ДОГОВОР
— Зачем ты это сделал?
— Я его убью! Я ее убью! Я убью себя… — Коля отбрасывает стул, оглядывается и тычет пальцем в потолок. — Я повешусь!
— Нет, только не это! Как я тебя потом буду снимать? Ты такой тяжелый и длинный. Застрелись из автомата. Выйди на улицу и застрелись.
— Его забрали! Оружие из ямы забрали!
— Тогда поезжай на речку и утопись.
— Нет уж! Ты не умеешь плавать, и то не смогла этого сделать! А у меня первый разряд по плаванию!
— Хорошо, — я стискиваю руки, — ну тогда… тогда можно застрелиться из пистолета! В сейфе твоего дядюшки лежит пистолет!
— Уже нет! — кричит Коля, расхаживая кругами по комнате. — Милиционер с гранатой его забрал, а положил свой! Это сделали специально, чтобы мы не смогли застрелиться! Он наверняка незаряженный или игрушечный! На кой черт еще ему это нужно было делать?! — пинает лежащего на пути Артура. — Я задушу этого типа его же галстуком, а потом повешусь на галстуке сидя! У батареи! Отрежешь его ножницами, когда я перестану дергаться…
— Я придумала! Давай отольем Артура водой и узнаем, что ему обещала Лена… или Ляля. Мне почему-то кажется, что она должна была его убить! Мне следователь Поспелов намекал!
Коля задумывается, стоя над валяющимся на ковре мужчиной.
— Тогда это в корне меняет дело, — замечает он, берет со стола стакан и брызгает водой на лицо Артура.
Никакой реакции.
— Давай отнесем его в ванную и как следует обольем водой, — предлагаю я, надеясь, что наш пьяный гость еще жив.
— А если я его убил? — задумчиво интересуется Коля.
— Что-нибудь придумаем, — обещаю я, и в этот момент вдруг понимаю, что если этот Артур и есть бильярдист, и Коля его зашиб до смерти, и мы теперь должны избавиться от тела, то что это будет, если не выполненный заказ учительнице пения от агента Фундика?!
Тащим бесчувственного и очень длинного Артура в коридор. Уложить его в ванне удалось только с третьей попытки, но ноги остались высоко торчать коленками.
Открыли душ.
— Холодной его, холодной! — злобствует Коля.
Артур очнулся, когда вода залила ему живот. Он сморщился, полез во внутренний карман пиджака, долго там копался, потом достал бумажник и взял его в зубы. Посмотрел на нас, вытащил бумажник изо рта и спросил, где спасательный жилет.
— Вылезайте, вас покормят, — обрадовалась я.
— Может, утопим его прямо сейчас в ванне? — у Коли все еще чешутся руки.
— Нет. В этой ванне нельзя. У нас есть специальная рабочая ванна для этого дела, там и утопим, если не разговорим. Иди на кухню и приготовь что-нибудь поесть.
— Этому?..
— Коля, он ничем перед тобой еще не провинился, кроме того, что узнал Лялю на фотографии. Я тоже хочу есть. Сюшка скоро проснется, давай.
Дождавшись, пока он с ворчанием начнет спускаться по лестнице вниз, я прошу Артура выдернуть затычку в ванне. Он пытается развернуться, скользит и падает в воде на бок, но кое-как становится на колени и выдергивает затычку. Долго смотрит на воронку воды с отстраненностью умственно отсталого.
— Раздевайтесь, вы мокрый. Раздевайтесь догола, а то простудитесь.
— А какое сегодня число? — интересуется он, повернув ко мне голову.
— Не знаю, — вру я.
— А вы не посмотрите по документам там, в бумажнике, как меня зовут?
— Вас зовут Артур Карлович Бехтев, — читаю я на пластиковой карточке с фотографией.
— Я так и думал, — уныло кивает он и пытается встать.
Помогаю ему, как могу. В результате я тоже оказываюсь вся мокрая.
В кухню мы вошли вместе в одинаковых махровых полосатых халатах, предположительно принадлежащих хозяину дома. Тот, что на мне, достает до щиколоток. Тот, что на госте, удобно закрывает его колени.
— Устраивайтесь поудобней, вот здесь… Что? Не хотите рядом с Колей? Коля, отсядь! Выпейте сначала горячего чаю с коньяком, а потом съешьте чего-нибудь. Не хотелось вас огорчать, но в вашем деле произошли кое-какие изменения, непредвиденные обстоятельства, можно сказать, трагедия… — я сбиваюсь и прошу Колю продолжить.
— А чего там долго объяснять, — переходит к делу Коля. — Дядя Антон задушил свою жену.
Артур пьет чай и смотрит устало, но доброжелательно.
— Он что, не понял? — поворачивается Коля ко мне.
