Глава 7
До прихода родственничков я мучительно размышляла, чего хотел от меня тот наглец. Время от времени телефон звонил, как оглашенный, но по его настойчивости я заподозрила, что это Алиса, и решила трубку не снимать. К приходу Нины Аркадьевны я была как раз в том нервном состоянии, какого она обычно добивалась от меня своими бесконечными соображениями.
— Ты еще жива? — с ходу поинтересовалась Нина Аркадьевна.
— Вам не надоело задавать этот вопрос? — рассердилась я.
— Кому «вам»?
— Абсолютно всем. Складывается впечатление, что мои близкие томятся в нетерпении по поводу моей кончины.
Нина Аркадьевна надулась.
— Не говори глупостей, — буркнула она и мрачнее тучи проследовала на кухню.
Я с легким чувством вины устремилась за ней.
— Сегодня вечером еду в Москву, — чтобы поднять ее настроение, сообщила я. — Так что, если хочешь передать подарочек Клавдии, заранее собери.
Моя кузина Клавдия — старшая дочь Нины Аркадьевны и Вячеслава Анатольевича — в семнадцать лет покинула Ленинград и стала москвичкой. Она единственная из Волошиновых искренне дружна со мной. Если мы не видимся больше недели, уже скучаем и звоним друг другу. Нелли тоже любит Клавдию, хоть и ревнует меня к ней.
— Я уже давно приготовила Клавочке посылку, — с видом превосходства ответила Нина Аркадьевна, давая понять, что такая хозяйственная женщина, какой является она, все предусматривает заранее, а не ждет глупых советов от ветреных особ. — Кстати, как дача?
— Сдала, — коротко ответила я, желая избежать подробностей.
— Кому сдала?
— Соседу.
— Как сдала? — спросила Нина Аркадьевна тоном, обещающим долгий допрос.
— Выгодно, — бросила я на бегу, срываясь на звонок в дверь.
Приход дядюшки спас меня от многих неприятностей. Я с огромной признательностью чмокнула его в щеку и тут же сообщила о своем скором отъезде. Дядюшка пожурил меня, что мало погостила, но в целом остался доволен.
Помыв руки, он отправился на кухню, где ему предстояло подвергнуться кулинарным пыткам, в коих Нина Аркадьевна была выдающейся мастерицей. Казалось бы, чего проще приготовить яичницу: разбить несколько яиц в сковородку с кипящим маслом и присыпать их солью. Даже обезьяне такое по силам. Однако Нина Аркадьевна не обезьяна. Она, я имею в виду Нину Аркадьевну, обладает исключительными способностями испортить даже это простейшее блюдо, что само по себе достойно уважения.
Я, не желая присутствовать при истязаниях дядюшки, отправилась в зал смотреть телевизор и тут же вляпалась в такую грязь, что не приведи господи. Что можно увидеть в это время по телевизору? Опять скандал. Каждому до смерти не терпится спасать народ.
Заскучав, я оставила телевизор и вышла в прихожую. С расческой в руках остановилась у старинного зеркала. Это был мой излюбленный пост. Нигде я не могла получить столь полную о себе информацию, как с этого поста.
— Сколько она содрала за дачу? — самым интеллигентным образом интересовался мой дядюшка.
— Понятия не имею, — не без досады ответствовала тетушка.
— Что же не расспросила?
— Не успела: ты пришел.
Дядюшка пару раз чихнул, высморкался, чего-то громко отхлебнул и продолжил беседу.
— Когда только она угомонится? Уж пора бы, — с чувством острого переживания сказал он. — Сонька же старше нашей Клавдии?
— На два года, — ответила Нина Аркадьевна. — Но до нашей Клавдии ей расти и расти.
«Что она этим хочет сказать?» — с горячей обидой подумала я.
— Да, Клавдия и умней, и солидней, и кажется старше, — согласился дядюшка. — Но нельзя же до смерти скакать козой, даже если и выглядишь молодо.
— Хочет выглядеть, — ехидно поправила Нина Аркадьевна.
«Нате вам здрасте, — с горечью подумала я. — Единственная племянница в трех шагах от гибели, а они нашли о чем говорить. Неужели нет темы поважней, чем моя внешность? И что им за дело до моего образа жизни? Как хочу, так и скачу».
