Глава 27
Этот день я провела в поисках Нелли. Я бегала по нашим общим знакомым и рассказывала им небылицы. Не скупилась на фантазии, пытаясь выяснить, не знают ли они, где эта сексуально озабоченная дура, на которую у меня уже нет никаких нервов.
Все очень энергично поддерживали меня в осуждении нашей подружки и искренне негодовали по поводу ее привычек, но ничего нового сказать не могли.
К вечеру я так измоталась, что совершенно не помнила, как добралась до дому. Шла, видимо, механически, как лошадь в стойло. Очнулась в ста метрах от своего подъезда, и то лишь потому, что услышала за спиной шаги. На улице ни души, прелестная тишина, легкий шелест листвы, таинственная луна, звезды… и вдруг жуткие шаги у меня за спиной.
Я обернулась. Высокий, стройный мужской силуэт неотвратимо приближался ко мне. Ни минуты не раздумывая, я вскрикнула и с энергией, превосходящей всякие ожидания, понеслась к подъезду.
Лифт уже не работал. Я побежала по лестнице, вколачивая в ступени каблуки своих туфель с невероятной скоростью, и достигла девятого этажа одним махом.
Лишь около своей двери я позволила себе остановиться и прислушаться. Тишина. Ничего, кроме моего сумасшедшего дыхания.
«Что это, началось опять или мне кажется?» — подумала я, ковыряя ключом в замке.
Пришла я в себя, лишь когда на меня пахнуло родным ароматом квартиры. Несмотря на позднее время, я тут же бросилась звонить Нелли, но опять никто трубку не брал.
«Да что же это такое? — взвыла я. — Вымерли они что ли? Ну ладно, нет ее, но есть же и другие обитатели. Куда она дела Саньку с нянькой?»
Я была сама не своя. Возбуждение достигло пикового предела. Еще немного, и я, кажется, побегу выламывать дверь в квартиру Нелли.
Слава богу, до этого все же не дошло. Я прилегла на кровать и тут же отключилась, так вымотали меня эти хождения по друзьям.
Утром я проснулась с ощущением глубокой тоски. Вспомнила о Нелли и мгновенно захотелось сесть под ее дверью и выть собакой. Неизвестно, к чему привело бы мое желание, если бы Нелли сама не заявилась ко мне.
Она примчалась вся взъерошенная и возбужденная, наэлектризованная проблемами. От радости я бросилась к ней на шею.
— Нелли, слава богу, ты жива!
— Что за вопрос? — рассердилась она. — Мы уже поменялись ролями?
— Нет, — замялась я, — но обстоятельства складываются так странно, что, возможно, опасность угрожает уже и тебе.
Нелли воздела руки и завопила:.
— Как мне этого не хватает! Сейчас, когда нянька лежит в больнице, а Санька скитается по соседям, мне только опасностей не достает! С ума можно сойти!
— Кстати, где ты была вчера весь день? Это я едва не сошла с ума.
— Да весь день укладывала в больницу няньку, а оставшееся время пыталась найти новую. Что я буду делать? Просто не знаю, что будет без няньки! Мой Санька остался без присмотра.
Я готова была проникнуться сочувствием, но помешал телефон. Он (о мои нервы!) зазвонил так пронзительно, что я чуть не умерла на месте. Нелли тоже как видно, на пределе, потому что, невзирая на свой вес, подпрыгнула, как кузнечик.
— Иди узнай, кто это, и дай ему по морде, — посоветовала она.
Я не стала выполнять ее указания, потому что звонила Нина Аркадьевна. Она заливалась слезами.
— Соня, Антон совсем плох, — причитала она. — «Скорая» отвезла его в больницу. Врачи убеждены, что он и недели не проживет.
О господи, никакого просвета в этих дебрях страданий!
— Тетушка, не надо так убиваться, может, еще обойдется, — попыталась успокоить я бедняжку.
Надо сказать, бестолково попыталась. Что «обойдется», когда у человека катастрофически мало осталось от жизненно необходимого органа?
— Соня, как мне быть? — беспомощно спрашивала Нина Аркадьевна. — Может, сходить к какой-нибудь бабке? Может, на нашем роду проклятье?
Вот до чего дошла несчастная. Еще не хватало давать наживаться на нашем горе всяким прохиндейкам. Я рассердилась.