— Ты не правильно объясняешь. Женщина, которую вы знаете как Лену, была замужем…
— Да. Я знаю, — кивает Артур. — Она вдова с двумя детьми.
Мы с Колей переглядываемся.
— Это сложно сказать, кто из них первый овдовел. Мы можем только предполагать, вот Коля, он видел…
— Я видел трупы обоих и предполагаю, что дядя Антон придушил свою жену, а уже потом его закололи отверткой.
— Можно еще печенья? — просит гость.
— Он ничего не понимает, может, я отшиб ему стулом мозги?
— Извините, молодой человек, мои мозги в порядке. Но вы меня принимаете за кого-то другого, я совершенно не знаю этого вашего дядю…
— Зато ты знаешь мою тетю! Ее звали Мадлена Сидоркина, у нее двое детей, последнего она родила при мне в Москве три месяца назад! Я называл ее Лялей, а ты — Леной, теперь понял, идиот?
— Нет! — улыбается Артур.
— Давай пойдем с другого конца, — вступаю я. — Вы пришли в этот дом, легли в багажник машины, приняли снотворное, чтобы вас в таком состоянии вывезли в Ленинградский порт, так?
— Так, — неуверенно кивает Артур.
— Расслабьтесь, вы же сами просили вам помочь!
— Мне сможет помочь только учительница пения для глухонемых, — вздыхает Артур. — Это ее дом? Я сделал все, как сказала Лена, мы должны были здесь встретиться и вместе уехать. Я — в багажнике, Лена — за рулем.
— А дети? — вступаю я — Дети на заднем сиденье?
— Не-е-е знаю… О детях ничего не говорилось.
— Это был большой сюрприз для дяди из багажника! — замечает Коля.
— Не мешай. Допустим, Лена привезла вас в Ленинградский порт. Она должна была плыть с вами?
— Конечно. Она сказала, что полностью все продумала. Меня загружают в багаж до Амстердама.
— В багаж?..
— Да. Я засыпаю, меня грузят в какой-то коробке в багажное отделение, а в Амстердаме…
— Вы должны были понюхать порошок? — озарило меня.
— Вероятно. Не знаю точно, я спросил у Лены, что это будет за снотворное, дело в том, что я не переношу уколов, а она меня успокоила. Ты, говорит, будешь спать как мертвый, и никаких уколов.
— А Амстердам потому, что до следующего порта больше сорока часов ходу, — я откидываюсь на спинку стула и смотрю на Артура оценивающе. — Скажите, почему вы не могли уехать как пассажир?
— Потому что я приговорен. Меня не выпустят. Я прохожу свидетелем по одному делу государственной важности. Я случайно оказался в том месте и видел все. Банально, да? Суд длится уже больше года, сначала меня охраняли как важного свидетеля, а потом все переменилось, меня трижды пытались убить. Что-то вроде несчастных случаев, понимаете? Я стал скрываться.
— А вы не пытались сами скрыться за границу? Купить поддельный паспорт, загримироваться…
— Вы знаете, меня посещали такие мысли, и друзья из Калининграда предлагали перебросить в Литву или в Финляндию… Но Лена сказала, что я в этих делах очень неуклюжий, обязательно попадусь, что у меня на физиономии все написано. Я, только когда занят делом, каменею и тогда мобилизую все силы… Ну, в общем, я неудачник.
— А чем вы занимаетесь? — смотрю в раскрасневшееся лицо с тонкой черной полоской усов над нежным ртом, огромными темными глазами с густыми ресницами, выступающими скулами и длинным тонким носом.
Да он красавчик!
— Я… Я некоторым образом студент института физической культуры.
— Баскетболист? — спрашивает Коля.
— Нет. Бильярдист. Я гроссмейстер международного уровня.
— Сколько тебе… лет? — я перехожу на “ты”, обратив внимание на его сильные ухоженные пальцы.
— Двадцать два, а что?
Мы с Колей замолкаем и, уставившись в стол, обдумываем услышанное. Минуты через три я вдруг поняла, что влюбленный бильярдист, уверенный, что его возлюбленная — вдова, как-то же должен объяснить появление на свет младенца у своей женщины! И тут меня так пришибло догадкой, что я резко вскочила, опрокинув стул.
— Ты па-пожалуйста пей чай, согревайся, а нам с Колей нужно кое-что обсудить.
В коридоре я беру Колю за уши, наклоняю его голову и шепчу:
— Займи гостя, а мне нужно провести обыск.
— Опять?..
— Я не знаю, какая-нибудь справка или… не важно. Если я найду эту бумажку, я точно смогу доказать, что ты не имеешь никакого отношения к смерти своей тети, то есть своей любимой женщины… то есть любимой женщины бильярдиста, — я совсем запуталась.
— Ты не умеешь искать, — самонадеянно заявляет Коля. — Опиши мне эту бумажку, я за полчаса ее найду, если она в доме.