Окончательно убедившись, что ничего полезного не услышу, я решила прекратить дурацкое обсуждение моих достоинств и недостатков и громким шагом вошла на кухню. Дядюшка и тетушка (словно два неопытных жулика) сразу заговорили о погоде — Спустя несколько секунд они, наконец, «заметили» меня и включили в свою беседу.
— Когда ты намерена выехать? — поинтересовался дядюшка.
— Не знаю, — ответила я, — все зависит от Нелли.
Тетушка нахмурилась, поскольку Нелли она ненавидела еще сильнее, чем «вертихвостку Алису», и на то у нее были веские причины. Дело в том, что мою бедную Нелли угораздило выйти замуж за Антона, племянника Нины Аркадьевны, сына ее покойной алкоголички-сестры. Брак этот был непродолжителен, но плодотворен. Нелли родила ребенка, чего ей до этого не удавалось сделать, а Антон вернулся к своему пристрастию, унаследованному от его покойной матери.
Нелли до сих пор не может простить мне алкоголика-Антона, но чем я виновата? Разве знала я, что Нина Аркадьевна долго его лечила, прежде чем довести до того приличного состояния, когда он стал завидным женихом.
Я вообще мало знала Антона и по-настоящему обратила на него внимание лишь тогда, когда Нина Аркадьевна спросила, нет ли у меня на примете какой-либо подходящей невесты. Недолго думая, я вспомнила про свою толстушку Нелли, которая в любой момент была готова для счастливой семейной жизни. Поколебавшись, Нина Аркадьевна решила, что степенная и пышная Нелли вполне достойна ее племянника.
Сыграли свадьбу. Нелли перебралась в предместье Питера — в Лисий нос и стала с Антоном жить-поживать и добра наживать.
Должна сказать, что я с огромной радостью породнилась с подругой, и представьте мое положение, когда через полтора года выяснилось, что Антон — алкоголик. За короткий срок он выпил у Нелли кровушки столько, что она подала на развод, предварительно высказав мне, как нечестно и подло я с ней поступила.
После развода я примчалась в Питер и все высказывания Нелли переадресовала тетушке. Нелли присоединилась. Дядюшка стал на чью-то защиту. В общем, был скандал, после чего мы с Нелли и грудным Санькой укатили в Москву, а Антон, как любит по такому случаю говаривать мой друг Аким, ушел в запой и не вернулся. Да, Антон ушел в запой и не вернулся. Он стал запретной темой в нашем кругу.
Конечно, после всего случившегося Нина Аркадьевна не приходила в восторг при упоминании имени бывшей невестки. В свою очередь, она никак не могла простить Нелли, что та сбросила с себя Антона, вместо того чтобы, облегчая участь Нины Аркадьевны, нести его на себе всю жизнь.
— Причем здесь Нелли? — сердито спросила тетушка. — Только ее нам не хватало.
— Нелли на своем «жигуленке» повезет меня в Москву, — сообщила я.
— Разве она в Питере? — удивился дядюшка.
— Пока нет, но часам к одиннадцати будет, — заверила его я.
— Что это значит? — строго спросила Нина Аркадьевна. — Она за тобой приедет, что ли?
— Именно, — подтвердила я и, избегая тетушкиных расспросов, потому что страшнее этого ничего не может быть, отправилась смотреть телевизор.
Как я и предполагала, Нелли приехала в одиннадцать. Позвонила с таксофона и сообщила, что ждет меня на Гданьской у ворот. Я наказала ей внимательнейшим образом осмотреть двор и стоять у подъезда как штык.
— Нелька, что же, к нам не зайдет? — настороженно осведомилась тетушка.
— Нет, мы очень спешим, — пояснила я, наспех целуя ее и на бегу прощаясь с дядюшкой.
Я прихватила Санькин велосипедик и выскочила из квартиры. Дядюшка увязался за мной. Завидев Нелли, он галантно приложился к ее пухленькой ручке, осыпал комплиментами и вообще был очень мил. Видела бы такое тетушка, уж не знаю, какая болезнь приключилась бы с ней. Слава богу, наш академик бережет ее здоровье и на женщин в ее присутствии смотрит, как Берия на врагов народа.
Поскольку Нины Аркадьевны не было рядом, дядюшка, стараясь быть необыкновенно остроумным, проводил нас до самой машины и даже помахал вслед рукой.
