в восемь тридцать! Обидно было сознавать, что шикарный брюнет затерялся между извилинами моего мозга и мне уже не суждено познать, каким образом я его зацепила. В конце концов утеря столь полезных сведений — обстоятельство довольно печальное, поскольку в тот момент я надеялась, что живу не последний день и потрясающих брюнетов на мой век еще хватит. Словом, уходила я из агентства в растрепанных чувствах. Уже у вахты зазвонил мой мобильный.

— Ты только подумай! Кое-кто из великих актеров, может быть, всю жизнь мечтал прославиться, сыграв отъявленного злодея. А некоторым подобные роли достаются прямо от рождения. Ну? И что говорить после этого о справедливости.

— Добрый вечер, мама, — успела вякнуть я.

— Да какой там добрый! — фыркнула моя мать. — Этот подлец опять сорвал аплодисменты!

— Ты звонишь из театра?

— Если бы! Подлец Николаев! Ты только подумай, при такой приятной, я бы сказала, музыкально-телевизионной фамилии, какое же это мерзкое существо.

У меня свело скулы в предчувствии изнурительного монолога моей маман. Ее давняя борьба за территориальные права с председателем соседнего кооперативного дома была мне известна во всех деталях. Более коварного и неугомонного врага, чем этот Николаев, у мамы не было. Ну, разве что кое-какие члены отечественного правительства, абсолютно все думские депутаты, сенат США и еще почему-то попавшая в ее черный список ассоциация российских уфологов. Все они были в более выигрышном положении, нежели подлец Николаев, поскольку все территориальные претензии, которые она могла им выдвинуть (за исключением, разумеется, уфологов), — это, во-первых: «Почему до сих пор американцы не вернули России Аляску? Ведь занимали всего на двести лет и уже достаточно обустроили, чтобы отдать владельцу». Во-вторых: «Вместо того чтобы штаны просиживать, лучше бы Крым вернули». А в-третьих: «Что-то мне не нравятся все эти переговоры с Японией относительно Курильских островов».

Впрочем, всеми этими вопросами мамочка по большей части мучила телевизор во время вечерних новостей. Что же касается подлеца Николаева, то тут война велась давно, с переменным успехом, и уже с легкой руки какого-то дворового шутника получила название «сине-коричневой».

Ну, с названием совсем просто: мама была активисткой движения «За права жильцов дома по адресу Бестужевская, 23», облицованного голубой плиткой. Дом, председателем кооператива которого являлся Николаев, был облицован мерзкой, по маминому мнению, коричневой плиткой. Суть теперешнего конфликта сводилась к тому, что Николаев добился от жильцов разрешения огородить вверенный ему дом железным забором. При этом, как считала мама, он захватывал обширные владения двора при доме, за права которого она боролась не покладая рук.

— Ты не поверишь, я выглядела идиоткой в глазах этих тупоголовых коричневых! — громогласно возмутилась мама. — Меня в прямом смысле подняли на смех. И это после того, как я представила им неопровержимые доказательства своей правоты. Да что там план местности и прочие документы, я провела полуторачасовую лекцию, где на исторических примерах доказала, что оккупация еще никого до добра не довела! Помнишь историю Наполеона…

— Мама…

— А Гитлера?

— Мама! Это мобильный телефон…

— А Генриха VIII?

— Господи боже, мама!

— А Карл V из династии Габсбургов?!

— Амалия, ты еще в пятницу забыла. — Протянул мне конверт охранник.

Я сунула конверт в карман и, собравшись с духом, рявкнула в трубку:

— Да плевать мне на Карла V и уж тем более на Генриха VIII!

Скосив глаза на охранника, я поняла, что подобные заявления могут дестабилизировать некоторых современных мужчин. Охранник в прямом смысле слова остолбенел. Но моя родительница не относилась к впечатлительным особам.

— И это плохо, — с жаром заявила она. — Если бы ты хоть немного интересовалась жизнью Генриха VIII, знала бы, до чего может довести девушку твоих лет и твоих ветреных взглядов каждый второй мужик.

— Интересно, до чего же?

— До плахи! — с пафосом заключила моя родная мать.

— А… — без энтузиазма протянула я и отключила телефон.

Понедельник нельзя назвать приятным днем. Достаточно вспомнить то, что все несчастья сваливаются мне на голову именно в понедельник, и станет понятно, почему я так думаю. К примеру, прошлым летом мою только что отремонтированную квартиру залили именно в понедельник, а на прошлой неделе в этот же злосчастный день в мою «девятку» въехал «Мерседес». Так что этот понедельник прошел для меня без особенных потерь, если не считать выволочки от местного агентского Дракона за то, что я якобы по невнимательности упустила какого-то там важного клиента, да маминого телефонного разговора, что уж совсем ерунда в сравнении с катаклизмами мирового масштаба. Так я думала, поднимаясь по лестнице к своей квартире. То, что лифт отказался поднимать меня на родной третий этаж по причине неисправности, я тоже списала на понедельник.

На втором этаже дверь распахнулась, аккурат когда я с ней поравнялась, и в проеме показалась сияющая рождественскими огнями физиономия моего соседа и приятеля Лолы.

— Ну, ты и подцепила! — с некоторой завистью приветствовал он меня.

— Что? — я оглянулась в поисках бог весть чего, что могла подцепить на пуховик или сапоги.

— Парниша что надо!

Жаль, но парниши на моей одежде не было. Поэтому я перевела вопросительный взгляд на Лолу.

— Таких мужиков просто так не отпускают, милая, — заявил он тоном учителя начальных классов. — Нужно было крепче держать.

— Ты о ком? — решила уточнить я.

— Ты давно к зеркалу подходила?

Неожиданный вопрос заставил меня заволноваться.

— Ну… дойду до дома, непременно гляну. А что, уже стоит делать подтяжку?

— Знаешь… — он боком вылез на площадку, прислонился бедром к косяку и за две секунды изучил меня от корней волос до носков ботинок. После чего выдал экспертную оценку: — С твоими нынешними запросами я бы посоветовал тебе сделать радикальную пластическую операцию, включая наращивание длины ног и увеличение объема груди.

— Может, на сей раз я обойдусь парикмахерской? — без надежды на успех предположила я.

— Ха! Таких мужиков, как твой вчерашний, можно встретить разве что под ручку с Синди Кроуфорд. Я вообще не понимаю, как его угораздило прибиться к твоему причалу.

— Спасибо на добром слове.

— Зачем ты так, — тут же обиделся Лола. — Если бы я был лицемером, я бы сказал, что таких, как ты, еще поискать и парнише крупно повезло, раз ему удалось тебя обаять. Но я же твой друг, а потому я честен.

— Ты нас видел вместе? В этом подъезде? — я перевела разговор на более интересующую меня тему.

— А ты думаешь, что раз уж подцепила стоящего мужика, так об этом непременно сообщат в вечерних новостях? Разумеется, я вас встретил. Как раз шел домой, а ты с ним спускалась вниз.

— Я была нормальной?

— Обычной, — он пожал плечами. — Если ты всегда ненормальна, чего большего от тебя ждать в какой-то отдельный момент.

— Подожди! Я имею в виду, я была трезвой?

— Абсолютно. Во всяком случае, от тебя не пахло ничем, кроме твоих отвратительных духов. Понять не могу, как твоего кавалера не мутило от столь мерзкого запаха.

— Какие же духи ты мне посоветуешь?

— Я подарю их тебе на старый Новый год.

— А чем тебе новый Новый год не подходит?

— Не мой праздник, — он мгновенно скуксился, напомнив персик, пролежавший неделю на подоконнике.

— Ладно, извини. — Мне стало стыдно, поскольку я прекрасно знала печальную историю расставания Лолы с мужчиной его мечты, которая произошла три года назад. Да что там знала, я сама его пять раз из петли вытаскивала. Впрочем, вряд ли он тогда серьезно был настроен на повешение. Хотя… человеку редко приходит в голову обвязывать шею веревкой и мотаться с ней по квартире. — А я не называла его по имени?

— Кого? — Лола вздрогнул.

— Ну, того потрясающего мужика, которого я свела с лестницы.

— Вообще-то, это он тебя свел, потому что ты висела на его плече и только что слюни не пускала.

— Н-да…

— Потом он усадил тебя в шикарный белый «Линкольн» и повез к звездам.

— К звездам?

— Да. Он так и сказал водителю: «К звездам». Расскажешь, что потом было?

— Ну… считай, что я спустилась с небес на землю.

— Этого следовало ожидать.

— Наверное. Только жаль, что все так быстро закончилось и я абсолютно ничего не помню.

— В смысле?

— К сожалению, это не имеет смысла. Не помню, и все тут.

— Так, может, вместе что-нибудь вспомним?

— А ты можешь вспомнить?

Он взъерошил волосы и подытожил после некоторого раздумья:

— Печально…

— Еще бы, — кивнула я и пошла вверх по лестнице.

* * *

Как выяснилось, утро вторника может выдаться куда более мерзким, чем вечер понедельника. Во-первых, у меня сломался фен. А во-вторых, намереваясь сварганить на голове хоть что-то мало-мальски приличное, я схватилась за заколку, которая выпала из моих рук и закатилась под ванную. И в-третьих, пытаясь достать эту злосчастную заколку, я порвала единственные целые колготки, и теперь во всю правую голень нагло белела стрелка. Пришлось натянуть брюки, отчего настроение упало на отметку вечной мерзлоты. Объясняется мое состояние весьма просто: наш доморощенный Дракон установил порядок, по которому женщины в агентстве не имеют права носить юбки мини и брюки. На первое я, допустим, и не претендую. А вот по поводу брюк… У меня час дороги, и я успею сочинить стоящее оправдание. А на случай провала я додумалась захватить юбку, подходящую под стандарты Дракона. В конце концов, пока машина в ремонте, я езжу на метро, а это шикарная возможность купить колготки. Но мои сегодняшние неприятности не закончились. Открыв дверь квартиры, я буквально столкнулась с мужчиной, которого Лола назвал бы «моим типом». Ничего примечательного, кроме большого носа формы и вида картофелины, щедро удобренной пестицидами.

— А я хотел вам звонить, — прохрипел он и убрал палец с кнопки звонка.

— Вы подъездный душитель? — хмуро предположила я, вспомнив завет родительницы всегда быть готовой к самому худшему.

— С чего вы взяли? — он покраснел.

— Должна же я знать, кто наведался ко мне в гости.

— И часто к вам заглядывают подобные субъекты? — он потер руки, скорее от смущения.

— Вы первый.

— Да почему вам такое в голову пришло?! — возмутился он.

— Слушайте, кем бы вы ни были, вы явно ошиблись дверью. — Я бесцеремонно подвинула его и, шагнув за порог, захлопнула дверь.

— Вы Амалия Федоровна Кузякина?

— К сожалению, — я накинула капюшон на голову.

— Отчего же? — он попытался заглянуть мне в лицо.

— Странное дело, чем проще у людей фамилии, тем изощреннее они издеваются над своими детьми, давая им совершенно неподходящие имена. Вы не находите? — Я побежала вниз по лестнице. — Я, к примеру, знаю двоих Рональдов — Пыжикова и Севрюкова, Изабеллу Кадушкину и, самое удивительное, Вольфганга Иванова.

Человек с картошкой вместо носа затрусил рядом:

— И что в этом удивительного?

— Почему люди с простой фамилией Ивановы назвали своего сына Вольфгангом? Вас это не удивляет?

— А у вас богатая коллекция, — он, как мне показалось, неприятно хмыкнул. — Что вы можете сказать о Билле Боккаччо?

Я на ходу пожала плечами:

— Только то, что с родителями у него тоже не все в порядке. С какой стати давать младенцу явно американское имя, ведь, судя по фамилии, он чистый итальянец.

— Ну… с родителями у господина Боккаччо уже лет пять как не все в порядке, если можно так выразиться. Я опираюсь на официальные сведения, — выдавил из себя мой спутник. — Однако вчера господин Боккаччо разделил участь своих родителей.

— Что, тоже стал отцом?

— Нет, тоже умер.

Я замерла на последней ступеньке. Почему-то мне показалось, что, по мнению человека с синим в пупырышках носом, я должна знать этого самого нынче покойного господина Боккаччо.

— Странный юмор, — нараспев произнесла я, глядя на типа с носом так же пристально, как гляжу на клиента, когда он начинает лепетать мне о неуместности предоплаты.

— Это не юмор, а жизнь, — вздохнул он.

— А зачем вы мне все это рассказываете?

— Вы-то сами как думаете?

— Если вы хотите знать правду, проконсультируйтесь у психиатра. Я не имею права ставить диагноз, но у меня отнюдь не радужные предположения относительно вашей психики.

— Меня зовут майор Лунин. Василий Григорьевич.

— Странно, но ваши родители прыгнули выше моих, назвав вас Майором Луниным. Мои просто ограничились неподходящим именем.

Он снова смутился. Нос у него при этом побелел.

— Вы меня не поняли, — прохрипел он. — Я майор МВД Василий Григорьевич Лунин.

— Только не говорите, что за углом прячется придурок со скрытой камерой или что-то в этом роде. Терпеть не могу подобных передач! — вспылила я и пошла к двери. — Подлавливают человека тепленьким, дурят как хотят, а потом выставляют на потеху публике. Это низко и даже цинично. У вас грязная работа, и я в ваши игры не играю!

— Послушайте, — он подсуетился и открыл передо мной дверь. Жест достойный, и я посмотрела на майора благосклоннее. — Я должен показать вам удостоверение.

— Зачем?

— Чтобы вы не думали, что это розыгрыш, и поняли наконец, что дело весьма серьезное. Вчера в номере гостиницы «Балчуг-Кемпински» был задушен гражданин Италии господин Билл Боккаччо.

— Послушайте, — я снова остановилась и глянула на него в упор, — в Москве одиннадцать миллионов жителей, почему вы решили обратиться с этим делом ко мне? Я знать не знаю господина Боккаччо, я не принимала участия ни в его жизни, ни в его удушении. И честно говоря, совершенно не сожалею ни о первом, ни о втором, ни о третьем.

— Вот как? — Он склонил голову набок.

— А что, меня должно это сильно озаботить? — Я тоже склонила голову набок. И еще руки в карманы сунула.

— Я бы на вашем месте озаботился.

— Это еще почему?

— Сами посмотрите, — и он раскрыл кожаную папку, которая, оказывается, все время была у него в руках, и, достав лист стандартного формата, протянул его мне.

Снимок на листе меня действительно озаботил, потому что на нем была я, идущая по коридору гостиницы. Видите ли, вчера, выскочив на улицу, я даже не обратила внимания, где поймала такси. Встреча с Драконом волновала меня куда больше, нежели здание, в стенах которого я провела ночь. Оказывается, в понедельник я проснулась в «Балчуге». Наверное, я покраснела. Во всяком случае, мне стало нестерпимо жарко, но скинуть с головы капюшон я не решилась.

— Компания «Оксес» проводит рекламную акцию, целью которой является заинтересовать руководство крупных гостиниц в своем оборудовании. Они поставили камеры слежения в коридорах. Акция продолжается уже неделю. И если бы не она, мы бы вас, разумеется, никогда не вычислили.

— Знаете, что я думаю…

— Весьма интересно.

— Компания «Оксес» — большое дерьмо!

— Может быть, вы и правы, — пожал он плечами. — Вам нужно проехать со мной, — представитель власти наконец осознал свою значимость.

— Куда? — мой голос дрогнул.

Ситуация преломилась не в мою пользу.

— В отделение милиции.

Когда-то давно школьная подруга рассказала мне, как однажды ее чуть было не переехал грузовик. Она живописала, как у нее глаза из орбит полезли, когда эта громадина на всех парах вырулила из-за угла и устремилась прямо на нее. И вот теперь, спустя много лет, я наконец поняла, что она тогда чувствовала.

* * *

В здании милиции мне не понравилось. Кто бы мог подумать, что там столь маленькие и душные кабинеты, в которых сидят столь странные люди. Меня встретили трое. Не то чтобы они были на одно лицо, но некоторую схожесть в их облике я все-таки отметила. И все трое мне чем-то напомнили майора Лунина. Может быть, взгляды у них у всех были одинаковые — пристальные и все понимающие, словно они способны проникать внутрь человека. Мне под этими взглядами стало сразу же неудобно за свою стрелку на колготках, хотя, разрази меня гром, я и сейчас не понимаю, как они могли разглядеть ее под брюками. Однако я не зря затронула вопрос о странности работников милиции. Еще в служебной «Волге» майора Лунина разговор мне показался на редкость удивительным. Хотя начался он довольно обычно, учитывая обстоятельства.