— Если вам с дядей некуда девать деньги, лучше купите Антону килограмм красной икры, — посоветовала я.
Нелли, услышав имя бывшего мужа, напряглась.
— Что случилось? — спросила она.
Я прикрыла трубку рукой и прошептала:
— Антон в больнице. Знаешь, что с ним?
— Знаю, цирроз печени, — кивнула Нелли.
— А когда это ты к нему заезжала?
— Почему ты решила? — насторожилась она.
— В Лисьем Носу у тебя есть враги. Нелли вздохнула и призналась:
— Да, заезжала, когда забирала тебя из Питера. Не выдержала, раз уж была там неподалеку. А этот дурак огорошил меня сообщением.
— Тетушка говорит, что сейчас он очень плох, не проживет и недели.
— О нет, — вскрикнула Нелли, хватаясь за сердце. — Только не это. Какая несправедливость!
Она побледнела и была близка к обмороку. Надо же, кто бы знал, что это известие так ее взволнует. Я всегда была уверена, что она ненавидит бывшего мужа. Здесь я прекрасно ее понимала. Какие еще чувства можно испытывать, когда человек хронически пьян и склонен к агрессии.
Тетушка, не подозревая, что со мной рядом Нелли, продолжала жаловаться.
— Соня, у меня поднялось давление, — рыдала она, — ночью был тяжелый сердечный приступ, я уже старая, мне тяжело каждый день таскать в больницу сумки, я не могу смотреть, как умирает Антоша, это выше моих сил, готовься, скоро и я умру.
Нелли, напряженно вглядывавшаяся в мое лицо, видимо, передающее все темные тона тетушкиных заданий, тут же спросила:
— Что она говорит?
Я снова прикрыла трубку рукой и зашептала:
— У нее давление и сердце, она старая, ей трудно таскать в больницу сумки и смотреть, как умирает Антон. Грозится, что умрет сама.
— Вот дура, — констатировала Нелли. — Пусть не смотрит, а приезжает сюда, иначе точно не выдержит и умрет. За Антоном я поеду ухаживать. В конце концов, он Санькин отец.
— Это будет подвиг, — одобрила я, глядя на подругу совсем другими глазами.
— Что мне делать? — плакала на том конце трубки Нина Аркадьевна.
— Сейчас же хватай дядю и приезжайте ко мне, — вдохновленная предложением Нелли заявила я, — будем лечить твое сердце. У меня есть хороший друг, он кардиолог с именем. Вам нельзя сидеть у постели Антона и убивать себя. Его уже не спасти.
Тетушка пришла в ужас от моего заявления.
— Соня, как ты можешь, — еще горше заплакала она, — у него же никого нет. Я не брошу мальчика одного, даже если умру рядом.
— Пусть рядом умирает Нелли, — закричала я, — она моложе, а вам уже хватит горя.
Нина Аркадьевна перестала плакать и изумилась.
— Нелли? — переспросила она. — Ты думаешь, она способна на такое сочувствие?
— Еще как способна, — заверила я. — Она здесь рядом и сама мне это предложила.
Нелли догадалась, что речь идет о ней, и энергично закивала головой.
— Скажи ей, что я сегодня же выезжаю в Питер и во всем помогу, — шепнула она. Я послушно повторила:
— Она сегодня же выезжает в Питер и во всем поможет.
Тетушка, вероятно растроганная хорошим отношением к ее племяннику, тут же решила закопать топор войны.
— Пусть Нелли, когда приедет, обязательно остановится у нас, — наказала она.
Я передала ее просьбу Нелли, и та сдержанно улыбнулась.
«Пускай помирятся, — подумала я, — сколько можно враждовать. Мы же родственники».
— Вот теперь можете смело отправляться ко мне, — сказала я тетушке.
— Нет, нет, — возразила она. — За помощь, конечно, спасибо. От помощи, Сонечка, я не отказываюсь, но Антона не брошу.
— А как же твое сердце?
— Как-нибудь буду скрипеть, а там что бог даст. Все в его воле.
Разговор с тетушкой закончился на совершенно родственной ноте. Мы нежно расцеловались, я раз десять на прощание повторила, что она должна беречь себя, и раз двадцать мы пожелали друг другу всего хорошего. В общем, меры у нас нет ни в чем: то и видеться не можем, а то разлепиться никак не хотим.