Я погрузила велосипедик в багажник, села за руль, включила зажигание, рывком тронула автомобиль с места и бодро выехала на проспект Энгельса. Нелли сидела рядом и приветливо махала дядюшке рукой, приговаривая: «Ну, старый козел, вот козел…» — Давай, рассказывай, — нетерпеливо попросила она, едва он скрылся из вида, — какие у тебя обстоятельства? Что произошло?
Еще раз я подробно изложила свою жутчайшую историю, начиная со скрипа полов и заканчивая открытием с телефоном и последующей за этим открытием сценой в подъезде.
Нелли лишь охала и ахала, а порой даже вскрикивала, нервно прижимая свои пухлые ручки к груди.
— Так, значит, это проделки Алиски? — подытожила она, когда я замолчала.
— Выходит — так, — согласилась я.
— Она не знает, что я везу тебя в Москву?
— Боже упаси. Мы как расстались у дверей агентства по недвижимости, так и век бы мне ее, подлую, не видать вместе с ее злоумышленником.
Нелли задумалась.
— А мне, если быть до конца откровенной, — помолчав, сказала она, — первое, что пришло в голову, что все это провернула Нина Аркадьевна. Ведь только ей выгодно лишить тебя жизни. К тому же она умирать будет, а не простит тебе дачи в Сестрорецке и квартиры на Васильевском. Она же думала, что все эти несметные богатства достанутся семейке Волошиновых.
Я запротестовала.
— Ничего подобного. Не было для этого оснований. Бабуля всегда заявляла, что у нее одна наследница: я.
— И все равно Нина Аркадьевна никогда не теряла надежды. Разве не помнишь, как она обхаживала Анну Адамовну, когда та заболела.
— Когда я была у родственников в Польше?
— Да. Нина Аркадьевна тогда долго пыталась пробудить твою совесть рассказами о том, как радела она о здоровье больной и на какие подвиги шла. Даже, мол, выносила за ней горшки. Да за те деньги, на которые она рассчитывала, можно было нанять сиделку, которая спокойно бы это делала.
До чего же бестактна Нелли. Даже тогда, когда она целиком на моей стороне, не может не жалить. Неужели не ясно, что подобные разговоры о покойных неприличны вообще, не говоря уже о том, что покойная — моя бабушка, причем обожаемая.
— А бабуля поболела-поболела да и выжила, еще и замуж вышла, и любовника завела, — чтобы перевести разговор на более продуктивную тему, напомнила я.
Но Нелли упрямо гнула свою линию.
— А когда выяснилось, что Анна Адамовна не пугала и не шутила, а действительно написала завещание, в котором всем, что останется после нее, повелела владеть своей любимой внучке, твой интеллигентный дядюшка с полгода вопил, на каком основании ты, бесстыжая, приватизировала его мать. Дядюшкины друзья до сих пор пребывают в уверенности, что ты воспользовалась слабоумием старушки и подкупила нотариуса.
— Бог с тобой, — возмутилась я. — О каком слабоумии может идти речь, когда бабушка в свои семьдесят с лишним легко управлялась с двумя любовниками, которые без устали строили ее дачу. Уже сколько лет прошло, как бабули нет, а я не добавила к тому, что построено, ни гвоздя, хотя и очень этого хотела. Тогда уж уместней вести речь о моем слабоумии, — заключила я, чем немало порадовала Нелли.
— О тебе и речи нет. С тобой все ясно, — с удовольствием согласилась она с моими словами. — Речь сейчас о Нине Аркадьевне. Ведь если эта экстремистка до сих пор убеждена, что все мыслимое и немыслимое имущество завещано двоюродному плетню бабушкиного забора, то почему бы и нет?
Я занервничала и поэтому пошла на опасный обгон.
— Что «почему бы и нет»? — спросила я, удачно возвращая автомобиль на свою полосу.
— Почему бы тебя не убрать, — сделала Нелли жест, имитирующий откручивание моей головы. — Убийства происходили и за гораздо меньшие наследства, а тут к бабушкиным квартире и вилле прибавляются и твои несметные богатства, в сравнении с которыми имущество Анны Адамовны кажется сущим пустяком.