— Не расскажете ли вы мне, как познакомились с господином Боккаччо? — спросил меня Лунин, когда «Волга» стартовала от моего дома.

— Хм… — пожала я плечами. Честно говоря, мне это тоже хотелось бы знать. Но память моя покрылась слоем пыли. И я ощущала жгучее желание пройтись мокрой тряпкой по своим мозгам.

— Но ведь в этом, наверно, нет ничего ужасного… — Лунин бросил равнодушный взгляд в окно и снова повернулся ко мне: — Миллионы девушек ежедневно знакомятся бог весть с кем. Вам ведь и раньше приходилось… как бы это выразиться… ну… встречаться с незнакомыми молодыми людьми, которые впоследствии становились вам весьма близки. — Он надавил на это «весьма» с такой силой, словно желал его раздавить в лепешку.

— Ну… наверное, — неуверенно отвечала я, не совсем понимая, что он имеет в виду и куда клонит.

— Лично я вполне понимаю современных девушек, — нараспев продолжил майор МВД. — Занятость, транспорт… жизни совсем ведь не видите. Дом — работа, работа — дом. И совершенно нет возможности познакомиться как положено. А что? Раньше девушек вывозили на балы, представляли кавалерам, и вообще… тогда было время и на ухаживание, и на жеманные отказы.

— Послушайте, — я поняла, что мое терпение иссякает с той же скоростью, что и горстка песка, скользящая сквозь пальцы. — Вы, случаем, с моей мамой не знакомы?

— А? Ну конечно, — понимающе улыбнулся он. — Видимо, она говорит вам то же самое.

— Она всегда так начинает, — хмуро поправила его я, — а заканчивает историей про Генриха VIII и его шестерых жен.

— В каком смысле? — несколько озадачился столь дикой связью майор.

— В смысле морали, — сочла своим долгом пояснить я. — Моя мама уверяет, что каждый мужик — в душе Генрих VIII, будь он хоть негром, пардон, афроамериканцем от рождения.

— Нет, — расстроился Лунин, — мне этого не понять.

— Ваше счастье, — вздохнула я, — а то я уж испугалась. Значит, вы незнакомы с моей мамой.

— Так вот я и говорю, — как ни в чем не бывало снова завел майор, — ведь может оказаться, что молодой человек и не то, чтобы очень… а как раз наоборот. В смысле, иногда выходит, что при первой встрече он кажется тем, кем на самом деле не является, если вы меня понимаете.

— Честно говоря, пока не совсем, — призналась я и зевнула.

— Или вот еще пример…

«Наверное, у Лунина не все в порядке с ушами. Или с мозгами. В общем, с чем-то у него явно большие проблемы», — пришло мне в голову.

— Не в каждой ситуации можно сразу понять, что за человек стоит перед тобой. Бывает, годы проходят, и только потом, после многих лет совместной жизни, ты вдруг понимаешь, что связал себя совсем не с тем, с кем хотелось.

— Сочувствую. — На меня опять напала зевота. Как будто я попала на совещание в кабинет Дракона. Ничего не могу с собой поделать, скулы словно изнутри что-то распирает.

— Это я к тому, что, как вам показался на первый взгляд господин Боккаччо?

От неожиданного поворота я икнула. Потом моргнула пару раз и ответила, несколько смутившись:

— Когда я кинула на него последний взгляд, он мне очень даже показался.

— Ну, это оно конечно… — промямлил майор так сконфуженно, словно никогда не видел вместе мужчину и женщину в одной комнате. И открытие, что представители двух противоположных полов могут находиться наедине в запертом пространстве, повергло его в глубокий шок.

— Да что вы в самом деле! — растеряв остатки терпения, возмутилась я. — Вы же сами сказали, что времени на длительные ухаживания у людей теперь нет. Хотя я, честно говоря, понятия не имею, сколько времени этот самый Боккаччо за мной ухаживал, потому что его образ стерт в моей памяти, словно по моим извилинам ластиком прошлись.

— Что вы говорите? — изумился Лунин. — Вы совсем ничего не помните?

— До вчерашнего утра — ничего, — подтвердила я.

— Как же это может быть?

— Вполне возможно, что общение столь серых особ, как я, с такими яркими мужиками, как этот ваш тире мой Боккаччо, способно встряхнуть сознание серых и воссоздать в этом сознании первобытный хаос.

Лунин не успел ответить на мою философскую фразу, так как мы приехали и вышли из машины на улицу.

Пока я шла по гулкому коридору, я поняла, что вляпалась в ситуацию более неприятную, чем могло показаться на первый взгляд. Шутка ли, по мнению людей из органов, я была последним человеком, кто видел этого самого Боккаччо живым. Из этого я сделала вывод, видимо, аналогичный, тому, который сделал и майор Лунин, — как правило, живым человека убитого последним наблюдает его убийца. Колени у меня подкосились. Лунин же только загадочно улыбался. Вот тут-то до меня наконец дошло, насколько серьезно мое положение. Трое в кабинете встретили меня дежурным сочувствием. Наверное, привыкли, что к ним заходят исключительно нуждающиеся в этом самом их чертовом дежурном сочувствии. Не помню, в каком уж журнале я прочла однажды полезные советы по поводу общения с милиционерами. Там среди всяких прочих напутствий, написанных для граждан доброй рукой журналиста, был и такой: мол, если вас остановит гаишник за какое-то нарушение, ни в коем случае не вздумайте отпираться. Признайтесь честно: мол, не заметила красный свет, а потому и промчала через перекресток на полной скорости. Ну, и тому подобное. Словом, главное, не ври в глаза. Гаишники этого не любят. Входя в кабинет, я решила, что, в сущности, следователи мало чем отличаются от гаишников. Во всяком случае, они тоже служат закону. Может, и не так рьяно, как вторые, но тем не менее врать им тоже не стоит. Вот поэтому я с порога заявила, что ничего не помню и понятия не имею, кто удавил гражданина Италии господина Боккаччо.

— И вообще, — я неожиданно почувствовала прилив возмущения, — с чего вы взяли, что по коридору гостиницы я шла именно из его номера?

— Гм… — все трое многозначительно хмыкнули и так же многозначительно улыбнулись.

— Вот вам, господа, Амалия Федоровна Кузякина, — представил меня выросший за моей спиной Лунин. — Весьма интересная особа.

Терпеть не могу подобных характеристик. Тем более что мне доподлинно известно, что никому я не интересна. Ну, может быть, тут и стоило сделать скидку на обстоятельства, вследствие которых моя персона выглядела весьма занимательно в глазах четырех служителей закона. Однако я этой скидки не сделала, а потому возмущенно взревела:

— На каком основании меня задержали и приволокли сюда, а? У вас есть доказательства, что я удавила этого вашего Боккаччо, а? И раз уж зашла об этом речь, откуда мне-то известно, что мужчина, с которым я провела ночь, и ваш удавленный Боккаччо одно и то же лицо?! Вы мне показали только снимок, на котором я иду по коридору гостиницы. Может быть, тот, с кем я провела ночь, жив-здоров и зовут его вовсе не господин Боккаччо, а какой-нибудь Иван Иваныч Иванов.

— Гм… — кашлянули они хором.

Я умолкла и воззрилась на них в немом бешенстве.

— Ну, вы это… — за всех ошарашенно произнес майор Лунин и, выбравшись из-за моей спины, возник в центре душной комнатенки, — успокойтесь для начала.

— Какого черта?! — Я вошла в роль стервы и завращала глазами, как злобная теща перед провинившимся зятем.

— Может быть, господин Боккаччо сам удавился? — оглядев меня с ног до головы, предположил один из кабинетных.

Лунин подвинул мне доисторический стул:

— Сядьте, пожалуйста.

Я с подозрением покосилась на него, потом на предложенный стул:

— Вы уверены, что он не развалится?

— Да что вы! — искренне возмутился тот. — Он таких рецидивистов выдерживал!

— Ну тогда, пожалуй… — Я рухнула на утлую мебель, и, тут же почувствовав дикую усталость, растеклась по ней, безвольно свесив руки.

— Что касается опознания личности господина Боккаччо, вглядитесь, пожалуйста, в эту фотографию, — один из приятелей Лунина протянул мне небольшой снимок.

— Он там, это… В смысле, уже того? — голос мой предательски дрогнул. Я даже в кино терпеть не могу, когда на экране возникает покойник. Ну не люблю, что ж поделать!

— Чего того? — не понял Лунин, потом сообразил и улыбнулся. — Нет, на фотографии он весьма живой. Смотрите, не бойтесь.

Я взяла снимок и, кинув на него взгляд, томно вздохнула:

— Если вы этого человека называете господином Боккаччо, то он и есть тот, кого я оставила вчера в номере. Да. Несомненно.

— При каких обстоятельствах вы его оставили?

— Ну… — Я пожала плечами и помолчала, закинув голову и воззрившись на пожелтевший потолок. Минуту спустя я выдала результат своих мучительных блужданий по путаным тропам собственной памяти. — В общем, он спал. А я опаздывала на работу. Ох! — тут я подскочила как ошпаренная. — Я и сейчас опаздываю! Вернее, уже опоздала.

— И все-таки присядьте, — тихо, но властно прошипел третий, который сидел в самом углу и до сей поры скромно молчал.

От предложения, высказанного в таком тоне, нормальный человек отказаться не может, потому что чувствует, что отказ влечет за собой более внушительные последствия, чем кажется на первый взгляд. Я, разумеется, тут же снова рухнула на стул и хлопнула глазами в его направлении.

— Вы не заметили ничего странного в поведении господина Боккаччо?

— Шутите? — пролепетала я. — Я же говорила, что ничего не помню.

— Вы отдаете себе отчет, что от ваших ответов зависит очень многое? — От тихого шелеста его голоса у меня мурашки по коже побежали. Честное слово! У нас в школе была химичка — Нина Игнатовна. Она говорила так же тихо и отстраненно аккурат перед тем, как с наслаждением вкатить вам пару. От ее голоса у меня в свое время тоже мурашки по коже бегали. Я и в школе-то после окончания ни разу не была, всегда за километр ее обхожу, потому что в памяти об ученических годах сохранился лишь голос этой чертовой Нины Игнатовны. Но я вам скажу, что мурашки, которые бегали по моему телу из-за тихого шелеста химички, были втрое меньше теперешних.

Я судорожно кивнула, дав понять, что осознаю всю тяжесть своих сумрачных перспектив. И это, можете поверить, не было наигранно. Перед моими глазами поплыли картины одна страшнее другой, и в них присутствовал призрак воспетого маменькой злосчастного Генриха VIII.

— Тогда продолжим, — с тихим достоинством подытожил тот, кто сидел в самом углу. — Допустим, вы действительно ничего не помните…

— Как это — допустим?! — собрав последние остатки воли и желания выжить, всхлипнула я. — Я на самом деле ничегошеньки не помню.

— С вами такое раньше бывало? — участливо осведомился майор Лунин.

— Только на первом курсе, когда я сдавала экзамен по философии. Всю ночь учила, а когда взяла билет, все из головы словно корова языком слизнула. Даже ярких представителей не помнила. Только одного Фрейда. Зигмунда…

— И что?

— Как — что? Отправили на пересдачу.

— Тьфу ты, господи! — всплеснул руками Лунин. — Я вас не спрашиваю о вашей студенческой юности. Что с вами случилось, когда вы, гм… проводили время с господином Боккаччо? С какого момента вы ничего не помните?

— Да я вообще ничего не помню. Ни то, как мы познакомились, ни то, каким образом попали в один номер гостиницы.

Лунин горестно вздохнул и вяло спросил:

— Вот эта вещь вам ничего не напоминает? Может быть, всплывет в сознании?

С этими словами он протянул мне еще один снимок. Я долго разглядывала нечто вроде тесемки, разложенной на столе. Тонкая лента с довольно занятным орнаментом, кажется, плетеная. С обоих концов скрепленная не то ниткой, не то тонкой леской. В общем, довольно странный предмет непонятного назначения. В конце концов я призналась:

— Разрази меня гром, но ничего подобного мне встречать не приходилось.

— Вам несказанно повезло. — Лунин снова вздохнул. — Это удавка, которой удушили господина Боккаччо.

— Господи святы! — Я швырнула снимок на стол. — Негоже такую гадость совать под нос приличным девушкам…

— Приличные девушки не шляются по ночам с известными всему миру аферистами! — неожиданно взревел тот, что сидел в самом углу.

Ха! Лучше бы он шелестел и нагонял на меня страх. Он думал, что своим резким, с позволения сказать, замечанием меня ошарашит. Он не имел дела с моей мамочкой! И потому не знал, что подобными обвинениями он моментально будит во мне свирепого зверя. Я тут же пришла в себя и бешено завращала глазами, как та самая теща… ну вы уже знаете.

— Во-первых, у него на лбу не написано, что он аферист с мировым именем! — взревела я. — А во-вторых, он мне трудовую книжку не показывал! Да и потом, с чего вы взяли, что имеете право выбирать, с кем шляться по ночам порядочным девушкам, а с кем не шляться? У вас, кстати, на лбу не написано, что вы следователь. Да и потом, среди следователей, сдается мне, тоже немало аферистов. Пусть и не мирового масштаба, но тоже будь здоров!

Если бы я только знала, что как в воду гляжу, может быть, и избежала бы всех своих будущих проблем. Но знать я ничего не могла.

В наступившей тишине прозвучал чей-то тихий шепот:

— Даже не знаю, последнее расценивать как оскорбление или как комплимент…

— Как вы думаете, почему господин Боккаччо увлекся вами? — так же тихо вопросил тот, что сидел в углу, когда пары моего гнева осели на стенах кабинета.

— Понятия не имею, — честно призналась я.

— Посудите сами. Ведь должен же быть у него хоть какой-нибудь интерес, кроме ваших… хм… прелестей.

— Я уже ответила, — хмуро подтвердила я, поняв, что перед словом «прелестей» он едва не вставил «сомнительных». Ну да, конечно, я не красотка. Но невежливо же об этом напоминать постоянно.

— Вы не обижайтесь, — с теплотой в голосе обратился ко мне некто, сидящий за столом и записывающий мой бессвязный треп, видимо, полагая, что составляет протокол допроса. — Но господин Боккаччо никогда не вступал в связь с посторонними девушками, если он не видел в этом выгоды. По молодости он, правда, обольщал богатых вдовушек. Но это было давно и происходило в основном в Европе. Да и вас нельзя назвать богатой вдовушкой. К вам его привлекло нечто другое. Подумайте хорошенько. Ведь от этого может зависеть и ваша судьба.

Он произнес это так проникновенно, что я вместо его слова «судьба» с большей уверенностью поставила бы «жизнь». Надо признать, меня затрясло. Я и подумать не могла, что они во мне видят не хладнокровного убийцу, а тупую жертву, на шее которой уже затянулось нечто вроде того, чем удавили самого Боккаччо.

— Но у меня ничего нет, — растерянно пролепетала я.

— Вот это-то и странно, — Лунин опять вздохнул. — С чего бы Боккаччо лететь сломя голову в Москву, тут же связываться с вами…

— Ну, может быть, это случайность. Может, он был тут по другим делам, — робко вякнула я.

— У него билет с открытой датой вылета. А прилетел он на прошлой неделе в четверг. Судя по всему, нашел он вас довольно легко. Наверное, знал, где искать.

— Знаете, все это кажется полным бредом, — наконец признала я. — В нашей семье даже родовых реликвий не имеется. Ну, я имею в виду, как у моей приятельницы — Вали Гринблат. У них в коридоре, сколько она себя помнила, висела какая-то жуткая картинка, которую Валиной маме завещала ее бабка. Если бы не любовь Валиной матери к своей усопшей родственнице, картинку эту уже давно бы выкинули. А так она три ремонта пережила и висела в коридоре жутким несуразным пятном. Портила интерьер. Пока к Вальке не пришел ее новый ухажер, который, попав в коридор, забыл и про Вальку, и вообще зачем его туда привели. Он как застыл возле этой картинки, как начал вздыхать и охать. Валька даже подумала, что он сейчас за прабабкой в царство мертвых отправится. А когда этот тип оклемался, то начал визжать, что они изверги и ранний рисунок Шагала держат без должного освещения. Оказывается, Валькин поклонник был искусствоведом, как раз специализирующимся на творчестве Шагала, и без лупы мог узнать его технику. А бабка Валькиной матери не то с самим Шагалом, не то с его родственниками имела знакомство. Словом, рисунок этот Шагал ей и вручил давным-давно, когда она еще в Витебске жила. Ну, это все уже потом выяснилось. Вот такая история. Все это я к тому рассказала, что у нас в доме ничего подобного нигде не залежалось. Ну, если не считать китайского календаря 1987 года, который у меня, извините, в туалете висит.