— Не знаю, как она все это переживет, — сказала я, вешая трубку. — Ехать ко мне наотрез отказалась. Упрямая, жуть.
— Ничего, я ее как-нибудь уговорю, — успокоила меня Нелли. — Третьи похороны подряд — это слишком. Возраст уже не тот.
Я заметила, что такое количество похорон опасно в любом возрасте, после чего мы начали обсуждать предстоящую поездку в Питер. Нелли прямо от меня позвонила в свой «Гиппократ» и сообщила, что ее муж при смерти. Ей мгновенно дали отпуск за свой счет. Осталось решить вопрос с Санькой.
— Саньку беру на себя, — заявила я, чем не вызвала восторга Нелли.
— А ты с ним справишься? — скептически поинтересовалась она.
— А что там справляться? Покормить и спать положить? Это и дурак сможет.
— Ну, ну, — загадочно покачала головой Нелли. — Давай, попробуй.
— Готова попробовать немедленно, — запальчиво воскликнула я.
Чтобы не тратить времени даром, мы отправились к Вере, ее соседке, за Санькой, после чего Нелли надавала мне миллион воспитательных напутствий и, прыгнув в свой «жигуленок», помчалась в Питер. Санька секунд десять удивленно смотрел ей вслед, а потом грохнулся оземь и душераздирающе завопил.
— Тащи его к нам, — крикнула Вера, с балкона наблюдавшая наше расставание.
Я попыталась взять Саньку под мышки, но он лягнул меня в живот и завопил с утроенным энтузиазмом. При этом он пускал слюни и яростно бил по асфальту ногами, руками и даже головой.
Не могу передать ужас, охвативший меня при этом зрелище. А я-то считала всю жизнь, что у меня крепкие нервы. Какие же тогда нервы у Нелли?
— Что делать? — крикнула я Вере.
— Дай по заднице и тащи ко мне, — бодро посоветовала она.
Легко сказать «дай по заднице». Я примерилась и поняла, что сделать это абсолютно невозможно, потому что Санька лежал именно на том месте, по которому я должна его шлепнуть. Я беспомощно сообщила об этом Вере.
— Подними его! — энергично посоветовала она. Я попробовала подойти к Саньке второй раз, но и вторая попытка оказалась неудачной. На этот раз паршивец лягнул меня в грудь. От боли я разозлилась и схватила его за шкирку.
— Правильно! — ободряюще закричала Вера. — Так его, так и тащи скорей ко мне.
— Ой, бойно! — взвизгнул Санька. Я испуганно его отпустила.
— Ну что же ты? — осудила меня Вера. — Ээх! — в отчаянии махнула она рукой. — Надо было сразу по заднице и тащить в подъезд.
— Не могу, ему больно, — едва не плача сказала я, потирая ушибленную грудь.
Санька лежал на асфальте и наслаждался моей беспомощностью. Готова биться об заклад, он уже забыл, от чего сыр-бор загорелся, но был полон решимости отстаивать свою правду до конца.
— Сейчас спущусь, — многообещающе пригрозила Вера и скрылась с балкона.
Санька в пылу истерики не обратил на ее слова никакого внимания, но едва она, грозная, появилась в дверях подъезда, он тут же умолк, поднялся с асфальта и вцепился в мою ладонь, как в мать родную.
— Пойдем скоее оссюда, — заговорщическим шепотом сказал он мне, словно это не я только что была его злейшим врагом.
Я подмигнула Вере, мол, все хорошо, и пошла на поводу у Саньки. Он тащил меня подальше от дома. Когда Вера скрылась из вида, он остановился и сердито потребовал:
— Купи моеженова.
Я готова была буквально на все, лишь бы он не вопил и не брыкался.
— Купи много, — подсказал он, когда я подошла к прилавку.
— Тогда не хватит денег на такси, — схитрила я.
— Ладно, — согласился Санька.
Я даже не подозревала, какой это сложный процесс: кормить ребенка мороженым в такси. Все были в этом злосчастном продукте: и я, и Санька, и сиденья, и даже таксист.