— Да, я в своей жизни получала и большие наследства, — поеживаясь, согласилась я. — Бабушкино не так уж и велико и дорого скорее как память.
— Но выходит, что с этим малым наследством ты получила большие неприятности. Теперь Нина Аркадьевна не успокоится, пока не вернет все обратно.
Нелли все же добилась своего: я разозлилась не на шутку.
— Что значит обратно? — завопила я. — Бабушка давно на том свете, и мне без нее горе. Столько лет бабуля заменяла мне мать, так неужели я не имею право оставить что-нибудь себе на память, что-то самое для нее дорогое, самое любимое.
— Виллу и квартиру, — ехидно подсказала Нелли.
— Да, виллу и квартиру. Я не виновата, что бабушкина любовь на них не распространялась. Все сбылось, как желала покойная: владелица виллы и квартиры я — ее любимая сирота. И потом, она же не делала из этого секрета при жизни. Всегда хотела этого, всем об этом говорила, и нет ничего удивительного, что об этом же написала в завещании. О, господи, как мне противна вся эта возня вокруг наследства.
— Еще бы, ведь наследница-то ты, — язвительно напомнила Нелли.
Она совсем заморочила мне голову. Во-первых, я никогда не поверю в то, что Нина Аркадьевна способна на убийство, а во-вторых, речь-то шла об Алисе. Я повторила Нелли все свои аргументы, начиная с якобы забытого Алисой телефона и заканчивая мобильником преступника. Я даже провела между ними прямую связь и поставила ряд вопросов, но Нелли оставалась непреклонна. Она прочно стояла на своем.
— А я уверена, что это проделки Нины Аркадьевны. Она нарочно впутала в эту историю Алису, чтобы бросить на нее тень. Зачем она разбудила нашу дурочку ночью и послала ее к тебе?
Вот это-то как раз меня не удивляло. Зная лень Нины Аркадьевны, можно сказать, что все правдоподобно. И как только Нелли в голову пришло просить у нее помощи? Следовало сразу обращаться прямо к Алисе, впрочем, Нелли из ревности не сделала бы этого никогда. Ей проще приехать в Питер самой. Она всегда безумно ревновала меня к Алисе, хотя сама подражала ей во всем, доходя до смешного. Нелли даже психологом захотела стать после того, как психологией заинтересовалась Алиса. Зачем это Алисе — ясно. Чтобы искусней морочить голову своему Герману, а вот зачем эта бесполезная (с точки зрения здорового человека) специальность Нелли — совершенно непонятно.
Поскольку Нелли и шага не ступит, чтобы не обругать Алису, удивительно, что она заступается за нее. Нет ли здесь подвоха? Может, Нелли, убедившись в предательстве Алисы, решила поиграть в благородство? По типу я идеалистка и с моей неистребимой верой в людей допустить не могла такого предательства: мол, как можно, чтобы лучшая подруга замышляла убийство, и т. д. и т. п.
Нелли иногда любила повалять дурака, и прикинуться идеалисткой для нее ничего не стоило, поэтому я не поверила ей ни на грош. К тому же ее нелюбовь к Нине Аркадьевне порой принимает самые уродливые формы, а тут такой удачный момент столкнуть нас лбами и… ничего.
— Я и без того терпеть не могу тетушку, — заверила я. — Не понимаю, зачем тебе нужно возводить на нее напраслину, когда с Алисой все так очевидно.
— Что очевидно? Ничего не очевидно, — не согласилась Нелли.
— А по-моему, очевидно. Посуди сама: Алиса отправляет ко мне своего знакомого на черном «Мерседесе», которого она пыталась скрыть от тетушки, а сама спокойно сидит дома. Когда тетушка будит ее, она, сознавая безвыходность, едет в Сестрорецк. Она понимает, что может помешать убийце, поэтому тянет до последнего, и уже чуть ли не у самых ворот, узнав, что я еще жива, дает убийце отбой, а потому не хочет признаваться в том, что у нее с собой телефон. К тому же Алиса многократно бывала у меня на даче и знает там каждый закоулок. Даже если она не слишком помнила координаты шпингалета на двери в сад, то, имея ключи, легко могла произвести необходимые замеры в любое удобное для себя время. Так что все сходится на Алисе.
Нелли едва не задохнулась от протеста.