— Можно зайти посмотреть? — тут же оживился Лунин.

— Да, пожалуйста, — великодушно согласилась я. — На нем глянцевая китаянка в красном платье. Все никак не доберусь до нее, чтобы снять с двери.

— Ну, если и вы ничего предположить не можете, то мы и подавно… — развел руками тот, кто писал протокол.

— И что же мне делать?

— Как что? — возмутился Лунин. — Изо всех сил напрягать память! А если что вспомните, позвоните, — он протянул мне визитку.

Я встала, пошла к двери, чувствуя на спине сочувствующие взгляды, а на шее удавку. Ту самую, которую недавно видела на снимке.

— Слушайте, — я развернулась к ним. Почему-то мне очень захотелось остаться в отделении. Ну хотя бы в качестве подозреваемой. Уж очень жутко было на улицу выходить. — А почему вы не думаете, что этого Боккаччо я удушила?

— Хотите сделать признание? — Лунин понимающе кивнул. Сдалось мне его понимание!

— Не то чтобы… Просто интересно.

— А вы уверены, что это не вы убили? — вскинул брови тот, кто теперь уже не писал протокол, а отложил его в сторону. И сдается мне, намеревался выкинуть в корзину, как только за мной захлопнется дверь.

— Я же сказала, что помню: я ушла, когда он спал без всякой удавки. Даже похрапывал. Больше мне память не отказывала.

— Кровь на анализ сдайте. Для следствия. Сегодня, — отрывисто произнес тот, что сидел в углу. — А то, что вы не убивали, говорят показания других свидетелей, которые видели, как вы вошли с господином Боккаччо в отель и поднялись в его комнату. Кстати, по их словам, вы действительно были не в себе. А вышли до того, как в номер к Боккаччо проникли двое официантов из ресторана.

— Что значит «проникли»? Человек имеет право позавтракать в постели.

— Конечно. Только вызов из номера Боккаччо в ресторан не поступал. И к тому же эти официанты, в отличие от вас, превосходно знали, где в коридоре установлены камеры наблюдения, а потому вовремя прикрыли лица салфетками. Так что личности их установить не удалось.

— Это означает, что по Москве ходят как минимум двое непойманных убийц? — выдохнула я и решительно направилась к только что покинутому стулу. — В таком случае я из этого кабинета никуда не пойду!

— Помилуйте! — нервно воскликнул майор Лунин. — Знали бы вы, сколько по нашим улицам непойманных преступников ходит. А если учесть укрывательство от налогов…

— Черта с два! — я плюхнулась на древний стул.

Подо мной что-то жалостливо скрипнуло. В следующее мгновение я уже летела на пол, круша остатки казенной мебели.

* * *

На улице я долго стояла в глубоком раздумье. Сначала я задумалась, каким это образом Лунину и его товарищам удалось все-таки выпихнуть меня из здания. Ведь, казалось бы, мужички так себе, словом, не Шварценеггеры, а я упиралась всеми конечностями столь активно, что могла бы претендовать на первый приз в этом виде спорта. Ну, правда, я довольно долго жеманничала в кабинете, похожем на процедурный, где у меня брали кровь из вены. Тянула время изо всех сил, даже разрыдалась, позволив себя успокаивать следственному отделу в полном составе, причем по очереди. И все-таки теперь вот стою и мерзну на улице. Вытурили. Удивительно!

Дракон на пару с матушкой обрывали телефон. Но сейчас мне было не до них. Мои мысли были о моем будущем. Как отдаленном, так и ближайшем. Что касается отдаленного, то я, как все девушки, продолжала мечтать о принце на белом коне, который однажды распахнет дверь моей затхлой квартирки и избавит меня от всех проблем разом. Кстати, нужно бы не забыть сказать ему о тех двух официантах из «Балчуга», которые, как злые разбойники, теперь подкарауливали меня с удавкой. Пусть уж заодно и от них меня избавит, что ему стоит, в конце концов. О ближайших планах на жизнь думать было сложнее и неприятнее. Принца пока не было видно (и напрасно я вглядывалась в безучастные физиономии проходящих мимо особ мужского пола). Они на принцев не тянули, как раз наоборот.

Наблюдая за той поспешностью, с которой они стремились миновать здание окружного отделения милиции, я сделала вывод, что у них не все в порядке в отношениях с законом. А такие принцы мне не нужны. Сама уже по уши в… словом, ничего замечательного в моем положении нет. Ну а раз я в одночасье не встретила благородного принца, необходимо, как, впрочем, и всегда, выбираться из передряги самой.

Первым пунктом моего плана была дорога домой. Я прикинула, что такси, если учесть обстоятельства (а особенно тех рыскающих по Москве официантов-убийц) — транспорт весьма опасный. По этой причине я поплелась к ближайшей станции метро. Однако уже в вагоне я почувствовала себя довольно неуверенно. Особенно когда мужик, сидящий напротив, начал мне многозначительно подмигивать. Наверное, в других условиях я бы расценила его подмигивания как ничего не значащий флирт подвыпившего хулигана (чем, собственно, они и были). Но в тот момент моя спина покрылась холодным потом. Я представила себе этого типа в форме официанта, закрывающего лицо салфеткой. Голова моя закружилась. Не помня себя, я вылетела из вагона на перрон, оставив мужика, да и всех в вагоне, в сильном недоумении.

«Метро на сегодня с меня хватит! — решила я. — В конце концов, если за мной и была слежка, то я от нее оторвалась». Я с пристрастием оглядела перрон. После отхода поезда на нем одиноко стояли две старушки да студент в наушниках, выражавший всем своим видом, что он опоздал, куда только мог, но ему это по барабану. Гордо вскинув голову, я протопала к эскалатору. На улице направилась прямо к проезжей части и смело вскинула руку. «Плевать! — подумала я. — Семи смертям не бывать…» Остановившийся возле меня «жигуленок» неопределенного цвета показался мне абсолютно безопасным. Справедливо рассудив, что официанты, позволяющие себе душить иностранца в «Балчуге», вряд ли сядут за руль подобной развалюхи, я плюхнулась на сиденье. Правда, чтобы уж окончательно удостовериться в том, что мне ничто не угрожает, я потребовала у водителя показать его водительские права.

— Это еще зачем? — возмущенно удивился тот.

— Ох, если я вам расскажу все с начала, вы вряд ли захотите меня везти, — честно призналась я.

— Уж будьте любезны, — усмехнулся он и показательно заглушил мотор.

— Ну, сначала бог создал землю за шесть дней… — монотонно начала я.

— А нельзя немножко поближе к современности?

— Потом была инквизиция. Но самое интересное из всего, что я могу вам рассказать, — это жизнь Генриха VIII и его несчастных жен. Это у меня от зубов отскакивает, можете мне поверить.

— Та-ак, — протянул водитель и завел мотор. — Вам на Потешную?

— С чего вы взяли? — удивилась я.

— Там ближайший отсюда дурдом.

— Нет, но идея мне понравилась, — я успокоилась. Интуиция мне подсказывала, что официант-убийца, будь он хоть сто раз переодет в неопрятного водителя старого «жигуленка», непременно заинтересовался бы жизнеописанием Генриха VIII и его жен. А раз мой шофер отказался прослушать трехчасовую лекцию на эту тему, значит, никакой он не официант-убийца, а обыкновенный московский мужик, желающий подкалымить на бензин.

Он включил радио погромче и покатил прочь от тротуара.

…Остаться в живых, отчаянных сих,
Не свой, не чужой, последний герой… —

с хриплой бодростью неслось из колонок.

— Вы что, издеваетесь? — возмутилась я.

— Что опять не так? — в свою очередь, удивился водитель.

— Зачем эту музыку включили?!

— Это не я, это радиостанция, — пояснил он и, опасливо покосившись в мою сторону, пробурчал: — Слава богу, тут нет моего приятеля Стаса. Этот любитель психоанализа враз скрутил бы вас и все-таки отвез на Потешную, тем самым лишив меня законного заработка.

Я молчаливо разделила с ним радость по поводу отсутствия Стаса. Молчала я недолго. На следующем перекрестке я взвизгнула так, что у меня самой уши заложило:

— Стой!

— Н-да. — Водитель воспринял мое поведение с философским спокойствием, — не мой сегодня день…

Тем не менее он остановил автомобиль:

— Что, уже приехали?

— Ага! — Я открыла дверь и щедро сунула ему в руки пятидесятирублевку. — Удивительно!

— Удивительно, что вас так рано выпустили, — гаркнул он мне напоследок и покатил прочь.

Я согласилась с ним, что вела себя, мягко говоря, взбалмошно. Но, в сущности, какая разница. Ведь передо мной сияла огнями вывеска: «Звезды». А я еще в машине вдруг вспомнила слова Лолы, который убеждал меня, что Боккаччо посадил меня в белый «Линкольн» и крикнул водителю: «К звездам!»

Я оглянулась, не нашла на улице ничего подозрительного, никаких фигур, смахивающих на убийц, переодетых в официантов ресторана «Балчуг», а потому вошла в заведение под названием «Звезды».

Заведение оказалось довольно шумным. При первом беглом осмотре я определила, что это довольно дорогой клуб, в котором одновременно располагается ресторан, бар со стриптизом, бильярдная и боулинг. Еще я предположила, что в подвале должны быть сауна и номера. Ну или что-то в этом роде — для окончательного расслабления местных бандитов. Подобные заведения я с детства обходила стороной, отлично заучив мамин урок, что именно они являются рассадниками многих болезней и мужиков, которые как две капли воды похожи на злосчастного Генриха VIII. Меня удивило, что господину Боккаччо удалось затащить меня в подобный вертеп. Скорее всего, ему пришлось нокаутировать меня перед дверью. Сейчас все помещения клуба роились, как взбаламученный улей. Сначала меня здорово пихнули в правый бок, потом поддели под левую лопатку и поволокли в бар, где тонконогая девица в сверкающем купальнике ритмично обвивала стальной шест. Не знаю, чего она хотела посредством этого достичь, но публике ее действия явно нравились. Я с большим трудом высвободилась из толпы, нырнув в дверь туалета.

— Ты не представляешь! — прожурчала дамочка с голой спиной, стоящая у большого зеркала. — Он подал мне бокал.

Она сказала это так, словно подать бокал было сродни одному из подвигов Геракла. Впрочем, может быть, она сотрудница зоопарка и имеет в виду эксперимент с гориллой.

— Да ну?! — округлила глаза вторая дамочка в малиновом платье. — А ты что?

— А я чуть не уписалась!

— А он чего?

Та пожала плечами:

— Ничего… Улыбнулся.

— У тебя есть шанс. Определенно, — с некоторым сожалением молвила дамочка в малиновом.

— Не знаю… Что мне делать-то?

— А он уже намекал на что-нибудь?

— На что?

И та, что была с голой спиной, лукаво захихикала.

— Ну как? На что-то особенное.

— Пока нет.

— Тогда нужно что-нибудь предпринять.

— Вот и я говорю… Только что…

— Ну, попроси у него еще один бокал.

— Нет, это так банально… — дама с голой спиной томно закатила глаза.

— Тогда сделай, как та, что в воскресенье выделывалась у шеста. Уж она-то своего мужика точно удивила.

— Не без этого. Я помню, что все мужики удивились дальше некуда. Мой-то до сих пор отойти не может. Уже второй день повторяет, как помешанный: «Что за баба!»

— Не всем дано… — грустно рассудила та, что была в малиновом платье. — Вот мы с тобой так не смогли бы, хоть бы и после литра водки.

Она отвернулась от зеркала и уставилась на меня. Я прижалась спиной к двери и смущенно хмыкнула. Терпеть не могу, когда меня застают за подслушиванием чужих разговоров. Такое неприятное чувство! Тем более что подслушивала я не нарочно, а потому что деваться мне из этого дурацкого туалета было некуда. Гомон голосов в коридоре явственно свидетельствовал, что там все еще бушевала разгоряченная толпа. Тем временем глаза той, что была в малиновом платье, расширились до размера блюдец. Она схватилась рукой за пышную грудь и выдохнула в сторону подруги:

— Да вот же она!

— Кто? — повернулась та. И с ней в одно мгновение произошли те же метаморфозы. Только она еще совсем не по-женски добавила: — Мать твою!

— Хм… — Я тщетно пыталась проглотить тугой ком в горле.

— Чего это ты в таком виде? — спросила меня та, что была в малиновом.

— Хм… — Я все еще силилась понять, почему она говорит со мной как с приятельницей. И к своему ужасу, я многое сообразила.

— Ну, так ведь сегодня же карнавал. Чего ты пристала? — одернула ее «голая спина» и в доказательство нацепила на раскрасневшуюся от выпитого физиономию детскую маску Микки-Мауса.

— Не до такой же степени, — «малиновая» оглядела меня с ног до головы. Глаза ее постепенно приобрели обычные размеры и сверкнули холодком непонимания. — Впрочем, ты, наверное, себя еще покажешь.

— Точно! — «голая спина» схватила ее за руку и потащила к выходу. Меня она дружески хлопнула напоследок по плечу. — Ночь впереди длинная! — После этого она с восторгом пискнула подруге: — Пойдем расскажем мальчикам, что их ждет. Они обрадуются, как дети, что день не зря прошел!

Когда я осталась одна в чересчур светлом холле дамской уборной, единственное, чего мне хотелось, — это подойти к раковине и сунуть голову под струю холодной воды. Выходит, я звезда стриптиза в этом гадючнике. Каким образом я добилась столь сомнительной славы, вспомнить я не могла. Но факт оставался фактом, меня признали и запомнили. Первым порывом было выскользнуть в коридор, пробраться к выходу и выскочить на улицу. А там бежать, бежать… Но потом я подумала, что, кроме того, что я потрясающая стриптизерша, местные старожилы могут рассказать обо мне еще много интересного, что, даст бог, натолкнет меня на разгадку тайны: что я делала в «Балчуге» утром в понедельник и почему мной увлекся господин Боккаччо. Впрочем, последнее мне становилось более-менее ясно: раз я покорила сердца и все, что ниже, у остальных мужиков заведения, то чем хуже их господин Боккаччо. Будь он трижды международным аферистом. Единственное, что меня смущало, так это то, что он меня сюда привез, а значит, увлекся мной раньше, чем я успела выпендриться у шеста. Хотя как истинный ценитель женщин, может быть, он разглядел мой потенциал заранее?

С этими невеселыми думами я выбралась из уборной, забрела в самый темный уголок бара, села за пустой столик и погрузилась в дальнейшие размышления. Я понимала, что должна подсесть к кому-нибудь и начать расспрашивать, иначе ничего не добьюсь. Но заставить себя сделать это я никак не могла. Я ерзала на стуле, не в силах совладать с собственной строптивостью, и тут услыхала у самого уха:

— Добрый вечер.

Я подняла глаза, изо всех сил пытаясь удалить из них обреченность. Но обреченность улетучилась самопроизвольно. Видимо, мои глаза приобрели те же размеры, что давеча у дамочки в малиновом платье. Рядом со мной сидел потрясающий блондин. Он был так хорош собой, что меня свело судорогой от скул до пяток. Если бы у Джорджа Клуни и Брэда Питта мог родиться ребенок, он был бы вылитый мой сосед по столику. И этот великолепный мужик улыбался именно мне и смотрел именно на меня. В это я поверить не могла, а потому зажмурилась.

— Вам нехорошо? — приятным баритоном осведомилось заокеанское видение.

— С чего вы взяли?

Хотя откуда ему знать, что в данный момент я сижу на облаке и болтаю ногами, смутно ощущая, что во мне есть нечто такое, к чему липнет уже второй красавец за последние три дня. От подобных мыслей любая женщина готова впасть в экстаз. Даже красотка с обложки глянцевого журнала, не говоря уж о скромном менеджере рекламного агентства.

— Чего-нибудь выпить?

— Двойной джин, — прохрипела я.

— Ого! — изумился он. — Будет вам двойной джин.

Я открыла глаза и глянула на него с пристальным интересом:

— Скажите, только честно, вы подсели ко мне, потому что в воскресенье я извивалась у шеста как полоумная?

— Не только, — он даже не покраснел.

— Но вы же не надеетесь, что я исполню эту свистопляску еще раз…

— Я был бы только рад, но, судя по вашему тону, вы этого делать не собираетесь.

— Тогда в чем дело?

— А почему бы и нет?

Я пораскинула мозгами. Действительно, почему бы и нет?

— Как вас зовут?