— Я не могу ее описать, я понятия не имею, что это за бумажка!
— А! — на него находит просветление. — Ты хочешь оставить нас вдвоем, чтобы я без свидетелей прикончил этого…
— Нет! Не смей его трогать. Ты даже не представляешь, кто сидит в кухне!
Первым делом я иду в кабинет. Методично потрошу ящики письменного стола, потом приступаю к книгам. Даже на первый взгляд понятно, что перетрясти все книги удастся разве что к рассвету, но я ничего не могу с собой поделать, я вынимаю том за томом огромные энциклопедии, справочники автолюбителя, романы Дюма и Саган и трясу их и бросаю потом на пол — чтобы не перепутать. Хорошо, что я начала с тяжелых энциклопедий. Через десять минут я так устала, что сползла на пол и приказала себе внедриться в ситуацию. Итак. Раннее утро в доме Сидоркиных, супружеская чета завтракает или еще валяется в постели?.. Предположим, что ревнивый муж действует импульсивно, не обдумывая, как именно он придушит свою Дездемону… Тогда мои поиски запрятанной справки бессмысленны, потому что такой мужчина не будет обдумывать ситуацию, прятать справку в книгу или в сейф… Смотрю на сейф. Он сразу, честно, по-мужски, придушит жену, и все. Сейф стоит осмотреть… Значит, он не получил эту справку накануне, не продумал способ убийства жены ночью, он… Он получил известие по телефону! Во сколько звонил Коля?.. Он говорил, что-то около половины седьмого… Это ничего не значит. Смотрю на телефон на столе. Смотрю на сейф. Все мои предположения могут оказаться ерундой, если прекрасная Ляля после звонка мальчика Коли решила испортить мужу тот день окончательно и призналась во всех грехах (шестьдесят признаний — по минуте на каждое). Допустим, она дошла до тридцать седьмого и вообще не успела упомянуть всех женщин, с которыми изменяла мужу, а может быть, в замужестве от ее шести десятков имели место быть не больше дюжины, нет, не то… Смотрю на телефон. Смотрю на сейф. Телефон победил. Надежды, конечно, мало, тенор мог взять трубку в кухне или в спальне, если повезет, и сработала система определителя номера в кабинете… Только в кабинете стоит “панасоник” с определителем номера, автоответчиком и, если я не ошибаюсь, с буфером на десяток последних входящих звонков. Итак… автоответчик пролетел — кассеты нет. Посмотрим буфер. Кто тут нам звонил последний?.. Следователь Поспелов, естественно, по местному — шестизначный номер. Предпоследний? Звонок не определился. Потом два номера из восьми цифр — из Москвы. Переписываю все телефоны, московские номера обвожу карандашом, сама себе предлагаю пари: спорим, предпоследний московский будет из квартиры Коли? Ну что, проверим? Набираю предпоследний. Длинные гудки. Шесть гудков. Восемь. Взяли!
— Алло? Говорите, я слушаю. Коля? Коля, это ты? Я знаю, что это ты, отвечай! Коля, мы с папой очень беспокоимся, я тут консультировалась у психиатра, он говорит, что ты имеешь дело с неврастеническими проявлениями… Минутку, у меня записано. Вот. У этой женщины, с которой ты сейчас живешь, могут наблюдаться циклотимические шизоидные припадки с отключением регулирующих рефлексов и неврастенические проявления страха и отчаяния, связанные с повышенной лактацией. Коля, ты знаешь, что такое повышенная лактация? Это…
— Это когда молоко течет из груди по животу, болит голова и повышается температура, — перебиваю я мамочку и кладу трубку.
Итак. Собираюсь с духом и набираю другой московский номер. Занято. Ставлю на автодозвон и стараюсь ни о чем не думать. Не получается. Во сколько открываются медицинские учреждения? В восемь? Тогда позвонить могли в восемь десять, в восемь тридцать… Понял ли дядюшка, чего хотел племя ник?.. Позвал ли к телефону жену или бросил трубку и начал выяснять отношения?.. Прервал ли следующий телефонный звонок их скандал, или позвонили позже, когда Ляля кое-как убедила мужа, что Коля — просто “истекающий половой истомой” подросток, а она тут ни при чем, и тенор Сидоркин пошел на кухню жарить рыбу, а позвонили в девять?..
Гудок!!
— Институт гематологии, лаборатория.
“Не было рыбы! — я нервно подпрыгиваю несколько раз. — Не было рыбы, как же я забыла — была курица в микроволновке!”
Меня так подкосило это небольшое расследование, что я еле доползла до кухни. Сначала я ничего не поняла, только тупо стояла и пыталась определить, что за странное существо копошится между столом и раковиной, страшно сопя и подвывая. А когда догадалась, полила на них из графина.