Последний ругался на чем свет стоит до тех пор, пока я не пообещала денежную компенсацию в приличном размере. После этого он стал любезно сюсюкать с Санькой и сюсюкал до тех пор, пока я не заявила, что он испортит мне ребенка. Как будто это еще возможно. Но таксист об этом не знал и половину пути ехал молча. Зато Санька показал себя во всей красе. Он как минимум раз двадцать пытался выскочить из машины и остаться там, где ему «очень надо».
О боже! Руки и ноги у меня болели так, словно я разгрузила не один вагон, грудь ныла, по лицу струился пот, а нервы… Жизнь казалась невыносимо тяжким испытанием. Несколько раз хотелось наложить на себя руки. Я запаниковала. Не прошло и часа, как Нелли оставила нас наедине. Как же я продержусь неделю?
Такси по моей просьбе подъехало к подъезду почти вплотную. Будь моя воля, я потребовала бы доставить нас прямо на девятый этаж, так как совершенно неизвестно, что придет Саньке в голову в следующую минуту. Все вулканы мира, а также бури, ураганы и торнадо казались мне воплощением предсказуемости и благодати на фоне этого ребенка.
Время в лифте пролетело незаметно. Санька непременно хотел поиграть всеми кнопочками. При этом он так яростно прыгал, что мне стало страшно. С детства я жутко боюсь высоты, а сейчас лифт ходил ходуном. Казалось, вот-вот он сорвется и полетит вниз. Я схватила Саньку на руки и крепко прижала к себе. Это лишило его возможности маневрировать. Он мгновенно забился в истерике, стараясь укусить меня за ухо. Я всеми силами пыталась противостоять его затеи.
За этим безобидным занятием и застала нас Старая дева, ожидавшая лифта на девятом этаже. Своими криками Санька пробудил в ней нездоровый интерес. По первому взгляду на нее я поняла, что сочувствие не на моей стороне.
— «Им за что любить тебя осталось? Размышлять ведь времени так мало!» Что вы делаете с ребенком? — строго спросила она, закатывая глаза. — Господи, куда смотрит общество защиты домашних животных. «Где твоя укромная обитель, где ты мысли бережешь, мыслитель, и в какие уголки на свете мчит тебя воображенья ветер, над тобой единый повелитель?»
Недолго думая, Санька плюнул ей прямо в лицо и показал язык, чем вызвал на себя всю стародевичью ярость.
— И песчинка здесь тебя осудит! — гневно завопила Старая дева. — Ведь она-то памятником будет… Я поспешила скрыться за своей дверью. — Ох, вот мы и дома, — сказала я, ставя ребенка на пол. — Дома и стены помогают.
— Веясипедик! — завопил Санька, одобрив размеры моей прихожей. — Где мой веясипедик?
— Зачем тебе велосипедик?
— Чтобы еддить.
У меня сразу же мелькнула мысль о неизбежном ремонте квартиры. После обеда ремонт стал очевидностью. Потолок и стены оказались щедро политыми манной кашей уже в начале трапезы, а к концу добавился смородиновый кисель и повидло из булочки.
Чтобы стало понятней, поясню. За обедом для Саньки самым безобидным развлечением было набрать полный рот каши и фонтаном выпустить ее на меня. А поскольку я не слишком спешила попадать под этот фонтан, под него попадали потолок и стены. То же и со смородиновым киселем. Повидло из булочки просто выдавливалось, словно из тюбика. Как выяснилось, вполне дальнобойное оружие.
После этого Санька выскочил из-за стола и принялся закручиваться в висящую на окне штору. Увлеченная уборкой посуды, я заметила это лишь тогда, когда штора вместе с карнизом сорвалась, причем карниз ударил меня по голове и спине.
Санька радостно захохотал, а я онемела от неожиданности и боли. Мне казалось, что это не безобидный смех ребенка, а страшный гогот вельзевула. Я с удивлением смотрела на Саньку и думала: «Неужели были времена, когда я любила это исчадие ада? Боже, как я заблуждалась».
Санька, сообразив, что больше ничего не упадет, потерял ко мне интерес. Он нацепил на себя сорванную штору, оседлал веник и с криком «игогааа!» понесся в прихожую. Оттуда мгновенно раздался грохот и звук бьющегося стекла.
«Телефонный столик вместе с телефоном и бабушкина ваза», — обреченно констатировала я, твердо зная, что больше там падать нечему.