— Только вдумайся, какие глупости ты городишь! — завопила она. — Одну глупость на другую нанизываешь. Да, имея ключи, зачем делать какие-то дурацкие замеры? Не проще ли просто отдать ключи преступнику? Грохнув тебя, он легко имитирует и просверленный шпингалет, и разбитое окно. Труп же не скажет, каким образом проник в дом убийца.
Не стану говорить о тех ощущениях, какие появляются у меня от столь частых упоминаний о моем трупе, скажу о другом. Доля истины в словах Нелли присутствовала, и я с радостью хотела бы поверить в непричастность Алисы. Тем более скорее всего что у нее не было очевидного мотива, а у тетушки был. В случае моей смерти все мое имущество переходит к дядюшке, моему прямому наследнику.
Заметив мое смущение, Нелли воодушевилась.
— Посуди сама, — неистово продолжила она, — кроме меня, Алисы и тетушки никто не знал, где ты остановилась, чтобы подсказать преступнику, где тебя поджидать. Зато тетушка прекрасно знала о твоем безумном увлечении Артуром. Если бы ты вышла замуж, вряд ли она могла бы рассчитывать на что-либо. Рассчитывать на наследство тогда мог бы только Артур. А о том, что Артура ты выгнала, она на момент совершения преступления не подозревала.
— Не подозревает и сейчас. Мы обоюдно обходим эту тему, — призналась я. — Да, мое последнее увлечение оказалось не рядовым, и, боюсь, это было заметно. Действительно, все шло к свадьбе, — решилась я на еще большую откровенность.
— Вот здесь-то собака и зарыта, — заключила Нелли. — Бьюсь об заклад, Нина Аркадьевна огорчена твоим поспешным отъездом.
— Если и так, то я этого не заметила.
— Можешь не сомневаться, она прекрасная актриса. Не зря же твой дядюшка столько лет думает, что он счастлив.
Мы уже давно выехали на трассу Е-95 и даже проехали значительную часть пути. Решив, что главное мы обсудили и надо же что-то оставить на завтра, я предложила Нелли поспать.
— Учти, я провела бессонную ночь и вряд ли смогу и следующую бодрствовать за рулем, — предупредила я. — Поэтому через несколько часов тебе придется меня сменить.
Нелли согласилась и, отправившись на заднее сиденье, очень быстро заснула, издавая вполне мелодичный храп. Я же, мчась на предельной скорости, безрадостно раздумывала о своей участи.
Два удара: предательство Алисы, а потом и тетушки — ранили меня в самое сердце. Я заболела подозрительностью и принялась перебирать другие варианты. Не исключался из преступников теперь уже и тупица Артур. И дядюшка, и отсутствующий брат Денис, и сестрица Клавдия, и еще многие мои знакомые и родственники могли иметь массу причин желать моей смерти. Даже моя радетельница Нелли включилась в этот длинный список.
Только теперь я поняла, какой я не подарок, как несправедлива порой бывала к людям, и сколько вреда, ненароком, им принесла.
Не знаю, куда завели бы меня эти мысли, да только Нелли, неожиданно оборвав свой мелодичный храп, проснулась. Она смачно зевнула, шумно потянулась и воскликнула:
— Ох, хорошо!
Я не разделила ее мнение, а, напротив, пожаловалась на жизнь, сообщив, что ничего хорошего ни сейчас, ни в ближайшем обозримом не предвидится. Нелли отнеслась к моему сообщению беспечно.
— Ерунда, — прихлебывая из термоса кофе, бросила она. — Я же с тобой.
— Это единственная радость в жизни, — сдержанно отозвалась я.
Нелли не без труда протиснулась с заднего сиденья на переднее, устроилась поудобней, с загадочным интересом посмотрела на меня и задала вопрос, которого я боялась больше всего на свете.
— Ну, рассказывай, — бодро сказала она. — Как он выглядит?
— Кто он? — деланно изумилась я, прекрасно понимая, о ком идет речь.
— Как кто? Артур.
— А что тут рассказывать? Мы расстались.
— Тем более рассказывай.
— Почему?
— Потому что теперь я его никогда не увижу. «Надеюсь», — подумала я, памятуя о пристрастии Нелли подбирать мои увлечения.
— Ну, Соня, не интригуй, рассказывай, — затеребила меня Нелли.