Артур и Коля расцепились и сели, тяжело дыша и расставив ноги. Махровый халат на Артуре размотался, семейные трусы Коли сильно пострадали в области ширинки, я вынуждена сравнивать, так сказать, в натуре, половые органы разномастных самцов — блондина и брюнета.
— Мальчики, прекратите драться, мойте руки и садитесь за стол.
— Он!.. — захлебывается Коля, — он сказал, ты не представляешь!.. Он сказал, что ребенок…
— Можете объяснить, что здесь вообще происходит? — жалобно интересуется Артур, пытаясь закрыться полами халата. — Кто этот мальчик? Почему он все время на меня нападает?!
— Он сказал, что Емеля его сын! Нет, ты только послушай, что говорит этот индюк!
— Нет, — встав с пола, Артур, покачиваясь, машет рукой из стороны в сторону перед лицом сидящего Коли. — Моего сына не могут звать Емелей, мы так не договаривались!
— А я говорю, что сына Ляли зовут Емельян!
— А моего сына зовут Богдан!
— Емельян Антонович Сидоркин!
— Богдан Артурович Бехтев!
— Тихо! — стучу я по столу ладонью. — Садитесь, сейчас разберемся. Я все поняла. Пока вы тут валялись, обнявшись, я выяснила, что тенору Сидоркину утром того самого злополучного дня звонили из лаборатории института гематологии.
— Извините, конечно, — не выдерживает Артур, — но кто такой вообще этот Сидоркин и почему мы все время о нем говорим?
— Сидоркин — это я! — заявил Коля.
— Сидоркин — это муж женщины, которую вы знали как Лену, Коля — как Лялю, а на самом деле ее звали Мадлена Сидоркина.
— Нет, — опять машет рукой Артур. — Мадлена Кашутка, если вы говорите о Леночке. Я видел паспорт. Никакого мужа там не было. Она вдова.
— И все-таки у нее был муж, жила Мадлена в этом доме, а пятнадцатого марта утром мужу позвонили из лаборатории и сказали о результатах анализа. Таким образом, тенор Сидоркин узнал, что недавно родившийся младенчик не был его сыном. Впрочем, — добавляю я, разглядывая две отвисшие челюсти и четыре застывших расширенных зрачка, — можно было и не делать анализ. Младенчик категорический брюнет, это сразу видно. Так что, Коля, в смерти твоей тети ты не виноват. Твой ранний звонок роковым не был. Тебе легче?
— Пропади ты пропадом со своими расследованиями! — брызжа слюной, шипит мальчик Коля.
— Какой смерти? Какой тети? — повысил голос Артур.
— Ты поганый ублюдок, из-за тебя дядя Антон задушил Лялю и засунул ее труп в шкаф! — Коля продолжает шипеть.
— В шкаф ее засунула убийца с отверткой, — вношу я ясность.
— Вы хотите сказать, что в этом доме в шкафу лежит труп Лены? — с трудом одолев все слова фразы, Артур стал не просто бледный, а какой-то синий. — Где… это?.. Вот почему все сорвалось… Где она?
— Убийца с отверткой растворила труп Мадлены в ванне с кислотой, — как можно спокойней объясняю я. — Мы не можем тебе ничего показать.
— Почему?.. Зачем это?
— Она думала, что эта женщина — любовница… — я начала было объяснять, но потом махнула рукой. — Потому что так было нужно! Ей за это платили, чтобы она трупы растворяла в кислоте. Понятно?
— Нет, не понятно. Я вам не верю. То есть, конечно, я должен вам верить, потому что в кошмарных снах монстрам нельзя говорить “не верю”…
— Сам ты монстр! — вернул голос Коля. — Чего ты лезешь и лезешь в этот дом?! Что ты людям спать не даешь?
— Потому что Лена сказала мне быть в этом доме, по этому адресу, в три пятнадцать двадцать третьего числа…
— Ты еще про клизму расскажи! — перебивает Коля.
— Но вы… Вы можете доказать, что это ее дом?..
Она сказала, что здесь живет учительница пения, ворота будут открыты и вход в гараж тоже, я должен лечь в багажник…
Из доказательной базы у меня в наличии были только паспорта. Паспорт А. Сидоркина (из ящика в кабинете), с вписанной туда женой — М. Сидорки-ной и дочерью К. Сидоркиной и… вот это неожиданность — сыном Н. Сидоркиным. И паспорт М. Сидоркиной (из куртки в коридоре), с вписанным туда мужем А. Сидоркиным, дочерью К. Сидоркиной и сыном Н. Сидоркиным.
Бильярдист тасовал эти паспорта и так и эдак, вглядывался в фотографии, в прописку А. Сидоркина, сопоставлял даты рождения детей, потом грустно заметил, что мальчик не Богдан и не Емеля, а просто Николай.
— Что? — подпрыгнул на стуле Коля. Я киваю:
— В паспортах маленький зарегистрирован как Николай Сидоркин.