— Илья. А вас Амалия Сверкающая.

— Да ну?! Неужели все так далеко зашло?

— Вот именно.

— Ох… — Я ощутила жар под кожей, словно внутри у меня заработала микроволновка. — А что я еще вытворяла?

— Если вы не помните, то это к лучшему.

— Но должна же я знать, на что способна.

— Резонно. — Он усмехнулся потрясающей усмешкой, способной сразить Синди Кроуфорд и еще сотню таких же, как она. Потом подал мне материализовавшийся из темноты стакан с крепким напитком. — Вы покорили всех в этом зале. Вы разделись у шеста, танцевали на стойке бара со змеей и с вашей ноги пили пиво.

— Как это?!

— Вам лучше знать. Я даже показать не могу.

— Вы сказали — со змеей?

— Именно это я и сказал.

— С настоящей?

— С пятнистым питоном, который обвивал вашу талию и терся о вашу щеку.

— О господи! — мне стало дурно. Помнится, когда мне было лет пять, мама пыталась сфотографировать меня с чем-то подобным на шее. С тех пор я обхожу всех змей за добрых сто метров. Даже если они в террариуме. И всегда при этом чувствую неприятный холодок на спине. Сейчас меня затрясло в прямом смысле этого слова. Спасла живительная влага, которую я влила в себя залпом. Горло обожгло, но внутри стало гораздо уютнее. Захотелось переодеться в халат и нацепить домашние тапочки.

— И как все это выглядело? — спросила я уже расслабленно.

— Да потрясающе! — воскликнул он. — Ничего подобного я никогда не видел.

— А тот, с которым я была, он что?

Собеседник мой ответить не успел, поскольку в этот момент к нам бесцеремонно подсел некто третий. Вы видели когда-нибудь лысых горилл? Нет? Ну, это не беда. Если вы когда-нибудь вообще видели гориллу, вы без труда можете представить это существо лысым. А когда вы это сделаете, вам станет понятно, какого типа господин, с грохотом и сопением, подобным умеренному ветру по шкале Бофорта, опустился на соседний со мной стул. Я инстинктивно подвинулась к потрясающему блондину. Не то чтобы я серьезно рассчитывала на его защиту. Скажем, он просто не сопел и уже потому был для меня гораздо предпочтительнее. Не люблю мужчин, которые сопят, как простуженные бегемоты.

— Нашел-таки… — «лысая горилла» дружески хлопнула блондина по плечу и прищурилась в мою сторону. — Эй, малышка, ты чего такая… — он пожевал пухлыми слюнявыми губищами, явно подбирая нужное слово, и наконец выдавил из себя: — Необыкновенная.

— Да? — Мне очень захотелось поверить, что «горилла» только что отвесил мне комплимент. Однако его хмурый тон не позволял мне даже надеяться.

— Встретил бы на улице, не поверил, что такая швабра всех мужиков в зале с полпинка завела, — разочарованно заявил он.

— А вы уверены, что это была я? — робкое сомнение шевельнулось во мне ростком надежды.

Он еще раз оглядел меня с ног до головы и причмокнул как-то растерянно:

— Не-е… ты. Зуб даю. Только никак в толк не возьму, чего это тебе вздумалось сегодня притащиться в таком виде. Така гарна девка и так… просто… — В его глазах мелькнула отеческая нежность, которую я замечала в глазах своей классной руководительницы перед тем, как та собиралась меня отчитать. Я инстинктивно сжалась, приготовившись пропустить все сказанное мимо ушей. — Портишь ты себя.

— Это спорный вопрос, — дипломатично предположила я.

— Черта с два!

«Горилла» определенно не был дипломатом. Он еще раз двусмысленно причмокнул:

— Если бы ты была такой, как сейчас, тот мужик, которому я хотел морду набить, вряд ли за тобой увязался.

— Какой мужик? — я почувствовала вкус к разговору. — Брюнет?

— Брюнет? — «горилла» сделал попытку изобразить на лице мыслительный процесс. — Я бы не назвал его брюнетом.

— Вот как? — честно сказать, я удивилась. История моих воскресных путешествий с каждой секундой становилась все запутанней.

— Скорее уж рыжий, а вот его приятель точно брюнет.

— Их что, двое было?!

— Нет. Морду я хотел набить одному, потому что, я зуб даю, он хотел оскорбить мою даму. А я хоть и терпеливый человек, но таких вольностей никакой образине не спущу.

На сей раз я с сомнением оглядела его с ног до головы. Я попыталась представить, какой должна быть дама у «гориллы», но фантазии моей на это не хватило.

— А почему вы сказали «его приятель»?

— Потому что он был с приятелем. Ты что, не помнишь, как эти типы к тебе кадрились? — И он сокрушенно покачал головой: — Женщины все такие. Ты им подметки лижешь, а они и не помнят тебя через день.

— Но у меня же был спутник, — попыталась оправдаться я.

— Точно, — «горилла» неприятно хмыкнул. — Наверно, не из смелого десятка. Ну скажи мне, — тут он хлопнул по плечу потрясающего блондина, — что делает порядочный мужик, когда к его даме вяжутся посторонние типы? Правильно, бьет этих типов по морде. А этот подхватил ее под ручку и уволок так быстренько, что только их и видели. Те типы даже расстроились: куда, мол, делись.

— А потом вы их видели? — тихо спросила я.

— Ну… видел пару раз. Они почти сразу за вами ушли. А если бы не слиняли, я бы одному рожу начистил. Он, как вы исчезли, так начал по инерции, наверное, ко всем подряд вязаться. И к моей тоже. Вот этого я не потерплю. Не такой я человек.

В этом я не сомневалась. У «гориллы» на мясистой морде было написано, что он только и ждет подходящего случая, чтобы настучать кому-нибудь по физиономии. Могу поспорить, что те несчастные парни просто мимо его дамы проходили, а он уже невесть что себе вообразил.

— А в другой день вы их не видели? — я все еще хотела направить разговор в нужное русло.

— Если бы увидел, уж можешь мне поверить, им бы не поздоровилось. Особенно тому, со шрамом на лице.

— А у него был шрам? — я изо всех сил постаралась изобразить из себя дуреху. Обычно мужчинам такие развязывают язык.

— Да. Во всю щеку. Вообще, очень неприятный тип. А дружок у него такой разболтанный. Я бы даже сказал — развязный. В общем, как вспомню о них, так кулаки зудят.

— Так вы их хорошо знаете?

— Ты чего?! — он, похоже, даже обиделся. — Первый раз тогда видел. И думаю, что не увижу больше. Я их здорово напугал, по-моему. Вряд ли они сюда еще раз заявятся.

— Это точно, — согласилась я.

Глупо было продолжать расспросы про тех двоих. И хотя мне страшно хотелось задать «горилле» еще парочку вопросов типа: «А они вам не представились?» или «Не сообщили ли они, что намерены делать после того, как задушат господина Боккаччо?», я воздержалась. Что-то подсказывало мне, что «горилле» о планах той парочки ничего не известно.

В сущности, картина вырисовывалась. Я по каким-то пока непонятным мне причинам устроила пьяную оргию в клубе «Звезды». Парочка парней, один из которых был со шрамом, тоже, видимо, нетрезвые, попытались за мной приударить. Боккаччо схватил меня в охапку и утянул в «Балчуг». А те двое на него разозлились, пошли за нами и пришили его из элементарной ревности. Как женщине средних внешних данных, мне была приятна подобная версия. Однако выглядела она шитой белыми нитками. Хотя чего в жизни не случается. Я порадовалась лишь одному, что вовремя убралась подальше от Боккаччо. Иначе…

Тут у меня перехватило дух, и я непроизвольно привстала.

— Уже уходите?

Я и забыла, что сижу рядом с потрясающим блондином. Он тоже поднялся:

— Можно мне вас проводить?

— Я не собираюсь танцевать у шеста и обниматься с пятнистым удавом, — я сочла своим долгом быть с ним честной.

— И слава богу! — Похоже, он даже обрадовался, что меня немало удивило.

— Вы меня не поняли. То, что здесь было… было, мягко говоря, моей большой ошибкой. Я вообще не такая. Я серьезная, и вряд ли вам захочется продолжать со мной разговор, если признаюсь, что я менеджер сетевого рекламного агентства.

— Это что, какой-то серьезный диагноз? — он усмехнулся.

— В какой-то степени. И вообще, мой образ жизни очень далек от всего этого, — я красноречиво обвела рукой зал, в центре которого у шеста извивалась полуголая девица.

— Вы всегда так представляетесь?

— Я не знакомлюсь в подобных заведениях.

Я кивнула несколько обалдевшему «горилле» и двинулась к выходу. Блондин почему-то потащился за мной.

— А где вы знакомитесь?

Я резко остановилась и глянула на него в упор:

— Вы что, серьезно хотите со мной познакомиться?

Он снова усмехнулся, почесал затылок и неожиданно покраснел:

— Ну да…

— Странно.

— Чего же тут странного?

Я пожала плечами. Не стану же я ему признаваться, что за всю мою жизнь со мной знакомились только двое красивых мужчин. И первый уже лежит в морге с биркой на ноге.

* * *

Довольно долго мы ехали молча. Илья включил музыку. Не банальный приемник, где больше рекламы, чем музыки. Вовсе нет. Мой новый знакомый оказался джентльменом: поставил диск с джазовыми композициями. Я слушала, глазела на проплывающие за окнами желтые огни и грустила. Сознание девушки со скромными внешними данными не давало мне покоя.

Попробую объяснить, в чем тут дело. Когда ты даже отдаленно не напоминаешь ни одну существующую в мире топ-модель, то, сидя в хорошей машине, рядом с красивым, воспитанным молодым человеком, ты всегда чувствуешь себя чужой на празднике жизни. Ведь ты понимаешь, что, как только интерес его к тебе погаснет, он умчится в далекие дали на своем лимузине и ты его больше не увидишь. Он не твой тип. Твои типы ездят на подержанных иномарках, курят «Мальборо» и плюют на свой хронически выпирающий живот. На них не засматриваются прохожие девицы, они не могут являться предметом твоей гордости, и подчас им больше лет, чем нужно для того, чтобы иметь с тобой общие интересы. Ну а если возраст их пока не перевалил за полвека, то отнимите все вышеперечисленное и добавьте пару-тройку комплексов, невостребованность на работе, творческие амбиции и общий неряшливый вид. Нередко к его недостаткам можно приплюсовать жену, детей или прошлую несчастную любовь, о которой он тебе все мозги прожужжит, искренне полагая, что тебе безумно интересно копаться в его затхлом и неудачном прошлом.

Наверное, мне стоило бы не грустить сейчас, а наслаждаться мигом удачи, ловить мимолетные радости и не думать о печальном будущем нашего с Ильей странного знакомства. Но я никак не могла отвязаться от мысли, что знакомство наше действительно странное. К гадалке не ходи, ясно, что одними моими прелестями дело не обошлось. Что-то во мне его зацепило. Но что? Не исполнение же стриптиза двухдневной давности. Я глянула на него исподтишка. Он заметил это и ухмыльнулся:

— Вы смотрите на меня, как на идиота.

— Придет же такое в голову. Я пытаюсь понять… Вы не похожи на тех прожигателей жизни, которые торчат с утра до утра в странном месте под названием «Звезды», пока их подчиненные разваливают их компании.

— Я довольно часто играю там в бильярд. Но не с утра до утра. У меня компания по производству обуви и несколько магазинов. Бизнес относительно доходный. Недавно получили заказ на производство обуви для московской милиции. В общем, не жалуюсь.

— И?

— Что «и»? — он неопределенно хмыкнул, потом, поняв суть вопроса, хохотнул. — Я вам все это рассказал, чтобы вы не думали, что я прожигатель жизни. Скорее наоборот. В то время как большинство только тем и занимаются, что перепродают друг другу все, что плохо лежит, я, как видите, произвожу. Думаете, это легко?

— Нет. Не думаю.

— Таким образом, выходит, что я человек серьезный, даже в какой-то степени основательный. И вам нечего стыдиться знакомства со мной.

— Стыдиться?! — я поперхнулась. Знал бы он, какую зависть вызовут в рядах моих подруг рассказы о нашем знакомстве. — Ну а во мне вас что привлекло? Потянулись к основательности?

— Гм… Почему бы просто не…

— Потому! — я тут же вспылила, заставив его проглотить банальные сказки о том, что «почему бы не познакомиться с симпатичной девушкой».

— Ну да, — послушно согласился он. — Хотите правду?

— Если бы я не хотела знать правду, я разрешила бы вам закончить фразу относительно любви с первого взгляда и оставшуюся часть дороги пускала слюни и хлопала ресницами, повысив вашу самооценку как соблазнителя еще на три пункта.

— Я в вас не ошибся, — он глянул на меня. И этот быстрый взгляд более походил на прицельный выстрел. Попал в самое сердце, не скрою. — Вы совершенно не похожи на девушку, готовую раздеться у шеста в любую минуту.

— Ну, еще я не похожа на укротительницу удавов, и можете не продолжать, на кого я еще не похожа, потому что мне и без того дурно.

— Это был акт раскрепощения?

— Называйте, как хотите. И вообще, я вам не верю.

— С чего бы? — удивился он.

— А вот что бы вы сказали, если бы второй раз за день сорвали крупный куш в лотерее?

— Я не играю в лотерею.

— И все-таки?

— Не знаю… сказал бы, что у меня выдался чертовски удачный день, — равнодушно предположил он. Из чего выходило, что он действительно не игрок.

— Но, исходя из теории вероятностей, вы не можете выиграть сумасшедшие деньги в лотерею два раза за один день.

— В чем проблема-то? Послал бы я эту теорию к такой-то матери, и все дела.

Может быть, у меня с головой что-то не так, но я не позволила ему блуждать в потемках. Вообще, в делах личных я предпочитаю быть честной. Во всяком случае, в начале романа. А потому я вкратце рассказала ему о своих приключениях, не опустила и историю господина Боккаччо. Разумеется, я не расписывала в деталях сцену своего пробуждения, но зато сделала акцент на своей беседе со следователями. Он слушал молча и ни разу меня не перебил. Потом еще какое-то время помолчал. Когда разомкнул губы, выглядел довольно серьезным. Собственно, такой реакции я и ожидала.

— Все-таки я не ошибся. Вы удивительная девушка.

— Теперь вы поняли, почему я вам не верю?

— Нет, — признался он.

— Посудите сами: до вчерашнего дня у меня были романы с мужчинами. Но эти мужчины похожи на вас, как я — на китайскую принцессу. Мы с вами разного круга. Мы живем в разных плоскостях. Вы где-то в том же измерении, что и покойный Боккаччо. У вас свои интересы и, простите, свои женщины. Я же до сегодняшнего вечера понятия не имела, что существует заведение под названием «Звезды». А танцевала там под гипнозом, наркозом или под чем-то еще в том же роде. Я думаю, что вас интересую вовсе не я, а то, что у меня есть, или вам кажется, что это у меня есть. И я вас прошу, скажите, что это. Ведь я же открыла вам свою тайну.

Он помолчал еще минуту и, затормозив машину, медленно повернулся ко мне:

— Я все-таки продолжу то предложение, на котором вы меня прервали час назад. Потому что я действительно собирался сказать вам правду… И какой бы банальностью это ни звучало, мне плевать. Почему бы не увлечься девушкой, которая с каждой минутой мне нравится все больше и больше? Я хочу за вами приударить. Вот.

— А призрак господина Боккаччо? — Тем не менее у меня перехватило дыхание. Ну, тут нет ничего удивительного. С каждой бы на моем месте случилось такое.

— Намекаете на опасность? Видите ли… я люблю приключения. Если бы не любил, не имел бы всего того, чего имею.

— Обычно так говорят люди со сломанным бедром, простреленной пяткой и ушибами средней тяжести. Кстати, большое спасибо, что довезли меня до дома. — Я открыла дверь и кинула ему, как кость, уже уходя: — Я не буду вас осуждать, если вы больше не мелькнете на моем горизонте. По правде сказать, именно этого я и жду от разумного человека.

* * *

— Я похожа на секс-бомбу?! — я с вызовом глянула на Лолу. Тот даже присел от неожиданности.

— Вообще-то я принимал ванну… — промямлил он и потуже завернулся в махровый халат. — У тебя совесть-то есть? Звонить в дверь так настойчиво в десять вечера. А вдруг я был бы не один?

С волос его показательно капала вода.

— Брось, — скривилась я и бесцеремонно перешагнула порог его квартиры, — ты сказал, что завязал с любовью.