— Хорошо, слушай, — сдалась я. — Артур божественно красив, высок, строен и подвижен, как ибис, идеально сложен, лицо не лишено печального изящества, вот только мозги глупые.
Решив, что нарисовала похожий портрет, я замолчала, но Нелли мое молчание не устраивало.
— Ну? — спросила она тоном частного детектива. — И что же дальше?
— Дальше ничего интересного — цепь разочарований. Чем ярче обложка, тем малосодержательней книга. В общем, ерунда и слов не стоит.
— Нет, стоит, — запротестовала Нелли. — Как он в постели? Ласковый?
— Сладкий, липнет, как вишневый сироп, — тоскуя, ответила я, прекрасно понимая, что это лишь скромное начало.
Дальше последуют вопросы о темпераменте Артура, потом из меня будет выдавлена информация о физических свойствах некоего предмета, его плотности, объеме и величине, потом я должна поведать о работоспособности этого предмета и т. д. и т. п.
В общем, все то, что интересует в этой жизни Нелли, к моему несчастью, целый месяц у меня было, а поскольку я подруга, то обязана с ней делиться, т. е. удовлетворить ее интерес.
Естественно, в мои планы не входила такая беседа, а потому я судорожно принялась искать способ ее избежать. И тут я вспомнила, что Нелли вообще не должна знать об Артуре, поскольку уж я-то ей о нем не докладывала.
— Постой, дорогая, — спохватилась я. — А как ты узнала об Артуре?
Нелли ничуть не смутилась.
— Павел, после того как ты безжалостно его бросила, вернулся в Москву и искал утешения у меня, — нахально заявила она. — И скажи спасибо, что я сжалилась и согрела его, а не отвергла, как могла бы. В противном случае произошло бы самоубийство, что до конца дней мучило бы твою совесть.
Если бы мои руки не были заняты рулем, боюсь, прическа Нелли потеряла бы свою пышность.
— Как? — завопила я. — Ты имела наглость спать с моим Павлом?
— Что ты кричишь, как потерпевшая? — в свою очередь обиделась Нелли. — Почему я не могу спать с Павлом, если ты его бросила из-за какого-то Артура?
Я закипела от негодования.
— Да мало ли чего он тебе наплетет. Может, мы поругались слегка, а ты тут же накладываешь свою хищную лапу на чужое?
— На что «чужое»?
— На чужого мужика, — решила я внести ясность. — На моего мужика, если уж быть до конца точной.
— Мужик тоже имеет право выбора, — отпарировала Нелли. — Если он выбрал меня, если решил купить шампанское, торт и самосвалик Саньке и подарить нам три счастливых дня, полных нежности и ласки, так что же мне теперь, по-твоему, отказываться?
— Нет, ну это слишком! — по-настоящему взвыла я. — Это какую же змею я пригрела на своей груди! Ты целых три дня жрала торт, пила шампанское и валялась в постели с моим Павлом, а потом с заметным чувством превосходства сообщаешь об этом мне? Я не ослышалась, это так?
— Все так, — охотно подтвердила Нелли, игриво поддергивая на свою пышную грудь кофточку. — Все так, и что с того?
Я просто взбеленилась от ее нахальства.
«Зря она не учитывает, что я за рулем, — подумала я, с трудом сдерживая в себе многочисленные желания. — Зря эта драная кошка с челкой, эта груда жира (на боках и сзади), эта холера, годная лишь на то, чтобы травить человечество, возомнила себя Клеопатрой. Ей надо бы уже сейчас собирать деньги, а то года через три придется платить по самой крутой таксе тому, кто согласится, рискуя жизнью, лечь с ней в одну постель, не говоря уж обо всем остальном».
Мне жутко захотелось поделиться своими мыслями с Нелли, но я удержалась, поскольку была за рулем.
— Так знаешь, кто ты после этого? — срываясь на шепот — высшее проявление моего негодования, — спросила я.
— И знать не хочу, — заявила Нелли. — Тебе вредно бывать в Питере: сразу становишься совершенно несносной. Этот город плохо на тебя влияет: перестаешь понимать элементарные вещи, превращаешься в ханжу. Будь проще, и люди к тебе потянутся.
Да не хочу я, чтобы ко мне тянулись. И что мне предлагает эта нахалка: терпеть ее свинство лишь на том основании, что мой папа — москвич, а мама — ленинградка?