Коля лег головой на стол, и с ним случилась пятнадцатиминутная мокрая истерика.
Тут заплакал и маленький, оказывается, уже наступила полночь, потом пришла Сюшка поесть, потом мы решили немного выпить для легкого расслабления, и кончилось это тем, что я рассказала, как пошла топиться, Коля показал стриптиз на столе, а Артур согнул пальцами левой руки три столовые ложки, а правой — две чайных. Оказывается, бильярдист должен иметь крепкие натренированные пальцы.
Часам к трем мы побрели в супружескую спальню, Артур изъявил желание лечь на ковер, ему выделили подушку и одеяло, и еще часа два каждый из нас по очереди описывал некоторые подробности своего детства, первый сексуальный опыт и ощущения при посещении дантиста (у Коли — ни одной пломбы, и у Артура — ни одной! Пришлось, чтобы отстали, осмотреть разинутые рты у обоих); при родах — я старалась их пощадить, но все равно получалось страшно; при вырезании аппендицита — у Коли вырезали, и у Артура вырезали; при двойных переломах — у Коли на левой ноге и у Артура почти в том же месте, и тоже — двойной! Последнее, что я помню, — это подробное обсуждение Артуром и Колей несгибающихся мизинцев. Чтобы не разглядывать мизинец на левой ноге Артура (Коля обещал свой потом показать, когда снимут гипс), я зарылась в одеяло и затихла, и степень несгибания мизинца бильярдиста Коля оценивал один.
Породнившись таким образом вусмерть, мы заснули — я под левой подмышкой мальчика Коли, Артур — на ковре, и дети охраняли наш сон тихим прощеным дыханием, теплым, живым и душистым, как запрятавшаяся где-то до апреля весна.
Утром, пока я, пошатываясь, варила кофе, Артур пришел на кухню и предложил мне договориться. Он сказал, что у него есть некоторая сумма денег — чек на предъявителя, и если я помогу ему выехать из Ленинградского порта на теплоходе в сторону Амстердама — Лондона… и так далее, то эти деньги он с удовольствием отдаст мне. Потому что ему за эти деньги стыдно.
После второй чашки кофе я выяснила, почему именно ему стыдно. Оказывается (все это в подробностях объяснялось за кухонным столом), Артур стал случайным свидетелем убийства важного бандита, честно дал показания, и ему пообещали охрану. Друзья бандита трижды пытались выяснить у Артура, кто же убил их “папу”, и провели собственное расследование. Как ни странно, их расследование и расследование, которое проводили органы правосудия, имели одинаковый результат — на Артура началась охота, и это было очень сложно, потому что теперь бандиты просили Артура дать показания в суде. Он устал, запутался, и тогда его любимая женщина Лена, уже носившая под сердцем ребенка, предложила договориться с бандитами, взять деньги, которые они давно предлагали, но суда не ждать, а сбежать за границу. Она сказала, что люди из конторы будут его устранять, а бандиты будут платить деньги за честные показания. Все понятия перевернулись, потому что киллер из органов устранил известного бандитского авторитета, когда тот набрал слишком много голосов в предвыборной президентской гонке.
После стакана молочного коктейля я коротко описала Артуру, что его ждало после того, как он залез в багажник. Если бы Лена была жива. В Ленинград она, конечно, его бы довезла к утру и к теплоходу бы доставила. Я в подробностях описала, как выглядит человек, вдохнувший порошок из сушеных фугу, растолченных в ступке костей последнего сгоревшего странника и высушенной шкурки ядовитой гадюки. Такого человека не то что в коробку уложить в любой конфигурации, его закопать можно на двое суток, и ничего. Я объяснила, почему ему не светил Лондон или Нью-Йорк. Потому что достать из коробки, дать понюхать нашатырь или камфору, чтобы вернуть странника к жизни, можно без проблем для здоровья не позже чем через сорок — сорок шесть часов. Так что, увы, он мог уплыть не дальше Амстердама.
После чая с лимоном и бутербродов с рыбой я замолчала. Я не рассказала ему о заклинаниях, с которыми обычно обращается Куока к звездам, и тем более о том, как она мочится на лицо возвращающегося странника (тот же аммоний, кстати).
Салат из авокадо с брусникой. Если Мадлена обещала агенту Фундику уничтожить бильярдиста, а сама от него забеременела и решила вывезти его за границу…
— Кстати, почему ты не интересуешься сыном? Не хочешь на него взглянуть?
— Я не знаю… Я не был готов к такому положению вещей. Понимаете, я предполагал жениться только к тридцати трем годам, я сразу так и сказал Лене… А она говорит, ничего страшного, будем жить вместе без всякой женитьбы, а сына я рожу для себя.
…Итак, она уезжает с бильярдистом, но Фундик должен получить труп… Не сходится. Мадлена знает, что их обязательно будут искать, если не предъявить Фундику труп бильярдиста.