На лице его появилось выражение мечтательной распущенности:

— Любовь такая штука, девочка… Как завяжешь, так и развяжешь…

— Ну, ну… Ты не ответил на мой вопрос. Я похожа на секс-бомбу?

— Нет.

— А если приглядеться?

— Слушай. В этом смысле к бабе и приглядываться не нужно, — вспылил он. — Тут либо есть, либо нет. У тебя нет, хоть под микроскопом разглядывай.

— Тогда все дело в фамильных драгоценностях, — мне стало совсем грустно. Признаться, до этого момента я все-таки питала некоторые надежды на свою привлекательность.

— В чем дело? — осторожно осведомился Лола и взял меня под локоток.

— Видишь ли… Не знаю как, но всем более-менее привлекательным мужикам планеты стало известно о том, что я выгодная невеста.

— Гм-м… А как они об этом узнали?

— Понятия не имею. Может, кто в Интернет пустил информацию, — я пожала плечами.

— Гм-м… и какие у тебя богатства?

— Видимо, несметные.

— Да?! — он округлил глаза. — У тебя объявился дядюшка Рокфеллер?

— Пока не знаю. Все может быть.

— Слушай, по-моему, у тебя просто крыша поехала. При чем тут богатство?

— А как объяснить тот факт, что ко мне уже второй раз за неделю клеится потрясающе красивый мужик.

Я поставила соседа в тупик. Размышлял он довольно долго, даже волосы начал поглаживать — признак крайней степени задумчивости. Наконец хмыкнул и признал свою несостоятельность, выдавив из себя тихое:

— Понятия не имею. Может, у них эпидемия?

— Ага. Золотая лихорадка. Я о таком читала.

— А что за мужик?

Я рассказала ему о своем знакомстве с потрясающим блондином по имени Илья, смакуя подробности. Потом я добавила к этому историю, поведанную мне следователями об аферисте Боккаччо. Лола то и дело цокал языком. Он был очень удивлен.

— И вот после всего того, что ты узнал, позволь мне повторить свой вопрос: я похожа на секс-бомбу.

— Нет, — упрямо заявил он, — ни капельки.

— Может, ты просто ни черта не понимаешь в секс-бомбах? — Я склонила голову набок и, прищурившись, оглядела его с ног до головы, оценивая вышесказанное.

Он тут же возмутился:

— Кто? Я?! Я ничего не понимаю в секс-бомбах? Да я на них собаку съел!

И он был прав, к сожалению. Кто, как не он, в докризисные времена промышлял малозаконным, но очень прибыльным делом — отправлял девиц на работу за границу. Уж в ком, в ком, а в секс-бомбах он прекрасно разбирался.

— Ладно, — я примирительно хлопнула его по плечу, — сейчас не в тебе дело, а в моих фамильных драгоценностях, которые хрен знает где пылятся, а я о них ничего не знаю.

— Это просто невероятно! — вспылил Лола. — Полмира знает, что ты богата до умопомрачения, а ты все еще в неведении. Ты дома давно делала капитальную уборку?

— Ну…

— Предлагаю устроить ее прямо сейчас. Давай выгребем все из твоих закромов на пол и хорошенько рассмотрим. Мало ли что? — он потянул меня за руку на лестничную площадку, приговаривая: — А то укокошат, как того Боккаччо, а ты и не поймешь за что.

Обыск результатов не дал. Вернее, не дал тех, которые ожидались. Зато я нашла коньки, потерянные лет пять назад, и еще массу интересных вещей, которые ждали своего часа отправиться на помойку лишних лет пятьдесят. Например, раритетный чугунный утюг, который, как посоветовал мне Лола, следует оставить, поскольку при нынешней жизни у каждого нормального человека в доме должно храниться какое-нибудь оружие.

Закончилось все картиной, достойной пера Ильфа и Петрова. Я вышла на кухню, теперь представляющую собой разоренное гнездо, дабы включить чайник. И тут до моих ушей донесся подозрительный скрежет. Я вернулась в комнату и, охнув, сползла по стене на пол. Сидя на полу, Лола пилил старую гантель.

— Может, тебе кажется, что мои мозги превратились в кисель, но мало ли что… — проворчал он, не отрываясь от своего занятия.

— Глядя на то, что ты делаешь… скажу, что нельзя превратить в мозги то, что было вместо них с самого рождения, — устало заключила я.

* * *

— Кузякина!

Меня передернуло. Согласитесь, жестоко называть человека по фамилии, если она у него такая! Ну, была бы я какая-нибудь Иванова или Петрова, да я бы и бровью не повела. Но неблагозвучное наследство рода Кузякиных бесило меня с младых ногтей. Терпеть не могу, когда кто-нибудь кричит на всю Питерскую: «Кузякина!» Хотя еще больше не терплю, когда кричат вместе имя и фамилию. Амалия Кузякина звучит еще гаже, чем просто Кузякина.

— Кузякина!

Дракона не волновало мое отношение к собственной фамилии. Он кричал: «Кузякина», потому что при мысли обо мне ему в голову ничего иного не приходило. И плевать ему, что я предпочитаю, чтобы меня звали Амалия Федоровна или, на худой конец, просто Амалия.

Я крякнула и послушно поплелась к его столу за перегородкой. Вы когда-нибудь видели пожилого бассета, вернувшегося с долгой изнурительной прогулки? Если да, то вы легко себе представите моего начальника, в просторечии именуемого Драконом за суровый нрав и любовь устанавливать дурацкие порядки, которые под силу выполнить разве что древнеримскому гладиатору, которому на все плевать, потому что он стоит на арене и знает, что мучиться ему осталось недолго и, что бы там дальше ни случилось, его все равно пришибут. Дракон имел такую поразительную схожесть со старым бассетом, что, несмотря на отсутствие толстых обвислых ушей, хвоста и ошейника, мне все равно иногда хотелось сказать ему «фу» или что-нибудь подобное.

— Кузякина!

— Фу!

— Что значит «фу»?

Повисла пауза, поскольку я понятия не имела, как внятно объяснить начальству, что он похож на усталого пса.

Не дождавшись ответа, он многозначительно вздохнул и продолжил:

— Кузякина, ты в Италию хочешь?

— Нет.

Если вы подумали, что я сошла с ума, то ошиблись. Когда мой начальник спрашивает: «Не хотела бы ты отправиться в Италию, на Кубу, в Англию или еще куда-нибудь?», он имеет в виду вовсе не романтический тур с посещением достопримечательностей означенной страны. Его вопрос предвещает визит к заказчику, основная задача которого сведется к тому, чтобы вытащить тебя из холодного номера двухзвездочной ночлежки в пять утра, проволочь по своим предприятиям и вернуть назад к полуночи. В лучшем случае после твоего недельного пребывания он устроит прощальный ужин в своем доме, где тебе придется глотать кулинарные изыски его жены, которая, может быть, впервые подошла к плите. Теперь вы понимаете, почему в данных обстоятельствах мне не хотелось в Италию.

— Ты уже два раза отказывалась, — Дракон глянул на меня из-под мохнатых бровей.

— Бог троицу любит, — я пожала плечами, выказывая полнейшее равнодушие к этому вопросу.

Дракон снова вздохнул. Так тяжело, словно это ему предстояло ехать в Италию.

— Почему ты всегда доводишь дело до скандала? Когда ты должна была лететь?

— Зачем мне куда-то лететь? Я прекрасно представляю, как изготовляют обувь в Болонье. Мне никуда не нужно лететь, чтобы посмотреть новые модели сезона. Достаточно зайти в ближайший обувной магазин!

Он знал, что с моей стороны это был жест отчаяния, а потому мерзко хихикнул.

— Плохо то, Кузякина, что заказчик может забыть, как ты выглядишь. И передать дела другому рекламному агентству. Понятно?

— Я ему фотографию пошлю.

— Этого мало, — он покачал головой. — Заказывай билет.

— Нет! Ну, пожалуйста. У меня полно дел!

— И не ной тут, ради всех святых. Как шляться по следственным отделам, так у тебя дел нет! А как к заказчику в гости смотаться, так тут же дела нашлись.

— Вы так говорите, словно я не по следственным отделам шлялась, а по Тверской! — возмутилась я.

— По мне, так без разницы.

— Я непременно об этом расскажу.

— Кому?

— Следователям.

— А то им неизвестно твое прошлое, настоящее и будущее.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что если не прекратишь препираться и не закажешь билет, то на следующей неделе кормиться будешь уже на панели!

* * *

— Знаешь… — Лола наморщил лоб. По его мнению, со сморщенным лбом его лицо приобретало выражение глубокомысленной грусти, — хорошо там, где нас нет…

— Что ты имеешь в виду?!

Я только что рассказала ему про Италию и рассчитывала как минимум на сочувствие.

— Ну… — Его лоб стал походить на печеное яблоко. — Пока тебя нет на работе, тебе кажется, что там хорошо. Тебя нет в Италии, и там тоже хорошо. И где бы ты ни появилась, тебе все время плохо. Так уж устроен человек. Он стремится к совершенству. Но нет ничего совершенного в этом самом несовершенном из миров…

— Глупость какая-то, — отмахнулась я. — Ни к какому совершенству я не стремлюсь. Я только не хочу ехать в Италию. Вот и все.

— Посмотри на это с другой стороны.

— С какой бы стороны я ни смотрела, меня все рано мутит. Знаешь, чего я хочу на самом деле? Знаешь?

— Остаться дома. — Он сделал внушительный глоток красного вина и застыл с бокалом у губ, ожидая моего согласия.

— Точно, — я его не разочаровала. — Но это не все. Далеко не все. Я хочу уйти в декретный отпуск.

Лола кашлянул:

— Что, простите?

— Я хочу родить ребенка, сесть дома и не ездить ни в какую Италию! Я хочу забыть о работе.

— Посмотри на это с другой стороны…

— Где-то я уже это слышала, причем совсем недавно, — хмуро заметила я.

— Ну… тебе придется отказаться от вина, — он красноречиво повертел бокал в руке, — бросить курить и выкинуть из головы всех потрясающих мужиков мира.

— Женщина с ребенком — это еще не синий чулок.

— В общем, да. Но зачем такие жертвы из-за какой-то дурацкой поездки? Подумаешь, недельная встряска еще никому не помешала. И вообще, все наши неприятности — это всего лишь нить космической паутины. Или что-то в этом роде.

— А это ты к чему?

— Это не я, а Марк Аврелий. А к чему он это сказал, черт его знает. Но звучит впечатляюще. Даже как-то успокаивает.

— Иди ты со своим Марком Аврелием! Я никак не могу взять в толк, какого дьявола заказчик прицепился именно ко мне? Я отправила ему два довольно неблаговидных факса. Обычно подобные номера проходили, и в результате заказчик менял меня на кого-нибудь другого. Я не понимаю…

— И на старуху бывает проруха.

— Ты просто кладезь афоризмов!

— Ничего не могу поделать со своим умом. Так и прет из ушей.

— Вспомни про гантель, умник!

— Интересно, что бы ты сказала, окажись она золотой? — обиделся Лола.

— Но она не оказалась золотой. Она и не могла быть золотой. По определению. Потому что только идиоту придет в голову вылить гантель из чистого золота!

— Интересно, откуда она у тебя?

— Оттуда же, откуда и чугунный утюг. Из прошлого.

— Возвращаясь к нашему вчерашнему обсуждению… Ты, случаем, ничего не вспомнила из своего прошлого?

— Нет. Даже удивительно!

— Может, эта гантель принадлежала твоему отцу… — Лола мечтательно закатил глаза.

— Может быть, — я пожала плечами. — Хотя, с другой стороны, она так же могла принадлежать и моей матери…

— А почему бы тебе не выяснить происхождение гантели?

— Совсем спятил? — я округлила глаза. — Кому это нужно!

— А что ты знаешь про своего отца?

— Чего ты ко мне привязался? — Это уже была серьезная причина для удивления. Лола не имел привычки погружаться в прошлое так глубоко. Обычно его занимали истории трехдневной давности. Все остальное, по его же словам, относилось к событиям, поросшим чахлым мхом.

— Ты женщина, собирающаяся уйти в декрет! Разве ты не знаешь, что ребенок рано или поздно начинает проявлять интерес к тому, кто внес внушительный вклад в его появление на этот свет?

— И что с того?

— Что тебе мать рассказывала об отце?

— Что он был летчиком-испытателем, который погиб при исполнении служебного долга, когда мне было три года.

— Банальная байка, — он фыркнул для убедительности.

— Никогда об этом не задумывалась.

— Ты хоть знаешь, сколько людей живут с уверенностью, что они дети погибших летчиков-испытателей? У нас в стране никогда столько летчиков не гибло.

— Ну и что тут особенного? Конечно, я не думаю, что мой отец был летчиком. В какой-то момент я поняла, что это неправда, но не стану же я доставать мать расспросами, если она не хочет рассказывать. Ну, согрешила в молодости. Кому от этого плохо? Не мне же, в конце концов. Не хочет она говорить правду, и не нужно. И вообще, ты же ее знаешь. Все равно все сведется к рассказам о Генрихе VIII!

— А тебе не кажется, что за банальной историей о летчике-испытателе скрывается какая-то тайна? — Он опять сморщил лоб и уставился на меня пронзительным взглядом.

— Ну… — У меня перехватило дыхание, уж сама не знаю почему, — …я только что сказала, что кажется. Тайны бывают разные. Моя мать всегда пыталась быть пуританкой. Так что для нее нет ничего страшнее, чем признать, что когда-то она ею не была.

— Но ты все-таки спроси, — он поставил бокал и поднялся.

— Сам спроси, если хочешь…

Лола изменился. И в этой мысли я сегодня утвердилась. Никогда его не несло так далеко. Нельзя было назвать его дураком. В конце концов, он мой ближайший друг. Но при всем уважении к нему я ни разу не смогла назвать его умным, не кривя при этом душой. Обычно, размышляя о Лоле, я признавала его недалеким, но ужасно милым. Однако сегодня он не был ни тем, ни другим. Во-первых, его взгляд наполнился странным потаенным знанием. Словно ему доподлинно была известна тайна нашей семьи. И тайну эту он так прочно связал с чертовыми гантелью и утюгом, что теперь я косилась на эту валявшуюся в углу кухни рухлядь с опаской. Во-вторых, Лола никогда… подчеркиваю два раза, никогда, не заводил разговоры о моей семье. Ему было достаточно меня, какая уж я есть. Он готов был часами прохаживаться насчет моих прически, макияжа, гардероба, стиля поведения и тому подобного. Но я не помню, чтобы мы с ним ввязывались в разговор о моей матери и моем рождении. Скажете, все меняется? Черта с два! Лола не тот человек, который меняется. Если он был способен завести разговор о недостаточно респектабельном виде моих туфель, когда я собиралась на похороны любимой бабушки, то о чем тут говорить?! Лола всегда заводил только тот разговор, который был интересен ему. А это значит, что Лолу интересует мой неизвестный отец. И чтобы это понять, не надо ходить к гадалке.

* * *

Как-то так вдруг повелось, что утро в последнее время выдавалось ничем не лучше предшествовавшего ему вечера. В это утро меня разбудил телефонный звонок.

— Добрый день, — приветствовал меня незнакомый баритон.

— Не уверена, — я хмуро покосилась на будильник. Ха! День! Восемь пятнадцать! Я могла бы видеть сны еще полчаса!

— Вы, верно, удивлены столь раннему звонку? — прощелкало в трубке.

— Несказанно!

— Пожалуй, представлюсь.

— Будьте так любезны.

— Свиридов Николай Павлович. Старший следователь МВД.

— Вы, с Петровки, думаете, что вам все позволено?

— Нет. Я совсем так не думаю, Амалия Федоровна.

— Тогда, я надеюсь, вы не обидитесь, если я отправлю вас в долгое путешествие с эротическими ощущениями.

— Это куда же?

Тут я подумала, что грубо посылать старшего следователя на три буквы, а потому смягчила ответ:

— В задницу.

Его ответ я слышать не хотела, а потому повесила трубку. И телефон отключила. Потом погрузилась в тягостные раздумья. Вообще-то я редко посылаю следователей с Петровки. Собственно говоря, сегодня был мой первый опыт. С другой стороны, последствия представлялись мне не такими уж ужасными. Если меня привлекут за подобный акт, то вполне возможно (послав еще пару раз кого-нибудь из органов), я могу рассчитывать на подписку о невыезде. Я улыбнулась, послала прощальный поцелуй далекому итальянскому заказчику и снова погрузилась в волны сладостного Морфея.

Проснулась я с ощущением тревоги. Я не понимала, отчего у меня так муторно на душе. И решила позвонить матери. Только я включила аппарат, как раздался звонок.