Нелли что-то говорила о тихом часе после обеда. Я вышла в прихожую, посмотрела на бодро скачущего Саньку и поняла, что повергнуть его в сон может только нечистая сила.
На место отчаяния пришло безразличие ко всему.
«Ну и черт с ним. Будь что будет, — подумала я. — Пусть разрушит здесь все. Это гораздо лучше, чем его вопли и плач».
Словно подслушав мои мысли, Санька переместился в гостиную. После массы разрушительных звуков там он ворвался в Красную комнату. По грохоту и жалобному бою я поняла, что пострадали старинные напольные часы.
Я забилась в спальню, заткнула ватой уши и попробовала читать «Анну Каренину». Можете представить, как это получалось, когда я точно знала, что у меня за стенкой бьется старинный бабушкин сервиз. Воображение рисовало картины одна другой страшней. Перед глазами оживали сцены из нашествия Золотой Орды. И тут я вспомнила о балконе.
«О боже! — похолодела я. — Этот дикарь сейчас сиганет с балкона!»
Я как ужаленная вскочила с кровати и забегала по квартире, вспоминая пословицу: не так страшен черт, как его малюют. Теперь мне стало ясно, что наши прeдки имели в виду, потому что разрушений оказалось значительно меньше, чем рисовало мое воспаленное воображение. Зато была пугающая тишина и абсолютно отсутствовал Санька.
На подкашивающихся ногах я выбежала на балкон и заставила себя посмотреть вниз. Нетронутая клумба говорила о том, что в ближайшее время на нее не падал никто. Воодушевленная, я поплелась обратно в квартиру и планомерно, метр за метром тщательно обследовала все комнаты.
Саньку я нашла сладко дремлющим с веником в руках в углу за диваном в гостиной.
«Видимо, наступил долгожданный тихий час», — подумала я, осторожно, как гремучую змею, перенося его вместе с веником на кровать в спальню.
Я прикрыла одеялом Саньку и веник, задернула шторы и на цыпочках вышла в прихожую. И в это время раздался пронзительный звонок валяющегося на полу телефона. Пулей бросилась я к разбитому аппарату и ошалело сдернула трубку. Звонила Нелли.
— Ну, как вы там? — сквозь шум и хрипы ангельским голоском вопрошала она. — Справляетесь? Не скучаете без меня?
— Я скучаю безумно, Санька меньше, — сцепив от злости зубы, сообщила я.
— Что-то шипит. Ничего не слышу, — пожаловалась Нелли. — Говори громче.
Ха, шипит. Шипит то, что осталось от телефона.
— Подожди, перейду к другому аппарату. Я положила трубку на пол, встала, стараясь издавать как можно меньше шума, подошла к двери спальни, перекрестилась и только после этого решилась проверить, не проснулся ли Санька.
Санька спал. Когда он спал, то был похож на ангелочка. Его светлые кудряшки трогательно слиплись от пота, щечки раскраснелись, пухлые губки забавно шевелились. Он был так прекрасен, что захотелось подойти и поцеловать его.
Я закрыла дверь и зло сплюнула.
«Чур меня! Чур меня! Чур меня!» — три раза сказала я, лишь после этого успокоилась и отправилась в гостиную разговаривать с Нелли.
— Что случилось? Почему так долго? — сердилась она. — Учти, я звоню по межгороду и плачу за каждую минуту.
О чем это она? Платит за каждую минуту? Да одна бабушкина ваза, разбитая ее сыном, стоит целое состояние, а она о каких-то минутах.
— Я только что уложила ребенка спать, а ты своими дурацкими звонками чуть его не разбудила, — разозлилась я. — А долго, потому что Санька разбил телефон в прихожей и пришлось перейти в гостиную.
Нелли пришла в ужас.
— Разбил телефон? — прокричала она. — Кошмар! Надеюсь, ты ему задала?
— Я бы его расцеловала, если бы он ограничился одним телефоном. Но он не ограничился, присовокупив к телефону бабушкину вазу, старинные напольные часы, японское фарфоровое панно и кучу мелких безделушек типа саксонских статуэток восемнадцатого века и коллекции хрустальной скульптуры начала нашего века. Но самое главное, он безжалостно раздербанил новый веник. Теперь мне придется идти к Старой деве и просить веник у нее, чтобы вымести весь этот мусор, в который Санька превратил мои коллекции.