Дин-дон!.. Это в калитку.
— Что? — переполошился Артур. — Это за мной? Нужно прятаться?
— Не знаю, но лучше уйти наверх. Если это за тобой, они тебя найдут даже в канализации. А если это ко мне, лучше не попадаться лишний раз на глаза.
Бильярдист уходит наверх, мне очень интересно, уляжется ли он к Коле под одеяло…
У калитки стоит женщина в белом халате под коротким пальто. Выхожу под козырек.
— Откройте, я к ребенку. Медсестра Климова.
Открываю калитку и чуть не падаю в грязь. В руке медсестры Климовой… металлический квадратный чемодан!
— Что с вашей головой? — спрашивает она уже перед входом в дом.
— Вши, крапивница и стригущий лишай.
— Ладно, не стойте под дождем, я вас посмотрю. Она уверенно идет в коридор к вешалке, потом — в ванную мыть руки. По ходу смотрится в зеркало случайным и почти отстраненным взглядом, поправляет волосы. Ей лет сорок пять — пятьдесят, коренастая, небольшого роста, с застывшей на лице готовностью осмотреть, диагностировать, лечить. От вида металлического чемодана у кухонного стола меня начинает мутить.
— Старайтесь во время кормления воздерживаться от заграничных фруктов, — кивает медсестра Климова на ананас.
— Садитесь. Будете завтракать?
— Да, спасибо, если нет ничего срочного с ребенком.
— Кофе?
— Я не пью кофе, вы же знаете, — укоризненно замечает Климова и вглядывается в меня.
— Тогда сами возьмите из холодильника все, что хотите, я сейчас.
Стараясь не оказаться в непосредственной близости от медсестры, я выхожу в ванную, запираюсь и в панике думаю, что делать. Если она пришла меня растворить, если она теперь вместо Марины Крайвец, то сначала ей придется меня обездвижить. Роюсь на полочках, в аптечке и, как по заказу, натыкаюсь на самую настоящую опасную бритву с костяной ручкой. Потренировавшись дергать рукой, чтобы лезвие выскакивало от одного резкого движения, кладу бритву в карман махрового халата. В другой карман на всякий случай кладу баллончик с лаком для волос.
Медсестра ест бутерброд с красной икрой и пьет какао. Еще раз моет руки в кухне, долго промокает их салфеткой, потом поворачивается и с удивлением смотрит на меня, застывшую в двери.
— Ну что, идем в детскую?
— Зачем?..
— Как это — зачем? Смотреть ребенка.
— Э-э-э… которого?
— А что, девочка плохо себя чувствует?
— Девочка?.. Нет, спасибо, девочка отлично себя чувствует, и мальчики тоже…
— Я должна посмотреть грудничка, я медсестра, — заподозрив неладное, она уже с беспокойством вглядывается в меня.
Медленно плетусь по лестнице вверх, соображая, зачем ей ребенок. А вдруг она хочет его убить? Или сделать что-то, от чего он умрет через день-два. Ерунда, зачем убивать младенца… В этом доме ей нужна только я… Или?.. Неужели Фундик прислал медсестру, чтобы убить бильярдиста?! Надо успокоиться и вернуть на лицо нормальное выражение.
Медсестра остановилась в дверях детской, подошла к кроватке и опять уставилась на меня с недоумением.
— Где ребенок?
— Ребенок?.. Ах да, сейчас принесу, минуточку, он заснул с нами, подождите здесь.
Иду в супружескую спальню и закрываю за собой дверь на ключ. Расталкиваю успевшего задремать на ковре Артура.
— Лезь под кровать!
— Почему?..
— Не спрашивай, просто залезь под кровать!
— Он туда не поместится, — высунулся из-под одеяла Коля.
— Тогда пусть спрячется в шкаф!
— Какой шкаф? Почему — шкаф? Этот? Ни за что. Коля сказал, что оттуда выпала Лена…
— Ну вы, два придурка, спрячьтесь так, чтобы вас не нашли хотя бы десять минут! И замрите!
Осторожно, чтобы не разбудить Сюшку, забираю маленького и несу в детскую.
Обхожу медсестру и укладываю его на столик.
Распеленываю левой рукой, держа наготове правую в кармане с бритвой.
— Не стоит грудничкам спать с родителями, — замечает медсестра, ставит свой чемоданчик на стул и открывает его.
Я смотрю на то, что внутри, сердце цепенеет от узнавания многих предметов — одноразовые шприцы, упаковки с лекарствами… Нет ничего похожего на оружие, электропилу или термос. Она берет стетоскоп и слушает спящего мальчика. Будит его, ощупывает ручки и ножки, заглядывает в уши. Садится на стул и достает тетрадь.
— Сколько уже Коле Сидоркину? — смотрит на потягивающегося малыша, дает ему сжать мизинец.