— Если ты думаешь, что можно бросить трубку и забыть про мать, то сильно ошибаешься!

Ну, разумеется! Кто еще может вселить в меня бодрый дух, как ни моя дражайшая маман.

— Мама, мне нужно с тобой серьезно поговорить.

— Всякий раз, как я отпускаю тебя из-под надзора, с тобой случается нечто такое, о чем тебе потом нужно со мной серьезно поговорить. Ты с детства имела склонность влипать во всякие неприятности. И кто тебя надоумил жить одной!

«Ага! — подумала я. — Если я когда-нибудь решусь на самоубийство, я тут же перееду к моей родительнице».

— И во что ты опять вляпалась?

— Мам, это не телефонный разговор. Ты будешь сегодня вечером дома?

— Интересно знать, за кого ты меня принимаешь?! Где женщина моих лет может проводить вечера, кроме дома?

— Ну, в театре, например…

— Ха! У меня не жизнь, а сплошной театр. Мне только недостает платить деньги, чтобы поглазеть на чужие трагедии! Ты хоть знаешь, что задумал этот подлец?!

— Ну, откуда мне знать…

— Правильно! Это потому, что тебе и дела нет до того, что со мной происходит. Плевать тебе на родную мать!

— Ты же знаешь, что это не так, — я показательно вздохнула.

— Черта с два! Николаев нанес мне сокрушительный удар.

— Господи, как он посмел!

— Вот и я о том же! Знаешь, что придумал этот подлец? Теперь он ходит по квартирам нашего дома и собирает подписи в пользу своего мерзкого забора. И знаешь его аргументы? Говорит, что машины из его двора не будут заезжать на детскую площадку нашего двора, если только он поставит свой забор. Каково, а?

— Ну… я не знаю. Может, оно так и будет?

— И ты туда же! Как ты не понимаешь, что у нашего двора вообще никакой площадки не будет, потому что его мерзкий забор отберет у нас как раз участок под детскую площадку.

— Мам, ты так переживаешь за этот забор, будто бы именно твоим детям негде будет гулять.

— Ты мыслишь так же узко, как и жильцы нашего дома. У большинства нет маленьких детей, а те, у кого есть, предпочитают гулять с ними в соседнем парке.

— Тогда кому помешает забор Николаева?

— А, что с тобой говорить!

— Точно, — с готовностью согласилась я. — Можно зайти вечером?

— Тетя Агата будет счастлива.

— И на том спасибо.

— Она спрашивает, что тебе приготовить?

— Как всегда, омары в вине. Ты же знаешь мои вкусы.

— Дошутишься когда-нибудь.

Честно говоря, мне было не до шуток. Положив трубку, я задумалась над тем, что все-таки нехорошо посылать следователя с Петровки черт знает куда. Милиция в моей ситуации может еще пригодиться. Учитывая, что я чудом спаслась от убийц, которые придушили Боккаччо аккурат после моего ухода и вполне могут питать надежды придушить и меня, например.

Нарисовать в уме картину ужаса и испугаться мне не дал очередной телефонный звонок.

— Привет, это Илья.

Я поперхнулась собственным сердцем.

— Я все-таки не внял твоим предостережениям и решил позвонить.

— У-ух… — я все еще пыталась проглотить сердце, отчаянно бившееся у меня в горле.

— И даже пойду дальше, попробовав пригласить тебя на ужин.

— Ну…

— Это значит да?

— А-а…

— А это, верно, означает, что сегодня ты придешь в ресторан «Амадей» в восемь вечера? Я заказал столик.

— Нм-м…

— Весьма красноречиво, — похоже, он рассмеялся. — Так я жду.

Я еще долго пыталась выдавить из себя хоть что-нибудь членораздельное, несмотря на короткие гудки, зудящие у меня в ухе.

Положив трубку, я только успела вздохнуть, как телефон зазвонил снова. Я почувствовала себя тем дурацким абонентом из сказки Чуковского, которому звонили то газели, то крокодилы.

— Алло!

— Простите за назойливость, но это Свиридов. Николай Павлович.

— С Петровки?

— Так точно. Видите ли… мне передали ваше дело…

— Мое дело? Позвольте, неужели на меня завели дело?

— Простите, я не так выразился. Дело, по которому вы проходите свидетелем. Дело об убийстве гражданина Италии господина Боккаччо.

— А… Слава богу.

— В каком смысле?

До чего же эти следователи любят цепляться к словам. Хлебом не корми, дай акцентировать внимание на случайном междометии.

— В смысле, что свидетелем, а не жертвой.

— Ценю ваше чувство юмора. Думаю, мы с вами сработаемся.

— С чего это вы взяли, что я собираюсь с вами работать? — совершенно справедливо удивилась я.

— Как же?! Разве вы не заинтересованы в том, чтобы мы поймали убийц?

— А чем я могу вам помочь? В областном отделении мне рассказали больше, чем я сама помнила. Вам же, наверное, объяснили, что я ничего не помню.

— Да, у меня перед глазами результаты вашего анализа крови. Остаточные явления от сильной дозы морфина.

— То есть… вы хотите сказать, что меня накачали наркотиками?!

— Именно так.

— Господи святы! Так что же это получается… я стала наркоманкой?

— Нет, ну зачем так трагично!

— О боже! — мне стало не до шуток. Знаете, все эти статьи о том, что с наркотиками достаточно одного раза…

Я закрыла глаза, пытаясь понять, хочется ли мне допинга или пока еще нет. Придя к выводу, что сейчас мне хочется лишь одного — выпить кофе, я несколько успокоилась. Хотя… некоторые специалисты считают кофе наркотиком… Господи!

— Мы могли бы встретиться?

— Только не сегодня, не в восемь вечера, — машинально проговорила я.

— Тогда, может быть, днем? Вам не трудно подъехать на Петровку?

— Ну, что вы! Я ведь каждую субботу провожу время на Петровке.

— Не иронизируйте. Конечно, мы с вами можем дождаться понедельника, но кто знает, нужно ли нам так затягивать со встречей.

Фраза прозвучала довольно зловеще. Поэтому я не стала долго ломаться и согласилась прийти к нему в два часа дня. И, поверите ли, плевала я на то, что сегодня была суббота. Действительно, мало ли что? Лучше уж не пренебрегать предложением следователя.

Единственное, что я хотела сделать до рандеву со Свиридовым, так это проверить свои опасения насчет Лолы. А потому в полдень я вошла в двери отеля «Балчуг-Кемпински».

Портье и до моего появления сильно смахивал на окуня. От рождения ему достались нездорово-красный цвет кожи и выпученные глаза. Теперь же, когда я приблизилась к стойке, схожесть портье с жителем морских глубин стала очевидной. Он затрепыхался и, глотнув ртом воздух, вымученно улыбнулся. Из всего этого я сделала заключение, что он меня узнал. По всей видимости, он и хотел бы меня забыть, но бдительные работники с Петровки не позволяли ему это сделать, то и дело тыкая моей фотографией в его рыбью физиономию.

— Здравствуйте, — я не без доли садизма улыбнулась ему.

Он безмолвно кивнул, продолжая пучить круглые глаза.

— Неделю назад я была у вас в обществе… хм… — Я замялась. Спесь слетела с меня в один момент. Дело в том, что я понятия не имела, как объяснить этому типу, что он видел меня в обществе иностранца.

— Я понимаю, — он опять кивнул.

— Да ничего вы не понимаете! — вспылила я. Еще не хватало, чтобы он попросил меня больше не появляться с иностранцами в их респектабельной гостинице. — Меня интересует один вопрос. Может быть, это покажется вам странным, но вы не вспомните, на каком языке мы общались с моим партнером?

— Если несколько невнятных реплик вы называете общением… — Он еще раз растянул губы в вымученной улыбке. На носу у него выступил пот. — Видите ли, дело очень серьезное. Не каждый раз в гостинице такое… ох! Только вы не подумайте, что я что-либо знаю!

— Да бросьте! — отмахнулась я. — Я не убивала своего приятеля.

— Я знаю! — поспешно согласился он и икнул.

— Я вообще никакого отношения к его убийству не имею. Просто хочу знать, на каком языке мы с ним говорили.

— Вам это лучше знать.

— То-то и оно, что нет, если я вас об этом спрашиваю. Неужели так трудно ответить?

— Судя по некоторым отрывочным фразам, все-таки на итальянском, — он опять икнул. Мне захотелось сунуть этого окуня назад в аквариум. Из чувства сострадания, разумеется. — Правда, вы употребили несколько русских слов, которые я бы назвал нецензурными.

— А что ответил на это итальянец?

— Он поинтересовался, что вы сказали.

— На итальянском?

— Во всяком случае, не по-русски.

— Когда он остановился в вашей гостинице?

— В прошлый четверг.

— Не сложилось ли у вас ощущение, что он хорошо говорит по-русски?

— Он прекрасно говорил по-английски, по-немецки и, разумеется, по-итальянски. Но русских фраз я от него не слыхал, — отчеканил портье.

— Отвратительно.

— Ну что ж поделаешь. Большинство людей, живущих на земле, плохо знают русский язык. — По извиняющемуся тону и по тому, как он подался корпусом к стойке, я заключила, что он принимает меня как минимум за важную персону преступного мира. К гадалке не ходи, коленки у него тряслись так, что зубы стучали.

— Вы же наверняка не раз беседовали со следователем?

— Еще бы, преступления в нашей гостинице — редкость.

— А те двое официантов?

— Боже упаси! — Я думала, что еще больше выпучить глаза уже просто невозможно. Оказывается, я ошиблась. На мгновение я испугалась, что его очи сейчас выкатятся из орбит и запрыгают по стойке. — Не думаю, что я стоял бы здесь сейчас, если бы мне довелось с ними общаться, — он захлебнулся собственным шепотом, икнул, ойкнул и затараторил так, что я едва разобрала: — Я никого не видел. Это все камеры слежения. И я их не устанавливал. Я даже понятия не имел, что они существуют. Я всего лишь портье, мелкий служащий, понимаете?

— Разумеется. Спасибо. — Я пошла к выходу. На душе у меня моросил ноябрьский дождь.

И я понятия не имела, как мне начать разговор с Лолой. Он не знал итальянского. Боккаччо не знал русского. Рассуждая логически, нетрудно прийти к вопросу: «Каким образом в тот вечер, когда Лола нас видел вместе, до него дошел смысл сказанного Боккаччо, мол, он везет меня «к звездам»?»

* * *

Дежурный на вахте покосился на меня странным взглядом. Однажды я уже попала в двусмысленную ситуацию. Не подумайте дурного, просто мне пришлось втолковывать консьержке довольно респектабельного дома, зачем я поднимаюсь в квартиру мужчины, семья которого недавно уехала на курорт. И хотя я точно знала, что цель моего визита — всего лишь передать Дракону договор, который тот забыл на столе, а мне нужно было, чтобы он его подписал именно сегодня…

В общем, взгляд у той консьержки показался мне таким же неприятным, как и взгляд этого дежурного лейтенанта на Петровке. Протягивая мне пропуск, он так многозначительно сверкнул глазами, словно выписал мне направление не в кабинет, а в спальню к следователю Свиридову. И будто дело это было для него обычным. Будто он выписывал пропуска для почитательниц следователя Свиридова по десять раз на дню. Отвратительно, как один неприятный взгляд может испортить все будущие, пусть и деловые, отношения. Я этого следователя еще и в глаза-то не видела, но, топая по гулкому коридору, уже люто ненавидела.

Кабинет номер тридцать четыре находился на третьем этаже. Я подошла к двери, потянулась к ручке, задумалась на мгновение, собираясь все-таки проявить вежливость и постучать… но тут дверь приоткрылась, из нее в щелку просочился некий господин средних лет и средней внешности и оттеснил меня на середину коридора.

— Позвольте… — начала было я, но он не дал мне продолжить.

Он заискивающе улыбнулся, с робким дружелюбием заглянув мне в глаза. Если у вас когда-либо была собака, вы поймете, о чем я говорю.

— Так вы и есть Амалия Федоровна Кузякина? — ласково поинтересовался он.

— Ну… да, — я неуверенно кивнула. Уж сама не знаю почему.

— А я Николай Павлович Свиридов, — он осторожно пожал мою руку и слегка приосанился. — Как добрались?

Я пожала плечами и протянула ему пропуск. Он глянул на него мельком и вернул мне.

— Выглядите вы неважно.

— В каком смысле? — тут же обиделась я. Знаю, знаю, я не из тех особ, при виде которых мужики валятся штабелями, но нельзя же все время тыкать девушке в лицо, что она не Синди Кроуфорд.

— Вы бледны, — он улыбнулся.

У меня свело скулы. Я почувствовала себя пациенткой, которой стоматолог собирается сверлить зуб. Мерзкое, знаете ли, чувство. Я мотнула головой и спросила резким голосом, дабы он не думал, что я окончательно растаяла и забыла, где нахожусь:

— Вы собираетесь беседовать со мной в коридоре или мы все-таки пройдем в кабинет?

— Ну, ну, ну, — он определенно походил на врача. Похлопал меня по руке и вздохнул, явно рассчитывая на понимание с моей стороны: — Можно и в кабинете, только… видите ли… там еще пять моих коллег. Не думаю, что наш разговор покажется вам в их обществе приятным.

При намеке на пятерых коллег Свиридова я, разумеется, тут же вспомнила о своем первом опыте общения со следователями. Тот разговор вызывал у меня только отрицательные эмоции. Даже сейчас холодок по спине пробежал. Фу!

— Нет-нет, я не настаиваю! — поспешила я заверить его.

— Вот и замечательно! — он подхватил меня под руку и медленно повел назад по коридору. — У меня есть несколько предложений, вернее, два: мы можем поговорить в местном буфете, но там… как бы вам сказать… там не слишком приятные запахи, много народу и…

— Не продолжайте. Я три года отработала в НИИ Гидрометпром и прекрасно знаю, что такое буфет в государственном учреждении. А какое второе предложение?

— Через дорогу располагается вполне сносное кафе. Я угощу вас кофе, и мы обсудим наши планы.

— А у нас могут быть совместные планы? — искренне удивилась я.

— А как же иначе? — так же искренне удивился он. — Я надеюсь, в ваших интересах сохранить собственную безопасность.

— Разве мне что-нибудь угрожает?

— А вам-то как кажется?

— Видите ли… мне бы не хотелось, чтобы вы принимали меня за особу легкомысленную… — я картинно вздохнула. Точь-в-точь, как та самая легкомысленная особа. — Но мне кажется, что, если меня те двое и хотели бы придушить, как господина Боккаччо, они бы не стали дожидаться, пока я уйду из номера. А вы как считаете?

Мы спустились по ступенькам. Он остановился в вестибюле.

— Они могли просто опоздать. Кроме того, они могут выжидать…

— Выжидать чего?!

— Пока не знаю. Это нам с вами предстоит еще выяснить. Во всяком случае, есть опять же два варианта развития событий: либо вы им неинтересны, потому что не представляете для них никакой опасности. И это для вас, согласитесь, лучше, нежели второе. А вот второе… Может быть, вы им, наоборот, интересны, но живая. Однако тут стоит помнить, что преступнику, а тем более потенциальному убийце, любой человек интересен до поры до времени.

Хотите — верьте, хотите — нет, но у меня все тело от этих слов свело. Я вцепилась в рукав его пиджака с такой силой, что у меня пальцы побелели. А он оказался не таким уж тюфяком, каким выглядел на первый взгляд. Даже бровью не повел, хотя я на его руке наверняка в эту минуту печатала синяки.

— Ох, простите меня, ради бога! — он мягко отделил мои одеревеневшие пальцы от своего пиджака и как бы невзначай успокаивающе похлопал по плечу. — Совсем забыл про куртку. Вы идите на улицу, а я возьму куртку и догоню вас, хорошо?

Он засеменил вверх по лестнице.

Я вышла на улицу. Глянула на часы и улыбнулась. Осталось всего каких-то три часа до моей встречи с потрясающим блондином Ильей. От сознания этого сердце мое бешено заколотилось. Я и не подозревала, что, отшив Илью, буду надеяться на встречу с ним с такой силой. Мои мозги твердили мне, что ни о каком новом свидании и речи быть не может. А вот сердце трепыхалось и замирало, когда звонил телефон. И когда я услышала его голос в трубке, хрящи в моих коленях превратились в желе. Жуть, какое приятное и одновременно скверное чувство. А если честно, мне казалось, что, соглашаясь с ним на встречу, я что-то краду… Беру мне не принадлежащее. Отсюда и радость, и неуверенность.