Да, я с детства буквально разрывалась между этими городами. Родилась и жила в Москве, там же ходила в школу, но зато все каникулы проводила в Ленинграде. Здесь же состоялась моя первая любовь, здесь я была счастлива под опекой своей ненаглядной бабушки Анны. Потом неслась в Москву, где в кругу друзей бывала весела и счастлива не меньше.
В общем, я отдала свои душу-сердце двум городам и живущим в них родственникам и друзьям. По этой причине оказалась изгоем везде. Питерские друзья и родственники обвиняли меня в московской простоте и плебизме, московские — в питерской заносчивости и снобизме. Я выросла между двух огней, климатически все же выбирая Москву.
— Знаешь что, Нелли, — сказала я, чувствуя, что нервы мои на пределе, благо причин для этого достаточно, — знаешь что, вижу, ты отдохнула, раз завела столь рискованный разговор, а потому садись-ка за руль, а я подремлю.
Моя подруга была готова к чему угодно, только не к этому. Подобное наказание казалось ей чрезмерным. Ее уму непостижимо, как это так: сидеть и молчать, когда в непосредственной близости нахожусь я.
— Что хочешь, только не это, — взмолилась она. — Я, конечно, сяду за руль и даже поведу машину, но только ты меня не бросай. Поспишь дома.
Нет, ну как вам нравится такой эгоизм? А я еще полчаса назад считала себя не подарком. Кто же тогда Нелли?
— Хорошо, — сказала я, — на заднее сиденье не полезу, останусь с тобой, но если засну — не обессудь.
— Не беспокойся, не заснешь, — уверенно пообещала Нелли.
И она оказалась права. До самой Москвы мне не удалось глаз сомкнуть, обсуждая все сложности моего пребывания в Питере.
Нелли, когда захочет, может быть восхитительной собеседницей. Где надо кивнет, где надо охнет, вовремя вставит нужное слово, очень кстати проявит сочувствие и вообще на что угодно пойдет, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Боюсь, они вообще появляются у нее лишь в присутствии собеседника, как слюна у павловской собаки при зажженной лампочке. Порой у меня складывается впечатление, что Нелли может только говорить и слушать, а думать — это нечто для нее недоступное. Впрочем, я, как любой умный человек, могу ошибаться. В общем, поскольку Нелли сидела за рулем, а я еще не научилась дремать и болтать одновременно, до самой Москвы мы бодрствовали, несмотря на предыдущую бессонную ночь.
Время от времени мы поглядывали на часы, вспоминая Саньку. Я предвкушала его радость от подарка не меньше Нелли и дождаться не могла той счастливой минуты, когда увижу его восторженную мордашку и смогу поцеловать его румяные щечки.
Мы очень старались приехать пораньше, поскольку нужно еще успеть собрать велосипедик. Здесь Нелли целиком и полностью рассчитывала на мои инженерные познания, так как сама она была абсолютным психологом, то есть в этой жизни не годилась ни на что.
В половине десятого Нелли лихо зарулила в свой двор, а ровно в десять велосипедик уже стоял в прихожей ее квартиры, собранный и тщательно протертый, сверкающий свежей краской и никелем, радующий глаз.
— Если бы я умела делать все то, что умеешь ты, никогда бы не выходила замуж, — воскликнула Нелли, покоренная моей оперативностью.
Пока она заходилась от восхищения по поводу моих способностей, я попыталась взгромоздиться на велосипедик и проверить его в действии, но, к счастью, приход няни с Санькой мне помешал.
Не стану описывать всех восторгов: и своих, и Санькиных, и няниных, и Неллиных. Санька, пожалуй, даже в чем-то уступал нам, взрослым, неугомонным на радость. Мы сначала расцеловали Саньку, потом он всех по очереди расцеловал нас, потом мы все по очереди расцеловали друг друга, а когда Санька сел и поехал, громко гудя клаксоном, няня даже прослезилась. Мы же с Нелли обнялись и в голос заревели.
Только рыдая на пышной груди любимой подруги в ее квартире рядом с бибикающим ликующим Санькой, я почувствовала, наконец, себя в безопасности. Почувствовала и поняла, как устала я бояться, как жадно хочу жить.