— Коле? Не знаю точно, лет шестнадцать-семнадцать.
Я понимаю, что сказала не то, по ее внимательному, застывшему взгляду.
— А! Коленьке! Минутку, когда же я рожала? Как раз восьмого марта, это значит, сколько нам?..
— Нам уже три полных месяца, — медленно, как больной, объясняет медсестра. — Нам уже пора агукать, пытаться перевернуться и обхватывать пальцами игрушку. Нам не стоит все время лежать запеленатым, да, Коля?.. Вы должны разговаривать с ребенком, петь ему.
— Петь? — дергаюсь я.
— Конечно, пойте…
— Я не учительница пения! — слишком громко сказано, слишком…
— Давайте я измерю вам давление и посмотрю зрачки. — Она встает и достает из чемодана прибор для измерения давления. — Покажите грудь, мне кажется, у вас температура.
— Нет, спасибо, — ухожу от нее за столик, на котором лежит маленький. — В другой раз.
— Мне кажется, вам нужна помощь, я хотела бы видеть второго ребенка.
— Второго? Второго Колю?
В комнату заглядывает Сюшка. Настороженно смотрит на медсестру, потом вдруг бросается ко мне и обхватывает за ногу, не сводя глаз с гостьи.
— Ксюша, — приседает та, — иди ко мне, я тебя послушаю.
Сюшка прячется за меня, я волоку ее на ноге вокруг стола, потому что медсестра Климова опять двинулась к нам. Так мы топчемся некоторое время вокруг стола, на котором маленький дергает ножками, засасывая кулачок. Одной рукой я глажу по голове Сюшку, другой — изо всех сил сжимаю в кармане бритву.
— Ну хорошо, — останавливается и задумывается медсестра. — Я выпишу вам успокоительное, а вы, пожалуйста, сходите к своему врачу.
— Обязательно! Успокоюсь и сразу схожу!
— Я могу поговорить с вашим мужем?
— То есть с отцом моего ребенка? — уточняю я. — Не можете. Он меня бросил. Или нет, это же я его бросила!
— А, — вздыхает она с облегчением. — Вот в чем дело… Как вы меня напугали. Тогда я пойду, а то, знаете, я уже решила вызвать сюда психиатрическую помощь… У вас такой странный вид, и голова… Жаль, что вы отрезали шикарные волосы, но брюнеткой вам тоже идет. Надеюсь, вы не натворите глупостей. Что вы прячете в кармане?
— Бритву, — ерошу волосы Сюшке и снисходительно объясняю, пока окаменевшая медсестра не превратилась в статую в коридоре. — Это шутка. Ничего я не прячу. У меня все нормально.
— Тем более попейте успокоительное! Я захлопну дверь, не спускайтесь и не оставляйте одного грудничка на столике.
— Непременно, непременно… Стойте! — я бросаюсь к лестнице. — Скажите, где вы взяли этот чемоданчик?
— Это подарок, — отвечает снизу медсестра Климова.
— Это… мой подарок?
— Нет, — она остановилась и стоит, видимо, опять преодолевая сильное желание вызвать “Скорую”. — Это подарок нашего бывшего главврача. Это его кофр. Вы все-таки выпейте успокоительное.
Успокаивалась я в ванной. Набрала воды и влезла туда вместе с детьми. Надо было, конечно, сначала найти двоих запрятавшихся, но в шкафу их не оказалось, под кроватью тоже, на зов они не откликались, вероятно, решив поиграть в прятки, и я пошла в ванную.
Больше всего Сюше понравилось, как мы раздевались в воде. Маленький закапризничал, я его покормила — сидя в воде, — после чего он пустил струйку, это было очень весело. Я уже решила притащить в ванну поднос с едой и остаться тут до вечера, добавляя в остывающую воду горячую, но в дверь сунулся бильярдист в халате и поинтересовался, согласна я получить за его вывоз пятьдесят “кусков”, как он выразился, или не согласна.
Мы все собрались в кухне.
— Устроить тебе вывоз и безопасное существование можно, только убедив всех, что ты мертв. Именно это Мадлена и собиралась сделать. Как сделать — это вопрос. Самый важный на данный момент.
— Может быть, она собиралась усыпить меня и вывезти, как мертвеца, в гробу? — выдал после некоторого обдумывания Артур.
Мы с Колей переглядываемся. Сюшка, глядя на нас, прыскает.
— Интересная мысль, но трудноосуществимая, — замечаю я. — Вывоз мертвого тела в гробу на теплоходе, который идет в Амстердам, требует такого дикого количества справок и разрешений… Если я пойму, как она собиралась это сделать…
— А когда ты это поймешь? — с отчаянием в голосе спрашивает Артур.
— Да, когда? — влезает в разговор Коля. — За это время его тело уже десять раз вывезут и растворят!