В общем, я шла сейчас по Петровке, как та Ассоль, которая, завидев на горизонте алые паруса, поняла, что дождалась, но еще не совсем осознала, чего именно.

Глупо, конечно, все еще ожидать чуда, когда тебе уже стукнуло тридцать. Кому рассказать, так ведь засмеют. Но женщины, чьими мужчинами были особи, так сказать, второго эшелона, поймут мою радость от встречи с поклонником из «царского полка». Вот если бы за мной решил приударить следователь Свиридов, я бы вряд ли удивилась. Он был как раз моим типом: невысокий, коренастый, с робкой лысиной на затылке и удивительно живым взглядом. У всех моих любовников были потрясающие глаза. Довольно часто карие и всегда по-собачьи выразительные. Так что Свиридов влился бы в эту плеяду совершенно органично. А Илья был абсолютно другим. Другим…

В маленьком, довольно уютном и почему-то пустом кафе мы сели за столик в самом уголке. Свиридов, как и обещал, заказал два кофе.

— Значит, вы так ничего и не вспомнили? — безнадежным голосом поинтересовался он.

Я утвердительно кивнула. Похоже, он иного ответа и не ожидал.

— Вы не находите все происшедшее с вами довольно… хм… необычным?

Я выкатила на него глаза и, по всей видимости, стала похожа на сестру-близнеца окунеобразного портье из «Балчуга».

— Если вы думаете, что я каждую ночь провожу с будущим покойником, то почему вы меня до сих пор не арестовали?!

Он улыбнулся своей мягкой докторской улыбкой:

— Всему свое время. А есть ли у вас какие-либо предположения? Чем вы могли заинтересовать господина Боккаччо?

— Ну… — я закусила губу, — не знаю, что на меня нашло, но в тот вечер я вела себя довольно странно…

— Странно? — его карие глаза пронзили меня насквозь.

— Ну да. По рассказам очевидцев, в баре я танцевала стриптиз у шеста. А потом даже ругалась, как пьяный грузчик. Не знаю, поверите ли вы мне, но в трезвом уме и твердой памяти я себя подобным образом не веду.

— Почему же я не поверю? — он все-таки оглядел меня с головы до чашки с кофе.

Я расслабилась. Сейчас я не походила на доморощенную стриптизерку.

— Это морфин. Я уверен. А как вам удалось собрать мнения очевидцев?

Я поведала ему о своем визите в клуб «Звезды». А почему бы и нет? Конечно, я не рассказала ему ни об Илье, ни о своем повторном визите в «Балчуг-Кемпински».

— Что ж, — резюмировал следователь, когда я умолкла, — пока я ничего подозрительного или опасного для вас не нахожу. Но вам необходимо побыстрее выяснить причину интереса к вам Боккаччо.

— Может быть, и не стоит в этом копаться? — Я постаралась сморщить нос, чтобы это выглядело до забавного наивно. Я иногда так делаю, когда хочу добиться чего-нибудь от Дракона. Никогда не проходит. Сто раз уже выглядела дурой в его глазах, и все из чистого экспериментаторства: «А вдруг на этот раз прокатит?» Со следователем вышла та же история. Он лишь ухмыльнулся:

— Знание — сила. Слышали такое выражение? По-другому можно сказать: незнание — слабость. Чем больше вы знаете, тем увереннее себя чувствуете. И я за вас буду спокоен, если пойму, что ваше приключение — всего лишь стечение обстоятельств.

— А как, на ваш взгляд?

— Вам уже говорили, что у Боккаччо до встречи с вами не было случайных приключений. Все приключения приносили ему выгоду. И у него не было врагов, которые стремились его убить.

— Может быть, он перебежал дорогу мафии?

— А при чем тут вы?

Я растерянно повела плечами:

— Да ни при чем.

— Милая моя, вы же смотрите кино. С мафией так не бывает.

А что я могла на это ответить? К холодку между лопатками я уже начала привыкать.

— Теперь давайте поговорим о моем плане, — он положил свою теплую большую ладонь на мое запястье.

Я согласно кивнула, все еще пытаясь проглотить воздушную пробку, распирающую мои гланды.

— Во-первых, о нас с вами никто не должен знать. Совершенно никто. Вот, — он покопался в кармане и, выудив визитку, сунул ее мне в руку. — Звоните в любом случае. Даже если вам приснится страшный сон. Я буду всегда начеку. И всегда рядом. Если бы это было возможно, я бы поселился с вами в одной квартире.

Меня тронула его забота. Но на мой вопросительный взгляд он смущенно хмыкнул:

— Нет, до этого, я думаю, не дойдет. Все не так экстремально. Кроме того, для нашего плана выгоднее, чтобы я наблюдал за вами со стороны. Изнутри не вся картина ясна. Вполне возможно, что я замечу нечто, что ускользнет от вашего внимания.

— Например, человека со шрамом?

— Что-то вроде того… И вот еще… — Он снова покопался в кармане. На сей раз он протянул мне нечто маленькое, похожее на канцелярскую кнопку-переростка. — …не пугайтесь, это обыкновенный «жучок». Стандартное средство слежения. Держите его при себе, и я буду знать, где вы находитесь.

— То есть…

— Нет. Это не подслушивающее устройство. Эта вещичка укажет, где вы территориально. Вот и все.

— А… — У меня отлегло от сердца. Видите ли, иногда я размышляю вслух, и мне бы очень не хотелось, чтобы мои сокровенные мысли стали достоянием чьих-то ушей, кроме моих собственных. Достаточно и того, что мои уши краснеют от некоторых моих же рассуждений.

— И давайте установим график стандартной связи. Вы звоните мне каждое утро с восьми до девяти, днем с полудня до часу и вечером с десяти до одиннадцати. Если вы мне не звоните, то я звоню на ваш мобильный. Не отключайте его, пожалуйста. Иначе я начну волноваться.

— Мне приятна ваша забота.

— Ничего более того, нежели требуется, — он определенно решил держать дистанцию. И это меня вполне устроило. — У меня есть интерес сохранить вас как свидетеля и, разумеется, интерес ищейки. Я же следователь. Мне нужно раскрыть это преступление. Я уже не говорю о том, как на меня давят сверху. Все-таки убийство гражданина другого государства.

— А-а, — понимающе кивнула я.

На прощание он пожал мне руку и заглянул в глаза так, что я снова вспомнила о счастливых владельцах Мухтаров и Шариков.

— Помните, что вы участвуете в серьезном деле. В федеральном расследовании. А потому должны хранить секретность. Помните, это весьма важно.

И я с ним полностью согласилась.

* * *

Я решила, что на первом свидании должна выглядеть демократично. Ничего лишнего. Никакой вульгарной броскости, никаких дорогих шмоток. Корректность и вкус. Нельзя, чтобы мужик думал, будто бы ты с утра прыгала перед зеркалом в поисках подходящего наряда. Нужно внушить ему уверенность, что ты забежала к нему на встречу между делом и только потому, что уже пообещала и не нашла времени отказаться.

Хотя, может быть, я была и не права. Во всяком случае, в ресторан я вошла, все равно чувствуя себя неуверенно. Впрочем, в заведении не было ничего вычурного. Обычная кафешка типа ресторана. При входе старый патефон, призванный настроить посетителей на романтический лад. Как раз для первых свиданий. Я мысленно поблагодарила Илью за такт и, кинув взгляд в большое зеркало, нашла, что мой брючный костюм вполне уместен в данном интерьере. Я уже шла к гардеробу, попутно обозревая кусочек зала, открывающийся мне в арочном проходе. Помахала рукой Илье, который, завидев меня, улыбнулся и привстал за столиком. Я сунула руку в карман пуховика, дабы проверить, не кинула ли туда телефон, который потом будет звонить, сводя с ума гардеробщика.

И тут замерла. Я вспомнила одну вещь… Вернее, все было не так, если прослеживать точную хронологию событий. Сначала я сунула руку в карман и нащупала там нечто бумажное, как мне казалось, ранее в кармане не хранившееся. Пока я соображала, что бы это могло быть, мой взгляд скользнул за спину Илье, и я замерла. За соседним столиком сидели двое. Они о чем-то довольно оживленно беседовали, не обращая на меня внимания. Но у одного из них был уродливый шрам во всю щеку! Замерев соляным столбом и хлопая ртом и глазами одновременно, я вытащила из кармана то, что заставило меня удивиться, и медленно перевела взгляд на свою руку. Это был обыкновенный конверт с необыкновенным адресом и кучей марок. К гадалке не ходи, письмо пришло из-за границы. Адрес офиса и моя фамилия были отпечатаны на английском.

Я медленно вскрыла конверт, вытащила лист плотной бумаги и пробежала по нему глазами. Это был документ, к тому же адресованный мне, поскольку обращались именно ко мне. В переводе с английского это звучало так: «Уважаемая госпожа Кузякина, Амалия!» Содержание нижеследующего текста повергло меня в еще больший шок, нежели встреча с носителем шрама. Я охнула, схватилась за горло, чтобы мой сдавленный крик не испортил посетителям ресторана аппетит, хотя плевать мне было в тот момент на посетителей. Краем глаза я увидела, что Илья метнулся ко мне и на лице его читался испуг. А тот, что был со шрамом, покосился в мою сторону с заметным интересом. Однако все это не имело сейчас значения. Я резко развернулась на каблуках и бросилась на улицу. И единственным моим желанием было поскорее поймать такси.

* * *

— Ты врываешься как сумасшедшая и, забыв снять ботинки, не говоря о том, что, забыв даже представить, кого с собой притащила, накидываешься на меня с вопросами!

Я вас предупреждала, что мою дражайшую родительницу ничто не может выбить из колеи? Приведи я в ее дом легион древнеримских солдат в латах, она бы все равно не удивилась, пока не отчитала бы меня за то, что я заблаговременно не предупредила ее о гостях.

Илья, наверное, покраснел. Во всяком случае, он очень неуверенно хмыкнул у меня за спиной.

— Раздевайтесь, молодые люди, — высокомерным голосом предложила мама.

— Но…

Она простерла ладонь вперед и произнесла со строгим достоинством:

— Помолчи, Амалия. Объясняться будешь потом.

— Об… Объясняться?!

— Ты опоздала на полчаса, и я по глазам вижу, что, если бы не чрезвычайные обстоятельства, ты вообще бы не пришла. А тетя Агата испекла твои любимые пирожки.

— К черту пирожки!

— Не заставляй меня учить тебя вежливости в присутствии молодого человека.

— Ну, хорошо, — я сдалась, сунула пуховик Илье в руки и стремительно пошла в гостиную.

— Амалия! — крикнула моей спине мама, но, поняв, что меня не остановит, двинулась следом.

— Хм, — мой кавалер остался топтаться на пороге.

— А вы не смущайтесь, молодой человек! — Я обожаю тетю Агату. Она просто прелесть. Все, что было в моей жизни доброго, душевного и вкусного, исходило именно от нее. Тетя Агата — родная сестра моей мамы. И хотите — верьте, хотите — нет, но более непохожих друг на друга родных сестер мне видеть не доводилось. Я уж не говорю о характерах. Даже внешне они выглядели так, что их близкое родство было последним, с чем могла бы примириться ваша буйная фантазия.

Моя мама — рыжая бестия. Ее короткие волосы всегда торчат в разные стороны. Она небольшого росточка и весьма внушительных объемов. Тетя Агата высокая, стройная, с гладко зачесанными в аккуратный пучок черными с благородной проседью волосами. Моя мама умудряется смотреть сверху вниз на любого, будь он хоть двухметровый баскетболист. А голос у нее такой, что звук иерихонской трубы по сравнению с ним кажется легкими переливами флейты.

Тетя Агата редко поднимает глаза на собеседника. И голос у нее тонкий и тихий. Моя маменька частенько ругает ее за это, кричит, что она скорее блеет, чем говорит, и смысл ее речей понятен разве что отаре овец. Тетя Агата никогда не отвечает на подобные нападки. Как они уживаются, вернее, как моя тетя может выдержать более пяти минут рядом с моей мамой — для меня загадка. Но живут они вместе столько, сколько я себя помню. И даже когда тете Агате наконец выделили квартиру и подвернулась возможность разъехаться, обе дамы предпочли очистить территорию для меня и перебрались в новый дом. Как раз тот, за права которого теперь так самоотверженно борется моя дражайшая родительница.

— Раздевайтесь, проходите, пожалуйста, — тетя Агата аккуратно освободила руки Ильи от моего пуховика. — Мне кажется, что нам лучше пересидеть их диалог на кухне, — она метнула опасливый взгляд в сторону гостиной и душевно улыбнулась гостю. — У меня сегодня получились чудные пирожки. Чудные, да… Хотите?

— Конечно! — Илья благодарно закивал в ответ.

— Агата!

Наверное, тетя Агата подпрыгнула, потому что, когда мама волнуется, она кричит очень громко и резко.

Скорее всего, вместе с тетей Агатой подпрыгнули и все жители района. Ну, и Илья, разумеется. Судя по грохоту из прихожей, он еще и приземлился неудачно.

А все потому, что я вручила маме документ, который недавно извлекла из кармана своего пуховика. Мама пробежала по нему глазами, и тут из ее легких вырвался призыв к сестре, достойный быть занесенным в Книгу рекордов Гиннесса в раздел «Самые громкие звуки на Земле».

Через секунду в гостиную заглянули две перепуганные физиономии.

— Что?! Что случилось, Катюша? — тетя Агата перешла на шепот.

— Вот! — мать махнула документом перед моим носом и отвернулась к окну.

В наступившей тишине я почувствовала себя гораздо увереннее.

— Мам, отпираться бесполезно, — твердым голосом произнесла я. — Я повторю: значит, мой отец никогда не был летчиком-испытателем?

Мама молча пожала плечами.

— Детка, ты что, получила список всех летчиков-испытателей? — мягко удивилась тетя Агата.

Илья положил ей руку на плечо, предлагая не вмешиваться.

— Значит, мой отец все-таки умер… — Я не думала, что так расстроюсь по этому поводу.

— Умер, умер, — подтвердила моя дражайшая маман, внимательнейшим образом наблюдая что-то там за окном.

— Ага, умер! Через двадцать пять лет после того, как ты его похоронила!

— Тебе-то какая разница!

— И в самом деле, малышка, ты давно была к этому готова, — тетя Агата высвободилась из объятий Ильи и подошла ко мне. — Мама твоя тебя очень хорошо подготовила к этому печальному событию.

— Спасибо большое, — процедила я сквозь зубы.

— Дай-ка сюда, Катерина. — Агата взяла у мамы листок и углубилась в его содержание.

Мы с Ильей замерли.

Поцокав языком, она наконец вскинула брови и удивленно произнесла:

— Ну кто бы мог подумать?!

— О, и тебя проняло? — позлорадствовала я.

— Не то чтобы очень… Честно признаться, детка, я ожидала от твоего папаши неординарных поступков. Но чтобы такое… Мне почему-то казалось, что он снова женился.

— Да?! Это с чего бы тебе могло такое казаться?! — мама резко повернулась к нам и с вызовом уставилась на сестру.

— Ну как, — та тут же смутилась. — Не может же мужчина прожить всю жизнь без жены.

— Еще как может! — уверенно заявила моя мать.

Глянув на нее, я подумала, что она в чем-то права. Получив первый опыт в браке с ней, вряд ли решишься на второй. Во всяком случае, мужчину трудно заставить жениться, если он еще окончательно не излечился от глухоты, полученной вследствие общения с первой женой. И я еще не говорила о прочих недостатках маминого неуживчивого характера. Взять хотя бы проповеди о Генрихе VIII. Лично я свою маму очень люблю. Но ведь правду не утаишь. Я счастлива уже пять лет — те самые пять лет, которые живу на другом конце города, далеко от ее дома.

— Значит, ты теперь наследница крупного состояния? — улыбнулась мне тетя Агата.

— Или на ней висит огромный долг, — добавила моя родительница.

— Долги в банковские сейфы не кладут, — парировала тетушка.

— И все-таки я думаю, что стоит сжечь эту лягушачью грамоту, — мама потянулась к документу. — Ничего хорошего от ее папаши не жди.

— А я думаю…

— Ну вот что! — я выхватила листок из рук тети Агаты. — Я сама разберусь, что мне делать. Если хотите, можете повлиять на мое решение. И первое, чего я жду от вас, — это подробного рассказа о моем отце.

С этим я плюхнулась в кресло, всем своим видом показывая, что не собираюсь прекращать разговор.

— Детка… — тетя Агата замялась.