Нелли на том конце провода задохнулась от горя.
Предстоящая смерть отца Саньки, видимо, казалась ей гораздо меньшим убытком.
— Какой ужас! — завопила она. — Неужели он все это так быстро расколошматил?
— Да, твой сын не любит сидеть без дела. Очень подвижный ребенок.
— И коллекцию хрустальной скульптуры?
— Всю до хрусталика.
— С ума сойти! И саксонские статуэтки?
— Все как одну.
— Нет, это невероятно! Вот паршивец! И ты еще не убила его?
— Зачем, пусть живет. Нелли кипела от негодования.
— Как ты можешь так спокойно об этом говорить? — возмутилась она.
— Один день с твоим Санькой, и философия буддизма понятна, как ясный день. Все суета и тлен. Настоящую ценность представляет лишь покой. И вообще, теперь трудно сказать, кому осталось жить больше: мне или отцу Саньки. Я читаю «Отче наш».
— Соня, держись, я проехала половину пути, но если хочешь — вернусь обратно.
— Нет, уже не надо, — героически отвергла я ее порыв. — Моя квартира после нашествия Саньки уже достигла предела беспорядка. Больше ей ничего не страшно, потому что хан Батый был вершиной созидания в сравнении с твоим сыном. А Золотая Орда по своей разрушительной силе рядом с Санькиными проделками просто смех.
Видимо, в моих словах было столько безысходности, что Нелли окончательно испугалась за мою квартиру и решила весь гнев обратить на меня, поскольку на Саньку обращать его бесполезно.
— Почему ты позволила ему так себя вести? — возмутилась она.
— Потому что получила карнизом по голове и поняла, что пассивное сопротивление — единственно приемлемая форма нападения на твоего Саньку. Я не переношу крик вообще и его крик в частности.
— И он сразу же это понял?
— Естественно.
— Глупая, теперь ты у него в руках. Разве можно признаваться в своих слабостях мужчинам?
— Разве Санька — мужчина?
— А кто же еще? Когда имеешь дело с этими существами, нельзя расслабляться ни на минуту, в каком бы возрасте они ни были.
Я вынуждена была признать, что мысль не глупа, хоть и исходит она от Нелли.
— И что теперь? — с вызовом спросила Нелли.
— Теперь он спит, а я с ужасом жду, когда проснется, — падая духом, призналась я. — Должна сказать, после удара карнизом по спине мне стало понятно, что такое радикулит, хотя до этого я думала, что болезнь эта из сферы народных преданий.
— Ой, как мне тебя жалко, — посочувствовала Нелли. — Соня, не вздумай сдаваться, это позор: пасовать перед каким-то молокососом, хоть он и мой сын. Если не слушается, тресни по заднице и поставь в угол. Чего ты боишься?
— Я же сказала: его крика. Он вопит, как резаный.
— Пусть кричит, а ты закрой его одного в комнате и уходи по своим делам. Он тут же кричать перестанет. А потом пригрози не дать вкусного и не пустить на улицу. Сразу станет как шелковый.
Я удивилась простоте этих советов. Мне не верилось, что такими слабыми мерами можно достичь столь фантастических результатов.
— Не дать вкусного и не пустить гулять? Только-то? — с сомнением переспросила я.
— Да, этого вполне хватит, — заверила Нелли. — Станет как шелковый.
— Ты полагаешь, больше не надо ничего?
— Абсолютно. Попробуй, увидишь сама. Я запросто с ним справляюсь.
— А я, признаться, пробовала прибегать к сложным психологическим экзерсисам, — призналась я.
— И что?
— Не помогло. Он просто меня не слушал и вопил. Ох, даже вспомнить страшно.
— Вот именно, а следовало хорошенько его отлупить.
— Но это же непедагогично. Я читала, что это очень вредно для детской психики.
— Для детской психики гораздо вредней чувствовать, что взрослые беспомощны и глупы, — авторитетно заверила Нелли. — К тому же мальчики уважают только силу. Лупи, не жалей. Ну ладно, я поехала. Звоню из кафе на трассе. Приеду в Питер — сообщу. Удачи тебе на педагогическом поприще.
Вооруженная советами Нелли, я ждала окончания тихого часа уже с нетерпением.
«Ну, пусть только проснется, — злорадно думала я, — ох, я ему покажу!»