— Ну и почему, по-твоему, никто не рвется в этот дом убить бильярдиста? — я укоризненно смотрю на Колю.
— Потому что никто не знает, что я здесь! — самонадеянно заявляет Артур. — Я очень осторожно пробрался в гараж и залез в багажник.
Мы с Колей смотрим друг на друга, вздыхаем и отводим глаза. Пока еще рано говорить Артуру, что весь дом прослушивается. Пока еще он не отошел от известия о смерти Мадлены Сидоркиной, еще не высушена его одежда, а в халате по улицам не побегаешь. Если узнает, что целая команда агентов той самой конторы, о которой ему говорила Маддена, милиция, во главе со следователем Поспеловым, и даже собачонка Чукча с утра до вечера слушают радиопостановку о его проблемах… Еще рванет от страха, куда глаза глядят… И тут я подумала, что агент Фундик ведь прибежал сюда с фотоаппаратом, как только появился Артур. Два раза прибежал. Потом он послушал мой пульс… Неужели теперь его больше интересует, что я буду делать? А что я, действительно, буду делать?..
— Рассказывай о своей жизни!
— Уже ночью все рассказал, что мог, — стесняется Артур и отводит глаза. — Я вообще-то не пью…
— Ты вообще-то уже второй день не просыхаешь, — замечает Коля.
— У тебя была девушка?
— У меня была любимая женщина, но о ней говорить не надо, ваш Коля нервно реагирует на такие разговоры.
— Хорошо… С кем ты живешь?
— С мамой, — пожимает плечами Артур.
— Где ты прятался все время, пока тебя искали?
— Были две-три квартирки у друзей, дачка, гараж, в общежитии иногда… Как-то везло. Иногда Лена помогала, называла адрес, я сидел там дня три, потом она звонила: уходи. Я уходил. — Артур от души зевает.
Похоже, действительно, у него ни одной пломбы… Отличные зубы. Почему это у меня засело в голове — о зубах?
— Хочешь подержать маленького? — я смотрю на корзину, в которой лежит мальчик.
— Нет, — слишком поспешно отвечает Артур.
— А ты вообще его видел после рождения?
— Понимаешь, я просил Лену не делать этого, меня мутило, как только представлял, что она несет огромный живот, растянутая, как на барабане, кожа, обвисшая грудь…
— Грудь у нее была в порядке! — вступает Коля.
— У беременных женщин грудь всегда выглядит красиво, а потом, когда молоко пойдет? Ты попроси ее показать грудь, — кивает на меня Артур, — тогда поймешь!
— Спасибо, видел уже!
— Ты что, всем показываешь свою грудь? — интересуется Артур, и я с удивлением слышу в его голосе злость.
— Нет, только тем, кого собираюсь покормить! Тебя могу, если захочешь! — кричу я.
— Хочу! — кричит Артур.
— Я тебя сейчас так покормлю, что ты больше не очнешься! — кричит Коля, хватая злополучную сковороду.
Сюшка сползает со стула и ползет на четвереньках за диван.
— Ну вот, доорались, — иду к ней и сажусь рядом на пол.
Переведя дух и внимательно отслеживая движения друг друга, вскочившие юноши медленно усаживаются за стол. С пола она кажутся мне очень похожими — оба длинные, злые и не очень умные… И я вдруг подумала…
— Есть один подпольный бильярдный клуб, на деньги вообще-то играть запрещено, но все знают, что там…
— Не надо! — перебиваю я Артура. — Мне пока не надо знать, где находится этот клуб. Потом скажешь, если понадобится.
— Я хотел предложить… Там несколько выходов, своя система охраны и оповещения, регулярно проводятся неплохие турниры.
— Ты хорошо знаешь людей, с которыми играешь?
— Относительно, — задумывается он. — Есть, конечно, тройка друзей, но я почти не проигрываю, поэтому слово “друзья” здесь не к месту. Я регулярно опустошаю их кошельки.
— Как это — почти не проигрываешь?
— О, с моей троицей это вообще опасно. Если оплошаю, у них существует свой ритуал… Они забрасывают меня в мусорный бак.
— Куда?..
— В мусорный бак у клуба. А там рядом как раз находится пиццерия…
— Идиот! — кричу я.
— Я только хотел сказать, что иногда в таком изваляешься!..
Сюшка залезла ко мне на руки, я посмотрела на двух обозлившихся красавцев за столом и вдруг подумала…
Что же такое со мной происходит?! Почему, как только я посмотрю на них, сразу думаю, что оба — обречены?
Стучит, кружась, веретено, обматывает нас паутинкой вечности, почему я теперь боюсь думать о чужой смерти, почему — не хочу?..
— Я согласна.
— ?..
— Я согласна устроить тебе грандиозное исчезновение. А теперь мы все едем на прогулку в лес.