— Послушайте, — я постаралась вздохнуть так, чтобы не только меня, но и всех окружающих проняло до самых печенок, — наследство — серьезное дело. Нельзя относиться к последней воле покойного, как к бумажному пакету из-под молока. Пусть этот человек и не был достойным, по вашему мнению. Но я собираюсь хотя бы посмотреть на то, что он мне завещал. Тем более что, кроме меня, посмотреть на это никто не может. Мало ли что там хранится?

— Точно! — кивнула мама. — Может, он в сейф бомбу с часовым механизмом положил. Прошляпишь, и взлетит весь Рим к чертовой матери. А что? — она хмыкнула в ответ на неодобрительный взгляд тетушки. — С него станется!

— Перестань, мама! Лучше расскажи, каким образом отец оказался в Риме?

Она еще раз хмыкнула и пожала плечами:

— Да откуда же мне знать? Последнее, что я о нем слышала, — это то, что его похитили инопланетяне.

— Что?! — мы с Ильей разом округлили глаза.

— Я предупреждаю еще раз, от твоего отца можно было всего ожидать. Он ведро ходил выносить по четыре дня.

— Как это? — не поняла я.

— Как, как. Уйдет с ведром утром, в тапочках на босу ногу. Вернется через четыре дня в тех же тапочках. И хорошо еще, если ведро принесет, подлец.

— А как это случилось? — я наконец обрела дар речи.

— Он мне не рассказывал.

— Нет, я имею в виду, как он к инопланетянам-то попал?

Со скрещенными на груди руками и с плотно сомкнутыми губами мама напоминала банковский сейф новейшей конструкции.

— Катерина, золотце, скажи ей. Она ведь вся в тебя, все равно узнает, — жалобно проныла тетя Агата.

— Да что я ей скажу? Если хочешь, сама говори, — огрызнулась родительница. — А ты заруби себе на носу, — это она мне кинула, — это всего лишь версия. Причем не очень убедительная.

— Ладно, тетя, валяй!

— Да нечего особенно рассказывать. Отец твой, Федор Петрович, очередной раз отправился в тайгу с экспедицией…

— Он был геологом?

— Придурком он был, каких земля не знала! — вставила мамаша.

— Нет, деточка, он был инженером.

— Я так и знала! — я откинулась на спинку кресла.

— А что тебя так поразило? — возмутилась мама. — В то время каждый второй был инженером. Летчиков было значительно меньше.

— Вот-вот… — я состроила кислую физиономию. Думать, что твой отец летчик-испытатель, геройски погибший при исполнении долга перед Отечеством, оказывается, гораздо приятнее.

— Экспедиция отправилась на поиски снежного человека. Тогда это было модно. Ну, снежного человека они, конечно, не нашли, зато нашли золотой слиток. О тайге я тебе рассказывать не буду, там, знаешь, глушь сплошная. Решили, что слиток нужно сдать государству, когда подвернется такая возможность. А на третий день после этого Федор Петрович исчез. Ночью лег спать вместе со всеми, а утром проснулись — его и след простыл. Правда, кое-кто из тех уфологов уверял, что видел странное свечение. Разумеется, обыскали всю местность в радиусе… ну, в общем, облазили чуть ли не всю тайгу. Не нашли его. Так родилась версия, что твоего отца похитили инопланетяне.

— А при чем тут золото?

Мама ухмыльнулась:

— Странным образом твой папаша захватил с собой на другую планету именно тот рюкзак, в котором лежал золотой слиток. Помог ли он ему на другой планете, я не знаю. Но эти чертовы уфологи…

— Что?

— Деточка, уфологи не поверили собственной версии. Нашлись и такие, которые сообщили о своем недоверии куда следует. Уж очень они злы были на Федора Петровича.

— Я их понимаю…

— Мне лет десять спокойно жить не давали, — проворчала мама, — затаскали по всяким инстанциям. В Болгарию отдыхать не пустили и с кафедры чуть не выперли. Поди докажи, что я никакого отношения к золотому слитку не имею, будь он проклят. Спасибо ректору, не дал в обиду. Такую характеристику составил, что они все успокоились. Но были деятели, которые засады под окном устраивали, все ждали, что инопланетяне назад твоего папашу доставят. Лет пять только, как все затихло. И вот, пожалуйста! Завещание.

— А чего ты тогда боишься? — На душе у меня странным образом полегчало. Наверное, потому, что все стало ясно. — Отец никуда этот слиток пристроить не смог. Хранил его в банке. Ну а перед смертью подумал, что поступил с нами нечестно. Вот и решил исправить свою ошибку. Так что в сейфе этом, скорее всего, лежит то самое золото. Ну или что-то в этом роде.

— Знаешь, Амалия, я клянусь, что съем соломенную шляпку тети Агаты, если все так, как ты говоришь. Я твоего отца знаю очень хорошо, гораздо лучше, чем ты. А потому ни на секунду не поверила в твою версию. Так же точно, как не поверила и тому, что твой отец может хоть для чего-то сгодиться инопланетянам.

И мама была предельно серьезна в эту минуту.

* * *

— И что ты думаешь теперь делать? — Илья все еще был рядом, хотя лично я бы на его месте слиняла до того, как мы переступили порог маминой квартиры.

Хотя, как знать… может быть, именно теперь, когда я стала обладательницей огромного куска золота, он вообще не собирается меня покидать. В конце концов, не каждый день так везет: встретил девушку, а она, оказывается, жуть как богата и может составить выгодную партию даже какому-нибудь родственнику королевы-матери (ну очень дальнему, разумеется), что уж говорить о рядовом предпринимателе. Чтобы рассеять его мечты, я скупо заметила:

— Во всяком случае, я уже знаю, что сделаю с золотом. Я выполню отцовский долг — отдам его государству.

Он даже не вздрогнул. Спокойно продолжал вести машину. Только пожал плечами:

— Остановимся на том, что ты пока не знаешь: золото в сейфе или нет.

— А что тут думать? Что еще мог оставить мне отец?

Он опять пожал плечами и, не глядя на меня, ответил:

— Судя по рассказам, он был человеком больших способностей. Так что в сейфе ты можешь найти все что угодно.

— А чего бы тебе хотелось? — я глянула на него с вызовом.

Он и бровью не повел:

— А тебе?

Я крепко задумалась. Деньги уже начали меня портить. Определенно. Ну с чего я взяла, что он таскается за мной исключительно ради моего наследства? Тем более что он о нем узнал всего час назад. Или раньше?

— Ты связываешь убийство Боккаччо со своим завещанием?

Я вздрогнула. Я не думала над этим. Знал бы он, о чем я сейчас думала, так, наверное, высадил бы меня из своей машины.

— Ну так связываешь?

А он не из терпеливых. Сложно с ним будет. Странно, но я уже строила планы.

— Наверное, стоит связать… — медленно проговорила я.

— Я вот все думаю…

— Да ну?

— И почему ты все время пытаешься меня обидеть? Значит ли это, что я могу остаться у тебя на чашечку кофе? — его глаза сверкнули. Обычно такие взгляды бросают герои кассовых боевиков.

Я икнула и покраснела.

— Значит, договорились, — констатировал он и продолжил как ни в чем не бывало: — Не понимаю я этого убийства. Если одному человеку приходит извещение о завещании от второго, прости, уже покойного, то почему убивают третьего? Логичнее было бы ожидать, что убьют тебя.

— Огромное тебе спасибо за несокрушимую логику! — я покраснела еще больше. Теперь уже от злости. Ничего себе предположения! А где элементарное чувство такта?! И этот человек еще рассчитывает на чашку кофе из моей заботливой руки. Стрихнин он получит, а не кофе. Или пурген, на худой конец!

— Ну извини, — он улыбнулся одной из тех многозначительных улыбок, кои тоже встречаются в кассовых боевиках. — Однако предположим на мгновение, что завещание твоего отца может кого-нибудь заинтересовать. Кого? Только близких родственников твоего отца, о которых ты ничего не знаешь. Например, его других детей. Ну или кого-нибудь в этом роде. Другими словами, людей, претендующих на наследство. Если убрать тебя, то дорога к наследству расчистится. А если убрать Боккаччо, то… ничего не понимаю.

— Ты рассуждаешь, как заправский следователь, — проворчала я, потому что мне его рассуждения нравились все меньше и меньше. Так он скоро дойдет до мысли, что убийцы обознались и задушили Боккаччо вместо меня по чистому недоразумению.

— Я рассуждаю как здравый человек. Существует две версии убийства: либо убийцам жутко хочется, чтобы ты получила наследство, и, по их мнению, Боккаччо мог тебе помешать это сделать, либо ты и он действительно встретились случайно и его убили по независящим от тебя обстоятельствам.

— Но тогда получается, что мне ничего не грозит. Или убийцы — мои телохранители?

— Хм-м… Интересная версия. Однако мы не знаем истиной причины, почему убили Боккаччо, а потому вряд ли можем быть уверены в твоей безопасности.

— И в твоей! — злорадно добавила я, потому что его умозаключения, не оставляющие мне шанса на спокойную жизнь, меня жуть как раздражали.

— А при чем тут я? — он удивился.

— А Боккаччо при чем?

— Ну все-таки Боккаччо был известным аферистом.

— А ты нет?

— В общем-то у меня есть шансы им стать. Раз я с тобой связался, — он снова ухмыльнулся.

— Ерунда это все, — отмахнулась я. — Съезжу в Италию и открою сейф. Все-таки стоит признать, эти итальянские капиталисты все что угодно затягивают, даже миллионные деловые переговоры умудряются проспать, но что касается дела о наследстве, быстро подсуетились. Даже не ожидала. Ведь как быстро меня нашли.

— Наверное, твой отец не выпускал твою мать, ну и тебя, соответственно, из поля зрения. И в завещании указал, где тебя искать.

— Ха! Не в этом дело! Просто Амалия Федоровна Кузякина одна на миллион. Что сильно сужает круг поиска. Попробовали бы они найти Ирину Петровну Иванову или Анну Сергеевну Петрову. Лет десять бы потратили.

— Чувствую, ты уже не держишь обиды на родителей за столь вычурное имя. Амалия Сверкающая.

— Ну кто тебя просил напоминать о том чертовом клубе? Говорю же, я была под воздействием сильного наркотика.

* * *

И что вы думаете? Он преспокойно вышел из машины и пошел за мной в подъезд. Я поднималась по лестнице и думала, зачем… Но почему-то не могла найти вескую причину для его визита. Так что, кроме сакраментального «зачем?», у меня в голове вообще ничего нового не появилось. Ну, если быть до конца честной, то где-то на периферии моего сознания гнездились доводы вроде: «Он же мне нравится, так почему бы и нет?» или «В конце концов, он же не предлагает лечь в постель, а просит чашку кофе». Но я знала, что все эти мысли — чушь собачья. Раз он мне нравится и он идет ко мне домой в полдвенадцатого ночи, то добром это не кончится. Определенно. Что я, себя не знаю? Но я и понятия не имела, что выйдет все так скверно.

— А когда ты собираешь лететь в Рим? — спросил он.

— Черт, ну почему в моем подъезде лифт работает по такому графику, что мне никогда не удается на нем проехаться! Полечу? Скоро, наверное.

— То есть ты еще не решила?

— Ну, вообще-то у меня есть неотложные дела в Болонье. Клиент заартачился и призывает меня к себе. Я все думала, на кого бы его скинуть. А теперь видишь, как судьба распорядилась. Убью двух зайцев одним выстрелом. И сейф открою, и в Италию слетаю на халяву.

— Мне жаль твоего клиента.

— Он зануда.

— Не буду рекламировать свою продукцию через ваше агентство.

— А тебя туда никто и не приглашает, — сочла своим долгом огрызнуться я.

— Ты так со всеми потенциальными клиентами разговариваешь?

Нужно было как-то разрядить атмосферу. Я повернулась и улыбнулась ему:

— Нет, только с теми, кто напрашивается ко мне на кофе… И кому я не в силах отказать.

— Это говорит о широте твоей души, — он тоже улыбнулся и протянул мне руку.

— Или об узости мышления.

Когда мы слегка опомнились от пылкого поцелуя, то я поняла, что мы стоим на площадке прямо напротив двери Лолы. И дверь в его квартиру приоткрыта.

— Лола! — я открыла дверь пошире. — Ладно уж, я захожу.

Ответа не последовало. Это было странно. Вообще-то я ожидала, что, распахнув дверь, я ударю его в лоб, поскольку он за ней непременно должен был торчать. Но ничего подобного не случилось. В прихожей горел свет.

— Лола!

— Может, оставишь его в покое? — Илья все-таки шагнул за мной.

— Лола — мой лучший друг. Лола! Ну давай выходи. Смотри, кого я привела на кофе!

— Подожди, — Илья как-то нерешительно кашлянул. — Ты ведь не живешь с Лолой?

Я только сейчас сообразила, что он понятия не имеет, в какой квартире я живу, и расхохоталась:

— Лола — мой сосед! А я живу этажом выше.

— Тогда на кой черт мы пришли к нему пить кофе?

— Чтобы ты не думал, что я развратная дрянь.

— Это после того, как ты разделась у шеста? — он хихикнул.

— Не смей мне напоминать!

— Не смей касаться моих приятных воспоминаний!

— Ты невыносим.

— Кто бы говорил.

Мы медленно прошли прихожую, я сунула голову в ванную, там тоже горел свет. Но Лолы там не было.

— Лола! — теряя терпение, крикнула я. — Мы уходим.

— Давно пора, — одобрительно заметил мой спутник.

Я заглянула в гостиную и замерла. Лола сидел на стуле посреди комнаты, смотрел на меня и молчал. Рот у него был приоткрыт, глаза блестели мертвым холодом, а на шее болталось что-то веселенькое, похожее на плетеный шнурок.

— О-ох! — я схватилась за косяк.

Илья заглянул через мое плечо и, похоже, тоже замер.

Странное дело, но я не закричала, не упала в обморок, а как раз наоборот, голова моя вдруг заработала, как часовой механизм, произведенный в Швейцарии. Я уже точно знала, что Лолу задушили. Той самой тесьмой, что болталась у него на шее. Его смерть была весьма похожа на аналогичное происшествие с господином Боккаччо.

Илья дернулся было вперед, чтобы разобраться, что к чему, но я схватила его за руку.

— Ничего нельзя трогать, — ледяным голосом, как у заправского следователя, приказала я. — Оперативникам не нужны лишние следы.

— Но, может быть, он еще дышит, — осипшим голосом предположил Илья.

— Они не оставили бы его живого.

— Кто?!

— А черт их знает, — я пожала плечами и повела его вон из квартиры.

Я помню, что быстро потащила Илью к себе. И это было нелегко, потому что он все время упирался, порываясь вернуться и оказать первую помощь. Я набрала «02» и, обрисовав ситуацию, продиктовала адрес. Потом я повернулась к своему кавалеру, похоже, растерявшему от переизбытка чувств остатки самообладания. Его мелко колотило.

— Ты должен быстро уехать отсюда и забыть про то, что видел.

— Я тебя не оставлю! — не слишком уверенно пролепетал он.

— Еще как оставишь! Ты тут ни при чем. И нечего вмешиваться в то, во что вмешиваться тебя не просят. Потом проблем не оберешься. Уматывай и заруби себе на носу: ты меня подвез, мы попрощались у подъезда, и ты покатил домой.

— Но почему я не могу тебя поддержать в трудную минуту?

— Во-первых, потому что мне это не нужно, во-вторых, ты мне больше пригодишься, если не завязнешь в кабинетах на Петровке, где тебя изведут бесконечными допросами, а в-третьих, потому что все мужики, которые оказываются рядом со мной, в последнее время становятся мертвецами. Я уже начинаю подумывать, не поцеловаться ли мне с Драконом…

— А кто такой Дракон?

— Мой начальник. И мне он очень надоел.

— Так, значит, с Лолой ты все-таки целовалась?

— Господи! Мужики все одноклеточные существа, — я подтолкнула его к выходу. — Лола был гомосексуалистом. Но это тут ни при чем. Все, кто узнает о моем наследстве, попадают на небеса. Ты не Дракон, ты мне нравишься, а потому ступай с богом. И как можно быстрее.

— Я тебе позвоню.

Он попытался поцеловать меня, но я его резко отстранила:

— И не думай об этом.

Он улыбнулся. Совсем не так, как давеча в машине. В его глазах блестела слезная тоска:

— Ты даже не хочешь знать, выживу ли я?

— Хм-м… ладно, позвони.

Я услыхала его стремительные шаги вниз по лестнице, услыхала, как хлопнула дверь подъезда, и только после этого разрыдалась.

Дальше: Примечания

Анна Михалева Мечты серой мыши

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Анна Михалева
Мечты серой мыши